Паршин Павел Сергеевич

Родился я 13-го июля 1923 года в Пензенской области. Была такая деревня Кодаки в Голицинском районе. Когда война началась, я почти сразу ушёл добровольцем в армию. Уже в конце июля 41-го нас из военкомата отвезли в Пензу, в артиллерийское училище.

А помните, как с родными прощались?

Это я на всю жизнь запомнил… Как раз в июне я вернулся домой после окончания политпросветшколы. Отца дома не было: он, как все мужики, уехал на заработки в город. И вот я только приехал – война... В семье у нас шестеро детей, я - старший сын. Все мужские работы по дому делал дедушка, поэтому на меня мама особенно рассчитывала. Но мамины расчёты оказались бы верными в другое время. Война началась, разве мог я отсиживаться дома? Сразу решил написать заявление в военкомат с просьбой призвать меня добровольцем. Но я знал, что мать будет против. Тогда ведь в армию призывали в девятнадцать лет, и я мог бы ещё целый год прожить в деревне. А через год, как думали тогда очень многие, война бы закончилась. Поэтому заявление я написал тайком от матери, но тайну сохранить не удалось. Заявление нашла старшая сестра и показала матери. Что тут началось! Уговоры, слёзы... Пришлось на время отступиться. Но когда в июле мне стукнуло восемнадцать, я написал второе заявление, и уж его-то ни минуты дома не хранил. В конверт и сразу на почту. А через несколько дней уже и повестка пришла, тут уж, как говорится, никакие слёзы не помогут.

На сборы дали меньше суток. Вечером посидели дома, поговорили, а утром в дорогу. Дед по этому случаю попросил в колхозе лошадь. Накосил луговой травы для подстилки в телегу, чтобы меньше трясло. Матушка перекрестила меня на прощанье, и в путь. И вот едем, помню, по деревне, односельчане спрашивают деда: «Алексей Михайлович, куда путь держишь?» А дед на меня кивает и говорит: «Да вот, барашка везу на убой...»

Из райвоенкомата нас отвезли в Пензу, и там меня определили в артиллерийское училище на конной тяге. Но я проучился всего три месяца: август-сентябрь-октябрь. Когда немец уже подошёл к Москве, то в училище отобрали 250 курсантов – все добровольцы, и сформировали отдельный артдивизион. Отправили нас в Горьковскую область, где на полигоне в Ильинском районе шло формирование новых частей.

Там простояли две недели, наш дивизион определили в состав 28-й стрелковой бригады. Получили 76-мм полковые пушки. Старые, 1902 года выпуска, ещё на деревянных колёсах, их откуда-то с базы взяли. Прицелы сбиты, поэтому иногда мы стреляли прямой наводкой: смотришь в ствол, потом заряжаешь снаряд и – огонь! И всё. Поскольку мы на конной тяге, то своим ходом из Горьковской области пошли в Московскую. В итоге пришли на станцию Лобня, это чуть севернее Москвы. Рядом с ней деревня Красная Поляна, она уже была в руках у немцев. А это всего 25 километров от Москвы, и в ясную погоду немцы оттуда в бинокли просматривали Кремль… Вот там мы и вступили в бои.

Первый бой помните?

Ну что, заняли огневые позиции, я с НП впереди на полкилометра. Я же ещё при формировании дивизиона попросился в разведчики. В комиссии переглянулись, как-то загадочно улыбнулись и... согласились. Сам-то я тогда ещё не знал, что артиллерийский разведчик - это первый кандидат на тот свет.

Очень хорошо помню, что на подступах к деревне стояли скирды соломы, а вокруг – множество снопов, занесённых снегом. Но потом выяснилось, что это вовсе не снопы, а трупы наших и немецких солдат. Эта картина меня потрясла, и это жуткое ощущение я запомнил на всю жизнь…

Правда, очень скоро, я привык к таким картинам. Ведь под Москвой немец бросал в бой всё новые резервы. Дни сливались с ночами, бойцы забыли о сне и отдыхе, пока, наконец, немец не выдохся. А 5-го декабря мы уже сами перешли в контрнаступление.

