Г. И. - Я родился 8 мая 1915 года в Днепропетровске. Думаю, что для того времени семья у нас была самая обыкновенная: родители и трое детей, я и два моих младших брата, Борис и Владимир. Наш отец был механиком мельничного производства, начальником отдела на самой крупной мельнице Днепропетровска. Я даже помню, что его отправляли в командировку за границу закупать оборудование, а мама занималась домашним хозяйством.
Революцию наши родители приняли положительно, но воевать, например, папе не пришлось, он все время работал на этой мельнице. Жизнь у нас была достаточно стабильной, пока вдруг скоропостижно не умер отец.
В 1925 году он привез из Франции мельничное оборудование, поехал устанавливать его куда-то в провинцию, но там заразился какой-то инфекционной болезнью, и очень быстро от нее умер. Я до сих пор очень ясно помню день его похорон. Мы тогда жили на улице Красноармейской, и вся она была полна народу, столько пришло людей, потому что он был очень уважаемый в городе человек.
Его смерть буквально подкосила нашу семью, в материальном плане нам стало очень сложно. Поэтому мама пошла работать швеей, и к нам еще переехала жить ее сестра, она была очень хорошей портнихой, брала заказы на дом, и очень помогала нам материально.
Окончил русскую школу № 2. Учился хорошо. После школы окончил Фабрично-заводское училище и года два, наверное, работал электриком на заводе "имени Петровского". Причем, что интересно, на этом заводе мастером у нас был настоящий немец. Но потом там же, в Днепропетровске, поступил в Горный институт "имени Артема", который окончил с отличием. В институте я увлекся спортом: играл в волейбол, немного занимался боксом, и даже был чемпионом Днепропетровска по прыжкам в высоту. Свой рекорд уже не вспомню, но точно знаю, что прыгал выше своего роста - 185 сантиметров.
Институт я окончил в январе 1941 года, и меня направили работать на шахту "имени Тиова" в Донбассе начальником внутришахтного транспорта. Работа мне нравилась, и получалось у меня, но трудность была в том, что как я уже говорил, у меня был высокий рост - 185 см, а троллея установлена на высоте как раз 185 сантиметров, и я все время находился в напряжении, все боялся задеть ее.
В армию вас не призывали?
Нет, потому что у нас в институте была военная кафедра.
Было ощущение, что вот-вот начнется война?
Я почитывал газеты, интересовался новостями, и понимал, что "в воздухе пахнет грозой", так что, когда она началась, неожиданности особой не было. Но вообще, должен сказать, что мы о войне не думали, просто не было времени об этом думать.
Как вы узнали о начале войны?
Во время работы в шахте, у меня как раз была смена. И, кажется, где-то через пару месяцев меня, призвали в армию. Учитывая мое высшее образование, меня направили в Вологду на курсы пиротехников.
Окончил их, мне присвоили звание лейтенанта, и я попал служить на армейский артиллерийский склад Северо-Западного Фронта.
В начале войны вы удивлялись тому, что наши войска отступают? Не было таких мыслей, что мы не победим?
Думаю, что, как и все, я был сильно удивлен тому, что немцы так быстро наступали, но все равно верил в нашу Победу. За всю войну у меня ни разу не было такого момента, когда бы я засомневался в нашей победе. Я знал наших людей: упрямые, настойчивые, и был уверен, что как бы то ни было, с какими бы трудностями не пришлось столкнуться, но мы все равно победим.
Наш ПААС (полевой армейский артиллерийский склад) № 3085 сформировали в Вологде, мы там и учились и служили. Сколько всего мы там пробыли, точно сказать не могу, я уже совсем плохо помню то время, особенно какие-то даты, но могу точно сказать, что в Вологде мы познакомились с моей будущей женой, поженились, и в ноябре 1943 года, там же в Вологде у нас родилась дочка.
А когда в начале 1944 нас отправляли на фронт, то я фактически украл свою жену из госпиталя, где она служила. Мы не хотели расставаться, тем более, что у нас дочке было всего пару месяцев, и поэтому я пошел просить начальника ее госпиталя, чтобы ее перевели служить к нам. Но он мне категорически отказал: "Как мы ее можем отпустить, если столько раненых поступает, да и вообще, мы такую девочку не отпустим никогда!"
