Албул Алексей Васильевич

Я родился 30 марта 1923 года в селе Новые Маяки Ширяевского района Одесской области в семье крестьянина-середняка. Корни у нашей семьи молдавские, мой дед по отцовской линии - Семен в свое время переехал жить в это село из Кагула. Семья у нас была большая - 9 детей, а я второй по старшинству. В родном селе окончил десять классов. Учился хорошо, все время был отличником, и до войны хотел поступить на учебу в Ленинградскую военно-морскую медицинскую академию. Почему именно туда? Я знал, что учиться мне все равно не дадут, т.к. предстоял призыв в армию, а так вроде и отслужил, и гражданская специальность уже есть. Даже медкомиссию в военкомате успел пройти, но где-то за две недели до начала войны там вдруг все переиначили, и мне дали направление в каваллерийское училище.

Что вы можете рассказать о довоенной жизни?

Непосредственно перед самой войной нормально уже жили, а раньше... Я ведь очень хорошо помню голод 1932-1933 годов. В нашем селе много людей умерло от голода... Например, мой друг Володя Петренко умер, напротив нас жила семья, так все они погибли от голода... Хотя люди в это время и старались помогать друг другу, но все равно много народу умерло...

Хорошо мне запомнился и период раскулачивания, ведь наша семья тогда сильно пострадала. Наш отец считался середняком, а дед так вообще был бедняк, поэтому нас не тронули, а вот тех, кто жил побогаче, тех раскулачили, в том числе и моего второго деда, отца матери. Он считался зажиточным крестьянином: имел штук пять коров, овец, сад, хороший дом. Причем к некоторым акциям привлекали и школьников: они ходили возле домов «богатеев» с табличками «бойкот». И я тоже ходил, участвовал... У деда все отобрали, но не арестовали, а просто выселили из его дома. Он жил то у одной дочери, то у другой, и только потом, в 1937 году его арестовали. Мы долго ничего не знали о его судьбе, и только уже после войны мой племянник обратился в КГБ, и выяснил, что его расстреляли... Даже сообщили точную дату когда...

Тогда же под репрессии попали и четыре моих родных дяди. Их арестовали, и больше мы никогда о них ничего не слышали... Как говорится, ни слуху ни духу... Тут, конечно, считаю, что это была большая ошибка, но вы знаете, несмотря на все это, я оставался пламенным патриотом нашей страны. Потому что в целом жизнь в нашей стране поднимали правильно, просто это были перегибы на местах... Но они не вызывли каких-то настроений против советской власти, у меня во всяком случае, точно никогда ничего такого не было, хотя, что тогда на самом деле творилось, мы узнали много позже. За деда меня потом никогда не спрашивали, только за отца, поэтому никаких притеснений не было.

Было какое-то предчувствие надвигающейся войны?

Конечно, было. Я сам неоднократно слышал, как во время разговоров взрослые говорили: «...порохом пахнет...» Кто-то даже слушал румынское радио, и тоже было понятно, что там что-то готовится.

Как вы узнали о начале войны?

Мы с ребятами как раз возвращались домой с медкомиссии из военкомата. Пришли в село, и услышали сообщение по радио. Хотя внутренне мы и были готовы к такому развитию событий, но все-равно для нас это известие оказалось полной неожиданностью... Потом видели, как над нами на Киев летели вражеские самолеты. Про первые неудачи мы думали, что это все временно, хотя сообщения «совинформбюро» были для нас «как ножем по сердцу», и об эвакуации, честно говоря, даже и не задумывались. Для поимки диверсантов у нас создали истребительный отряд, и хотя меня в него не взяли, но я был у них вроде разведчика. Я любил верховую езду, поэтому на колхозных лошадях ездил по округе - «разведывал», но мы ни разу так никого и не видели, и не поймали.

А потом я получил повестку, и 13 июля нас собрали в военкомате в районном центре. Из нашего села тогда призвали человек двенадцать-четырнадцать, а с войны вернулось из нас всего три-четыре... Сформировали из призывников нашего района целую колонну с повозками, и мы пошли в тыл, причем я отлично помню, что когда мы уходили, то были уверены, что скоро вернемся... Что война будет короткая...

