И.Т. - Родился 24/12/1921 года в городе Белая Церковь Киевской губернии.
Нас было в семье четверо братьев. Детство мое было безрадостным, жила наша семья очень бедно, постоянный беспросветный голод. Когда я ушел служить в армию, то в первом письме домой написал - "Дорогие родители, я сегодня досыта наелся хлеба"...
В 1940 году я закончил десять классов украинской средней школы №9 и осенью того же года был призван на кадровую службу в Красную Армию.
Г.К. - Где служили?
И.Т. - Забрали меня в армию 20/9/1940, и нашу группу новобранцев привезли в Бессарабию, в 25-ую Чапаевскую стрелковую дивизию. Меня направили в дивизионнный 105-й Отдельный саперный батальон (ОСБ), штаб которого размещался в селе Вулканешты. В селе было много заброшенных пустых домов, прежние обитатели которых, еще до прихода Красной Армии, ушли в Румынию. Нас, новобранцев, построили, и командир задал вопрос - "Кто со средним образованием? Поднимите руку", что я и сделал вместе с другими. Всех, имеющих десятиклассное образование, определили в "школу младших командиров" при нашем ОСБ. Вместе со мной в этой полковой школе, готовившей сержантский состав , оказались мои друзья и земляки: Виктор Коваленко и Толя Демулен. Командовал школой капитан Березовский, очень строгий, но правильный человек, а командиром курсантского взвода был лейтенант Дорохин.
Г.К. - Чему учили будущих саперов в полковой школе?
И.Т. - Никакой саперной подготовки мы не проходили. Пусть это и прозвучит странно, но нас не обучали минированию, подрывному делу, строительству заграждений. В 6-00 утра нас поднимали, дальше шла зарядка, потом с 7-00 до 8-00 политчас, потом завтрак, и начиналась строевая подготовка. Мы совершали марш-броски, ходили на стрельбище, но никакой специальной саперной подготовки так и не получили.
Г.К. - В Вашей части среди красноармейцев ходили разговоры, что скоро начнется война?
И.Т. - То, что война уже близко, мы все хорошо понимали. Незадолго до войны у нас произошел странный случай. К зданию школы подошел грузовой ЗИС, нас с винтовками погрузили на машину, дали ручной пулемет, и повезли куда- то в поле. Лейтенант показал рукой вперед и скомандовал - "Видите там немецкий самолет вдали? На него, в атаку, вперед!"... Подбежали, в самолете никого, все приборы разбиты...
Г.К. - Мы, обычно, всем ветеранам, кто встретил начало войны на западной границе, будучи кадровым красноармейцам, задаем следующие вопросы - "Накануне" ,..., "Первый день войны", ..., и еще один вопрос - "Первый год войны".
И.Т. - 21/6/1941 наша школа шла строем на обед в столовую. Рядом со мной шагал Коваленко и что-то много болтал, и за "разговорчики в строю" мы с ним схлопотали по внеочередному наряду на кухню. Это было не ко времени, поскольку в часть привезли кино, которое, кажется, называлось "Пушкин на Кавказе" или "Путешествие Пушкина по Арзеруму", и тем, кто оказался в наряде - в кино было не попасть. Но нам разрешили посмотреть кинофильм, кинопередвижка стояла на открытой площадке возле штаба батальона. Шел мелкий теплый дождь. Мы вернулись на кухню и где-то до трех-четырех часов утра чистили картошку, а потом прилегли отдохнуть на длинных столовских скамейках, подложив кулаки под голову. Уже стало светло, как, примерно часов в пять, я услышал крик Виктора - "Беги на улицу!". Я выскочил из столовой и увидел, как в небе надо мной пролетели два самолета. Один - немецкий, с "крестами" на крыльях, второй - наш "ястребок". Наш истребитель гонялся за "немцем", пытаясь достать бомбардировщик, и тут до нас дошло, что идет настоящий воздушный бой. Самолеты ушли с поля зрения, и чем закончилась эта схватка, мы так и не узнали. Минут через двадцать после этого, за мной прибежал посыльный, меня отозвали во взвод, присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром пока несуществующего отделения. Батальон уже в шесть часов утра в срочном порядке погрузили в "полуторки" и привезли на государственную границу, на левый берег Прута. По дороге нас бомбили, но обошлось без жертв. Прибыли на место, вырыли окопы и заняли оборону. А потом на нас пошли румыны. Мы стреляли по ним, атаку отбили. В первый день войны настроение у меня было "похоронным", мне казалось, что все, жизнь окончена, скоро меня убьют, а потом ничего, втянулся в войну, и чувствовал себя спокойно. Румыны под руководством немецких офицеров многократно штурмовали наши позиции, но сломить оборону дивизии так и не смогли. С первого дня войны наш саперный батальон использовали в боях как обычный стрелковый батальон, только один раз несколько человек послали на подрыв железнодорожного моста через реку, но эта попытка, как мне помнится, была неудачной. Мы не знали обстановки на других участках фронта, просто держали оборону под частыми бомбежками и румынскими артобстрелами. Когда нам передали приказ на отход, то мы недоумевали и возмущались - почему? Никто из нас даже не мог предположить, что немцы давно обошли нас с севера. Дивизия отходила на Одессу, и наш саперный батальон прикрывал отход. Ночью части отступали, а с рассвета мы занимали оборону, копали ячейки и днем отбивались от преследующих нас немцев и румынов. Пришли в Одессу, и опять нас ждали непрерывные бои.