Я, конечно, расстроился, но об этом узнал начальник нашего склада, с которым у меня сложились очень хорошие отношения, и тогда он мне сказал: "Давай я схожу". Но и ему начальник госпиталя дал что называется "от ворот поворот":
Но перед самым отъездом на фронт, мы с моим начальником решили ее просто увезти с собой. И получается, что фактически она дезертировала, бросила свое место службы, но наш командир тут же выписал ей документы, и ее назначили врачом нашего склада.
Татьяна Александровна, где вы родились, где учились, и как вообще оказались в Вологде?
Т.А. - Моя девичья фамилия Трепалина, а родилась я 25 января в 1922 году в деревне Малая Остинка, это под Псковом. Отец умер, когда мне было всего шесть лет, но он успел построить для нас отдельный дом, в котором мы вдвоем с мамой и жили. Правда, рядом жила и наша родня: дедушка с бабушкой, дяди и тети.
Я отлично окончила семилетнюю школу, а потом встал вопрос, чем мне заниматься дальше. Ну, какие могут быть мечты в деревне? Я об этом как-то и не задумывалась особо, но моя мама дружила с районным фельдшером, и та посоветовала пойти учиться в фельдшерско-акушерскую школу. Я поступила в эту школу, она находилась в Пскове, но срок обучения там был три года, а я с отличием ее окончила за два. Видно, эти мои успехи не остались незамеченными, поэтому с моего согласия меня направили в Ленинградскую зубоврачебную школу. Мама прямо рыдала, так боялась отпускать меня в большой город. Но ее опасения оказались напрасными. В то время Ленинград был слишком порядочный город. Я, например, вспоминаю такой момент. Когда мы изучали венерические заболевания, то нам хотели показать больного сифилисом, так представьте, не смогли найти ни одного больного, ни одного!..
Эту зубоврачебную школу я тоже окончила на отлично, поэтому после окончания учебы меня хотели оставить работать в Ленинграде, но мне там категорически не нравился климат, к тому же я деревенская, и мне хотелось жить и работать в деревне. Тогда передо мной разложили карту, и скзали выбирай. И я выбрала место, где есть речка и лес. Это между Старой Руссой и Дно есть такая станция Волот. Там мне все очень нравилось, но проработала я там с сентября, и до начала войны, а потом меня сразу мобилизовали в армию.
Как вы узнали о начале войны?
Т.А. - По-моему мы услышали сообщение по радио. Мигом собрали митинг, и объявили о том, что немцы нарушили наш договор о мире и напали на нас. А буквально дня через три меня мобилизовали.
Есть такой небольшой городишко - Остров. И там были большие и хорошие казармы какой-то воинской части, которая уже ушла на фронт. А мы в этих казармах начали формировать госпиталь. Причем, госпиталь был очень большой, только всего персонала было около тысячи человек. В общем, меня направили работать в нем зубным врачом, но начать работу мы так и не успели...
В тех казармах мы уже почти закончили подготовку для приема раненных, почистили все, вымыли, расположились. В общем, только все организовали, и готовились принять первых раненых, как налетели немецкие самолеты, и так нас разбомбили, что осталось нас всего ничего... Причем, этот налет был днем, и я все помню как сейчас...
Казарма была трехэтажная, и мы с подружкой прятались внутри, забились в какой-то угол, и когда все здание рухнуло, то нам просто повезло, что оно рухнуло в другую сторону от нас... Не помню уже точно, но может где-то сутки из-под этих развалин выбирались. Мы с ней кричали, прибежали люди, и помогли нам выбраться. А когда вылезли из-под этих развалин, то первое что увидели - тело нашего комиссара и его голова отдельно лежит...
Собрали всех, кто остался невредимым, и отправили по железной дороге в Вологду. А меня же во время этой бомбежки контузило, и я целый месяц ничего не слышала. Правда, я никак не лечилась, просто ехала целый месяц глухая.
