С.Н. -Родился 2/10/1925 года в белорусском городе Гомеле. Отец работал слесарем. У меня было две старших сестры, Нина и Аня, и старший брат Наум, который работал слесарем на военном заводе. До войны я успел закончить восемь классов средней школы и один курс автотехникума, но в первый год учебы в техникуме изучались только общеобразовательные предметы, и каких-то особых навыков по этой специальности я так и не успел приобрести. С началом войны мы оставались в Гомеле, но 30/7/1941 была продолжительная массированная бомбежка города, и многие жители в панике покинули его. Эта была стихийная эвакуация, чем-то похожая на бегство от смерти. Мы добрались до Чернигова, и там сердобольный военный комендант железнодорожной станции посадил нас в тамбур воинского эшелона, идущего на восток. Доехали до Саратова. Здесь, случайно, от земляков, мы узнали, что моя сестра Нина находится на станции Сарыкташ Чкаловской (Оренбургской) области (другая сестра, Аня, была студенткой Минского медицинского института, но 24-го июня сумела покинуть горящий город, оказалась в эвакуации в Самарканде, закончила там институт, и ушла на фронт военврачом). Добрались до Сарыкташа и остались на этой станции. Сюда был частично эвакуирован из Запорожья станкостроительный завод «Луч». На территории бывшей МТС строили цеха, литейку, и мы пошли на этот завод. Отец трудился кузнецом, а мы с братом работали слесарями. Завод занимался выпуском станков-автоматов для обточки 82-мм мин. Это была его основная продукция.. Завод назывался - почтовый ящик №171. Жили мы всей семьей в ветхом сарае, поставили посередине печку-«буржуйку». По рабочей продуктовой карточке давали 800 граммов хлеба в день, нам хватало. Рядом с заводом формировались уходящие на фронт кавалерийские части.
В середине марта 1943 года меня вызвали по повестке в военкомат, и сказали, что я призываюсь в Красную Армию. Никаких комиссий, собеседований.
Просто -«Придешь завтра с вещами». 17/3/1943 года мы трое бывших гомельчан: Гриша Шаевич, Марк Абелев и я, оказались в вагоне вместе со всем нашим местным призывом. Прибыли в Чкалов, и, здесь, призывников 1925 года рождения отправили в Стерлитамак, в Рижское военное пехотное училище. Нам объявили, что мы здесь должны пройти шестимесячный срок подготовки, и будем выпущены на фронт лейтенантами, командирами стрелковых взводов.
Училище большое, несколько тысяч курсантов. Кроме десяти стрелковых курсантских батальонов, в училище были отдельный курсантский минометный батальон, и женский батальон для подготовки снайперов.
Нас разместили в казармах. Нары в три яруса. Жесткая дисциплина. Обмундирование мы впервые получили только через месяц после прибытия в училище. Дали старое заплатанное б/у. В день было по 12 часов занятий: строевая, огневая и тактическая подготовка, но кормили хорошо, по полной курсантской норме, даже офицеры нам завидовали. На огневую подготовку мы направлялись бегом, через весь город, на паромную переправу через реку Белая. После переправы выходили на пустынный песчаный участок. Здесь проводились стрельбы. Выдавали по одному патрону на человека. Командовал нашей курсантской ротой старший лейтенант Сунцов, сам из тыловиков, на фронте он не был. Издевался над нами всячески, вся рота его ненавидела, и он «платил нам той же монетой». Вообще постоянный офицерский и сержантский состав училища оставлял удручающее впечатление. В своей подавляющей массе эти люди боялись попасть на передовую, и, чтобы показать свою «важность и необходимость нахождения в училище - готовить в тылу офицерские кадры», чтобы выслужиться пере вышестоящим командованием - измывались над курсантами, давили нас тупой муштрой. Через три месяца после начала учебы пошел слух, что идет в отбор в ВДВ, для заброски в тыл врага. С каждой роты, без какого-либо предварительного отбора, забрали по спискам по тридцать человек, и из «отчисленных» был создан сводный батальон для ВДВ - 800 человек. Я простился со своими друзьями. Гриша Шаевич вскоре ушел на фронт с другим курсантским батальоном и погиб на Курской Дуге. А Абелев, как я слышал, войну пережил, кажется, он служил на Дальнем Востоке. Потом была медкомиссия.
