Прохоров Василий Иванович

Я, Прохоров Василий Иванович. Родился в 1919 году, в Кировском районе Калужской области. Тогда это была Смоленская, а ещё раньше она называлась Западная область. В 1944 году смоленскую область разделили на две части. Одна, из них стала называться Калужской. Наш Кировский район находится на границе Смоленской и Калужской областей.

У меня было шесть братьев и сестра. Трое братьев и сестра ещё живы. Я был самым старшим. Потом сестра. Во время войны братья были ещё пацанами. Следующему за мной брату было 15 лет. Немцы его забрали в свою армию. Там он возил, что- то на лошади. Рассказывал, что как-то заспорил с немцем, так тот, как даст автоматом в лицо. Выбил ему все передние зубы. После войны брата долго не отпускали домой. Я его искал, нашел. Он работал, на каких-то баржах. Его сперва не отпускали, но потом всё же отпустили. Да и за что было держать, он же пацан был, 15 лет.

Где-то в 1936 году я поступил работать кессонщиком. Мы строили железнодорожные мосты. Кессоны, знаете такие, под сжатым воздухом опускались на дно для строительства опор. В 1938 году трудился в Москве. Работали в цехах. Для установки тяжелого оборудования, для укрепления грунта опускали кессоны. Потом нас командировали на "Электросталь". Там строился крупный завод тяжелого машиностроения. Тогда это был рабочий посёлок, а потом стал город Электросталь. Это в шестидесяти километрах от Москвы.

Кессонщик это опасная работа. Работали под сжатым воздухом. Проходили через камеру, как водолазы. Если простужен нос, до работы не допускали. По тому, что могли лопнуть ушные перепонки. Опускались на глубину 20-30, до сорока метров. Сперва - заходим в камеру, задвигаем за собой дверь, нажимаем кран и пускаем воздух. Этим воздухом прижимает внешнюю дверцу. Когда давление в камере и кессоне сравнивается, открываем внутреннюю дверцу и заходим. Кессон сам металлический. Труба. Два хода. Один пассажирский, а второй для подачи грунта на поверхность. В этой камере нас трудилось человек 15. Работали лопатами. Грунт тяжелый. Если попадала скала, то долбили ломами. Один наставляет лом, а двое бьют по нему кувалдами. Тут же стоит агрегат для подачи грунта. Назывался "кубла". Такая круглая, как бочка. Её опускают вниз. Там уплотняют грунтом. По сигналу "кубла" поднимается до придела нашей "избушки". Под неё подкатывается коляска. На дне "кублы" защёлка. По ней бьют молотком, раз. Дно открывается, грунт высыпается в коляску. Коляску отодвигают и под давлением воздуха выталкивают на поверхность. Снаружи её принимают. А мы "кублу" закрываем и опускаем, пустую вниз. За смену 100-120 раз мы поднимали эту коляску. В неё входил примерно кубометр грунта.

На верху работает компрессор и подаёт сжатый воздух. Если подача прекращается, сразу нужно подниматься наверх.

Был у нас один случай. Сперва - брали твёрдый грунт, а потом видно попал "плывун". И кессон наш пошел. Сразу на уши давление. Мы все присели, и хорошо, что не дошел пол метра до потолка. Никого не придавило. Закрылся клапан подачи воздуха. Мы сразу раз, раз, раз. Клапан открыли, и воздух снова пошел.

Есть такой город Нижне-Удинск. Там река Уда, дальше Зима. Там один кессон завалился. Он наверно ещё не глубоко сидел. Его как-то подмыло водой, и люди погибли. А так спасения никакого. Только в трубу раз, два и на выход. По ступенькам наверх.

В 1939 году я был призван на флот. Попал служить в 17-ю тяжелую железнодорожную артиллерийскую батарею. Неделю мы провели во Флотском Экипаже, а потом повезли на батарею, которая располагалась в Мукково, рядом с Кингисеппом. Как и сейчас, там тогда, проходила эстонская граница.

Елизаветино, Мукково, Котлы. Там находился "ЗУР" Западный Укреплённый Район. В состав, которого входила и наша батарея.

Вокруг Ленинграда были созданы и другие укрепрайоны: Южный - "ЮУР", это Ижора. Северный - "СУР", это кронштадтский.

Кроме Мукково у нас была ещё позиция в Лебяжьем.