22-го августа в бою за село Беляевка я был ранен в в левую руку и контужен, потерял сознание. Раненых, прямо с поля боя, отправляли в город, в госпиталь при Еврейской больнице. Я очнулся уже в санитарном автобусе, и снова впал в небытие. Нас привезли в одесский порт, раненых погрузили на теплоход "Нормандия" и корабль ушел в море.
Нас бомбили во время нашего следования на Кавказ, но ни одна из бомб в теплоход так и не попала. Раненых привезли в Сочи, и разместили по госпиталям. Я попал в Хосту, где в здании бывшего санатория ВЦСПС находился армейский госпиталь. После излечения попал на Брянский фронт в 60-ую Стрелковую Дивизию. При приеме пополнения меня заметил командир, капитан Ковбасюк, расспросил о прежней службе, и сказал, что я поступаю в его распоряжение. Меня, как сержанта-"кадровика", отобрали в комендантский взвод по охране штаба дивизии, и в этом взводе, в должности командира отделения , я прослужил до апреля 1942 года. Затем, меня, как имеющего боевой опыт и среднее образование, отправили в тыл, на учебу в военное училище.
Наш взвод бросили на передовую, и в один из дней ко мне в окоп пришел комсорг и сказал - "Идешь со мной, в штаб", я ответил - "Тебе не подчиняюсь, кто ты такой, чтобы мне приказывать?" - "Не переживай, все уже согласовано. По приказу Сталина, как имеющий образование, поедешь учиться в военное училище". В составе группы из 50 -ти человек, отобранных на учебу бойцов с нашей дивизии, я с фронта прибыл в Красноярский край, в Ачинск, где нас зачислили курсантами Сумского артиллерийского училища имени Фрунзе, находившегося в эвакуации в Сибири.
Полгода учебы, в октябре 1942 года состоялся ускоренный выпуск,
2/11/1942 мне присвоили воинское звание "лейтенант", и я снова вернулся на фронт. Группа из 18-ти человек, выпускников нашего артучилища прибыла на станцию Торжок, где мы получили назначения в передовые части.
Г.К. - Куда Вас распределили?
И.Т. - Я попал в 269-й ИПТАП (истребительный противотанковый артиллерийский полк) на Калининский фронт. По жребию судьбы вместе со мной в этот полк был направлен мой друг по училищу Аркадий Шалашников. Прибыли в полк, нас встретили хорошо, а утром нас принял комполка, подполковник Лукин. Он переспросил меня - "Как фамилия?", я ответил - "Там в документах все написано", и Лукин меня за такую "дерзость" обругал. Таким получилось мое первое знакомство с командиром полка. Я попал служить командиром огневого взвода на 5-ую батарею полка, которой командовал капитан Борозда, погибший впоследствии во время немецкой бомбежки. Батарея имела на вооружении 76-мм орудия. Полк был на механической тяге, у нас были машины "виллисы", "доджи ?" и отечественные ЗИС-3.
Там же, на Калининском фронте, мне запомнился бой за господствующую высоту и населенный пункт Урдом. Штурм этой высоты длился 18 часов. Наши орудия били с прямой наводки, и моему взводу удалось прямым попаданием снаряда подавить немецкий ДОТ, не дававший нашей пехоте ворваться на высоту.
Наш 269-й полк был частью РГК и все время перебрасывался с одного фронта на другой. С Калининского нас отправили на Воронежский, затем мы оказались на Степном фронте, а последний свой бой я принял уже на 1-м Украинском Фронте.
Полк фактически не "вылезал" из боев, нес огромные потери в людях и в технике в каждой схватке с немецкими танками.
Г.К. - В Вашем понимании это была часть "смертников"?