Будущих десантников сажали в специальное кресло, затем «прокрутка» в десяток оборотов - проверяли вестибулярный аппарат. Отсева почти не было. Наш сводный батальон построили на плацу. Вышел начальник училища, напутствовал -«Вы едете на фронт. Не опозорьте наше училище!» Строем на вокзал. Погрузились в пассажирские вагоны, и наш состав отбыл в Уфу. Там к нам присоединили такой же батальон из Уфимского пехотного училища и во вновь сформированном воинском эшелоне мы поехали на запад. На пятый день пути, под утро, состав остановился, и раздалась команда -«Выходи!».
Смотрим, рядом с нами канал Москва - Волга. Выяснилось, что мы находимся в районе города Яхрома Московской области. Построили, перевели через канал по мосту. Подошли к зданию средней школы и застыли в шеренгах.
Появился офицер - «Товарищи курсанты, вы прибыли на пополнение 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады. Я ваш командир, подполковник Макаров». Так мы, - «оказались в десантниках».
Г.К.- В последнее время встречался с двумя «днепровскими десантниками» из 3-й ВДБр, с двумя «балатонскими» и одним «свирским» десантниками.
У всех был один путь в ВДВ - курсант военного училища, в начале 1943 года отправка на фронт, но вместо передовой человек оказывался под Москвой на формировке воздушно-десантных бригад.
Но я заметил по их рассказам, что есть существенные различия в подготовке десантников в этот период. А как готовили десантников в 18-ой гв.ВДБр?
С.Н. - В бригаде собрали 3.000человек. Я попал во 2-й батальон бригады.
Жили мы в здании школы, но позже нас перевели в лес, в десяти километрах от Яхромы, где мы вырыли себе землянки. Сделали нары, сверху кинули хвойные ветки, вещмешок под голову, шинель на себя - «и спи спокойно, дорогой товарищ». Кормили по 1-ой фронтовой норме. Теперь - по нашей подготовке. Первый раз привели на прыжковую площадку, инструкторы по парашютно-десантной подготовке сделали показательные прыжки. А далее начались занятия на тренажерах, знакомились с подвесной системой, отрабатывали приземление. Под руководством нашего офицера ПДС, старшего лейтенанта, мы занимались укладкой парашютов. Потом начались прыжки с аэростатов. На лебедке поднимали аэростат на 700 метров, в корзине инструктор и шесть десантников. Карабин цепляешь за трос и ждешь команды. Первый прыгнул, и пол корзины ходит под твоими ногами. Первый раз я прыгнул спокойно, а на втором прыжке был мандраж. Позже начались прыжки со вторым, запасным парашютом. Прыгали с оружием, штык винтовки обмоткой привязывали к стволу. На прыжки с самолетов, мы отправлялись пешим маршем, на аэродром, находившийся в 25 километрах от нашего лесного лагеря. Все снаряжение и оба парашюта, основной и запасной - всего 45 килограмм - тащили на своем горбу. Каждый боец имел винтовку без боевых патронов, саперную лопатку в чехле, выдали ножи, а вернее - кинжалы со Златоустовского завода. Командовали взводами младшие лейтенанты, недавние выпускники военных училищ. А сержантский состав батальона был из бывших моряков Тихоокеанского Флота, все матросы довоенного призыва, и все - прекрасные ребята. В батальоне не было людей с боевым опытом.
Приходили на аэродром всей бригадой, лежали на поле, и ждали команду на загрузку в самолет. Нас обслуживало всего 2-3 самолета «ЛИ-2», которые брали одновременно на борт по 25 десантников, так что, своей очереди на прыжок приходилось ждать долго. В самолете две двери для прыжков. Первый раз прыгнул, и чуть не упал прямо на корову, пасшуюся «на колхозных просторах».
