Крючков Яков Денисович

Родился я в городе Новый Воронеж (раньше с. Ново-Аленовка) там я и в школу ходил. В 40-41 годах я учился на Донбассе, 8-9 классы. Потом война началась.

- Как вы узнали о начале войны?

- Ну как – все загудело, я на Донбассе был, а как война началась, я приехал опять в Новый Воронеж. Приехал, туда-сюда покрутился – поступил в техникум в 1941 году, на статистику и на бухгалтерское отделение. В техникуме нас осенью на баржи погрузили в Воронеже и в колхоз на уборку овощей, капусту собирали с полмесяца или больше. Потом на молотьбу нас направили, обслуживать молотилки.

Потом эвакуация. В Воронеже же немец жал, в 1942г его взял. В эвакуацию я не поехал, меня взяли в Воронежское ФЗО. На 18-й авиационный воронежский завод, он и сейчас есть. До 1943 года я был на ФЗО, потом окончил его, а нас там и не учили ничему! Сразу в цех, к мастерам! Ключ в руки.

- Что делали?

- Ил-2 собирали. 16 самолетов в сутки план был. На тачках баки топливные возили – громадины – они там полтонны, не меньше. Я стоял на установке задних баков самолета. Бак надо привезти и установить. Притянем с пацанами, и я подсоединяю его к питанию. Я должен был 16 баков подсоединить. Работали по суткам. Это лучше было, чем по 12 часов. За сутки я должен был выполнить норму, а 16 самолетов должны уже выкатиться на аэродром. Цех – громадина: 2-3 самолета сразу в цеху стояло.

- Завод в эвакуации был в Куйбышеве?

- Да, в Куйбышеве… Вроде и хлеба давали много, все-таки 800 граммов карточка была. Так-то кормили водой с капустой. Если я больше баков сделаю – 17 баков установлю – давали премию, тарелку супа. Такой довольный был.

- Часто получалось съесть эту тарелку?

- Почти каждый день. Хотя, я с завода сбежал, брони избежал. Надоело полуголодным быть. На фронт! Воевать! У меня брат, он тоже воевал, он пропал без вести, а второй был контужен под Ленинградом. Нас три брата воевало. Сбежал я с завода, а за уход с военного завода давали 7 лет сроку. Получалось дезертирство.

Я скорее пошел в военкомат. Пришел к военкому и говорю: «Возьмите в армию, а то мне повестки нет» – «Да что ты, хлопчик, яки тебе роки» – «18!» – «Да что ты? Ни! Вот у меня тут записано, что ты 26-го року, видишь?» – Я говорю: « Я 1925-го!» – Он: «Иди, иди. Не морочь мне голову!»  Я говорю: «Погоди, я 1925-го! Не уйду! Вот наколка у меня, в школе наколол!» (показывает наколку на руке) В общем, военком мне поверил и взял. А я уж подумал, что дадут мне срок и отправят на другой фронт. Вот такое дело.

Везут-везут и куда? Опять в Куйбышев привезли. Вперед привезли, правда, в Ульяновск, отцепили, в шеренгу поставили, покупатели пришли. Один ко мне подходит, а я мальчишка плотный был.  Он: «О! Этот упрет станковый пулемет - в пулеметчики». А я ж не знаю, что это такое. Командир роты подходит ко мне и говорит: «Солдат Крючков, два шага вперед! Пойдете и доложите старшине, что я вас послал в его распоряжение». Углядел он, что я интересный да шустрый был. Пришел и говорю: «Старший лейтенант такой-то послал в ваше распоряжение». Старшина отправил меня на делянку в лесу, заготавливать дрова для роты. Нашел делянку, а там несколько ребят, одна пила и три топора. Задача напилить 12 кубов двух метровых дров. Убрать делянку, сложить ветки.

Как мне сказали, ротный меня отправил потому, что люди нужны, а война долго будет идти. Через некоторое время приходит в лес человек: «Крючков в расположение».  Прихожу – «На бумажку! Едешь в Куйбышев, в училище. Людей у нас нет грамотных, а тебе погибать сейчас не надо». А как раз начиналась Курская дуга.