В общем, вот таким образом я оказалась в Вологде. Доехало нас туда всего тридцать человек из тысячи: Но там на месте заново все организовали, причем что интересно, что почти все оборудование госпиталя уцелело. И сколько нас по дороге не бомбили, буквально и днем и ночью, но потеряли только один вагон с железными кроватями, а все остальное довезли. Правда, мы сами приехали все ободранные, оборванные, босиком, но зато с оборудованием.
Так получается, что меня подлечили "по ходу дела", я продолжала работать. Как-то сама отошла понемногу, и начала служить в госпитале №1538. В госпитале я числилась зубным врачом, но фактически была и фельдшером, да и чем только не занималась, ведь раненых было очень много, а врачей не хватало.
А как вы познакомились с Григорием Ильичом?
Г.И. - Познакомились мы в столовой, и я начал за ней ухаживать. Вначале мы, правда, поругались, но потом нас помирила ее подруга.
Т.И. - А буквально через две недели знакомства решили пожениться. Пришли 7 марта 1942 года в ЗАГС втроем: я, Гриша и его друг. Нас сразу зарегистрировали, война ведь, какие уж тут церемонии, даже свидетелей не требовалось. И только там, в ЗАГСе, я узнала какая у него фамилия, вот такая умная была: (смеется). Что поделать, влюбилась я в него сильно, хотя поклонников было много. Столько было вокруг хороших ребят, но все как друзья, а вот в Гришу влюбилась до потери пульса, даже сама удивляюсь.
Вот так мы поженились, никакой свадьбы, конечно, у нас не было, и ничего, с тех пор 65 лет уже вместе...
А уже в ноябре 1943 года там же в Вологде у нас родилась дочка. Ехать мне было некуда, поэтому в своем госпитале и родила.
И все как могли, помогали нам с ребенком. Один раз мы оба были на службе, а дочка вместо кроватки лежала в ящике из-под снарядов. Она начала плакать, и ее услышал наш повар, украинец. Когда я пришла, он мне и говорит: - "Дохтор, як же ваша дитина плакала, но я ее успокоил." - "А как?" - спрашиваю - "Я нашел трохи супу, нажевал хлеба, из ложечки ее накормил, и она зараз уснула..." А дочке было-то всего ничего...
Куда отправили ваш ПААС?
Т.И. - Из Вологды нас отправили на Украину, не помню уже точно куда, но мы все время уже относились ко 2-му Украинскому Фронту. И тогда со мной случилась одна история, получается, что я фактически во второй раз дезертировала из своей части.
К тому времени у нас уже сложился очень сплоченный коллектив, все были как свои. И начались такие разговоры: "Мы же на фронт едем, а ты ребенка с собой везешь: Что же ты делаешь?.."
И вы знаете, мне, будто по голове стукнуло: Действительно, что же я делаю?!. И на какой-то станции я вдруг выскочила из теплушки и кричу мужу: "Подай мне ребенка!.." Он, конечно, растерялся от такого моего поведения, а уже второй гудок: Гриша только успел мне подать дочку, и состав ушел: А я осталась на этой маленькой станции, даже названия ее уже не помню, с грудным ребенком безо всего: без вещей, без документов, без продуктов: Куда идти, что делать?!..
Пошла в одну сторону наугад. А навстречу мне шел какой-то капитан, и как мне показалось, очень пристально на меня смотрел. Я его спросила:
- Вы так смотрите, потому что я вас не приветствую? Но вы же видите, что у меня ребенок на руках, и я просто не могу.
- Я вижу. Просто я хочу у вас спросить, что случилось? И куда вы идете?
Я ему все объяснила, так, мол, и так. Тогда он меня провел до угла здания, и говорит: "Иди прямо, никуда не сворачивая, там находится женский автобатальон", и даже назвал мне фамилию командира. "Ступай прямо к нему".
Я прямо туда и пошла, и на мое счастье он оказался на месте. Я ему все про себя объяснила, так он прямо за голову и схватился: "Вот только этого мне и не хватало!.. Ну и что мне с тобой делать?!..." Накричал сильно, обругал: А потом успокоился и повел меня к дежурной в санчасть: "Я вам привел врача, она у нас будет работать и жить". И вот в этом автобатальоне я и прослужила несколько месяцев, пока меня Гриша не нашел, и не приехал за мной.