Некоторые теряли во время прыжков оружие или сапоги. Кстати, за каждый прыжок к солдатскому жалованью нам добавляли, кажется, по 15 рублей.
Ночной прыжок в первый раз десантники выполняли с аэростата, ориентир - костер. Прыжки на лес и на воду - мы специально не отрабатывали.
Г.К. - Были ЧП во время прыжковой подготовки?
С.Н.- Например, у нас в батальоне один солдат зацепился парашютом за хвостовое оперение самолета, но догадался перерезать стропы основного парашюта, и спустился на землю на запасном. Были нелепые смерти…
Одно время нам выдали легкие карабины с откидным штыком. И нескольким десантникам стропа попала между штыком и стволом, и «захлестывала» штык, прямо в горло парашютисту. Сразу всем заменил оружие.
Явных отказчиков от прыжков почти не было, но произошел как-то случай. Один боец, низкорослый вологодский парень, раскрыл свой парашют прямо внутри самолета, боялся прыгнуть. Его от нас куда-то перевели.
Г.К.- Какая боевая подготовка была у десантников?
С.Н.- Проводились тактические занятия. Учили окапываться, ориентироваться на местности. Проводили курс обучения рукопашному бою, владению финкой.
Учили, как надо захватывать мосты. Водили на стрельбище в любую погоду. Помню, как-то, пошли под проливным дождем в марш-бросок, с последующими зачетными стрельбами, так, когда дошли до места сбора, то люди падали от усталости в залитые водой окопы. Вернулись к себе в землянки, а они затоплены дождевой водой. Само собой,нас обучили метанию гранат, меткой стрельбе из личного оружия. Боеприпасы на нашу подготовку не жалели. Но из пулемета ПД десантники не стреляли, хотя, я, лично, этот пулемет хорошо знал и стрелял из него, будучи курсантом в училище.
Зимой сорок четвертого года проводились следующие учения: на лыжах взвод уходил в леса, карта местности только у взводного командира. И мы совершали форсированный лыжный переход с задачей - выйти на указанную в карте точку местности. Минировать местность мы не умели. Нас не обучали подрывному делу. И хоть и отбирали в десант здоровых крепких ребят, но физически многим было тяжело выдержать все нагрузки. Транспорта никакого, все тащили на себе, включая 45-мм орудия, которые тянули на лямках.
Г.К.- Какие отношения были между десантниками?
С.Н.- Очень хорошие отношения в роте, братские. Большинство десантников были русские ребята, было еще много бойцов из народов Поволжья, много татар, были казахи. Все жили дружно. Нас было в роте три еврея. Я, еще десантник с «чисто еврейской» фамилией Капустин и еще боец, фамилию которого сейчас точно не вспомню. Отношение к нам было хорошим. Нас всех ждала одна общая боевая судьба - так что нам было тогда делить?
Г.К.- Кто из командиров бригады наиболее запомнился?
С.Н.- Наш командир бригады Макаров, которого мы называли Батя.
Его все любили. Он приходил к нам, к простым солдатам, угощал нас папиросами, пел с нами песни, «травил» анекдоты. Это был очень простой и хороший человек. Вел себя без малейшего намека на чванство, без командирской спеси.
За ним мы готовы были идти и в огонь и в воду.
Когда мы совершали лыжные переходы, подполковник Макаров приходил с лыжами в солдатской форме и шел впереди бригады.
Г.К.- Как в бригаде отреагировали на известие о гибели двух воздушно-десантных бригад на Днепре?
С.Н.- Когда до нас дошли слухи, что две бригады канули без вести в Днепровском десанте, то мы приняли это известие довольно спокойно. Понимаете, нас очень хорошо психологически готовили к тому, что когда придет наш черед высаживаться в тылу врага, то мы ценой своей жизни должны будем помочь армии, что Родина ждет от нас самопожертвования. И в принципе, любая высадка в немецком тылу в нашем восприятии была связана с нашей неизбежной, но геройской гибелью. И мы гордились и бравировали своей готовностью отдать жизнь за свою страну. Кстати, в первых числах октября нам объявили, что бригада тоже будет выброшена на Днепре. Были уже готовы грузовые мешки.
