Я родился 20 января 1919 года - то есть мне уже девяносто первый год пошел. Родился в горах (сейчас на том месте знаменитая трасса Бишкек - Ош через Кара-Балтинское ущелье). Жили мы в юрте, кочевали. Родители говорили, морозы тогда стояли - под сорок градусов. Утепляли, но все равно - юрта есть юрта. Не было элементарных условий. Я должен сказать, что революция 1917 года не только для Киргизии, но и для малых народов, конечно, большим была делом. Мы же кочевые народы, отсталые. Медпунктов не было. Вот как я родился - никаких же условий, ни роддома, ничего. Даже не верится, что выживали при всем при этом. Хотя и погибали многие. И школ не было - безграмотность повальная. Вот почему в России церковь была прогрессивной - там записывали: когда родился, когда крестился, а у нас и этого не было. Когда я вступал в пионеры, в комсомол, спрашивали дату рождения - а откуда? Записей-то не было никаких.
Отец вот мой был грамотным человеком, таких тогда мало было. Когда в нашем селе образовался колхоз - в 1927 году - он там председателем был. Это сейчас - пожалуйста, около пятидесяти высших учебных заведений на население в пять миллионов, а тогда учиться приходилось ездить далеко. Так что спасибо партии. Да и вообще вокруг себя посмотрите: где Камчатка, где Сахалин, где Калининград - это же огромные территории. Что греха таить, партия и правительство больше внимания уделяли окраинам, отсталым республикам, в том числе и нашему киргизскому народу.
- У вас была большая семья?
- Нас было четверо братьев. Старший - инвалид II группы, вернулся из-под Сталинграда. Уже нет на свете, здесь умер. Второй я. Третий 1924 года рождения, пропал без вести. И младший брат был тогда маленький. Здесь умер. Сейчас я один остался.
- Когда вы пошли в школу?
- В 1927 году я пошел в начальную. Окончил ее, потом семилетку. В школе преподавали на киргизском, тогда на русском языке вообще не учили. Во Фрунзе в 1938 году закончил педтехникум - он здесь единственным был. Здесь была и Академия наук на его базе. Но люди были безграмотные. Потом еще были сельхозтехникум, медучилище - вот и все три учебных заведения. Тогда комсомол появился, я был секретарем комсомольского комитета.
- А что после учебы?
- Меня направили учителем истории за шестьдесят километров - в город Кара-Балты. Тогда кадров не было, и меня назначили директором средней школы - а мне двадцатый год только пошел. Тринадцать учителей, двести шестьдесят учащихся. Ой-ей-ей!
Сейчас вот детей спрашивают: ты хорошо покушал? Ты выспался? А тогда школа за пятнадцать километров находилась. Сумку на плечо - и пешком. Не только машин, бричек не было. Пойдешь в районо за зарплатой учителей, чек тебе выпишут, пойдешь в банк, получаешь и обратно - итого тридцать километров отмахал.
В 1938 году поступить в партию было очень трудно, но я поступил. Тогда ведь было особое отношение к коммунистам. И ты уже предан - душу отдашь за родину, за народ.
- А репрессии 1937-1938 годов в республике были?
- Были. Большой пролом называется. Допустим, я вас пригласил в гости. Тогда была такая мода - агенты английского империализма, японского милитаризма. И вот гости сидят, а кто-то сболтнул. "Были у Абдилдаева, час пили" - этого достаточно. А дальше - тройка, и не меньше 58 статьи. Десять лет, ГУЛАГ. Строили Беломорканал, железную дорогу.
Такое часто случалось. Председателя колхоза, даже бригадира - кто-то обижается, пишет донос. До суда не доводили, тройка - и все. Сколько людей от этого пострадало - масса. Среди моих знакомых таких не было, но вообще многие не вернулись.
- А как вы оказались в армии?