Недели две наша колонна шла до Кривого Рога. По дороге нас не бомбили, но мы видели последствия бомбежек, и что тогда творилось на дорогах... Паники, правда, не было, но общее впечатление было тяжелое... Народ был взбудоражен, особенно женщины, потому что мужчины уходили, а они оставались одни. Тяжело было и с питанием, ведь централизованно нас никто не кормил, было только то, что взяли с собой из дома, поэтому мы потом стали и по домам ходить: просили немного хлеба, молока. Нам давали, никто не жадничал. Отца и дядю назначили ездовыми, и видеться мы могли только по вечерам. Дорога далась очень тяжело, но из нашей колонны никто не убежал и не дезертировал.

Дошли до Кривого Рога и нас отправили рыть вокруг города противотанковые рвы. Дней десять где-то с раннего утра и до самой темноты копали... Потом эшелоном нас отправили до Каменска, там опять попали в распределительный батальон, и только уже оттуда меня направили в Новочеркасское каваллерийское училище. В нем было два каваллерийских дивизиона, и один артиллерийский, в который я и попал. Не знаю, почему меня именно в него направили, может посмотрели, что у меня полное среднее образование было, отметки отличные. К тому же я сельский парень, мог хорошо управляться с лошадьми.

Как вы можете оценить полученную в училище подготовку?

Что сказать? Конечно, слабовато нас обучили, дали только самые основы. А как могло быть иначе, если мы за шесть месяцев учебы два раза всем училищем переезжали?.. Месяц мы пробыли в самом Новочеркасске, потом месяц в Белой Глине, и только потом переехали в Пятигорск.

Упор в учебе делался на конное дело и стрельбе из пушки прямой наводкой. Мы хорошо изучили материальную часть, теорию, но, например, стрельбы из пушки были всего один раз - нам единственный раз показали и все... А с закрытых позиций вообще ни разу не то что не стреляли, но даже и не изучали это дело, на фронте уже всему учились...

Занятия были очень напряженные, к тому же много времени отнимал уход за лошадьми. С раннего утра уборка лошадей, затем шесть часов занятий, потом опять занимались лошадьми, еще два часа занятий, и так до самого отбоя... Сил ни на что не оставалось, очень мы уставали.

Преподаватели были хорошие, строгие. Запомнился наш командир батареи младший лейтенант Исаев. Он уже имел боевой опыт, и мы его очень уважали.

Как кормили? Для того времени может и хорошо, н у нс всегда было постоянное чувство голода.

В училище больше всего я сдружился с армянином Хачатуровым и особенно с Якушевым, кажется, Виктором его звали. Мы почти все время были вместе, в классе, на занятиях, даже в строю рядом стояли. Но, к сожалению, сразу после окончания училища связь я с ними потерял, и дальнейшей их судьбы не знаю. И никого из своих сокурсников я потом не встречал. Один раз только на марше, на западной Украине увидел, что мимо меня проскакал знакомый по училищу, но мы шли пешком, догнать я его не мог, и мы так и не поговорили.

Куда вас отправили после окончания училища?

Где-то в феврале 1942 состоялся выпуск, и за то, что я хорошо учился мне присвоили звание лейтенанта. Вначале нас отправили в Москву, а уже там я получил распределение под Волоколамск во 2-й Гвардейский каваллерийский корпус, в составе которого формировался артдивизион, но в его составе мне повоевать так и не пришлось. Мы стояли во втором эшелоне, а меня вообще назначили командиром хозвзвода. Занимались тем, что возили фураж, сено.