Наша железнодорожная батарея, четырёх орудийного состава. 180мм. калибра. Вес снаряда 100 кг. Дальность стрельбы 45 до 50-и километров. Орудие стояло на железнодорожной платформе имевшей 16 пар колёс. Ствол орудия был длинной - 20 метров и весил 20 тонн. Кроме платформы с орудием было ещё два бронированных вагона с боеприпасами. Всё орудие весило 260 тонн. Орудия были самоходные, своим ходом оно могло двигаться со скоростью до двадцати километров в час. С такой скоростью, по магистралям, конечно, ездить не будешь. По этому у каждого орудия был свой, специальный паровоз. Кроме орудия и двух погребов были зелёные вагоны для матросов, имелся камбуз. Всего в составе эшелона было вагонов шесть. Личный состав батареи из четырёх орудий составлял 250 человек.

У орудия было шесть стабильных опор. Металлическая опора входила в бетонное заглубление позиционной площадки. Опоры располагались с бортов сзади и спереди. Само орудие опускалось на рельсы. Там такие установки, что раз, два и оно опускается на рельсы. Когда пальнёт, то отдача ствола составляла 70-80 сантиметров. Там заливалось 150 килограммов спирта. Спирт уплотняется же. Вот, как пальнёт, спирт - сглаживает эту отдачу. И потом орудие опять накатывается вперёд, вперёд.

Орудие могло производить восемь выстрелов в минуту. Всё делалось механически. У орудия с обеих сторон вагоны со снарядами. Вокруг орудия ходят четыре колясочки. Из вагона снаряд подаётся вверх и через специальное окошко укладывается на тележку. На тележке снаряд подходит, заряжается. Пустая тележка отходит. Подкатывается следующая. Так по кругу четыре тележки ходят вокруг орудия, всё было автоматизировано…. С центрального поста на каждое орудие идут сигналы, раз, два выстрел. Для противовоздушной обороны при каждом орудии находился счетверенный зенитный пулемёт. Были и одиночные пулемёты для обороны, для одиночных постов.

Во время войны с Финляндией наша батарея стреляла со своей основной позиции через Финский залив, по островам и побережью Финляндии. В районе "Красной Горки" залив шириной всего то 20 километров, а батарея била на 45-50 километров. Нашей целью были дороги, мосты. Били по "линии Маннергейма". По городам не стреляли. Да и особенно городов в этом районе у них не было. Финны ответного огня не вели. Их орудия до нас не доставали.

Снаряды у нас были бронебойные, бетонобойные, осколочные и фугасные. Других разновидностей не поступало.

В 1940 году, после окончания финской войны Советский Союз арендовал у Финляндии полуостров Ханко. Это самая западная часть Финляндии. Там Ботнический залив. На Ханко должна была быть построена военно-морская база.

Как говорили, с Финляндией был заключён интересный дипломатический договор. По нему, нам не разрешалось через финляндскую территорию провозить оружие, а финнам не разрешалось проверять, что мы провозим, (смеётся).

Было решено перевезти на Ханко две железнодорожные батареи, наша - пошла первой. 4 орудия четырьмя эшелонами. Стволы были сняты и лежали на платформе. Всё было прикрыто брезентом. Матросы ехали в зелёных вагонах. Все окна были занавешены, закрыты марлей. Газеты не разрешали. В туалеты давали специальную, чистую бумагу. Чтобы небыло никакой агитации, (рассказывает улыбаясь).

Паровоз "Иосиф Сталин", огромнейший. Когда подходим к городу, станции, моряки как рванут гудок, (рассказывает, улыбаясь) финны бегают, ездят вокруг на велосипедах. Но полицаи, как только народ соберется, сразу всех разгоняли.

Был такой случай. Подошли мы значит к станции, сразу подходит полицай и охранник. Полицай посылает своего солдата посмотреть, к брезенту. Тот было ринулся. Тут наш матрос со штыком. Раз, два. Не пустил. Солдат вернулся, стоит, что-то полицаю говорит. Полицай, как врежет ему в лицо, (смеётся) за то, что солдат не смог посмотреть.

В вагоне, с нашими солдатами, сидел финн кондуктор. У них питание было плохое, а у нас галеты, сахар… Он говорит: "Ой, сахар. Как вы живёте, как вы живёте!"

У нас тогда была уже автосцепка. Финн посмотрел, у них там руками запирается, закрывается, а тут паровоз подошел, толкнул вагоны и готово. Он спрашивает: "А, как же это у вас так получилось?" И они просили: "Вот бы нам такое дали".