- Обыкновенная история. В 1938 году была общая мобилизация - дело близилось к войне. До этого не брали бронь, особенно учителей и медиков. В 1939 году меня призвали в армию. Что греха таить, я сам даже не понимал все это толком. В Киргизии сели в эшелон и девятнадцать суток ехали до Комсомольска-на-Амуре в теплушках. От Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре - трое суток. Угля нет. Остановишься, а там леса же: давай, ребята помогите! Это и смех, и горе. Собирали дрова…
Это неправда, что не знали обстановку. Тогда был тройственный союз: Берлин - Рим - Токио. Оказывается, наши готовились. Когда нас привезли на место, там был особый строительный военный корпус - для создания против Японии военной базы.
Была, помню, такая депутат Союза от Кавказа Хитагурова. Она обращалась к народу, призывая осваивать район Дальнего Востока. Молодежи говорила: женитесь, оставайтесь, осваивайте. Огромная ведь территория!
В 1939 году мы туда приехали. Там строили два завода - авиационный, имени Сухова, выпускает сейчас истребители. И судостроительный.
- Когда вы выучили русский язык?
- Специального курса не было. В армии выучился. Когда призывали, не знал, только отдельные слова - дай воды, хлеба. В армии уже понимал немного - команды, остальное.
- Проблемы на национальной почве в армии были?
- Тогда не было. Тогда был маршал Тимошенко. Единственный лозунг: строем бегом! На занятия бегом! Никаких различий. Будь ты русский, казах или кто другой.
Но различие было - в другом. Я на Дальнем Востоке прожил семь лет. Отморозил уши однажды. Но киргизы, казахи, татары, башкиры - они более устойчивы к холодам. А наши узбекские братья, азербайджанцы и таджики выросли совсем в других климатических условиях. В Комсомольске-на-Амуре их не успевали хоронить. Там вечная мерзлота. Вот и выходит в итоге братская могила….
- Многонациональность - это плюс или минус?
- Плюс. Я читаю газеты, слушаю новости. Сейчас возникает этот вопрос, но неправильно, если мы будем сидеть по углам, по квартирам. Чеченский опыт нам это показал.
В годы войны чеченцев и ингушей выселяли сюда. Я на них тоже посмотрел. Правда, не все же дело в русских и киргизах - есть хорошие, есть плохие. Но эти не нравятся… смотри, что сейчас творится, каждый день убийства.
- Сложно было войти в армейскую среду?
- У нас же была фронтовая обстановка. Дисциплина. Вовремя подниматься, заниматься. Вот есть родственники, а тогда младшие командиры, сержант, старшина - это твои отец и мать. Как завернуть портянки, обмотать обмотки. А сейчас говорят - бьют, дедовщина. Как не стыдно… Тогда младший лейтенант, командир взвода - это бог и царь. Если один солдат останется без обеда, доходило до командующего 15-й армии. В Биробиджане стоял штаб, в Еврейской автономной республике.
Первое время, когда приехал, 40-45 градусов мороза. Таких морозов, говорят, сейчас уже нет. С ветерком. Первый раз, помню, охранял аэродром. Пример расскажу. Я был некурящий, а тогда все курили махорку. Мне показалось, что становится теплее, когда куришь. Я за три дня научился - хорошему за трое суток не научишься. И курил двадцать три года. А потом консилиум врачей - были проблемы с легкими, два или три раза ездил в Крым.
Потом нас перевели, и я в первый раз услышал, кто такой бетонщик, арматурщик, плотник. У нас таких профессий в Киргизии не было. И вот пришлось. Вот когда поработал месяца два, привык к этой обстановке. Хоть это дело первый раз, физический труд.
- Вы так и работали на строительстве?
- Нет. Зовет меня однажды политрук к комиссару полка. Почему? Непонятно - приглашает и приглашает. Иди. Захожу. Садись, говорит. Тогда, оказывается, мобилизовали не только в рядовые солдаты, но и секретарей обкомов, райкомов, горкомов - на политработу. Комиссар полка тогда был старик, как я сейчас. Пистолет торчит. Начал расспрашивать: "Откуда?" - "Из Киргизии". - "Как вы поступили в партию?" - "Так-то и так-то". - "Кто родители?" - "Крестьяне".