Когда узнали, что я зубной врач, то мне организовали зубной кабинет, и два раза в неделю я лечила зубы. Но вообще я вспоминаю этот автобатальон как рай! Все как могли, заботились обо мне с дочкой: и рубашечку ей пошили, и шапочку пошили, и нянчились постоянно...
А как вы разыскали Татьяну Александровну?
Г.И. - Наш склад располагался на Украине в местечке Рохны Лесовые, и командир склада разрешил мне за ней съездить. Я вначале искал Таню по всему нашему Фронту, а нашли ее только по документам через штаб Фронта. Удалось выяснить, где она числится, и я туда за ней поехал.
И так мы стали опять служить вместе, и больше уже не расставались. Прошли с нашим 2-м Украинским Фронтом через всю Украину, участвовали в освобождении Киева, Молдавии. Помню, что в Румынии проходили через Яссы, Трансильванию, а войну закончили в Венгрии, в Будапеште.
Непосредственно участия в боях мы не принимали, поэтому и боевых наград у нас нет. Я, например, как начинал войну в звании лейтенанта, так и закончил техником-лейтенантом.
Как вы узнали о Победе?
Т.А. - Мы тогда находились в Будапеште. И, кажется, услышали объявление по радио. Ой, что там говорить и слезы были, и все было... От такой радости у людей даже истерики случались...
Хоть раз личное оружие вам пришлось применять, может, бывали какие-нибудь случаи?
Г.И. - Нет, ни разу не пришлось.
Вы были членом партии? Вообще, как вы относились к Сталину, и не поменялось ли ваше отношение к нему сейчас?
Т.А. - Мое отношение к Сталину не поменялось - он по-прежнему мой кумир!
Г.И. - А я нет. Я считаю, что все-таки было очень много нехорошего. Сколько народу погибло при этих репрессиях: А в Партию я вступил уже только после войны в Бельцах, когда руководил постройкой ТЭЦ, все-таки это была центральная стройка в городе.
Т.А. - А сейчас мало гибнет?!... Мы Европу освободили от фашизма!
Г.И. - Да, при нем многое было сделано, но все-таки какой ценой...
Т.А. - При Сталине твоя мама одна подняла троих сыновей, и вывела вас всех в люди, а сейчас бы она так смогла? Нет!..
А я в Партии никогда не была. Не была и комсомолкой, и даже в пионерии не была. Как такое получилось? У меня мама тяжело болела, и поэтому почти все хозяйство было на мне. Я постоянно была занята, всегда что-то делала по хозяйству, так что у меня просто не было времени, там же надо быть хоть чуть-чуть свободным. Я бы и хотела, но просто не успевала. Как сейчас я помню свои постоянные походы за травой для нашей коровы. Нужно было набрать три сумки осоки, чтобы маме в колхозе записали трудодень. Что и говорить, жили мы тогда очень скромно. У нас рядом были две деревни: Большая и наша Малая Остинка. Было всего где-то тридцать домов, и даже электричества у нас не было...
Деревня моя Деревенька-колхозница
Смотрю на тебя я с открытой душой
Ты в ярком платочке весеннего облака
Святая как хлеб ты стоишь над рекой
К тебе мое сердце по-прежнему просится
Приехать к тебе я никак не могу...
Это я написала в память о моем детстве...
Вам тогда не казалось, что мы воюем с неоправданно высокими потерями?
Г.И. - Нет, мне такое в голову не приходило. Но я бы хотел отметить, что мы же в боях не участвовали, поэтому каких-то боевых историй поведать не можем. Целый день мы были на службе, и мало что видели, даже нашу дочку. Оставляли ее в ящике из-под снарядов, и просили солдат присмотреть за ней.
Наш склад занимался почти исключительно артиллерийским вооружением. Мы получали и распределяли по боевым частям новое вооружение, а обратно с фронта мы получали и ремонтировали поврежденную в боях технику.