Приехали в Хельсинки. Наш паровоз отцепился и ушел заправляться. Наша охрана из матросов окружила вагоны. Дальше метрах в пятидесяти стояла финская охрана. У финнов вагончики были, как у нас трамвайчики, из трёх вагонов и паровозик с колокольчиком. Вот подходит их паровозик, подходит, цепляет нас: "ду, ду, ду. Ду, ду, ду" - никак не сдвинет. В это время возвращается наш паровоз. Зацепил, раз и пошли. А нас не пускают. Хотят проверять. Потом вызвали посла. Приехал наш посол. Разобрались, и мы пошли. Шли медленно. У нас рельсы настоящие, а у них узенькие такие. И вот батарея идёт, идёт и раздвинет все эти рельсы (смеётся) Мы останавливаемся. В общем, добирались с трудом. И вот одно орудие прошло, второе прошло, третье прошло, а четвёртое…. Обманули, обманули наших…. Ну, они видят, что там что-то под брезентом. Там был старшим - молодой старший лейтенант. Они ему сказали: "Мы все эшелоны проверяли". Орудие под брезентом он им смотреть не разрешил, а в вагоны пустил. И вот они прошли по вагонам, посмотрели. В вагонах стоят винтовки в пирамидах. Ну, скандал был, такой.

Не смотря на то, что немцы, вскоре после начала войны, заняли всё южное побережье Финского залива и восьмого сентября замкнули блокаду Ленинграда, а финны дошли до Сестрорецка и старой границы в 30-и километрах от Ленинграда, заняв северный берег залива. Наша батарея, ещё трёхорудийная 305мм. батарея. Вес снаряда 472 килограмма.Так же два стационарных дивизиона 152 мм. орудий. Там ещё стотридцатки. Перестреливали весь Финский залив до эстонского побережья. Благодаря этому ни один немецкий или финский корабль не смог пройти сюда в сторону Кронштадта. И только в ночь со второго на третье декабря 1941 года мы, по приказу командования, эвакуировались в Кронштадт.

По началу я был сигнальщиком, а потом стал артразведчиком. На Ханко у нас был дальномерный пост. Была построена специальная вышка. Обнаруживали огневые точки, батареи. Наблюдали за движением на заливе. Где корабли, где самолёты. Пеленг, дистанция. И мы эти данные передавали командованию на центральный пост. А они обрабатывают данные и передают на орудия, куда стрелять, и так далее.

Наша вышка находилась в одном - двух километрах от огневых позиций орудий. Связь у нас была только проводная.

Когда мы прибыли то сначала, на мысу построили маленькую, не высокую вышку. Потом в лесу установили стационарную позицию и построили 25-и метровую вышку. Это примерно в восьми километрах от города Ханко. Рядом был аэродром. 20 самолётов. "Чайки" и "И-153" бипланы. Они всё время через нас летали.

22-го июня в два часа ночи мы уже стояли в строю. По приказу главкома Кузнецова. В 4 часа утра с финской территории прилетели два самолёта - разведчика.

Наша батарея располагалась на севере побережья. Там финский полуостров Подваландет. Между ним и нами небольшой залив. Полуостров невелик. Там мыс, где-то километра полтора, два. Где-то 4-5 километров. А дальше ещё залив, перед их островами. Острова располагались севернее. Ну, там километров 10.

Не помню в первый день или уже через несколько дней после начала войны, но первыми открыли по нам огонь финские батареи. Один из снарядов попал в наш центральный пост, но большого вреда не причинил. На броне осталась только вмятина. Наша батарея начала стрелять в ответ. Стреляли очень хорошо. Мы обнаружим, только доложим нашим. И с первого, второго залпа, наши - громили сразу. Там везде скалы. Как пальнут туда, там всё летит. Обнаруживали наблюдательные посты. Смотрим: новая, белая вышка. Докладываем. Наша батарея: раз, два, раздолбали. Где-то неподалёку вторая. Мы докладываем…

Кроме нашей 180 мм четырехорудийной батареи на Ханко находилась ещё одна трёхорудийная 305-и мм, железнодорожная батарея. Мы находились на севере полуострова, а они на юге. Напротив Эстонии. Как-то командир той батареи Волновский пришел к нам на вышку. Попросил: "Ребята, можно к вам?" Посмотрел и говорит: "Сейчас я пальну". Один "снарядик" дам. Мы ему дали цель. Он, как пальнул из своего 305мм. орудия. А там сосны диаметром 70-80 сантиметров. Так полетели с корнями в разные стороны. Он был украинец, хохол. Кричит: "Хлопци, дывиться. У финнов лапти летят!" А там сосны с корнями… (смеётся). Говорили, что раньше его фамилия была Кобылко, потом он её сменил на Волновский. После эвакуации с Ханко его назначили командиром 180мм батареи, кажется на "Лисьем Носу". Там его батарею разбомбили немцы и он погиб.