В деревнях, которые мы освобождали, всё было разрушено и сожжено. Стояли виселицы, на них – люди с табличками «партизан» или «коммунист». Жить не хотелось, такая ненависть к немцам была…

С боями освобождали Святогорск, Истру, Волоколамск, но когда дошли до станции Шаховская там мы немножечко приостановились. Встали у деревни в оборону, называлась она очень интересно – Пустой Вторник. Готовились к наступлению, но стали наступать только 5-го апреля. А наступлению ведь предшествует артподготовка, и когда стали вести огонь, немец открыл ответный, да такой, что сразу стало ясно, немец здесь нас превосходит по силам. Наше командование поняло, что лучше здесь не наступать. Чтобы сохранить снаряды, мне приказали передать приказ на батарею – «Прекратить огонь!» Но пушки стояли на прямой наводке, поэтому мне пришлось оббежать их под сильным артогнём. И когда я уже вернулся на НП, тут одна мина взорвалась в кроне дерева, и меня ранило в ногу.

Меня тут же в медсанбат, оттуда на телеге на станцию, погрузили в товарный вагон и отправили в Москву. На Белорусском вокзале нас встречали санитары, на носилки, в машины и в госпиталь. До сих пор адрес госпиталя помню – Москва-140, 2-й Строевой переулок, 13-й родильный дом. Вот там я лечился.

Через два месяца выписали, и меня отобрали в группу, которую направили в Кузьминки. Там действовали курсы младших лейтенантов, где обучались фронтовики после госпиталей. Месяца три там проучился, получил звание, и меня направили в Арзамас, где формировался 805-й ГАП РГК - гаубично-артиллерийский полк Резерва Главного Командования. Полк входил в 29-ю ОГАБ (Отдельную Гаубично-Артиллерийскую Бригаду), а она в состав 10-й Артиллерийской дивизии. В этом полку я провоевал до самого конца войны.

Получили 152-мм гаубицы, а к ним американские «студебеккеры». Меня же назначили командиром взвода разведки. У меня во взводе три отделения: разведки, связи и радио. Пока сформировались, в это время наши под Сталинградом перешли в контрнаступление. А для того, чтобы отвлечь силы немцев под Сталинградом, наше командование стало готовить наступление на других участках. Так мы попали на только что сформированный Воронежский Фронт. Есть такой городок Россошь, вот туда мы прибыли на передовую.

Офицеры артиллерии РГК. Перед наступлением

После артподготовки стали наступать. И наступали успешно, пока немцы не ввели в бой резервы, которые планировали кинуть под Сталинград. С боями шли потихоньку по Курской области: освобождали Старый Оскол. Потом 16-го февраля освобождаем Харьков. Ну что, ликуем. Много там подобрали себе с тракторного завода хороших шоферов. А в это время разведка прошляпила, что всего в сорока километрах немцы разгрузили две танковые дивизии СС, и пошли в наступление. А зима была очень снеговая, снарядов и топлива осталось очень мало, и немец нас начал теснить. Стали потихоньку отходить: сдали Харьков, Белгород, и отошли к райцентру Задонск в Курской области.

Вот там и немцы выдохлись, и мы тоже. Образовалась всем известная Курская дуга. Стали строить оборону: рыли окопы, огневые позиции, землянки. В результате построили мощнейшую оборону, которая летом полностью себя оправдала.

НП, 1944 год

5-го июля 1943 года немцы начали наступление. А перед этим устрашали нас. Прямо перед нами стояла дивизия СС «Адольф Гитлер», и они демонстративно пропускали по переднему краю новые танки «тигр», самоходки «фердинанд». А мы в это время по бумаге учились, в какие места бить новые немецкие танки. Перед самым наступлением немцев, за пару часов, нам приказали открыть огонь. Меня хотели отправить на корректировку, но там кто-то умный из командиров сказал: «Если б только ваш полк вёл огонь, можно его послать. Но там же все стреляют, когда такая масса снарядов летит, там же не поймёшь, где чьи разрывы». Там же кошмар, что творилось. И разрывы снарядов, и «катюш», и «андрюш».