И только примерно в августе меня с группой командиров отправили в Тульскую область в батарею 568-го сп 149-й стрелковой дивизии, в котором я и провоевал до самого конца войны. В то время как раз проводился отвлекающий удар в районе Белева. Очень хорошо мне запомнилась дорога из штаба армии в штаб дивизии. Мы шли вдвоем, как сейчас помню, с лейтенантом Сазоновым, который очень боялся случайно перейти линию фронта, и попасть к немцам, поэтому мы шли крайне осторожно. Тогда-то я впервые и услышал, как снаряды и пули над головой пролетают. Меня назначили командиром огневого взвода в батарею 76-мм орудий модификации 1927 года (с коротким стволом). Что сказать? Слабенькое орудие к тому же тяжелое и высокое, его было трудно и перевозить и маскировать. Пришел в батарею, и опытные солдаты сразу заметили, что я совсем зеленый, кланяюсь каждому снаряду и мине. А через два дня мой первый бой...

Немцы наступали, правда, без танков, зато их самолеты и артиллерия головы нам не давали поднять... От командира батареи прибегали посыльные, но я был еще такой неопытный, что под огнем даже в бинокль не мог нормально смотреть... Поэтому вначале командиры орудий сами справлялись, но вскоре я уже немного пришел в себя, начал осваиваться. В первый день мы отбили несколько атак, а уже на второй день меня впервые ранило. Немцы продолжали свои атаки, у орудия оставалось всего несколько человек, и тогда я занял место установщика. Немцы подошли очень близко, мы уже даже перешли на огонь картечью, и тут возле орудия взорвался снаряд: наводчику по локоть оторвало руку, а мне в правую часть груди попал осколок. Как сейчас вижу перед собой эту картину... Но сознания я не потерял, сам дошел в перевязочный пункт, и меня отвезли в медсанбат. А ту атаку мы все-таки отбили, хотя две траншеи немцы вроде заняли.

Через девятнадцать лет после войны я там служил недалеко, и как-то съездил туда с женой. Нашел места моих первых боев, тогда еще даже следы окопов были видны... Название деревень Железница, Гаськово запомнил на всю жизнь - ведь там я принял боевое крещение.

Где-то две недели я пробыл в медсанбате, ранение оказалось нетяжелым, но осколок так и не достали, он и до сих пор во мне сидит. Вернулся в тот же полк, но меня уже назначили командиром огневого взвода в батарею 45-мм орудий. Я обрадовался, все-таки перемещать «сорокопятку» было значительно легче чем эту бандуру.

Под Белевым мы простояли до января, наверное, а потом нашу дивизию отправили в состав 65-й Армии на правое крыло Орловского выступа, в район города Дмитровск-Орловский. Встали там в оборону. Сколько всего мы там нарыли, такую оборону построили... По всем законам военного искусства. Орудия моей батареи стояли за второй траншеей. Ширина нейтральной полосы была метров 400-500, и мы постоянно с немцами перестреливались. Часто наблюдали над нами воздушные бои, и видели, как крепнет наша авиация, хотя немецкая нам тогда еще очень сильно досаждала, особенно их пикирующие бомбардировщики. Сидишь в окопе, и только смотришь над собой по какой траектории летит бомба...

Когда началась распутица, то снабжение пару месяцев было очень плохое. Что находили в пустых деревнях, тем и питались... И особенно запомнилось, как мы тогда страдали от нехватки соли. Сейчас-то мы уже знаем, что и без соли вполне можно прожить, но тогда очень тяжело переносили ее отсутствие. Когда первый раз нам ее привезли, так все по большому кусочку сразу съели...

Когда началось немецкое наступление, то у нас боев не было, но зато справа от нас мы слышали будто гром гремит... А потом мы пошли в наступление. Тяжелейшие бои, большие потери... Дмитровск-Орловский с боем брали несколько дней... Запомнился такой эпизод из тех боев: со своими орудиями я вырвался вперед, и когда мы потом вернулись, то командир батареи так сильно удивился, что мы оказывается живы...

Под Севском наше наступление немцы приостановили. Только пошли за пехотой вперед, перекатывали орудие, когда мне в правое бедро попал большой осколок. Это ранение тоже оказалось легким, но меня отправили в госпиталь в город Ливны. Пролежал там где-то с месяц, но мы за столько времени в батарее уже хорошо сдружились, поэтому я рвался вернуться именно в свою. Вернулся, а там всего два орудия осталось...