Мы своим огнём поддерживали высадку десантов на близлежащие финские острова. В большинстве случаев десанты были удачными, но один раз финны подловили наших десантников. Катеров небыло и десантники на шлюпках и одном буксире пошли к острову для высадки. Финны их пропустили, и как только они высадились, ударили с одной и с другой стороны. Наша батарея, как пальнула туда. Всё разгромила, но уже было поздно. Почти половина ребят погибло. Что там шлюпки. Они же деревянные. По ним, как дали.… Помню один краснофлотец из этого десанта, в плавь, добрался до соседнего острова. Вышел ели живой и сразу упал. Ему дали Героя Советского Союза. Уже после войны он к нам прибыл. Капитан второго ранга, замполит и Герой Советского Союза. Вот фамилию его я забыл.

Из-за нашей огневой позиции взлетали самолёты. Финны обнаруживали это и стреляли по аэродрому. Наша батарея давила сразу. Подавляла огонь этих батарей.

Финская авиация несколько раз бомбила нашу батарею. Но у нас там зенитная оборона была крепко поставлена. Да и к бомбёжкам мы приноровились. Смотришь на самолёт, и если бомбы отрываются над нами, то не страшно. Упадут с перелётом. А если отрываются на подлёте то надо прятаться.

Помню, мы передали нашим лётчикам, что летят 4 "Фиата" Это итальянские самолёты, как наши "ишачки", только плоскости подлиннее. Их четверо, а наших двое. Наши раз, наверх и на них. Одного сшибли. Эти закрутились, закрутились и назад к Ботническому заливу. Там ещё одного сбили. Наши самолёты возвращаются. Нам крыльями помахали, что мол - удачно. Это были первые на Балтике лётчики Герои Советского Союза капитан Антоненко и лейтенант Бренько. В этот же или один из ближайших дней капитан Антоненко трагически погиб. В то время, когда он был в воздухе, финны обстреляли аэродром. При посадке, самолёт Антоненко одним шасси попал в небольшую воронку и лётчик погиб. На следующий день были похороны.

Вражеские корабли опасались подходить к Ханко. Я видел только один раз, как из Ботнического залива подошел эсминец. Командир батареи в это время был на совещании. Мы докладываем. Пальнуть бы по нём. С дальномера даём дистанцию, на приделе. Но стрелять не стали. Больше не подходили. Наверно знали о нас по своим разведданным.

Граница с финской территорией была в 25-и километрах. Там стояла наша армейская бригада. Мы им помогали отбивать вражеские атаки. Финны устанавливали нам сроки. Помню, разбрасывали листовки: "Последний срок 13 сентября. Сдавайтесь …". Только они пойдут в атаку, начнут резать проволоку. Пехотинцы звонят и просят: "Морячки, огонька". Наши батареи, как пальнут туда. Навешают их на проволоку. Несколько дней они висят. Наши по радио передают: "Убирайте. Стрелять не будем". Уберут. Потом опять агитируют солдат: "Переходите. Мы льготы дадим вам и вашим семьям установим. Ну, а "чёрных дьяволов" в плен не берём" - моряков, (смеётся), "Они знали, что моряки не сдаются никогда. Помню, у нас так говорили о финнах: "Пойдут морем, утопим. Воздухом, собьём. По земле, уничтожим".

Финны, конечно, обстреливали батарею и нашу вышку. От этих обстрелов начинались лесные пожары, с которыми нам приходилось бороться. Один раз рядом со мной разорвался снаряд. Хорошо с перелётом, метрах в 5-10-и. А если бы ближе, то всё вдребезги уничтожило.