Рядом деревня Томаровка. Там немец бросил большие резервы, а я как раз в это время находился на НП. С помощью стереотрубы мог видеть какой-то участок. Если сказать коротко, то битва шла как рукопашный бой. Кто сильней, кто слабей – непонятно. Некоторые сёла переходили из рук в руки по несколько раз. Мы стреляли и стреляли по всему подряд, там же такая масса наступала… Тысячи танков, тысячи самолётов, такая катавасия – кошмар… Земля дрожала! Единственное укрытие – траншеи, окопы. Но потом немцы выдохлись. После танкового сражения на Прохоровке было небольшое затишье, а после него мы начали потихоньку теснить немцев. 

А 13-го что ли августа, пошли в наступление. В Харьковской области у нас на пути оказался город Богодухов. Дважды он переходил из рук в руки… Одним словом, дальше я прошёл всю Украину: Сумская область, Полтавская, Житомирская. Форсировали Днепр. (Некоторые подробности этих боев можно почерпнуть в наградном листе, по которому командир 805-го ГАП майор Тетерин Василий Герасимович 1909 г.р. был награждён орденом «Красного Знамени»: «За время пребывания в полку тов.Тетерин вывел его из отстающих на 1-е место в 29-й ОГАБ.

7-11.7.43 в период оборонительных боев в районе с.Дмитриевка, Сетное, Восход, полком отбито: три атаки пехоты и танков противника, где уничтожено до батальона и рассеяно до 2-х батальонов вражеских солдат и офицеров, сожжено 12 автомашин, уничтожено одна арт, две минбатареи и три станковых пулемета противника.

В боях 12-20.7.43 на линии Карташовка – Прохоровка полком уничтожено: две роты и рассеяно до батальона пехоты, подбито 4 танка, сожжено 6 автомашин.

22-29.7.43 в районе Журавлиной Рощи разбито 2 противотанковых орудия, подбито 2 танка и подавлен огонь 2-х артбатарей.

12-13.8.43 в боях под с.Крысино во время отражения танковой контратаки противника полком подбито 12 танков, разбито 5 автомашин, взорван склад с горючим.

С 25.8. по 5.9.43 действуя в составе 4-й Гвардейской Армии полком подавлено: 7 арт и минбатарей. С 14.9.43 в составе 38-й Армии в боях в районе Вышгород, Стар-Петровци, Ново-Петровци, огнем полка уничтожено: 2 наблюдательных пункта, 2 пулеметные точки. Подавлен огонь 4-х мин и 3-х артбатарей противника.

Р.Днепр полк форсировал без потерь, в результате чего на правом берегу было подавлено: 2 мин и 2 артбатареи, уничтожено одно 75-мм орудие и до роты пехоты противника» - http://podvignaroda.ru )

Освобождали Житомирскую, Ровенскую, Тернопольску области, и когда пришли подо Львов, там я уже был начальником разведки 2-го дивизиона. Все те же обязанности, вести разведку, только в моем распоряжении уже три батареи. У каждой есть НП с разведчиками, а я на основном НП с командиром дивизиона. Суммируем и готовим для него данные. И вот подо Львовом у города Золочев смертельно ранило командира дивизиона. Накрыло на НП… А он за Днепр получил звание Героя Советского Союза. (По данным www.obd-memorial.ru заместитель по строевой части командира 805-го ГАП майор Смирнов Василий Иванович 1917г.р. скончался от ран 24.7.44 г. и похоронен в г.Золочев).

Офицеры артиллерии РГК, 44 год

В Карпатах тоже шли тяжёлые бои. Там же всего одна железная дорога, а немцы ее разрушили, и весь 1-й Украинский Фронт шел по единственной рокадной дороге. К тому же мы не умели воевать в горах, поэтому бои шли тяжёлые, очень тяжёлые… Там у нас уже стал 3-й горно-стрелковый корпус, и у них разборные пушки. На одну батарею полагалось сто лошадей. Пушки разбирали, на них грузили и шли…

Потом нас вдруг снимают оттуда, и послали в Польшу на Сандомирский плацдарм, мы же полк РГК. Но когда оттуда началось наступление, нас опять вернули в Карпаты. Прошли с боями через Ужокский перевал, освобождали Мукачево, Ужгород и вышли и вышли к городку Чоп на самой границе с Венгрией. Углубились туда на сто километров, но потом нас отозвали обратно, в направлении Чехословакии.