Мне очень повезло, что я вернулся в полк, когда уже прошло форсирование Днепра, и в этих страшных боях я участия не принимал. Мне рассказывали, что на участке нашего полка, несмотря на большие потери, успеха добиться так и не удалось... Только соседнему полку удалось захватить небольшой плацдарм в районе белорусского города Лоев, и мы уже все вместе его расширяли. Немцы поначалу предпринимали ожесточенные попытки сбросить нас в реку, но потом успокоились. Тяжело воевать когда отступать некуда...

Вскоре немцы нанесли удар под Коростенем и нас срочно перебросили туда. Запомнился тяжелейший переход, ведь нашу дивизию так и называли «непромокаемая» за то, что мы везде и в любую распутицу могли пройти.

После того как взяли Новоград-Волынскый меня назначили командиром батареи. Где-то под Луцком отвели на переформировку, и хотя нас предупредили, что в тех краях много бандитов, но одного трагического инцидента избежать не удалось. Из нашего полка пропали начфин и начхим, и так их и не нашли...

А уже в Польше меня ранило в третий раз. Утром начался бой, мы поддерживали пехоту, и видно немцы нас засекли: один разрыв - мимо, второй, а ко мне в окопчик кинулся командир 2-го взвода Толя Колесниченко. Только успел наклониться, и чувствую, что мне резануло спину, смотрю, а Толику полголовы снесло... Я был весь в ео рови, и думал, неужели это из меня течет?..

Это ранение тоже оказалось легким, я недолго пробыл в медсанбате, а когда вернулся на батарею, то оказалось, что мне опять сильно повезло - без меня с боем форсировали Вислу.

Правда, вскоре мне пришлось участвовать в форсировании Одера и Нейсе, но не доходя до Берлина нас развернули на Прагу. Помню, как мы шли с тяжелыми боями через Судеты. Вообще воевать в горах неприятно, там все очень стесненно. В одном ущелье, помню, дорога оказалась заминирована: даже по цвету грунта было видно, где мины лежат. Так мы что сделали? Распрягли лошадей, провели их аккуратно, между этими минами, а потом также на руках прокатили пушки, в общем удалось пройти это ущелье без потерь. Но до Праги мы не дошли, нас направили в Карлсбад, сейчас это Карловы Вары. Причем 9 мая нам сообщили, что Победа, что Германия капитулировала, а у нас еще дня два шли тяжелые бои и гибли люди...

Зная о Победе, тяжелее стало воевать?

Нет, воевать мы хуже не стали, как-то не думали об этом, но вот Победу мы толком так и не отметили. Когда еще шли бои, понятно, не до этого было, но и потом у нас вообще ничего не организовали: ни прадничного митинга, ни ужина я не помню.

До октября мы простояли в Карлсбаде, там, конечно, очень красиво. Вообще из тех мест, где тогда довелось побывать, мне больше всего понравилась Вена, да и вся Австрия в целом, и Чехословакия.

Какие у вас боевые награды?

Первую свою награду - орден «Красной Звезды» я получил после боев под Днепровск-Орловским. Мы еще были в боевом порядке, когда подошел наш комиссар и вручил мне орден. Я был так горд, так хотел сообщить маме, ведь до войны у нас в районе был всего один орденоносец. Но вы знаете, ни эту, ни другие свои награды я никак даже и не отметил, как-то не пришлось. Потом я получил два ордена «Отечественной войны», но даже и не знаю за что, нам ведь не говорили, за что нас представляют к наградам. За бои на Украине и в Польше, наверное.

А за удачное форсирование Нейсе, и вообще за бои под Берлином, я был награжден орденом «Александра Невского».

Как вы можете оценить «сорокопятку»?

Вплоть до 1943 года оно еще было ничего, хорошее орудие, а потом уже не то чтобы устарело, но мощности ей явно не хватало. Для стрельбы по мелким целям: пулеметам, НП, бронетранспортерам оно было просто прекрасное. Ее изумительно точный бой позволял с ними успешно бороться, но против танков, особенно тяжелых, нам было трудно что-то противопоставить. Даже когда мы где-то перед Вислой получили модель с удлиненным стволом, все-равно это было не то. Мы мечтали получить более мощное орудие, особенно когда появились «сотки». Мечта...