Как-то ещё в августе наши ребята, дальномерщики, артразведчики, после обеда пришли и сели покурить возле вышки. Финны начали обстрел. Я сидел на дальномере. Доложил, какая батарея бьёт, дистанции. Наши пальнули, и они прекратили огонь. Но упавшим позади вышки снарядом оторвало скалу. К счастью на её пути оказалось дерево, которое задержало глыбу, и ребята успели разбежаться. Только один матрос Калинин, москвич остался лежать. Смотрю, лежит, стонет. Я кричу?: "Что!" Он говорит: "Меня убило". Рядом, чуть ниже меня, в будке сидел один, у телефона. Я говорю: "Передавай данные …" Смотрю, а его уже нет. Сбежал, драпанул с вышки. Недалеко от моей вышки, за окопами был штаб дивизиона. Я звоню дежурному и говорю: "Разрешите, я уберу раненого". Он спрашивает: "А, кто там, рядом с тобой?" Я отвечаю: Гавриленко был, где-то". Дежурный говорит: "А. Он тут. Сейчас пришлём". Его прислали. Я спустился и только взял Калинина на руки, второй снаряд, как пальнёт. И тоже, хорошо с перелётом. Этот Калинин говорит: "Брось меня. Меня уже убило и тебя убьёт". Я говорю: "Нет". (улыбается) Я его взял. Так, здоровенный парень. Выше меня ростом. Но, я принёс его в штабную землянку. Ему через брюки и сапоги вырвало здоровый шмат . Сантиметров 10 в длину и сантиметров 5 в ширину. Через брюки, а брюки остались целыми. Когда он лежал лицом в низ ему осколком скалы по ногам … Я видел этот камень. Такой здоровый, килограмм 25. Меня подменили, и я повёз его в госпиталь. Там он лежал месяца два, а потом его эвакуировали. Больше я Калинина не встречал. Говорили, что его направили на "Марат". Я смотрел его имя на памятнике погибшим маратовцам, но его там нет. По-моему Калинин был единственным раненым на нашей батарее. Больше на Ханко боевых потерь у нас небыло. Но люди постоянно уходили. Многие ушли в морскую пехоту и воевали под Ленинградом, а несколько ребят из наших железнодорожных батарей сражались под Москвой. Так, что к концу обороны Ханко в нашей батарее оставалось меньше половины довоенного состава.

Мы жили на даче Маннергейма. Это был высокий одноэтажный домик на берегу Финского залива не далеко от нашей вышки. Дом был хорошо оборудован, Всё покрашено. Там мы спали на кроватях.

В Ленинграде в это время уже был голод. У нас тоже установили блокадный паёк, но конечно не такой, какой был здесь. Нам давали грамм по семьсот хлеба. А когда эвакуировались, то бери, сколько хочешь галет, печенья. Они были в металлических коробках. Забирай хоть целую коробку. Нет. Мы моряки. Набрали и обвязались пулемётными лентами с патронами, (говорит, улыбаясь) Потом, когда нас привезли, и мы шли строем по Кронштадту, смотрим, бабуси с протянутыми руками ходят. Мы знали, конечно, что блокада, но не такая голодуха. Привели нас на камбуз. Там дают даже не кашу, чечевицу какую то. Смотрим, заканчивают разливать второе, и матросы хватают, кто чумичку, кто бачёк, и давай лизать. Думаем: "Ничего себе ё…". "Голодуха" была такая. Давали по 250 грамм хлеба. И хлеб чёрный, как земля. Половина примесей. На фронте солдатам выдавали по 500 грамм хлеба. Нам было голоднее. Но, тоже, когда что. Ребята придут, говорят: "Там лошадь убило. Пошли". Добудем мяса, сварим.

Об эвакуации нам объявили за несколько дней до срока. За день до назначенного срока мы расстреляли остававшиеся у нас снаряды. Стреляли по приграничной полосе, по островам. Выпустили все снаряды. Оставили только те, которыми потом подорвали батарею.

В последний день, перед уходом нас оставалось человек 15-20, остальные отправились в порт грузиться на суда. Помню, приехали на машине: генерал-лейтенант Кабанов, командир базы и комиссар Расскин. Сказали: "Ну, давайте. В орудия заряжали последний снаряд и в стволы засыпали песок. Стреляли. От такого залпа орудия снимало, как пилой. Оторванный ствол летел метров на пятьдесят. Потом ребята". Под колёсами орудий спаривали по 8-10 снарядов и взрывали. Приборы управления, какие можно было, снимали, а остальные выводили из строя.

Свой шестиметровый дальномер сбросили с 25-и метровой вышки. И там кувалдами месили, чтобы не досталось им ничего. Жалко было.… Всё уничтожили, сели в машины, командование в легковую, а мы в грузовик, и поехали в порт. Приехали, там все корабли уже находятся на рейде. У причала стоял только один базовый тральщик. Кроме наших машин пришла танкетка. Ну, её же с собой не возьмёшь. Решили утопить. При этом чуть не утонул танкист. Мы его вытаскивали, из воды, за воротник. Конечно, много имущества пришлось оставить. Что было можно, мы - подрывали. Продукты обливали керосином…

При нас паровоз столкнул в залив последние вагоны. Потом сбросили и его.