Прошли всю Чехословакию до самой Праги. Там сильные бои шли за Ридек и особенно, за Моравскую Остраву. А войну мы закончили в Праге. Но если в Германии война уже закончилась, то в Чехословакии продолжалась до 13-го мая. Немцы из Австрии прорывались на соединение к американцам, не хотели нам сдаваться. Но мы их там хорошо встретили! Только представьте себе - 250 пушек на один километр фронта! Вот и вся моя боевая биография.

Фото из архива Паршина

Павел Сергеевич, вы прошли фактически всю войну. Как сами считаете, благодаря чему остались живы?

Сам не понимаю. Честно говоря, я не верил, что останусь живым. Особенно там, под Москвой. Где вокруг всё разрушено, разбито. Помню, однажды, проходили очередную сожжённую деревушку, и я позавидовал убитым… Мела позёмка, лицо секло сухим снегом, мы шли сгорбленные, измотанные до бесчувствия. И вот тогда я подумал: хорошо мёртвым, они уже не испытывают страданий, им всё равно, что происходит вокруг. В тот момент мне не хотелось жить! Но тут я вспомнил родительский дом, свою маму, её печальные глаза... Сколько раз на фронте я мысленно обращался к маме… Собственно, я потому и выжил, что хотел снова увидеть её.

Сколько себя помню, всегда видел маму работающей. То в огороде, то у печи дома. А ещё мне навсегда запомнились осенние и зимние вечера, когда мама шила. Керосина у нас не было, и она шила при лучине. Эту лучину я, как правило, и держал в руках, пока не засыпал. Бедная моя мама, она работала все дни напролёт, чтобы заработать нам еду. На войне эти воспоминания особенно обострились, потому что дороже человека, чем мама, у меня не было. И её негасимую любовь, как поётся в «землянке», я ощущал всегда.

Но встретиться с мамой довелось только в декабре 1946 года. Мне дали отпуск, и я решил приехать домой неожиданно - как снег на голову, без предварительного письма и телеграммы. От узловой станции 25 километров проехал в кузове попутной полуторки, но мороза не замечал. Домой залетел, как на крыльях. Открываю дверь в горницу, а навстречу мама идёт. Увидела меня, охнула, и ноги у неё подкосились. Села на лавку, плачет. Я рядом сел, обнял её и тоже плачу... В общем, отплакался с ней за всю войну... Потом уже, когда всей семьей за стол сели, мама сказала: «Ты, сынок, выжил потому, что я каждый день за тебя молилась. И Бог меня услышал…»

С мамой – Ульяной Степановной (1967 г.)

А ведь сколько раз мне было стыдно перед мамой. Помню, после окончания четырёх классов школы в родной деревне один год я учился в районном центре, в Голицино, в 18 километрах от дома. В субботу приходил домой, а в воскресенье - снова в школу. На плечах у меня торба-сумочка из льняного полотна, а в ней картошка и небольшой каравайчик хлеба с примесью картофеля и лебеды. Всё это я должен был растянуть до следующей субботы. Но этого никогда не получалось - в пятницу продукты заканчивались. Поэтому после занятий я бежал домой, шатаясь от голода. Расстояние в три телефонных столба - бегом, один прогон - ускоренным шагом, потом снова бегом… Такая «учёба» становилась невыносимой. Но отказаться от школы у меня не хватало совести, ведь те продукты, которые мне собирала матушка - это были последние крохи из дома. И всё же я проявил малодушие. В мою мальчишечью голову пришла «спасительная» мысль - надо просто заболеть. Но как? И я придумал. В субботу, по возвращении из школы, тайком брал топор, спускался к роднику, делал прорубь и сидел в ледяной воде, пока мог терпеть. Такой «подвиг» я совершал дважды. После «купаний» одевался, бежал домой, залазил к деду на печку. Думал - всё, завтра не встану. Но утром в воскресенье просыпался - как ничего и не было… Приходилось снова собираться в школу.

Слава богу, через год меня перевели в другую школу, в соседнюю деревню. Я добегал до неё за час, и проблема утомительных переходов отпала сама собой. Да и голод стал донимать меньше. Утром мама выставляла стакан молока и картофельную лепёшку, до ужина этого хватало. И только спустя много лет я повинился перед матушкой за свои купания в проруби. Но по большому счету, всё, что я делал в жизни хорошего - воевал, служил и жил, я делал ради мамы. Жаль только, жизнь у нас быстро кончается...