Вам самому приходилось становиться к панораме прицела?

Всего несколько раз, хотя стрелял я очень хорошо. Такое случалось если наводчик был слабый или смотря по обстоятельствам.

Для батареи готовили запасные, ложные позиции?

Запасные позиции мы не делали, но я всегда имел ввиду, куда можно перевести орудия, а ложных мы не делали ни разу. Вы знаете, у меня даже привычка такая выработалась: на марше ли, на отдыхе, но я уже всегда сразу автоматически прикидывал, как и где можно расположить орудия, ведь бой мог начаться совершенно внезапно. Причем выбирая позиции, всегда старался, чтобы рядом не было заметных ориентиров, а то немец сразу собьет.

Какой боевой счет у вашей батареи?

На нашем счету 11 средних танков не считая множества разных мелких целей: автомашины, пулеметы.

Какой транспорт был у вашей батареи?

До самого конца войны у нас оставалась конная тяга.

Как было налажено снабжение?

На фронте кормили нормально, но я не имею ввиду те перерывы, когда обозы отставали. Я уже говорил, что на Курской дуге был период, когда мы очень сильно голодали. Тогда во время оттепели дороги сильно развезло, и мы недели три, кто что добывал, то и кушали...

Как офицеру мне полагался доппаек: обычно выдавали печенье, сливочное масло и папиросы «Казбек». Приходилось пробовать и немецкие консервы, но мы их особенно не хвалили, американские были значительно лучше.

Спиртное, по-моему, нам выдавали только перед наступлением зимой. Техническим спиртом у нас никто не травился.

Одевали тоже нормально. Офицеры ходили в сапогах, а солдаты до самого конца войны в обмотках. Вот с помывкой были большие проблемы. Иногда вши так заедали, что готов был все сбросить с себя, и даже на разрывы снарядов в такие моменты не обращаешь внимания... Чтобы кто-то воевал без формы? Нет, такого я ни разу не видел.

Боеприпасов у нас всегда хватало, даже на плацдармах, но как-то на одном из них, мы заметили, что где-то в километрах двух от нас, вдоль фронта начали ездить немецкие машины. Я по собственной инициативе разрешил открыть огонь: выпустили где-то 30-40 снарядов, одну или две машины удалось подбить, но от командования я потом получил нагоняй, все-таки на плацдармах снаряды надо было экономить.

Отдыхать как-нибудь удавалось?

На переформировке только, тогда нам даже кино показывали. Вспоминаю с каким удовольствием мы шли его смотреть. Что показывали? «Небесный тихоход» помню, очень понравился. После кино или концерта идешь с таким воодушевлением, будто заново рожденный.

Трофеи у вас были какие-нибудь?

Почти у всех были немецкие пистолеты, а у некоторых даже по несколько. У меня был трофейный мотоцикл, так когда после войны мы стояли рядом с американцами, то однажды я у них пистолет поменял на бензин. Ходили такие разговоры, что большие начальники чуть ли не самолетами вещи домой отправляют, но сам я такого не видел. Когда разрешили я послал домой посылку с детской обувью для братьев и сестер, мама была очень рада и благодарна. В Котбусе я в одном пустом доме нашел красивый кортик, взял его себе на память, и он у меня до сих пор где-то лежит. Вещи у убитых у нас брали спокойно, и не чурались этого, никакого предубеждения не было - обычное дело.

Какие люди служили на батарее: по возрасту, национальности? Были, например, люди с судимостями или после плена?

Самые разные, но большинство все-таки было славян: русских, потом много украинцев прислали, но и бойцов других национальностей тоже хватало. У меня, например, ординарцем был узбек Марупов, он был постарше меня на пару лет - очень хороший, старательный, и молчаливый боец, помню грузина Берикашвили. По возрасту тоже были самые разные: и молодые, и пожилые, например, у нас был ездовой Дикушнев 1896 од рождения, примерно того же возраста был и Новиков, но большинству солдат, наверное, было около тридцати лет.