Погрузились, и наш тральщик пошел головным. За нами шла, небольшая канлодка. На ней было человек 60. За ней транспорты. В кубрике народа набито… Жара. Я вышел на палубу. Смотрю взрыв. Раз, два. Канлодка разлетелась в дребезги. Два морских охотника подошли. Один с одного борта, другой с другого, а там никого. Одни обломки. Ну, ещё другие суда тогда погибли…. Финская артиллерия по нам не стреляла. Только на траверзе Хельсинки, какая то батарея дала залпа два с недолетом. Все погибшие корабли подорвались на минах. Нас высадили на лёд у Гогланда и наш тральщик сразу ушел обратно, спасать. Всю ночь подбирали спасательные плоты, лодки. В ту же ночь подорвался большой теплоход "Иосиф Сталин". На нём погибло много ребят.

Когда мы ушли, то финны даже не знали, что мы оставили Ханко. Мы ушли в ночь со второго на третье декабря, а они только через три дня сообщили, что с кровопролитными боями заняли Ханко. Заявили, что захватили более 150-и тысяч пленных, а нас там всего был гарнизон не более тридцати тысяч. Мы их обманули. У нас там были поставлены хлопушки, как пулемёты. Они периодически, рас, рас, рас … "Стреляют". Финны считали, что мы ещё там, а потом спохватились, а нас уже нет.

Ребят из нашей батареи распределили по фортам и береговым батареям. Наш командир Жилин командовал батареей в Гвардейской Железнодорожной Артиллерийской Бригаде.

Меня и ещё 14 человек отобрали в артразведку. Направили на Ораниенбаумский плацдарм. Там организовали пост. Докладывали движение самолётов, артстрельбу батарей. Засекали огневые точки. Пост был расположен под крышей деревянного домика на окраине деревни Кукушкино. Тут дальномера у нас небыло. Использовали бинокли и стереотрубы. В домике жила семья чухонцев: дед, бабуся и две девахи. Старики всё боялись, чтоб моряки не согрешили.

Даже с чердака дома видимость была плохая. Что там увидишь. Высота всего 3-4 метра.

Меня и ещё одного отозвали в Кронштадт, где организовывалась группа корректировочных постов. Всего было 4 "корпоста". На морском соборе Кронштадта располагалась группа управления и первый пост. Второй пост на Четвёртом Северном форте. Третий на Лисьем Носу и четвёртый в районе Лахты, Ольгино. У всех постов была синхронная связь. Меня назначили командиром Четвёртого Северного поста. Командирами постов были старшие лейтенанты, и только я был старшина второй статьи. Затем наш пост перевели на Пятый Северный форт. Подальше от Кронштадта, чтобы лучше был виден пеленг. Потом меня призвали на собор. Там высота 50 метров. Всё видно, как на ладони. На постах были стереотрубы. Это для грубой наводки, а для точной стояли теодолиты. Обнаруживали цель где-нибудь в Стрельне, Старом Петергофе или Низино. Все посты давали координаты. В соборе была группа управления. Ею командовал призванный из запаса архитектор, кандидат наук, лейтенант Шретэр Логин Людвигович. Его отец был немцем, а он душа человек. Командиром поста был старший лейтенант Придатко Сергей Фёдорович, украинец.

Всего нас было около двадцати человек. Нам дали комнату, где мы жили. Там же оборудовали кухню. Сами получали продукты и готовили. Выделили повара. Дедка. Питались получше, чем на общем камбузе. Мы свою норму получали полностью. В неё входили и положенные по норме 100 грамм.

Деньги, какие то нам платили, но мы их не брали, а все сдавали в фонд обороны.

В нашу задачу входила в основном контрбатарейная борьба. У нас стоял планшет. От каждого поста у нас были пеленги. Когда они передают данные Мы, на планшете, от каждого поста проводим линию, ниточки. Шнур от поста идёт по пеленгу. И вот крест на крест получается, когда. Это точность. Если кто-то даёт отклонение, мы ему говорим: "Не правильно. Уточнить". Уточняет. И вот, у нас были уточнены немецкие батареи. Мы им дали номера: 241-я, 239-я,245-я …. У наших артиллеристов они были нанесены по координатам и мы им передавали данные: "Ведёт огонь 243-я". Они уже знали, и по этим координатам били и подавляли огонь. Наши точно стреляли. После первого, второго залпа немцы прекращали огонь. Наша артиллерия была сильнее, и калибр у нас сильнее был. Под Ленинградом у немцев "Дора" была четырёхсот миллиметровая пушка. У нас спрашивали: "Откуда стреляет?" Нам не видно. Где-то там далеко она стояла. Потом её разоблачили, и наши железнодорожники разбомбили. В Ленинграде была морская, железнодорожная бригада. Потом она стала гвардейской. В неё входило 8 или 10 батарей. 180-и, 305-и и одна 406-и мм. батареи.