Нас по тревоге собрали на аэродроме. А потом команда -«Отбой!», и мы вернулись в свое расположение.
Г.К.- Когда была расформирована Ваша бригада?
С.Н.- В начале 1944 года. Нас передали в 98-ую гвардейскую дивизию ВДВ. Собрали утром всех солдат и объявили перед строем о переформировке бригады в полк. Командовал 98-й Дивизией полковник Виндушев. Во время этой реорганизации меня отправили в учебный батальон дивизии, в город Дмитров. Здесь были собраны 240 десантников, которых готовили на командиров расчетов в сержантском звании. Дивизии вручили гвардейское знамя, на торжественную церемонию приехал командующий МВО генерал Артемьев.
В мае 1944 года нас подняли по тревоге, погрузили в эшелоны. Мы доехали до станции Сухиничи, и тут-то и выяснилось, что дивизия направляется на Карельский фронт. Разгрузились на станции Волховстрой, здесь у нас забрали парашюты, и мы совершили 250-километров пеший переход до Лодейного Поля. Тяжелый переход, по 50-60 километров в день. Стояли белые ночи, мы двигались почти без отдыха. Мучились от жажды, нам забыли выдать фляги. Ели сухой паек. Дошли на пятые сутки, там нас встречал комдив и духовой оркестр.
Заняли окопы на берегу реки Свирь и стали готовиться к форсированию. Нам объяснили порядок действия во время переправы, рассказали о планируемой артподготовке. Учебный батальон должен был использоваться как ударный резерв комдива. Наш учбат провел перед командованием армии показные учения с боевой стрельбой, во время этих учений проводилась авиационная и артиллерийская подготовка.
Г.К. - Как проходила переправа через Свирь?
С.Н.- Сначала была проведена полуторачасовая артиллерийская подготовка. Потом наши штурмовики и бомбардировочная авиация, сотни самолетов, долго бомбили финский передний край. Мы вылезли из окопов и смотрели как летчики «перепахивают» наш будущий плацдарм за рекой. Со стороны противника стрельба не велась. Потом 12 десантников на плоте с чучелами форсировали реку. Переплыли они ее спокойно, и то, что в газетах и книгах потом писали, что они переплыли реку под сильным огнем финнов - неправда. Всем двенадцати десантникам присвоили звания Героев. А дальше наступила наша очередь перебраться на другой берег, что мы сделали почти беспрепятственно. Мы не встретили на другом берегу никакого сопротивления. Только видели трупы финнов и разбитую технику, разрушенные оборонительные сооружения. Позже рассказывали, что финны отвели свои части за сорок километров, на вторую линию обороны. А мы пошли догонять врага по лесам и болотам, танки не могли пройти по этой местности вместе с нами. Вышли ко второй линии, а там только одной колючей проволоки 14 рядов, без артиллерии не прорваться.
Наш батальон сосредоточился для атаки, в качестве дивизионного резерва. Это где-то в районе Оловец, Видлицы. Но командование приняло решение пустить в бой впереди нас бригаду морской пехоты. До этого мы встретились с этими морскими пехотинцами на марше, они кричали нам -«Молокососы! Куда вы прете!?», или, - «Вот мы скоро финнам вломим!» Они пошли в психическую атаку, и финны их всех побили. Наступила наша очередь атаковать. Перед нами минное поле с надолбами, ряды колючей проволоки, да еще командиры сказали, что на этом участке у финнов двенадцать ДОТов из бетона и эти самые ДОТы мы и будем штурмовать. Потом нам выдали «панцири, вывели на линию атаки.
Многие нервничали. Внезапно раздалась команда - «Приготовиться к маршу!».
Нас перебросили на другое направление, мы шли через болота, гатили дороги, пытаясь окружить немцев под Петрозаводском. Потери были солидные.
