Родился я в обычной крестьянской семье в 1926 году. Деревня Антушково Ильинского района Ивановской области. Семья у нас была большая – восемь человек детей, так что жили бедно.
- Коллективизацию помните?
- Раскулачку-то? Конечно, помню, нас ведь самих тоже раскулачили. Потому что отец не хотел в колхоз вступать. Пришли, описали все. Причем, свои же, во главе с председателем сельсовета. Был такой Николай Грибанов. Он потом в колодце утопился. Черт его знает почему… Сам или нет, не знаю, но я думаю, его совесть заела чужое отбирать. Мы же бедно жили, у нас и брать нечего было, считай, на троих одну обувку носили. Но у отца была лисья шуба, так он ее забрал и ходил в ней по деревне…
Но отец в колхоз все равно не вступил, а устроился лесником. И он и мать, и все мы дети постоянно работали на посадках. Вначале готовили площадочки под посадку, а потом сажали саженцы сосны или ели.
- Многие ветераны вспоминают, что перед самой войной жить стало лучше.
- У нас же семья большая, а попробуй такую ораву прокормить, да еще обуть и одеть. Туго мы жили, очень туго… Родители только и думали о том, куда бы нас сунуть, чтобы с харчей долой и чтобы немножко подзаработать. Поэтому я уже с шести лет работал подпаском и за лето 300 рублей зарабатывал. Другого брата тоже куда-то сунут, чтобы и он хоть немного зарабатывал.
- Война неожиданно началась или ждали ее?
- Врать не буду, я 41-й год уже и не помню.
- Когда вас призвали?
- В мае 43-го. Я сам февральский, и только мне семнадцать исполнилось, сразу и призвали. Досрочно. Вначале я попал в Тульское артиллерийское училище. Но проучились мы там недолго, потому что когда летом под Курском горячо стало, всех курсантов отправили туда. Но по дороге наш эшелон разбомбили и меня ранило. Взрывной волной меня швырнуло в воронку и завалило трупами…
Долго лечился, потому что легкие сильно повредил, до сих пор кашляю. А потом меня отправили на Дальний Восток в 255-ю стрелковую дивизию. Там учли, что я пару месяцев проучился в артиллерийском училище, и определили меня в расчет 45-мм пушки батареи 972-го полка. Вот там я служил до самой войны с Японией. Первоначально мы стояли под Хабаровском, а оттуда нас двинули под Благовещенск,
Но там же японцы стояли прямо за рекой, и у нас чуть ли не каждую ночь объявляли боевую тревогу. Прочесывали леса, искали японских шпионов. Где ни черта не найдем, а где и зацепим. Находили парашюты брошенные, а то и обстреливали нас. А перед самой войной с Японией у нас вырезали ребят…
Дежурные уснули, и японцы вначале прирезали их, а потом пошли по казармам. Один дивизион почти полностью вырезали, а это человек около двухсот… Потом вроде подняли тревогу, а народу-то почти и нет… Чем закончилось, не помню, но командира части отдали под трибунал. А через несколько дней война с Японией.
Как объявили, пошли маршем вперед. Но японцы настолько хитры, ужасное дело. Вроде идем все спокойно, тут вдруг бах-бах и бой нужно вести. Их вроде и немного совсем, но такой шум наделают… И очень много было у них снайперов. Эти опаснее всего. Сидят на деревьях, и только появился – выщелкивают. Хоп – готов, хоп – готов… Но потом за них крепко взялись, перебили всех и сразу стало спокойно.
Недавно мы лечились в госпитале, и с женой в палате лежала одна участница войны – медсестра. И она нам рассказывала такой случай. Как-то им нужно было переправить раненых в тыл. Но первая подвода ушла и пропала. Вторая, третья, то же самое. Они подъезжают, а там все убитые… Но у них оказался один смекалистый парень, и он успел заметить этого снайпера на дереве. Сразу остановились, он связал из ремней вроде как лассо и вот этой петлей стащил этого немца. Его, конечно, хорошо наградили.
Помню, зашел посмотреть в один дот. Размером он примерно метров с десять, там даже пушка стояла. У пулемета на цепи убитый пулеметчик. Возле амбразуры в стену вбито кольцо и от него цепь метра полтора на специальное кольцо на поясе. В углу стол с нехитрыми продуктами. Слева вместо туалета кувшин. В некоторых дотах для этого дела были устроены желоба с дыркой…
- А живых японцев близко приходилось видеть?
- Конечно, ведь, сколько мы их в плен взяли. Внешне - желтые как монголы. А по характеру также как и русские. Одни вроде податливые, дружелюбные, этих сразу видать, стремятся к нам поближе. А попадались и такие звери, которые не хотели подчиняться. Только и гляди, чтобы сзади не ударил…
- А примерно, в каких местах вам пришлось наступать?
- Да разве я сейчас помню? Вроде захватили город Цзямусы, потом пошли в наступление на Харбин. Помню, где-то мы остановились возле железной дороги, а там на путях стояла цистерна со спиртом. Но ведь из автомата или винтовки ее не пробьешь, так ребята притащили ПТР. Бум! Из нее ударила струя спирта, и как все кинулись. Кто с котелком, кто с каской, кто ладошки подставляет… Тут как раз японцы атакуют, а у нас почти все под этим делом… А куда деваться?!