В начале, когда нас сформировали, мы подчинялись начальнику артиллерии крепости контр-адмиралу Чистосердову. Потом нас подчинили Кронштадтскому Сектору Береговой Обороны КБФ, которым, командовал генерал-лейтенант Мушнов.

Кронштадский сектор командовал артиллерией всех фортов. На северном берегу было 11 артиллерийских дивизионов. Вот на "Тотлебене" 11-й дивизион. Стояли 250мм., 203мм. орудия. Они по финнам палили. На "Овруче" двенадцатый дивизион. Тоже 250-и, 120-и, 152-х мм. 120-ки старые были. 130-и миллиметровые. На "рифе" тринадцатый дивизион. На южных фортах четырнадцатый дивизион. Дальше номерные форты: второй, четвертый, шестой, пятнадцатый дивизион. Нечётные форты были зенитными. Шестнадцатый и семнадцатый были сформированы в войну. Шестнадцатый, два десяти дюймовых орудия стояли в районе немецкого кладбища Кронштадта. Два железнодорожных 180 мм. орудия находились на форту "Шанс". Их туда завезли баржами. Одна батарея 130мм. стояла здесь, где бюст Адмирала Макарова, потом её перебросили в Петровский парк. Семнадцатый, батареи стотридцатки, размещались за городом, где сейчас больница и на Военном Углу. Всего здесь было 230 стволов береговой артиллерии. На Лисьем Носу был сформирован 18-й дивизион. В него входили: батарея 152-х мм. орудий и две 130-и мм. Одна стационарная, а вторая самоходная, как танки. Она подходила к берегу, постреляет через залив и уходит. Был ещё Южный Сектор. Там форт "Красная Горка",31-й краснознамённый дивизион, две 305мм. батареи. Одна открытая и одна башенная. Две батареи 150мм. Ещё стотридцаток, батарей шесть там было. Ещё форт "Серая Лошадь".33-й дивизион. В него входили: 203мм., 152мм. тоже. На Ораниенбаумском плацдарме были дивизионы в районе Ломоносова и Керново. Были ещё два бронепоезда "Балтиец" и "За Родину". Их оборудовали сами моряки. Бронепоезда курсировали от станции Мартышкино до места, где сейчас стоит Ленинградская Атомная электростанция. Всего береговая оборона насчитывала 470 стволов. И ещё же у нас были корабли. Благодаря этой массе артиллерии устоял не только Кронштадт, но и был удержан Ораниенбаумский плацдарм, который, тянулся от Старого Петергофа до Керново. Это 65км. Вдоль побережья и в глубину 25-30 километров.

Немцам, конечно, было известно, что на Морском соборе находится наш наблюдательный пункт. А нам было известно, что их "НП" располагается на петергофском соборе. Наш собор был их ориентиром, а их собор нашим. По этому старались друг друга не трогать. Но один раз было два снаряда. Наш пост находился на самом верху, под крестом. Мы там прорезали крышу и установили приборы. У нас был теодолит, бинокулярная труба трёх видов дальности: двенадцати кратная, 24-х кратная и 48-и крат увеличения. Летом видно хорошо. Немцы ползают, как клопы. Все приборы были отечественного производства. Сперва у нас ничего небыло. Старший лейтенант Придатко пришел на 52-й ремзавод. Он поговорил с главным инженером. Тот говорит: "Техника, какая-то есть у нас. Валяются оптические приборы. Их сдавали с кораблей устарелые". Ну, вот нашли эту бинокулярную трубу. Они её отремонтировали и подарили нам.

Так вот, кажется 23 августа 1942 года. Два снаряда. Мы сразу передали, что били из района Низино. Один 210-и мм. снаряд пробил крышу, ниже нас. Пробил железобетонный купол и там взорвался. Я в это время навёл прибор на петергофский собор, и тут крыша закачалась сантиметров на двадцать. Вот так заходил наш собор от сотрясения. Второй такой же снаряд влетел в зрительный зал, у выхода, но от чего-то не взорвался, а раскололся и лежал там. Мы на следующий день ходили его смотреть. В ответ на этот обстрел мы пальнули "Маратом" по этому петергофскому собору. Второй башней, один снаряд. Корректировал лейтенант Шретэр. Первым, как пальнули, сразу полетел красный кирпич. Больше он не стал. Он же был архитектор. Говорит: "Жалко, это наше. Чего же мы будем своё добро..".. Дворец екатерининский был рядом. Всё, как на ладони, но никогда не стреляли по нему.