Начал учится в училище, мы были на Безымянке – поселок возле Куйбышева, на окраине. Недалеко мой Воронежский завод №18. Смотри, меня опять приперли в Куйбышев, опять на этот завод. В училище собрали  и направили на завод разбирать всякий мусор. Я в цех захожу: «Здорова, ребята!» Я уже в кителе курсантском. Начальнику цеха говорю: «Вы уже меня не арестуете!»

- Чему учили в училище?

- Зверски учили! Стрельба – обязательно, с разных систем орудий. Каждую систему изучали. В основном, ЗИС-3, потом образца 1927 года с коротким стволом, гаубицы изучали, мортиры короткоствольные. Даже учили рукопашному бою, защита от нападения. Учили хорошо.

Как-то в столовой дрова закончились, это уже март месяц был, а наша рота была дежурная по училищу. Меня назначили старшим группы, человек 10-15, и приказали: «Принести каждому по 2-метровому бревну с делянки». Мы пошли, а двое или трое остались, и у людей из дворов украли дрова. То 7 км нести, а тут рядом в поселке. Сразу этих ребят в штрафную отправили. А меня выгнали из училища как старшего, и я приехал на фронт, у меня шинель с пуговичками, в кителе, с портупеей.

Сразу на пересыльный взяли, а с пересыльного купили на фронт. Приехали мы в Польшу, разгрузились, и сразу в дивизию взяли. Я же все орудия знаю, все системы. И меня в дивизион. Говорят: «Ваше звание?» - «Рядовой». Он смотрит: «В кителе, почему тогда приехал?» – «Нет, я рядовой». – «Ну черт с тобой. Будешь на главном орудии дивизиона наводчиком, раз грамотный». Ну, я правда был грамотный. Ведь наводчикам надо привязаться к первому орудию, пересчитать…старший говорит: такой-то угол, такое-то сопротивление ветра, на снаряд все влияет…надо пересчитать быстро все в голове, дать команду. Поднимаешь какую палку, а то и руку поднял. Второе орудие, где-то стоит, видит и привязывается к моей руке. Какой угломер по 1-му орудию, я докладываю… И вот за несколько минут весь дивизион -12 орудий – будет глядеть на мою руку, и будут бить точно все. Но если я ошибся, то все будут бить неправильно.

- Ваш дивизион отдельный был?

- 60-й ОИПД, отдельный истребительный противотанковый дивизион, 46-я Лужская стрелковая дивизия.

Стояли-стояли, 150 снарядов на орудие заготовили комплект. Конечно, все на спинах – а его вон откуда тащить! Когда началась артподготовка,  у 2-го орудия болванкой отбило колесо. Прям в станину попала болванка, колесо отбило. И все снаряды этого орудия ко мне перетаскали.

- Вы стреляли по закрытым целям?

- Сначала мы стреляли по проволочному заграждению – надо было его поднять на воздух, по проволочному заграждению был массированный огонь, из нескольких орудий бегло, бессчетно снарядов ушло, вся эта проволока летит. Немцы были метров 300-400 от заграждений.

В этом бою я выпустил больше 200 снарядов. Орудия горело красное! Только нажимаешь… еле успевал замковый. Тут конвейер идет. Ящик подает из ямки, кидает, заряжает, замковый бух закрыл ствол, я жму. Весь мокрый как собака! Жарко, хоть и зима – это 14 января было.

Потом в атаку пехотинцы бросились, и все равно на проволоке люди повисли. А когда пехотинцы прошли и взяли траншеи, нас сняли и отправили сопровождать. Дивизион снялся весь, и 1-ое орудие идет впереди…

- На какой тяге орудия были?

- Додж «три четверти» – хорошая машина была.