Идешь по дороги мимо полевого госпиталя в лесу, смотришь, сколько раненых лежит на земле, и … Прямо на дороге засыпанный землей труп нашего солдата, только одна рука торчит. Идешь дальше - валяется здоровый убитый финн.
И ты понимаешь, насколько хрупкая эта вещь - человеческая жизнь, и какая у нее копеечная цена на войне.
Г.К.- Что происходило с Вами после переброски дивизии в Белоруссию?
С.Н.- Мы прибыли в Могилев, но буквально через неделю, из батальонов отобрали 15 человек и отправили в Звенигород, где располагался 1-й запасной полк ВДВ.
Я попал в эту отобранную группу. Полк размещался в здании бывшего монастыря, до войны использовавшегося в качестве санатория. Нас распределили в роту мотоциклистов, где готовили механиков-водителей на мотоциклы «Харлей-Дэвидсон». На этих мотоциклах, в коляске, были установлены 37-мм пушки весом 210 килограмм. Расчет такого «мотоцикла-пушки» был 3 человека.
В специальной металлической коробке размещалось 50 снарядов в обоймах по 5 штук. Ствол круглый, как труба, визирный прицел. Мы отрабатывали практическую езду и стрельбы. На наши учения приезжал конструктор этой пушки Нудельман. Нас готовили для захвата мостов и плацдармов на Висле и Одере, в декабре 1944 года мы были готовы к отправке в Польшу вместе с техникой, но судьба распорядилась иначе. Нашу роту задержали в Звенигороде, по непонятным для нас причинам. Ходили слухи, что нас направят на Дальний Восток на войну с японцами. Первого мая 1945 года полк участвовал в параде на Красной площади. Мы, проезжая мимо Мавзолея, сидели в кузовах грузовиков ЗИС-5 и держали парашюты в руках. А потом нас перевели в Москву, в палаточный лагерь, рядом с казармами на Песчаной улице, и началась подготовка к Параду Победы.
Перед парадом наши автоматы ППС поставили на густую смазку, чтобы затвор не отходил, и «смершевцы» проверяли оружие у каждого десантника лично.
Летом 1945 года наш 1-ой ЗП ВДВ был расформирован, дальше - пересылка в Раменском, откуда меня направили в Ленинград, в военное училище. Но в училище меня не приняли, на мандатной комиссии выяснилось, что я не имею законченного среднего образования. И вскоре я оказался в Муроме, курсантом в училище связи, которое закончил в 1947 году. Получил звание лейтенанта, и в составе группы выпускников училища из ста человек был направлен в Группу СВГ, начальником связи батальона в 598-й Берлинский Стрелковый Полк в дивизию генерал -майора Шатилова. Штаб дивизии дислоцировался в городе Стендаль.
Г.К.- Кого-то из товарищей по 18-ой гв. ВДБр довелось после войны встретить?
С.Н.- Во время подготовки к Параду Победы встретил товарища по десантной бригаде, москвича, Давида Юдельсона, он был у нас в батальоне помкомвзвода, прибыл в ВДБр из Астраханского пехотного училища. Юдельсон был награжден четырьмя орденами: две Славы, 2-ой и 3-ой степени, орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Помните, наверное, по кинохронике и фотоснимкам, что в параде участвовал отдельный батальон из 200 человек, бросавший трофейные немецкие знамена, вражеские штандарты, к Мавзолею. Большинство солдат из этого батальона были из полка НКВД, из кремлевской охраны, но туда включили человек тридцать рослых фронтовиков, прибывших на парад из боевых частей Действующей Армии. Смотрю, и там, среди них, я увидел Юдельсона.
Он рассказал, что дивизия дошла до Австрии, кто жив, кто погиб.
Позже, когда я был курсантом в Муроме, то случайно увидел на станции, в эшелоне, товарищей по десантному батальону, тогда нашу 98-ую гвардейскую дивизию ВДВ перебрасывали на Восток. Да и здесь, в последние годы, из нашей бригады жило человек пять-семь.
Г.К. - 598-Й СП стоял на демаркационной линии?