И.Т. - Я считаю именно так. Допустим, нам повезло в первые дни Курской битвы, когда мы стояли в третьей линии обороны и немецкие танки до нас не дошли.
Там не оборона у нас была, а "частокол" из орудий. В одном ряду, буквально впритык друг к другу, стояли, чередуясь, орудия 76мм - 122-мм - 152-мм калибров.
Но все последующие бои обошлись нам большой кровью.
После каждого боя батарея недосчитывалась 20-25 человек из огневых взводов и взвода управления. Но были бои, когда полк терял 80% личного состава.
На правом берегу Днепра, уже после Киева, на шоссе на Фастов, нас очень сильно потрепали, от полка остались "одни слезы", и нас на три недели вывели на переформировку в село Мышеловка.
На Днепре полк стоял на плацдарме возле села Бучак, так там нам тоже сильно досталось... Мы переправились через реку на плацдарм шириной 3 километра и глубиной 1 километр, и немцы постоянными танковыми атаками пытались нас сбросить назад в Днепр. И ни разу, за все время боев, никто из артиллеристов полка в бою не отступил и не бросил орудия, даже в такие страшные минуты, когда танки давили батареи.
Я вам сейчас кое- что скажу и вы все остальное сами поймете - за год с небольшим, что я служил в 269-м ИПТАПе, наш полк 7( ! ) раз выводили с передовой на переформировку.
Г.К. - Каким было максимальное число немецких танков атакующих позиции Вашего ИПТАПа?
И.Т. - Был бой, когда на нас пошло 20 танков. Каждая батарея имела свой сектор обороны. Расчет всегда был 1*1 , на каждый подбитый немецкий танк мы теряли одно орудие вместе с расчетом. Немецкие танкисты с нами тоже неплохо справлялись.
Танки "тигры" были для нас сущим несчастьем, пока в конце сорок третьего года полк перевооружили 100-мм пушками, сказали, что их прислали к нам из артиллерии флота. Очень часто приходилось вступать в бой прямо с марша, при смене позиций.
Немецкие танки появлялись внезапно, раздавалась команда - "Танки слева!" или "Танки справа!", и батареи полка вступали в бой.
Хотя мы постоянно готовили огневые позиции на предполагаемых танкоопасных направлениях, но крайне редко пользовались ими. Зачастую схватки начинались внезапно.
Мы почти не стояли в населенных пунктах, все бои шли на окраинах или в чистом поле, и поэтому, мне сейчас трудно вспомнить точные названия тех мест, где полк вел бои.
Помню еще один случай, произошедший летом 1943 года. Ночью батарея выдвинулась на новый рубеж, заняла огневые позиции, мы окопались, подготовились встретить немецкие танки. Где в это время находились другие батареи полка - я не знаю. Утром огляделись, местность прекрасная, большая поляна, отличный сектор обстрела. Поляна господствовала над окружающей местностью и заканчивалась обрывом. Внизу дорога, но что на ней творится, с наших огневых не было видно. Примерно в час дня передают приказ комбата - Отбой! Сменить огневые позиции. Мне приказали с одним орудием остаться на огневой и прикрыть отход батареи, и к 18-00 сняться и прибыть на новое место расположения батареи. Где-то в 16-00 мы услышали шум моторов со стороны дороги, и я с одним солдатом отправился туда, прояснить обстановку. Увиденное повергло нас в ужас. На дороге стояли с заглушенными моторами 50 немецких танков. Мы мгновенно развернулись и бросились назад к орудия. Но уже через несколько секунд рядом с нами разорвался танковый снаряд, и взрывной волной с моей головы сорвало пилотку. Я наклонился, схватил ее с земли и увидел, что он распорота крупным осколком. До орудия мы добежали невредимыми. Радист был с нами, и когда я по рации доложил комбату о случившемся, он распорядился немедленно отойти к батарее и в бой с танками не вступать. Но нам не пришлось столкнуться больше с этой полусотней танкой, куда они ушли с нашего участка - так и осталось неизвестным....
Г.К. - Вам, командиру огневого взвода, самому приходилось вставать к прицелу и вести огонь по танкам?
И.Т. - Да. И вряд ли вы найдете хоть одного выжившего взводного из ИПТАПа, которому не пришлось этого испытать в бою. Ведь расчеты выбивало из строя очень быстро.
Был один бой, который не могу забыть по сей день. Тогда немцы обошли нас слева, и вдруг одно из моих орудий замолчало. Смотрю, расчет побит, живой только наводчик, рядовой Иванов, лежит с перебитыми ногами. Я встал к панораме и подбил танк...
Г.К. - В ИПТАПы был особый отбор?