Мы идем впереди, а немцы не все убежали. Осталось наверное прикрытие, или не успели убежать. И давай нас полоскать из пулемета. Наш командир батареи со мной ехал в машине, убежал от меня и орет: «Орудие к бою». Орудие надо снять с машины, а еще зима, и не снимешь быстро. Хорошо Сашка был – здоровая детина, он две пайки ел. Пушку развернули. Чуть поднимаешь прицел выше – летит снаряд и бьет уже по нашим куда-то. Командир в кустах шумит: «Только осколочными, фугас нельзя!» Впереди, рядом тоже были кусты. Я на командира батареи матом: «Пошел бы ты нах… Тут же близко. Об ветки взорвется!» Чуть ниже опускаю прицел, то попадает снаряд в бруствер, режет землю. В общем пострелял я немного.

По второму орудию тоже начали стрелять, там упали двое. Артразведчика нашего тоже убило. Вдруг мне командир шумит: «Первое орудие на передки – выйти из боя!» Станины свели, машина подъехала, а я оставил на орудии панораму - не выдернул когда в машину побежал. Вернулся, взял панораму побежал, и раз в машину, одной ногой на порог, и по мне очередь. На кой чёрт мне бы нужна была эта панорама! Мы бы вышли из боя, и снял бы ее.

Ранило как нарочно – пуля попала в щиколотку на левой ноге. В госпиталь никуда не отправляют, остался в Польше. Это перед Одером было, мы перед этим клялись. Помню, построили нас: «Клянемся! Одер перешагнем!» Перешагнул…

Рана уже стала заживать. Не гипса, ничего, только на одну стопу лангетку одевали. А медсестра лангетку положила тесно, а гипс схватился и зажал ногу. Нога перестала питаться, почернела совсем. Врач пришел: «Срочно на операцию - отрезать!» И показывает выше колена. Я кричу: «Режь здесь, ниже». А он нажмет, мягкая ткань – нельзя.

Я после этого медицину ненавижу! Еще у меня жена умерла. В Волгограде лежала в больнице. Поставили ей капельницу на ночь, а сами ушли, капельница стала пустой, и пошел воздух в сосуды, и у жены рвота открылась. А она после операции кишечника. Шов на кишечнике разорвался от натуги. Пошло все из кишечника, а уже было недели две после операции. Так она промучилась и умерла.

- Как в тылу в 41-42 годах воспринимали поражения?

- Верили, что не поражение это. Говорили, что наши войска оставляли, и прочее, и так шел обман населения, как и сейчас идет… но тогда нельзя было сказать.

- На фронте как кормили?

- Кормили хорошо. Каши много было, и гречневой, и перловой. Консервы американские. Каши с консервами, нормально хватало.

- 100 грамм давали?

- Обязательно. Я сейчас вот помню, в 44 году кроме положенных, я заработал стакан водки у старшины. Выпили по 100 грамм, а один вышел – здоровый детина, Микола хохол. Руки у него чешутся, он и говорит: «Кого бы сейчас ушатать». А старшина и говорит: «Яшка, видишь хохол разошелся? Успокой-ка его!» Я: «Сейчас!» Говорю: «Микола, иди-ка до мене?» Я его за ремень, а у него руки длинные, сейчас, думаю, завалит меня. Поймал его и поднял, и об землю! Он лежит. Старшина несет сразу бутылку: «Яшка, давай!» Я довольный такой, и ребята довольные: «Яшка, тебе повезло! Стакан водки заработал!»

- Табак давали?

- Давали все время, но я не курил. Табак я отдавал – они же как идиоты – курящие! Я не понимаю этого.

- Как мыться, стираться, удавалось?

- Мылись очень просто, брали ветки сосновые, рубили, накладывали на землю, на снег, натягивалась палатка такая армейская и моешься. Бочки греются с водой.

- У вас было личное оружие?

- Карабины были и автоматы. Пулемет лежал в додже.

- По технике приходилось стрелять?

- Приходилось. Я один раз машину разбил. Я в нее ударил так, что ошметки разлетелись. Далеко – километра полтора, наверное. Командир кричит: «К орудию!» А как глянул на прибор – 1,5 км до грузовика. Раз – есть! Ну и эти домики я поразбил, когда окружили нас, рассеял группу. Только вот с танками не имел дела. Ведь чтобы получить орден Славы, надо было несколько танков подбить.