С.Н.- Да. Прямо на границе с западным сектором. Но я сначала попал служить в Ной-Хандельцлебен. Здесь ранее размещался немецкий военный городок и артиллерийский полигон вермахта. Под землей размещались артиллерийский и оптический заводы. На самом полигоне было шоссе, проложены железнодорожные пути, сделаны пристрелочные квадраты, связь - телефонные кабели под землей. А потом нас перебросили на охрану демаркационной линии с английской зоной оккупации.
Г.К. - И часто случались нарушения «границы»?
С.Н. - Нередко, то к нам бежали, то от нас. Про несколько случаев можно рассказать. Первый эпизод произошел прямо перед началом Берлинского фестиваля молодежи и студентов. Штаб полка был в городе Гарделеген.
Ночью в офицерском общежитии раздался телефонный звонок от начальника передовой заставы -«Где комбат?» -«На границе» -«Наш участок перешел английский солдат». Я сразу позвонил начальнику штаба полка. Тот приказывает -«Немедленно доставить англичанина в штаб!». Взял машину с двумя автоматчиками, привез англичанина к себе, отдал ему свою койку для отдыха.
Жил англичанин у меня в комнате трое суток. А потом, утром, за ним приехали из штаба. Оказывается, что перебежчик - шотландец по национальности, десантник по воинской специальности. Его офицер ударил стэком за плохо начищенные ботинки. Он оскорбился от причиненного ему унижения, и ушел на нашу сторону. Об этом шотландце потом была заметка в газете «Красная Звезда», и позже я видел его фотографию в немецком журнале, он стал студентом университета.
Второй случай. Американским и английским военнослужащим разрешалось жениться на местных немках. Как-то ночью начальник заставы выставил «секрет» из трех бойцов. Видят они, как по тропе идет женщина, а сзади ее сопровождает человек в гражданской одежде, с пистолетом в руке. Его обезоружили. Выясняется - английский офицер. Пробрался со своей немкой-невестой в Оберсфельде, чтобы получить там, у проживавших в нашей зоне оккупации родителей невесты, благославление на брак. «Романтик». Его вернули англичанам.
Г.К. -Возвращали спокойно всех военнослужащих нелегально пересекавших демаркационную линию?
С.Н.- Этого вернули. А про других… Поговорите со служившими в контрразведке, они вам многое расскажут. Там много чего интересного происходило.
Вообще, там разведчики с обеих сторон, ленью не отличались.
У нас как-то сбежал на Запад старшина из музыкального взвода. Вместе с немкой ушел, с уборщицей нашего офицерского общежития.
Но тут у нашего командования взыграла гордость.
Вроде не великий чин сбежал, всего лишь старшина, но это было дело принципа. Послали нашу разведгруппу, она выкрала перебежчика, и привела несостоявшегося «англичанина» прямо под белы рученьки в трибунал. Уйти на Запад до определенного момента было очень просто. Берлинское метро проходило через все зоны оккупации, вышел на нужной станции… и ты уже в «лапах победившего капитализма». Немцы часто бежали из Восточной Германии в Западную, и наоборот. У них была карточная система снабжения, жили они впроголодь.
Из Гамбурга и Ганновера шла потоком контрабанда, но простое население бедствовало, и мне кажется, что в конце сороковых годов в Советской Германии жизнь была более сытой.
Г.К.- Как складывалась далее Ваша армейская служба?
С.Н.-В 1951 году был секретный приказ Сталина, предписывавший убрать всех евреев из ГСВГ и других приграничных округов. По замене меня отправили служить в Куйбышев, а в 1955 году я уже служил на Камчатке. Через три года наш стрелковый корпус был сокращен, от него оставили только одну дивизию, которую перебросили на Сахалин. Через несколько лет я оказался уже в другом конце страны, в ЗакВО, в отдельном радиорелейном батальоне, в городе Гори, командиром станции Р-403. А заканчивал армейскую службу уже в Киевском ВО, командиром отдельной роты связи. Двадцать шесть лет жизни я отдал Советской Армии, а после демобилизации вернулся в родной город, где проработал на заводе до выхода на пенсию.
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