Про судимости не знаю, но один боец, помню только его имя - Николай, попал к нам после плена. В подробности я не вникал, т.к. он был исправный боец, но потом появился новый командир взвода, который стал его за это всячески притеснять.

Из того самого первого состава батареи, когда я только появился в ней, до Победы дошли только Марупов, я, и еще, кажется, повар Котенков. Думаю, что за это время состав батареи полностью обновился раза два-три...

Друзья у вас были на фронте?

Были, но они погибли все... Вот тот же Толя Колесниченко, командир взвода у меня, мы же с ним где-то полтора года вместе провоевали пока он не погиб... Вместо него прибыл Лебедев, только мы с ним подружились, и он тоже погиб... В разное время командирами взводов были два лейтената Чубарова и оба тоже погибли... С моим первым командиром батареи Пеньковым у меня сложились дружеские отношения - это был хороший человек и грамотный офицер. Он погиб в 1944 году будучи уже в должности начальника артиллерии полка.

А у вас бывали случаи, когда вы были совсем рядом со смертью, что называется, «заглянули смерти в глаза»?

Под Бродами, например, зашли в деревню. Поставили пушку под дерево, и вдруг снаряд или мина разрывается прямо в кроне дерева, под которым мы стояли. На мне осколок как саблей распорол по всей груди шинель на вате и гимнастерку, даже нательную рубаху разрезало, а на мне ни царапины...

Или как-то в атаке тянем за пехотой пушку, и вдруг меня как рвануло в бок, аж развернуло. Пошел дальше, и как потом оказалось, что пуля попала в петли на которых висела кобура, даже пробила гимнастерку, а меня самого не задело... И таких случаев было много, что и говорить, страшное дело это - война, не дай бог кому-то попасть...

Что вы чувствовали в бою?

Страх, наверное, у каждого есть, но смотря как ты его можешь преодолевать. Но лично я больше думал о другом: в наступлении как бы не отстать от пехоты, а в обороне о том, что надо быстрее успеть окопаться. А так... Мы шли когда и куда надо, прекрасно понимая, что можем погибнуть... Вот был у меня один боец, который очень сильно боялся, и так и не смог себя преодолеть. Лет двадцать пять ему было, он сидел и дрожал, даже из траншеи боялся выйти. Вроде его в госпиталь потом отправили.

Приходилось из личного оружия по немцам стрелять?

Ни разу не пришлось. Когда в атаку шли, или еще в какой ситуации, то много раз в руках наготове оружие держал, но самому стрелять не приходилось.

Как вы можете оценить немецких солдат?

Вначале немцы были подготовлены намного лучше нашего, и смелые были а под конец войны, считаю, что они сражались уже «из под палки». Они потеряли веру в победу, и не хотели воевать, а у меня, «например», за всю войну ни разу не было такого момента, чтобы я засомневался, все время верил, что мы победим.

Самые тяжелые и страшные бои можете выделить?

Самый первый мой бой был для меня одним из самых страшных, ведь я еще совсем неопытный был, к тому же тогда полное преимущество было на стороне немцев. Им удалось подойти к нам очень близко, и это был единственный раз за всю войну, когда мне пришлось стрелять картечью.

Или, например, бой на окраине Старых Бродов, это на Западной Украине. Мы успели занять позиции, когда после сильной артподготовки на нас пошло до пятидесяти танков, и «тигры» в том числе. Но и у нас там уже были сосредоточены большие силы. И как начали друг по другу молотить... Сложно словами передать какой это был бой... Немцев мы все-таки отбили, где-то половину танков пожгли...

Вам тогда не казалось, что мы воюем с неоправданными потерями?

Этот вопрос один из основных, конечно... Я считаю, что тут все зависело от командиров среднего звена: роты, батальона, полка. У нас, конечно, потери были больше, чем у немцев, но можно ли было воевать иначе - это тяжело сказать... Хотя необходимо заметить, что под конец войны мы научились хорошо воевать, и наше преимущество над немцами было просто подавляющим.