А представь, сколько в то же время на войне было сволочей! Когда началась артподготовка, смотрю расчет катит пушку, думаю, за бруствер встанут, а они раз под мою пушку подкатили, и в окоп попрыгали. Ни одного выстрела, просидели всю артподготовки, а потом вылезли. И как раз никого из офицеров рядом не было. Хоть бы дали пристрелить их. Пушка! А им все равно! Ну, прям вплотную подкатили.

- Орденом Славы за что вас наградили?

- Именно за тот бой. Что разогнал тогда немцев. Но я получил после войны, когда в  Калаче уже жил. Знаешь, какая «слава» тогда была. О-о! Железки навешал! Я орденов не носил. У нас был военком Воропай. Мы с ним сидели, а в газете заметка была, что кто-то там получил медаль «За Отвагу», и пишут, что награда нашла героя. Я говорю: «О! А у меня орден Славы не получен». И говорю, какой номер приказа. Воропай спрашивает: «Да ты  дурак?!» - «Ну да!» (смеется) Военком запрос отправил, вызвал Сашку шофера, ему говорит: «Ну-ка езжай в Ростов, вот номер приказа – Крючков Яша награжден у нас орденом Славы». И он через три дня привез мне орден. Пили всю неделю – весь военкомат, да и ДОСААФ тоже.

- К замполитам как относились?

- Нормально. У нас в дивизионе был капитан. А я, кстати, комсорг был на батарее.  Мы же четыре месяца стояли в обороне, ему что делать – вот и ходил рассказывал.

- С особистами сталкивались?

- Сталкивался. Таскали нашу батарею, надоело всем! У штаба дивизиона, часовой  застрелился случайно. Как нарочно, там наша батарея была в наряде. Всех нас чуть не за яблочко! Как же мы охраняем? Дивизион могут весь перерезать! Закрапил дождь, и он надумал набросить себе плащ-палатку, а автомат взведен, а он его в ноги зажать хотел, чтоб палатку только набросить, уж как он нажал я не знаю, и его прошило. Это потом разобрались, а то таскали всех.

- Фамилии Жукова, Рокоссовского, Конева среди солдат звучали?

- Фамилии Жукова я тогда не знал. А Рокоссовского я должен был знать! У нас командующий фронта – Рокоссовский, командующий армией – генерал Федюнинский, командующий 108 корпуса – генерал-майор Поленов, командир дивизии – Борщев.

- По национальности ребята кто были?

- Всякие были. Да все равно было! Какая национальность?  Кто в этом понимал? Это сейчас пошло… В моем расчете был Сашка с Ленинграда, был один еврей, а нерусских не было.

Как-то дали мне газету, про бои союзников во Франции, я комсорг – мне делать нечего было, надо газету прочитать. Я к своим: «Ребята!» А они: «Да пошел ты со своей газетой!» Да чё тут говорить, было настоящее фронтовое братство.

Помню наводчика 2-го орудия дивизиона Николая, командир батареи сказал  строить землянку ему отдельную. Он отвечает: «Она тебе не нужна! Ты себе завел ППЖ, а я тебе строй, она мне напрочь не нужна! Вон Крючков специалист очень дисциплинированный – пусть строит». Но я его тоже послал.

Немцы применили ночные танковые атаки, батарею нашу снимают и отводят в тыл на несколько километров, ночную отработку боя вести, по движущимся целям. Тянут какую-нибудь машину разбитую… Офицеры уже все на батарее, а командира нашего нет. Комвзвода мне: «Крючков, иди приведи командира батареи. Вон три сосны стоят и палатка натянутая, он там с радисткой». Подхожу: «Товарищ старший лейтенант…» Он: «Яша, иди нах… отсюда!» - «Есть, товарищ командир».

У нас две радистки было, одна хорошая была – строгая, а другая так беременная и уехала.

- Ложные позиции готовили?

- Нет, только свои.

- Пехота в атаке что-нибудь кричала?