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

После войны служил командиром дивизиона в Прикарпатском Военном Округе до 1956 года. Этот округ считался особыым в стратегическом плане: ведь он граничил с Чехословакией, Польшей, Венгрией и Румынией. Когда в 56-м начались события в Венгрии, был уверен, что меня направят туда на подавление мятежа. Но вдруг получил приказ – отправляться на учёбу в Ленинград, в Академию ракетных войск. Тогда только начали формироваться ракетные войска СССР, и наш выпуск стал самым первым. Можно сказать, что мы были первопроходцами ракетных войск страны.

После академии проходил службу в ракетных частях, а в 1966 году меня назначили командовать 52-й ракетной дивизией дислоцировавшейся в Пермском крае. Но дивизией я прокомандовал три года и вышел в запас. А получилось как?

В июле 1967-го в дивизии случилось ЧП, которое во всех документах тех лет проходило под грифом «Совершенно секретно». В тот июльский день на одной из установок БРК (боевой ракетный комплекс) проводилась плановая проверка аппаратуры. Работы уже заканчивались, в шахте, на оголовке ракеты, оставался один человек. Как вдруг... завёлся двигатель 2-й ступени ракеты, который потянул за собой первую. Ракета стала выходить из шахты! Возникла совершенно непредсказуемая и неуправляемая ситуация. Страшно даже подумать, что случилось бы, если б ракета ушла в небо... Этого, впрочем, не произошло. Нештатная ситуация закончилась взрывом на земле. Люди, слава богу, не пострадали - к моменту взрыва они уже находились в укрытии. А вот две спецмашины, находившиеся на площадке, разнесло вдребезги.

После этого ЧП, естественно, начался жёсткий разбор полетов. Была создана специальная комиссия, в работе которой участвовал и сам генеральный конструктор ракеты Челомей. (Владимир Николааевич Челоме́й (1914-84) – выдающийся советский конструктор ракетно-космической техники и ученый в области механики и процессов управления, академик АН СССР (1962). Дважды Герой Социалистического Труда (1959, 1963). Лауреат Ленинской премии и трёх Государственных премий СССР. Фактически возглавлял Совет главных конструкторов в 1961–1964 гг. - https://ru.wikipedia.org ) Отрабатывали много разных версий, однако меньше всего в случившемся винили конструкторские недоработки. Тем более что сержант, который участвовал в заключительном этапе ревизии, признался, что по неосторожности перепутал гнезда соединений в управлении ракетой. Проще говоря, одна вилка неожиданно подошла к «неродной» розетке.

В итоге комиссия составила акт о неумышленной ошибке, сержант отделался лёгким испугом. А вот у меня возникли серьёзные неприятности. На военном совете министр обороны СССР Гречко объявил мне о служебном несоответствии. Отставку, впрочем, не принял и позволил служить дальше. Но я пытался доказать, что в ракетных войсках в принципе не должно быть «неумышленных ошибок» и каких-либо недосмотров. Конструкция должна быть надежно и полностью защищена от подобных случайностей. Но мои доводы принимали как оправдания...

А всего через год на эти «оправдания» посмотрели иначе. В 1968 году подобная авария случилась в Красноярском крае. Командира Красноярской дивизии тоже предупредили о «несоответствии», но всё же потом занялись совершенствованием конструкторских решений. И в 1969 году, когда БРК Челомея «довели до ума», главнокомандующий ракетными войсками маршал Советского Союза Крылов с офицерами штаба ракетных войск провели проверку готовности моей дивизии. В ходе проверки был проведён учебно-боевой пуск ракеты по полигону на Камчатке. Ракета с имитированным ядерным боезарядом долетела за 25 минут и поразила цель с максимальной точностью. Пуск оценили на «отлично». И все одиннадцать полков получили положительные оценки, и дивизия была признана готовой к выполнению боевых задач. После всех этих потрясений и переживаний я мог бы чувствовать себя победителем. Но, проведя успешные учения, я неожиданно для всех подал в отставку. Никому ничего объяснять и доказывать я больше не стал...

С внучкой Катей

За помощь в организации интервью автор сердечно благодарит председателя Дзержинского районного совета ветеранов г. Перми Веру Николаевну Седых.