И.Т. - Возможно. В основном у нас воевала молодежь. Помню своих командиров расчетов: сержантов Тюлькина и Науменко, товарищей-взводных, командиров огневых взводов, старших лейтенантов Максимова и Александрова. Третьей батареей командовал старший лейтенант Хроменков. Стояли в обороне, из штаба полка ему передают приказ - прибыть на вручение ордена. Хроменков только вышел из блиндажа и сразу был убит наповал пулей немецкого снайпера.
Г.К. - Потери среди офицерского состава полка были также велики, как и в артиллерийских расчетах?
И.Т. - Да, потери среди батарейных офицеров тоже были очень высокими.
После войны я стал искать тех, кто выжил. Узнал, что остались в живых замполит полка майор Самсыка и начальник штаба Малахов. Знаю, что был еще один выживший артиллерист из нашего полка , после войны он жил на Украине, в Дрогобыче.
В 1961 году, в Москве, на концерте Клавдии Шульженко в Театре эстрады, я случайно встретил моего дорогого фронтового друга Аркадия Павловича Шалашникова. Он продолжал службу в армии в звании полковника и жил в Москве. Мы отметили нашу встречу в ресторане, на следующий день я был у него дома в гостях. Некоторое время мы переписывались, а затем связь прервалась, на мои письма не было ответа... Все эти годы я вспоминал своего друга. В 2003 году сделал последнюю попытку его найти, написал письмо на передачу "Жди меня" Игорю Кваше, просил помочь в розысках фронтового товарища, но чуда не произошло... Я так и не знаю, где сейчас Аркадий, жив ли еще?..
Г.К. - Вы лично выжить на войне надеялись?
И.Т. - Нет... Смерть много раз смотрела мне в глаза , и все же я остался живой. Чем это объяснить - не знаю... Почему так везло?.. Иногда было ощущение, что кто-то меня ведет и оберегает. Но я в Бога не верил тогда и не верю сейчас, и, вообще, считаю, что его нет, и никогда не было. Религию придумали очень умные люди, и они на протяжении всей истории человечества дурманят людям мозги, а простые люди верят в этот миф и слепо следуют религиозным заветам...
Когда я слышу песню Газманова "Офицеры, ваше сердце под прицелом", то вспоминаю один эпизод... Зимой 1943 года полк выдвигался навстречу немецким танкам. По пути следования мы наблюдали страшную картину - в панике, через нас, бежит наша пехота. Значит - немцы близко. Заехали в населенный пункт, деревня пустая, ни наших, ни "фрицев". Я вместе с бойцом по фамилии Федоров, пошли на окраину села и увидели, что к деревне приближается немецкая колонна. И в этот момент, Федоров, стоящий рядом со мной, падает замертво... Значит, стрелял немецкий снайпер, и до меня сразу дошло, что снайпер ведь стрелял именно в меня, я был в белом полушубке, который обычно носили только офицеры, и немцы это знали. Но пуля, предназначенная мне, убила солдата, стоящего рядом...
Г.К. - Были такие бои, что полк терял всю матчасть?
И.Т. - Летом 1943 года полк менял огневые позиции, совершал марш. На лесной опушке был объявлен привал. Было совсем тихо, на какие-то мгновения "война прекратилась", и вдруг, где-то в 2 часа дня над нами появились немецкие бомбардировщики, мы насчитали 27 штук. В первой бомбежке не повезло нашим соседям слева, но через полчаса авианалет повторился, и уже нашей пятой батарее пришлось "несладко".
После очередной бомбежки мы увидели на горизонте три немецких танка и до батальона пехоты, которые шли прямо на нашу батарею. Мы развернули орудия и вступили в бой, который был для нас тяжелым и затих только с наступлением темноты. Наша батарея подбила все атакующие танки и рассеяла пехоту, и немцы, несмотря на то, что приблизились к нашим огневым на 30-50 метров, не смогли взять наши позиции и были остановлены. Под покровом ночи к нам прибыла наша пехота и передан приказ, оставить огневые позиции и сосредоточиться в ближайшем населенном пункте. Батарея понесла потери: четверо убитых, и двадцать один человек были ранены, в том числе и я, меня ранило осколком в голову. Все орудия были разбиты и повреждены, и мы оставили свои пушки на огневых позициях. Пришли к месту сбора и увидели, что участь нашей батареи постигла весь полк. Матчасти нет, и на всех батареях серьезные потери.
На следующее утро в полк прибыла группа проверяющих старших офицеров из штаба фронта и нас обвинили в том , что наш полк панически бежал с поля боя, бросив матчасть, нам угрожали расформированием полка и тем, что знамя полка будет отобрано, и "пообещали", что офицеры будут отданы под суд трибунала.