- В бога мать, за Сталина, за Родину! Вперед – За Сталина, а потом шумели – За Родину! Слышал, когда пехотинцы в атаку пошли.

- Как готовили позицию для орудия?

- Голь на выдумки хитра. Мы пойдем, с передовой снимем мину противотанковую, и кирочкой землю тук-тук-тук…Ямочку делаем, кладем мину, прям как металлический пирог, сверху две палочки, и на них камень и ниточку. Отошли, дернули за веревочку и как ухнет. Куски такие с шифоньер отваливаются, потом эти куски кирками разбивали. А так, как землю долбить, а зимой тем более.

- Каким образом расставлялись орудия?

- Когда мы стояли – все были в одну линию. У нас все стволы были над ходами сообщений.

Принес как-то старшина кашу, ну и начал с 1-ой батареи – ко мне пришел на огневую. Я себе подкопал в стенке окопа дыру. «Ванюша» немецкий «заиграл», за нами посыпались мины, на батарею не попали. Я-то раз в свою нору, а старшина ко мне, только голова и помещается. Потом смеемся все: задница-то на улице. Помню еще,  когда в обороне были, впереди стояла штрафная рота. Хоть спи, тут немец не пройдет. Только они ушли, сменила простая пехота – сразу украли у нас одного солдата. Мы рассудили, что это он показал немцам где наша батарея, и они из Ванюш нас обстреляли. Видел я и наших разведчиков, мимо нас ходили.

- На фронте надеялись выжить?

- Если бы я думал, что погибну, наверное не сбежал бы с завода.

Были и дураки, одни что сделали – на земле грязь, так они поставили котелок на снаряды неразорвавшиеся, хворост наложили – суп варить. Вот представь только, каких «турок» в армию брали. Даже кишки не нашли.

Был у нас татарин, Сафин фамилия, вот когда нас зажала группа немцев, он убежал в канаву и лежит. Я шумлю: «Сафин, к орудию!» Он должен был станины развести и  укрепить. Он 1905 года, старик уже был. А он: «Они сейчас уйдут, они уйдут все равно, не трогай их, давай полежим!?» Я: «Сафин, к орудию! Пристрелю!» Поднялся. А то ему все равно… а если не уйдут, а нас добьют? Им терять нечего. Вот он не хочет умирать, а я что буду умирать.

- Самый страшный для вас момент?

- Бомбежка страшна. Я же говорю, когда я воевал, уже наша брала. Страшно было в 41-42-43 годы.

- Как поступали с пленными?

- Как-то вели мимо немцев, и один кинулся немца пленного бить,  сопровождающий их солдат наотмашь ударил этого бойца: «Ты иди возьми его вперед, а потом уже бей!»

Вот интересно, что война в стаж не вошла. Я же учился до армии и в армии. Как же так: на фронте убивать людей, а это в стаж не входит?

- С местным населением общались?

- На передовой их нету. Помню, у нас одного отправили в штрафную за то, что он у одного поляка украл курицу что ли, или поросенка маленького. Зачитали нам приказ: в штрафную.

Мы раз с одним парнем, он старше меня на год был, пошли в шинок, зашли-выпили. Там была хозяйка, с ней была девушка. Вот я к девушке, а тот к хозяйке. Они нас полностью ободрали, и мы без копейки вышли. Это в затишье гуляли, мы стояли в обороне долго. Это дело было в августе-сентябре.

Когда я в госпитале лежал, с поляками общался, они еду мне носили. Один пожилой поляк, ему лет 50 было. Его дочь ко мне ходила. Он говорил: «Яник, (это по-польски Яша). Яник, останься у нас в Польше. Дочь в тебя врезалась. Даже мне сказала: Я Яшу полюбила». Польша-то раньше русской была, там старики все по-русски говорили.

- Как о Победе узнали?

- О Победе узнал в госпитале. 100 граммов госпиталь дал, а тут еще местные принесли самогонки и закуски, кто чего припёр. Ну за Победу. Мы конечно увлеклись.