Нажимает кнопку, заходит дежурный, Иванов, комиссар просит еще кого-то пригласить. Заходит старший сержант, докладывает. Ему сесть не предлагает, а я сижу. Я вскакиваю, неудобно, а комиссар полка опять говорит - сиди. Говорит, что со склада воруют, таскают. Тогда даже пять метров ситца достать было очень трудно. А солдаты ушлые были. Сверхсрочники, оказывается, перед увольнением все растаскивали. Комиссар говорит, чтобы все каналы с сегодняшнего дня закрыли, наладили работу на трех складах, запасные ключи ему отдали. А меня назначил помощником завсклада.
Закрепили за мной пикап. Тогда в Комсомольске ничего не было. Ни капусты, ни помидоров, ни огурцов - холода. Все шло из Казахстана и России. Соленая капуста, помидоры и так далее. Заведующий складом - русский парень из Киргизии. Думаю, надо посмотреть, что к чему. Прихожу, а там у ограды женщины, старики стоят с посудой, с чашками. Я спрашиваю: "Коля, а что они стоят?" - "Ой, - говорит, - они мне надоели".
А у них, выходит, цинга. Оказывается, витаминов нет, зубы выпадают. Люди жили хорошо, а овощей не было. Они каждый день приходили. А у нас же плановое хозяйство, предназначено для солдат. Я говорю: "Коля, давай, положи, но в первый и последний раз, больше не приходите". Как золото считали капусту, помидоры соленые - там не растет, никто этим не занимается. Зимой холодильники не используются - у нас бы туши мяса сгнили, а там ничего.
А комиссар полка, оказывается, пригласил меня как коммуниста. Так и стали с ним служить - высочайшая дисциплина, уважение.
- Как началась война? Что происходило?
- Когда война началась, народ под руководством партии мобилизовали; была единая цель - победить врага во что бы то ни стало, не считаясь с голодом, холодом и недостатками. Но и тогда тоже были нечестные люди, которые пользовались благами за счет народа.
- Какое было настроение в вашей части, когда началась война?
- Хныканья не было. За родину, за Сталина - это в порядке вещей…. Обстановку создают сами люди.
- В бога верили?
- Нет, никогда.
- За что вы воевали: за родину, за Сталина, за партию?
- За народ.
- Вы были командиром взвода?
- Одновременно командиром взвода и политруком. В роте - общая политическая работа. Тогда ввели институт военных комиссаров. В ротах - политрук, в батальонах, полках, дивизиях - комиссары. В армии - член военсовета. Задача политрука - политическое состояние. Кто обижается, у кого родители пожилые люди, того нет, сего нет. Или младшие командиры обидят. Конечно, не как сейчас - не били, тогда этого не допускалось.
- А как вы дослужились до командира взвода?
- Когда началась война, нас пригласили - не только меня, а всех, кто имеет среднее образование. Я сейчас понимаю, что тогда не хватало офицерского состава. На месячные курсы, а потом звание младшего лейтенанта присваивали, офицерское звание - тем, кто пограмотнее. Создавали запасной полк, а кадровиков всех постепенно на запад отсылали. Здесь готовят, туда отсылают - вот такой конвейер. А здесь собрали тыловиков, кому уже за сорок, а еще грузин, армян, киргизов и азербайджанцев. Всем по шестьсот грамм хлеба - трудно с непривычки, да еще холода. Меня командиром взвода ПТР противотанкового поставили, и было это так: вызвал опять комиссар полка. Говорит, трудно будет. Там же пожилые люди - ничего не понимают. Команду дают направо - они налево. Дают налево - поворачивают направо. Тебя, говорит, приглашает член военного совета. В Биробиджан. Как сейчас помню - татарин из Ташкента. И вот он говорит, что пожилым людям очень трудно, в таких условиях они не жили. Будете, говорит, у нас работать, в 34-й стрелковой дивизии. Зарплату станете получать как командир взвода. Что делать, вам комиссар полка расскажет - ну там занятия, лекции организовать, беседы проводить. Инструктор, короче говоря.
Я числился командиром взвода, а вел политработу как коммунист. На Западе война закончилась, а здесь с Японией шла. Было три фронта: Забайкальский, Первый Дальневосточный и Второй Дальневосточный. Я был на территории Второго Дальневосточного. Командующим был генерал армии Пуркаев, до сих пор помню.