В первом же крепком бою меня ранило. Пехота напоролась на японские танки. Этого просто никто не ожидал! Чтобы помочь пехоте, мы развернули свою «сорокопятку», подхватили ее и галопом вперед. Мы же у них на подхвате. Выкатили ее вперед на прямую наводку. Ну и попали… А какие у японцев были хитрые укрепления! Когда мы прикатили пушку на передок, вдруг из сопок открываются ворота, и не поймешь что такое, как тараканы выползают японские танки. Стали по ним стрелять, они дымят, горят вовсю … В общем, освободили дорогу пехоте. А в некоторых местах даже самолеты вылетали из сопок. Там такая была линия обороны, такие укрепления подготовлены, что я до сих пор удивляюсь, как мы их взяли…
Такое осталось впечатление, что в наш расчет попала бомба с японского самолета. Рядом взрыв, и из всего расчета нас осталось только двое: я и подносчик. А всех остальных подковырку…
 |
|
Желобков В.В. справа |
Год и два месяца я скитался по госпиталям. Из одного госпиталя в другой, в третий. Но там же меня чуть не угробили. Когда вырезали аппендицит, забыли вынуть тампон, и когда пошло осложнение меня вынесли на койку смертников. Госпиталь был переполнен, в каждой палате койки стояли одна к одной, не меньше двадцати человек, и кому хуже – видно, что умирает, выносили в коридор на специальную койку. Она была обтянута по сторонам бинтами, чтобы раненый не выпрыгнул. Там, пожалуйста, умирай... Пришла моя очередь. Меня туда отнесли и забыли о моем существовании. Я на ней ночи две переночевал, а потом так заорал, что пришел сам начальник госпиталя: «Ты чего орешь?» - «Куда вы меня замуровали?» - «Вот если поправишься, то выпустим!» И я все-таки выкарабкался!
После госпиталя года два служил командиром радиоотделения в учебном дивизионе, но мое ранение в голову спровоцировало развитие рассеянного склероза. Лечился в санбате, а он же двигается за частью, и мы постоянно переезжали. Нас таких человек пять недобитков осталось. В общем, додвигались до того, что попали вслед за дивизией на Камчатку. Там меня и комиссовали в 49-м.
 |
 |
|
Желобков В.В. слева. Госпиталь, Камчатка |
|
Но пока я по госпиталям мыкался, мои документы, оказывается, где-то затерялись. Я стал никто! Не воевал, не учился, не был ранен. Вот тут мне снова помогли добрые люди. Какой-то командир взялся, нашел все данные, и только благодаря ему мне удалось восстановить все документы.
Приехал домой на костылях, родители в слезы… А семья же большая, тем более голодуха, и наперво нужно было купить жору. Хорошо завмагом работал моего друга отец – Иван Васильевич Орлов, и он мне сразу помог купить два мешка муки. А я заканчивал службу старшиной, получал 400 рублей, и накопил семнадцать тысяч, и почти на все деньги купил картошки и муки. А сам ходил в одних галифе и шинеленке…
Потом надумал учиться, но меня нигде не брали. Из-за ранения в голову отказали ноги… Наша деревня на самой границе с Ярославской областью, считай самое захолустье. В 49-м там ни света не было, ничего. Лошадка только если изредка проскочит. Так я ковылял на костылях по снегам, протаптывал дорожку – тренировался. Пришлось буквально заново учиться ходить. Жена до сих пор зовет меня горе-Маресьев.
В общем, приняли мои документы только в Ростовское педагогическое училище. Но первый же экзамен – диктант я благополучно завалил. А что вы хотите, итак всего семь классов имел, да еще столько времени даже книги в руках не держал. Пошел забирать документы, а директором училища был Усаковский – тоже участник войны. Он поглядел на мои костыли и говорит: «Ты что парень? Ты ведь пропадешь! Иди, сдавай следующие экзамены!» Помог или нет, не знаю, но я сдал успешно, и меня приняли.
Я оказался самым старшим студентом во всем училище и все четыре года был председателем профкома. Но мне по всякому помогали. По выходным даже давали скорую помощь, чтобы меня отвезли на консультпункт в Ростов – Ярославский. Часто ложился в больницу, а чтобы мог писать контрольные работы, медсестры освобождали мне уголок стола. Люди были такие добрые – что-то невероятное…
И училище я окончил неплохо - всего одна четверка. А главное дали такую характеристику, что меня без экзаменов приняли в Ярославский пединститут, на заочный. Окончил его и всю жизнь проработал учителем, вырастил детей. Но когда в 80-м году уже в Приволжск переехали мне вдруг в госпитале говорят: «Никакой у вас не рассеянный склероз!» И начались наши бесконечные хождения по райсобесам, ведь меня не признавали инвалидом войны, а из-за этого пенсия была всего 30 рублей что ли. И только в 1992 году удалось доказать, что рассеянный склероз все-таки связан с прохождением военной службы и ранением. И пенсия сейчас отличная, что вы. Мы никогда таких денег и не видывали. Нам бы сейчас только жить да жить…
| Интервью: | С.Смоляков |
| Лит.обработка: | Н.Чобану |