Как меня ранило, я перестал писать домой. Старшему брату только написал: «Андрюша, я маме и папе ничего не писал, знай ты, что я жив, но я без ноги». А он взял и сразу меня «продал» – написал отцу письмо, что я жив, но не хочу в Воронеже появляться. Вдруг я получаю письмо от отца: «Да я к тебе б…ь приеду – уши нах… оторву!» Так и написал. (смеется) Мой отец шахтер всю жизнь, до 50 лет работал.

Направили меня в Белоруссию, в Могилев, а оттуда меня направили получить протез и научиться ходить в город Гомель. Там я получил протез и уехал сразу в Воронеж. Уже был конец июня 1945 года. Под Воронежем в селе купили домик, тогда отец хорошо получал, по тому времени. Домик, тысячи за две, что ли, купили.

После войны я уже ходил без костыля, а с палочкой. Ведь инвалидов выкидывали из очередей, а я подходил и его ставил впереди очереди. На рынке торговал клубникой, палочка у меня была бронзовая, блестит, лежит рядом, руки в наколках. 1946 год тем более все пустое, урожая нигде не было. Подходят блатные: «Покажи, где не трогать?» Я: «Отсюда 4 человека, и отсюда 4 – если тронете – придавлю!» Обходили стороной.

- Как вы попали на строительство Волго-Донского канала?

- Мне повезло просто. Я избил директора совхоза Степной Воронежской области.

Приехал брат ко мне, а у мамы было три коровы. Накосили в совхозе сена, и в селе остановились подтянуть, воз плохо ребята натянули. Мы выехали на центральную усадьбу, у конторы встали, ребята воз подтолкали, подтянули. Тут и директор совхоза подошел, и обвинил нас, мол мы не то сено взяли, чуть ли не воры. Слово за слово…

А что делать? Надо уходить. Я приехал в Воронеж. Бухгалтером же работал, 5 рублей в кармане денег – нет чтоб взять из кассы хотя бы 1000, нет, так и поехал.

Взял кружку пива сел за столик, людей мало, думаю, что же делать. Как же маме скажу, что опять не работаю.

Смотрю сидит майор МВДшник, через стол от меня. Посмотрел на меня и говорит:  «Слушай, вояка, хули ты тут раздумываешь?» - «Да вот… товарищ майор». Ему уже около 60, седой: «Я не могу, вояка, пить водку один. Прими участие? Что пьешь?» - «Да все, и советское и кадетское». Он: «О! Будешь друг!» Выпили по одной, по другой, и решили пойти в гостиницу. У майора была сумка большая, вся набитая чем-то. Напротив кафе была гостиница. Пришли – я поднимаю у моей кровати матрас и эту сумку под матрас, а мы уже пьяные. Ну и давай допивать. Позвонил он – пришли официантки, еще нам принесли, и мы упились в конец. Уснули.

Проснулся я рано - раз из под одеяла, майор тоже не спит. Я тогда встаю: «Товарищ майор, вы что-то ищите?» Поднимаю матрас, и сумку ему: «Ваши вещи?» (Я взял ее еще за столом). Он: «А-а! Ну, вояка, теперь ты от нас никуда не уйдешь! Даже если сбежишь, мы тебя найдем под землей! Считай ты прошел проверку, которую специально и не придумаешь». Он открывает сумку, а там деньги, и сверху пистолет именной – «майору Бибикову». Он ехал на вербовку специалистов для канала.

Мы похмелились немножко – квасом - и пошли в МВД. Там меня поводили, потом оформили. Привели: «Вот ваш кабинет, твои обязанности будут, поиск и вербовка специалистов на строительство канала». Майор мне говорит: «Я вижу ты парень серьезный. Пить можешь много и не будешь пьяным. Вот тебе сейф, а я уезжаю.  И еще, если будешь водку с кем пить, всегда говори: Сталин сказал, что просьбу Петра Первого  выполним – соединим Волгу с Доном! В рестораны не ходи, там люди не те, лучше в пивных… За деньги отчитаемся все равно».