То, что вам удалось выжить на войне - это больше все-таки воля случая или опыт может сказался?

Что пехота, что мы, шансов выжить было одинаково мало, но лично я мечтал и надеялся выжить на войне. Надеялся на судьбу, а в самые критические моменты и на Бога, хоть я и не верующий. Ну и опыт, конечно, тоже очень помогал: мы, например, так ловко научились вовремя услышать, когда летит «наш» снаряд или мина, что сразу падали в укрытие.

С командирами высокого ранга вам приходилось общаться?

Да я и нашего командира дивизии пару раз всего видел, а тех, что выше так и вообще не видел. Я в основном общался с моим командиром батареи, а потом с начальником артиллерии полка.

Ваше отношение к политработникам, и вообще к партии, Сталину, например?

Политработники мне попадались хорошие, авторитетом они пользовались. Не без урода, конечно, но ведь и командиров тоже всяких хватало.

Вы знаете, несмотря на то, что моя семья так сильно пострадала от репрессий, но я оставался патриотом нашей страны и коммунистического строя. Да и не только я, все мы тогда были настоящими патриотами, верили и в Партию и в Сталина. Раз Сталин сказал, значит так оно и будет! И только потом, когда мы все это узнали... Но лично я думаю, что в этих преступлениях больше виновны его подручные - Берия, и ему подобные. А Сталин... Сталин - это великий человек, без него мы бы Победу точно не одержали, думаю, что он и не знал всего того, что на местах творится, но он, конечно, виноват, раз допустил все это. Из всего того, что было сделано советской властью, я не могу простить и оправдать лишь репрессии... Но, повторяю, все эти факты мы узнали только после войны, а тогда его имя было для нас просто святым.

В Германии бывали случаи мародерства, насилия?

Лично мне видеть такое не приходилось, но у меня, например, командиром взвода был Соколов, очень любивший выпить. Как-то раз он с еще каким-то офицером напились пьяные и убили немецкую женщину... Я знаю, что их судили в трибунале, и вроде как отправили в Сибирь. Вообще немцы относились к нам со страхом, они думали, что мы будем действовать так-же как и они, но мы не «мстили», такие случаи были очень редки.

Как ваша семья пережила войну?

Отец всю войну был ездовым в одной из дивизий, не помню уже ее номера. Был ранен, но остался жив. А про оккупацию мне много рассказывал мой младший брат Семен 1926 г.р.

У нас в селе был коммунист Раев, так его румыны просто вывели в поле и без суда и следствия расстреляли... В наш районный центр румыны прислали начальника-примара, который разъезжал по селам, и если были непокорные или несогласные, то с ним всегда был его подручный, типа палача, которого звали Митрикэ, так он людей сразу клал на лавку и жестоко бил...

Брат мне рассказывал, что их привлекали для различных строительных работ, а румынские солдаты ходили с нагайками и били тех, кто плохо работал. Семен ведь был еще подростком, поэтому его назначили ездовым. Но ему досталась повозка с высокими бортами, в которую можно было погрузить больше груза, поэтому лошади начинали отставать, и из-за этого ему часто доставалось. И как-то в очередной раз румын не разобравшись подошел к нему: такой-сякой и нагайкой его начал стегать... А у Семена к тому-же была пышная кудрявая шевелюра, из-за чего он был похож на еврея, и румын его спросил: «jude»? И брат не разобравшись ответил: «Да, юде...» Тот сразу схватил винтовку, передернул затвор, но друг брата увидел это, бросился к ним: «Не юде, не юде...» А так бы... После освобождения брата забрали в армию, и на Сандомирском плацдарме ему оторвало ногу...

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Служил в армии до 1974 года. Ушел в запас с должности начальника ракетных войск и артиллерии армейского корпуса в звании полковника. Приехали жить в Кишинев, работал в министерстве строительства МССР. У нас с женой две дочери, трое внуков, уже и два правнука есть.