Склад был большой? Сколько, например, служило там людей? Какой был коллектив?
Г.И. - Наверное, больше сотни. Я все время занимался своим делом, у меня в подчинении никого не было, а сам я подчинялся только начальнику склада - майор Бычкову Якову Васильевичу, и его заместителю капитану Воронцову. Коллектив был очень хороший, сплоченный. Много молодежи, и все как родные, помогали друг другу во всем.
Т.А. - Дисциплина была на высочайшем уровне. Никакой пьянки, ничего подобного. Чтобы кто-то у меня хоть раз спирт попросил - да вы что! Сто граммов нам выдавали, только в холодный период, но даже их я не выпивала. Я была там единственной женщиной, и все ко мне приходили за советом, за всякой помощью, да и просто поговорить.
Говорят, что в тыловых частях было много людей, которые всячески старались не попасть на фронт.
Т.А. - У нас ничего подобного не было. Я бы даже сказала, что все было как раз наоборот - все рвались на фронт.
Люди, каких национальностей служили с вами вместе?
Т.А. - Честно вам скажу, что для нас этого вопроса тогда вообще не было, кто какой национальности. Никто никогда этим не интересовался. Это сейчас вдруг все это откуда-то взялось, черный-белый... А нужно смотреть какой это человек!
Скажу вам больше. Только когда мы пришли регистрироваться в загс, только тогда я узнала, что мой будущий муж - еврей. Ну, еврей так еврей, какая разница?!
Г.И. - Антисемитизма как такового не было. За всю войну не помню ни одного случая, чтобы я его как-то почувствовал.
 |
Локшин Григорий Ильич. 1945 год. |
Вы участвовали в освобождении нескольких стран. Какое впечатление у вас осталось от заграницы?
Г.И. - Самые лучшие воспоминания у нас остались от Венгрии. Мы прожили какое-то время в Будапеште в одной семье на частной квартире, и с той семьей у нас сложились прекрасные отношения.
Т.А. - Я согласна. В Венгрии нам встретились отличные люди, просто чудо, какие с ними были отношения. В Болгарии нас встречали как родных. А вот в Румынии в то время было столько проституции и воровства. Почему-то особенно запомнилось, что в одном месте мы проезжали мимо огромного ресторана - "Русский Иван".
Многие ветераны говорят, что в Венгрии наших солдат встречали недружелюбно. Вы, например, не боялись, что вас могут убить?
Т.А. - Что вы! Ничего такого я не помню. Вот, например, у меня была такая история. Вскоре после Победы Гришу перевели служить в Бельцы, а я осталась в Венгрии до ноября. И так мне вдруг захотелось пойти в театр. Я попросила командира, чтобы он мне дал сопровождающего, и мы с этим сержантом сходили на "Чио-чио-сан". Потом опять давали какой-то спектакль, но мне уже было неудобно просить, и я сама пошла на него. Вечером, одна, да еще нужно было перейти через подземный переход, но я отлично помню, что не боялась.
Будапешт, конечно, запомнился. Мы жили в Уйпеште, а там разрушений почти не было, только запомнилось, что в один дом врезался самолет, и прямо из окна торчал его хвост:
Жили мы недалеко от части в одной семье: отец, дочка и внук. Мы так с ними сроднились, что стали, чуть ли не как родные. Они ничего не хотели у нас брать, часто приглашали нас к себе, очень хорошая семья.
Как вы относились к немцам?
Т.А. - Конечно, как к врагу, но и среди них разные были люди, многих ведь заставили... В основном, конечно, все ненавидели Гитлера - это был настоящий зверюга, вон, когда они берлинское метро со своими же людьми затопили... А к простым немцам поскольку постольку.
Вскоре после войны мы были в Крыму, и с экскурсией оказались в Ялтинском домике Чехова. Экскурсию нам проводила родна сстра писателя то ли Анна Павловна, то ли Мария Павловна, не помню уже. И она нам рассказала, что у нее на квартире жил какой-то старший офицер с большой собакой, и когда немцы отступали, то он, чтобы музей не разграбили, оставил эту собаку охранять дом, а сам ушел со слезами на глазах: И она нам передала его слова: "Какой бы народ сюда не пришел, но этот музей нужно сохранить - это достояние человечества..."