Думаю: Слава богу! Маме есть что сказать, и денег навалом. Он уехал. А я остался со всеми полномочиями. Начал работать… и пошли ко мне начальники со всего города, и с коньяком, и деньги несут: «Слушай, не бери этих людей, я тебе дам алкашей, тебе все равно план выполнять. Я тебе дам других, а ты выдергиваешь самых лучших!» Я ему в ответ: «Мне тоже люди нужны, а не пьяницы!» Приходит директор завода: «Не трогай моих людей, вот на … – «Забери, позвоню сейчас, придут и отправят тебя ниже этажами на 20 метров!» – «Не надо, не звони!» Тогда боялись люди. Но скажу честно: ни с кого я не взял ни рубля! Да, сейчас могут сказать – дурак.

Потом получаю сообщение от начальника кадрового главка: «Набор специалистов прекратить, план вами выполнен». Начальник главка был Рапопорт, а заместитель был генерал-лейтенант Журавлев.

Я поехал в главк – отчитался. Этот майор мне говорит: «Где хочешь работать? Поедешь на канал?»  Приехал в Калач-на-Дону, в Доме колхозника комнату снял.

- Расскажите, как выглядело строительство канала?

- Стройка как стройка. Громадный экскаватор стоял за совхозом Волго-Дон, там канал глубокий – и стоял 14-кубовый экскаватор шагающий, не на гусеницах, громадные ноги у него, вот одну ногу передвинет, где-то 40 моторов на нем стояло, еще одну ногу передвинет. Он работал не на машины, а на отвал. Простые экскаваторы грунт на машины грузили. Поселок Пятиморский строили, лагерь Пятиморский расчетом на 5 000 человек.

Мне заказывали рабочих из лагеря, и говорили куда их направлять. Прораб или мастер говорят, сколько им надо людей. Я беру трубку, а там берет старший, и говорю ему: «Надо столько-то людей на такой-то объект».

- То есть вы персонал подбирали под заказ?

- Да. Работы много было и мастеров, и каждый отвечает за свой участок работы. Заказывали: столько-то каменщиков, плотников, разнорабочих.

Например, договорится кто-нибудь из заключенных с местной казачкой. Приходит ко мне: «Яков Денисович, закажи меня на завтра в ночь?» А мне все равно, кого заказывать, Петра или Ивана. Заказываю Петра завтра на ночную работу, он в ночь работает исключительно хорошо. Он находит на все время, и побыть с девкой, и поработать. И меня заключенные очень любили, и должность мне эта нравилась – связь с лагерем.

- Охрана у стройки была?

- Нет, мы брали без охраны людей бесконвойных. Иногда конвойных тоже, но бесконвойных больше было.

- На Волго-Доне была смертность среди заключенных?

- Никогда! Травматизм был, а так все ели с одного котла.

После канала Сталин умер, а нас не отпускают никого. Мы там сидим водку пьем. Была амнистия на всех, а специалистов держат. Потом кого куда, по всей стране распределили. Меня направили в Казань главбухом. Казаньсвязьстрой – связь строить на Горьковской и Куйбышевской ГЭС.

- После амнистии что происходило?

- Страшное дело было, особенно на северах. Страшно было, например, в Ленинграде – узел дорог – это мне рассказывали ребята. Там отнимали, грабили – им же все равно. Их опять стали кидать обратно на зоны, но зато они отдохнули, водки попили, погуляли.

- Откуда у вас наколки?

- А это было перед войной – поветрие какое-то, все друзья накалывались. Ну а что ж, в тюрьме я тоже был. Один ОБХССник, забыл фамилию, меня арестовал. И ни за что запрятали и отвезли, я сидел в тюрьме в Волгограде без единого допроса. Прошел  срок три месяца, начальник приходит: «Что с тобой делать – не знаю. Твои забыли про тебя». А оказывается следователем уже был не тот мужик, а женщина. Так я еще просидел лишних три дня. Но это ерунда.

Мы с Верой сошлись когда, свадьбу сыграли, я ее принес на руках в хату. А порожки высокие были. Был молодой и не думал. А сейчас думаю, как же на порог влезть? Мучаюсь. Эта нога не держит, а этой нет.