Вскоре после обстрела со стороны Стрельны прилетел немецкий самолёт. Бросил зажигательные бомбы, упавшие между памятником Макарову и собором. Ближе к собору. В это время я был внизу. Кушали. И только успел пробежать. Забежал в дверь, и тут полетели стёкла. Я прижался к стене. Хорошо, стёкла в голову не попали.

Всё же без потерь у нас не обошлось. Помню в августе. Погода была хорошая. Главстаршина и трое матросов вышли, сели покурить. Не далеко, напротив собора, в овраге готовился к выступлению на фронт пехотный батальон. Один лейтенант из армейцев подошел к нашим, тоже покурить. И вот снаряд пальнул между них.… Все погибли. От главстаршины остались только клочья кителя. Потом мы их хоронили на немецком кладбище. Никаких гробов небыло. Хоронили в мешках. Трое из ребят были ленинградцами, а четвёртый из Белоруссии.

В сентябре 1943 года я остался один. Командир поста, старший лейтенант Придатко был зенитчиком, и его отозвали в зенитные войска.

14-го января 1944 года должна была начаться операция по снятию блокады Ленинграда. В то утро к нам прибыла целая делегация, командир 12-го дивизиона полковник Алексеев Михаил Иванович, Начальник артиллерии береговой обороны Кузнецов и ещё несколько офицеров. Это было часов в шесть, около восьми часов из района Лисьего Носа пролетели самолёты, на тот берег в сторону Ломоносова. Повесили на парашютах осветительные бомбы. И по всему побережью. … Там всё горит. Вверху свет, а тут лес, горит, всё в дыму. Самолётов было штук сто. Минут через тридцать второй эшелон. Самолётов пятьдесят. В начале огня было … Огни и белые и красные, и зелёные светящиеся. "Булькают", здесь слышно. Но наши батареи давили их, давили сразу. Часов в девять был дан приказ открыть огонь всей артиллерией. Один час пятнадцать минут вся артиллерия кронштадтских фортов, южного берега и с Лисьего Носа вели огонь. Давили батареи. В результате этого наши учинили прорыв. Нам передали, что прорвали линию обороны в районе Ломоносова. По ширине 15-20 километров и 10-15 в глубину.

Когда началась операция по снятию блокады, то немецкие батареи уже не стреляли. А мы вели огонь по огневым точкам, по дорогам, чтобы немцы не удирали.

14-го января 1944 года с Ораниенбаумского плацдарма наши прорвали немецкую линию обороны, и пошли на Ропшу. 15 января прорвали в районе Красного Села и тоже двинулись на Ропшу. 18-го числа они там соединились. Когда немцы сообразили то, начали удирать. Побросали там машины, танки, танкетки некоторые не успели уйти. Батареи, которые не успели подорвать. Наши прихватили часть пленных. Другой части удалось удрать. В ночное время по лесам уходили.

По финнам бил только наш форт "Тотлебен". Финская артиллерия нам не отвечала. Когда летом 1944 года их разгромили, то мы туда ездили. Видели только одну десяти дюймовую батарею. Со стороны финнов прилетали самолёты минировать фарватер. Если мы их замечали, то тоже докладывали, где падают мины.

После этого наш пост закрыли. Мы перебрались в 11-й дивизион, на форт "Тотлебен". Потом меня взяли в штаб кронштадтского сектора береговой обороны. Там я работал в "Оргмоб отделе" (организационно-мобилизационный)

День победы я встретил на "Тотлебене". Радость была огромная. Все стреляли в воздух.

За время войны я был награждён орденом "Красная Звезда", двумя медалями "За Боевые Заслуги", медалью "За Оборону Ленинграда".

После войны я продолжал служить в "Оргмоб отделе" штаба крепости. Экстерном окончил на звание лейтенанта. Был начальником спецчасти, потом старшим офицером "Оргмоб отдела". И служил до 1958 года. В том году было сокращение Вооруженных Сил на два миллиона. Ну, у меня выслуга была. Уволился я в звании старшего лейтенанта. Потом продолжал работать на должности вольнонаёмного и служил до 2002 года, когда снова попал под сокращение. Мой общий трудовой стаж 64 года. Не считая довоенного.

Теперь в Кронштадте, нас ханковских осталось двое. Когда-то ханковцы собирались в Ленинграде. Отдельно береговая оборона, отдельно зенитчики.… А потом всё меньше, меньше. Потом все соединились. А сейчас осталось два человека, я да Прокуденко. Ему тоже 90 лет.

Санкт-Петербург 2010 год.