Война закончилась победой, но были огромные потери. Там кругом болота. На китайской территории шли проливные дожди, ни одна машина не проходила, пекарни не работали. Дошло до того, что стреляли свиней и коров, муки и соли нет. А солдаты на саперных лопатках сидели - чтобы посуше. Вот такая была трудность.
- Как для вас проходила война с Японией?
- Интересно получилось. Сама обстановка была очень нехорошая. Но японцы - очень своеобразный народ. Там удивительно то, что в армии служат и мужчины, и женщины. У нас ведь женщины только в качестве медработников были, а у них это в порядке вещей. Я до сих пор помню, как однажды такие солдатки нам около моста сдались. Целая рота! Человек сто пятьдесят девчат. Они своеобразны по росту, по лицу. Как будто от одних родителей рождены, похожи друг на дружку. Задали им вопрос: зачем пошли на войну? Они говорят: мы для этого родились; за Родину, за Японию. А мы думаем: боже мой, вот что делается. Народ идет на все - особенный патриотизм, преданность, любовь к своему отечеству. У них это, по-моему, очень высоко поставлено и без войны, а на войне тем более.
А мы около того моста пошли в нападение. Я лично одного там убил. Они напали, скрылись под мостом. Отсюда мы, оттуда они - вот и пришлось пустить в дело автомат. Потом мы троих убили, шесть или семь взяли в плен. А рядом сколько лежит?! Дожди, дожди, грязь. Проливные дожди.
- Больших боев не было?
- Здесь не было, а вообще были, а как же. У них 70 тысяч убитых всего. Три фронта за короткое время. Но удивительно, что на Западе миллионы жертв, а здесь быстро разгромили.
- Как для вас закончилась война и что было после нее?
- Я не доехал до Харбина километров двадцать, когда объявили, что война закончилась. Какая радость! Все кидали шапки.
Мы перешли через Амур, отпраздновали. Демобилизация, сели в эшелон. В Алма-Ате сделали остановку, что-то около десяти вагонов - с праздником, с музыкой. В Ташкент отправили одиннадцать вагонов, а три вагона сюда. В Ташкенте был митинг. Горком партии, райисполком. Настроение было отличное. Победа! Я до сих пор не забуду почему-то, как офицерам сопровождающие эшелонов давали их личные дела. Домой доехал, а личное дело в Ташкенте осталось, в штабе. Меня обратно и отправили - как это так, личного дела с собой нет? А родители уже жили очень плохо, опустились совсем. Последнего бычка продали.
Отправился из Фрунзе в Ташкент за личным делом, а там пришлось еще два с половиной месяца проработать - приказ вышел, что местные национальные кадры не демобилизовывать, а использовать в военкоматах.
Потом вернулся, здесь поработал. Говорят, ты хороший работник. Направили начальником 4-й части.
Но с 1945 года я педагог.
Еще окончил двухгодичную партийную школу при ЦК. Я подал заявление как политработник, туда принимали только коммунистов. Успешно окончил. Здесь тоже, оказывается, что греха таить, кому война, а кому мать родна. 350 депутатов избирались, многие люди погибли на фронте, а они имущество присваивали. Мне на бюро говорят: давай, наведи порядок. Тем дали по десять лет - управляющему делами и главному бухгалтеру. Потом я стал более самостоятельным. Тогда аппарат был меньше, ответственности больше - было у людей чувство ответственности. Каждый на своем посту, имел авторитет, работал. Потом меня ЦК приглашает, говорит, после войны был Совет по делам колхозов. Тогда колхозы были очень хилые, их просто растаскивали. И там я семь лет проработал.
Жена в прошлом году ушла из жизни, шестьдесят семь лет прожили вместе. У меня дочь врач-педиатр, у нее четверо детей. Старшая дочь кандидат наук, вторая стоматолог. Сейчас в Америке с мужем, муж профессор. Уже семь лет, никак не могут получить гражданство. Сын окончил Дипломатическую школу в Москве. Один язык английский, второй французский. Две недели тому назад женился.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | А. Черникова |