А после войны я работала в Бельцах в госпитале для военнопленных. Из армии меня демобилизовали только осенью 1945 года, т.к. очень не хватало врачей. Меня все никак не хотели отпускать, обещали присвоить звание капитана, но я все равно отказалась: "Я устала. Столько лет без отпуска, без всего, у меня контузия:" Да и мой маленький ребенок жил с мужем и нашими мамами в Бельцах, нет, я уже не могла служить.
И когда я в Бельцах пришла в военкомат, встать на учет, то мне сразу предложили работать в этом госпитале. Да вы что говорю, чтобы я лечила этих фашистов!.. Но меня начали уговаривать: что время тяжелое, что там хорошие условия, тепло, да и не все немцы - фашисты, в общем, уговорили меня. И в этом госпитале я проработала года три. Там были, кстати, не только немцы, но и венгры, и румыны. И вы знаете, они абсолютно нормально себя вели, как люди, а как еще могут себя вести военнопленные? Там кругом были лагеря для военнопленных, и как бы в центре наш госпиталь. Кстати, мне запомнилось, что среди пленных оказалось много бывших оперных певцов, и как они пели: Много было и разных хороших мастеров, поэтому прямо при нашем госпитале были мастерские, в которых шили одежду, обувь.
Г.И. - Расскажи про то, как твой начальник хотел задушить немца, и как ты его выручила.
Т.А. - Там стояли такие двусторонние старые домики. И в одном из них с одной стороны лежал этот пленный эсэсовец, а с другой три женщины-румынки, я даже не знаю, как они туда попали. И как-то летней ночью я дежурила. Мы с дежурной сестрой сидели на улице, и вдруг мимо нас быстро прошел наш начальник, он был в звании подполковника. Причем, было странно, что он к нам не обратился, даже не посмотрел на нас, а просто прошел мимо и все. И вдруг, эти румынки выскакивают на улицу и начинают кричать. Я кинулась в этот домик и вижу такую картину: наш начальник, как оказалось, пьяный лежит на немце и душит его, а кобура у него уже открыта и болтается. Я успела выхватить у него пистолет, и через дежурного-вахтера вызвали жену начальника. Она за ним приехала и увезла, но пистолет я ей отдала.
А каждый день нужно было в журнал записывать отчет о дежурстве. И вот что мне было делать? Я думала-думала и написала: "ночь прошла спокойно, никаких происшествий не было". Проходит некоторое время, и к нам приезжает комиссия из Кишинева, видно как-то эта история все-таки стала известна.
И как стемнеет, начали меня таскать в штаб на допросы. Но я им все три раза повторяла одно и то же: ночь прошла спокойно, ничего не было. Влепили моему начальнику десять суток домашнего ареста, и комиссия уехала.
Проходит некоторое время, и жена этого начальника вдруг мне говорит: "Ты же спасла моего мужа". Оказывается, их знакомые как-то передали, что он должен сильно благодарить эту девчонку-фронтовичку. Что если бы она не заупрямилась, и дала другие показания, то...
А вообще к пленным относились хорошо, и это был редчайший случай. Они когда уезжали по домам, то плакали, целовали нас, а некоторые, вы не поверите, даже на колени становились...
Как-то удавалось отдыхать, может концерты какие-нибудь устраивали?
Т.А. - Какие концерты, о чем вы говорите!?
Посылки домой из-за границы посылали?
Т.А. Не знаю как у других, а мы посылки не посылали, потому что деньги мы отсылали родителям. Помню, что в Венгрии все было очень дорого, да и не было возможности ходить по рынкам, жили мы довольно изолированно. С утра до ночи занимались своими делами в части, куда нам было ходить?
Из ваших родных кто-то еще воевал?
Г.И. - Мой младший брат Володя воевал в авиации, то ли радистом, то ли что-то связанное с техникой, был ранен. А Бориса не взяли в армию из-за плохого зрения. Но он был очень грамотный и работал заместителем какого-то крупного производства в Омске, и главное, что он успел увезти в эвакуацию нашу маму.