Это обвинение в трусости могло быть снято только в том случае, если мы докажем, что все пушки полка действительно были разбиты. Решение было найдено.
Ночью на "старые" огневые подогнали машины и автомобильными тросами вытянули наши искореженные орудия в тыл, в расположение ИПТАПа. Проверяющие увидели, все что осталось от наших орудий, и 269-й полк был реабилитирован. Большая группа солдат и офицеров полка за этот бой были представлены к наградам, в том числе и посмертно.
Я был награжден орденом ОВ 2-й степени, это была моя вторая награда, до этого я уже был отмечен орденом Красной Звезды.
Г.К. - Когда Вас из командира огневого взвода сразу назначили ПНШ - начальником разведки полка, то это было для Вас неожиданным назначением?
И.Т. - Конечно. Когда мне объявили приказ о моем назначении на ПНШ-3 , я спросил у командира полка - "Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Я всего лишь простой лейтенант, а в полку есть и капитаны и майоры. Почему меня назначили?", на что командир ответил - "Пусть майоры у лейтенантов учатся воевать"...
Г.К. - Ваш последний день на передовой.
И.Т. - В ночь с 25-го на 26-е января 1944 года меня вызвал к себе командир полка полковник Фролов, и сказал, что мы вместе едем в штаб армии. Он встретился с начальником артиллерии армии , и по дороге назад собщил мне - "Наш полк поступил в распоряжение командования 47-й Армии. В штабе армии не знают, где находятся немцы. Бери планшет и наноси маршрут. Приказываю, по указанному мной маршруту выдвинуться вперед и установить участок, на котором закрепились немцы! ".
Мы находились тогда в районе Ржищево, и Фролов добавил, что с такой же задачей вперед выдвигаются танкисты из армии Рыбалко. Я не сразу представил, как выполнить этот приказ и определить линию соприкосновения с противником.
Сел с разведчиками на "додж 3/4" и светлой ночью мы поехали на запад, в неизвестность. Кругом покрытые снегом поля. В метрах восьмистах от нас через перекресток прошла колонна машин, и я еще подумал, что это, наверное, проследовал один из наших армейских ИПТАПов. Мы ехали вперед еще полчаса, и остановились, увидели вдали, на горизонте несколько силуэтов. Прошли по снегу где-то метров пятьсот, я и два разведчика. Подошли вплотную, стоят три человека, вроде в наших шинелях.
Я обратился к ним - "Земляки, не видели, артиллеристы не проезжали?". И тут... "силуэт" разворачивается ко мне. Немец, в вытянутой руке пистолет. И стреляет в меня в упор.
Я инстинктивно развернулся, первая пуля прошла параллельно груди, через полушубок, но вторая пуля попала мне в правый локтевой сустав и раздробила его, я даже не мог выхватить свое оружие. Кинулся назад, а мои разведчики, вместо того чтобы открыть огонь из автоматов по немцам, кинулись наутек впереди меня. Мы бежали по снегу, немцы стреляли вдогонку, но не попадали. Колонна полка двигалась в двух километрах позади нас, и когда мы достигли ее, то стали останавливать машины, и только третья машина, на крик моего разведчика - "Стой! Лейтенант ранен!", стала тормозить. Я доложил Фролову, где обнаружены немцы, в полку началась легкая паника, машины стали разворачиваться на дороге... Фролов сказал, что сейчас он отправляет в тыл бензозаправщик, и на этой машине меня отвезут в госпиталь, а "санлетучку" он не даст...
Предупрежденный мной полк, сразу развернулся в боевой порядок, и когда танки Гудериана ночью подошли к дороге, то наш ИПТАП был готов к отражению атаки, внезапно разгромить полк на марше у немцев не получилось.
Привезли меня в какой-то медсанбат, а оттуда на железнодорожную станцию...
В итоге я очутился в госпитале ЭГ № 3653 на станции Юдино под Казанью, откуда был выписан в конце апреля 1944 года с заключением врачебной комиссии - "Ограниченно годный 2-й степени", меня отправили в Приволжский Военный Округ, в Куйбышев, затем в Пугачев, и 25-го мая 1944 года я был окончательно комиссован и демобилизован из армии, как инвалид 2-й группы . Поехал в Ташкент, где в эвакуации находилась моя родня, и там узнал, что моя мама умерла в возрасте 48 лет в сентябре 1943 года и похоронена в братской могиле... И я решил вернуться на Украину.
Двадцатого сентября 1944 года, ровно через четыре года после моего ухода в Красную Армию, я вернулся инвалидом в свой родной город Белая Церковь.
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