Т.А. - А моя мама всю оккупацию пережила в Пскове, и рассказывала нам потом страшные вещи. Откуда-то вдруг появилось много предателей... Незадолго до войны у нас построили что-то типа клуба, а немцы арестовали партийных активистов, родственников военных, и всех в этом здании сожгли... Из деревни она убежала в Псков, как-то пряталась, потому что из-за меня ее бы уничтожили. Еще она рассказывала, что всех евреев согнали, вырыли ров, загнали туда всех прямо с детьми, и трактором всех закопали...
А как получилось, что ваши родители оказались в Бельцах, и вы им оставили дочку?
Т.А. - Я могла бы и демобилизоваться, потому что у меня был ребенок, но я и мужа не хотела оставлять, и дочку, в общем, разрывалась между ними. А когда освободили Псков, то нашлась моя мама, и мы ее вызвали в Бельцы. Тогда действовал такой закон, что родителям фронтовиков с освобожденных территорий везде помогать с жильем и работой. В Молдавии нам очень понравились люди, добрые и хорошие. И хотя молдаване и сами жили очень бедно, но чем могли всегда делились. Поэтому когда мы узнали, что в Бельцах останется часть нашей части, мы сходили в военкомат, взяли справки, и вызвали туда наших мам. Моя мама приехала, потому что Псков был разрушен до основания. Ни одного здания не уцелело, чистый горизонт: В общем, оставили мы дочь мамам в Бельцах, а сами продолжали служить.
Что сразу вспоминается, когда слышите слово война?
Г.И. - Сами то мы в боевых действиях не участвовали, только обеспечивали их снабжение, но столько горя видели и страданий... Насмотрелись на убитых, раненых, голодающих, больных...
Т.А. - Страшное было время, не дай Бог кому это пережить... Вообще я, когда слышу слово "война", меня аж знобить начинает...
Но первое, что приходит на ум, это, конечно, бомбежка в начале войны... Ну а в Венгрии мне довелось увидеть заключенных концлагерей, это скажу я вам, что-то страшное...
Как-то уже после войны я ехала в штаб, и наша машина столкнулась с другой машиной, меня выкинуло в кювет, была сильно разбита голова, вся в крови, а у водителя лопнула селезенка. Мимо проезжали какие-то венгры, и они нас отвезли в гражданскую больницу. Солдату сделали операцию, а меня продержали дня три, пока я не оклемалась.
И в той больнице я познакомилась с одной женщиной - чешкой. Она немного говорила по-русски, и как-то говорит мне: "Пойдем, я тебе кое-что покажу". И она повела меня в палату, где лежали наши советские женщины, освобожденные из концлагеря. До чего же они были истощенные, до чего постаревшие, что-то страшное, словами этого не передать... Но их как-то лечили, выхаживали.
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
Г.И. - Вскоре после Победы меня отправили в Бельцы, и я там какое-то время еще служил, но буквально через несколько дней после демобилизации, меня как специалиста-энергетика сразу забрали на работу. Построили там электросети, а потом меня назначили командовать постройкой первой городской ТЭЦ. Я лично ездил в Харьков за документацией, нанимал людей, а как станцию построили, то я восемнадцать лет на ней отработал, был директором до 1968 года. И даже сейчас на станции меня не забывают, как какой-нибудь праздник или юбилей присылают за нами машину. Все эти годы был депутатом, а всего трудовой стаж у меня 62 года...
Т.А. - В Бельцах мы года четыре вшестером прожили в одной маленькой комнатушке: наши мамы, мы с дочкой и Владимир - брат Гриши. Тесно было, но я это время вспоминаю только хорошо, настолько дружно жили. После войны я работала зубным врачом в разных местах до 1992 года.
У нас дочка и сын. Внуков двое, и правнуков уже трое. Про нашу жизнь я написала небольшое четверостишие:
Отшумела роща золотая,
отгремели лучшие года,
не прошу у жизни я вечности,
она никому не дана...
| Интервью и лит.обработка: | Н. Чобану |
