Никитина (Васильева) Таисия Васильевна

Родилась я в 1925 году. Родители мои были простыми крестьянами. Когда стали организовываться колхозы, они сразу вступили в колхоз. Жили мы в Среднеахтубинском районе Сталинградской области, в поселке Вторая Пятилетка.

У меня два имени. По паспорту я Татьяна, поскольку в метрике было записано именно это имя. Но в семье меня не стали звать Татьяной, потому что какая-то бабка Татьяна из моего рода перевернулась в балке на телеге и мой крестный сказал, что не надо меня Таней называть, а лучше Таей. И я везде, и в школе, и в армии, была Тая. А когда на пенсию пошла, тут надо уже было опять Татьяной называться.

В 1941 году началась война, моего отца сразу взяли в армию. Мне тогда было шестнадцать лет. Нас у матери осталось четыре сестры. В том же 1941 году одна сестра, Динуся, умерла и нас осталось трое.

- Немецкий язык в школе изучали?

- Изучали. У нас был учитель – немец Курт Бертольдович Вольф. А еще любимыми предметами у меня были литература и русский язык.

Школу я в седьмом классе бросила, перестала туда ходить.

- Семилетку успели закончить?

- Нет, не успела. Пошла в седьмой класс и бросила. Война началась, я осенью пошла в школу, в седьмой класс, а потом говорю маме: «Что я буду ходить? Я лучше буду тебе помогать». А помогали как? Послали нас в степь, шестнадцатилетних девчат, пахали мы там, солому возили. Все на быках. А быки падают, мы их никак не поднимем, они не встают, мы ревем.

В 1942 году недалеко от нас стали строить железную дорогу от Ахтубы до Ленинска. Отправили нас на строительство железной дороги.

Потом с железной дороги нас отправили за Сталинград - в Карповку и Воропоново. Немец уже наступал ближе и ближе. Мы оттуда сбежали, с этого Воропоново.

- Что вы там делали?

- Окопы рыли. Такие окопы, для самолетов, на аэродроме.

- Аэродром находился в Карповке или в Воропоново?

- И в Карповке и в Воропоново. И там и там.

Пришли домой и через несколько дней началась бомбежка Сталинграда. В это время нас отправили в Среднюю Ахтубу, и мы здесь рыли какие-то тоннели. Я здесь в Средней Ахтубе, живу с 1974 года и до сих пор не знаю, что мы за тоннели тут рыли. Даже не смогу теперь и место найти, где рыли. А вырыли мы тогда два тоннеля. Вроде бы в этих тоннелях склады должны были располагаться, но это мне так кажется. У нас дневная норма была при рытье этих тоннелей 150 носилок.

- Кто руководил вами во время работ на аэродромах?

- У нас старшей была Гончарова. Она учительницей была и вот, по всему району, она старшей была на этих работах. Нас всех здесь собирали, и мы отправлялись к месту работы.

- На чем туда добирались?

- На машинах, на подводах. Машин тогда мало еще было. Переправлялись через Волгу на пароме в Красной Слободе. Тогда паром ходил и катера.

- Когда вы копали, рядом с вами были какие-нибудь инженеры или военные?

- Не помню. Но нам показывали, где копать и как.

Гоняли нас на работы, гоняли, а есть нечего. В 1943 году, мы с подругами решили пойти куда-нибудь устраиваться на работу, чтобы хоть какой-нибудь кусочек хлеба заработать.

- Сталинград уже к тому времени освободили?

- Нет, это был январь 1943-го, а Сталинград в феврале освободили. Первого января пошли мы работу искать и попали в военную часть. Вот не знаю даже, как нас считать – добровольцами или нет? Но мы же не собирались служить. Мы просто работу искали. В общем, поехали мы в поселок Третий Решающий, там был штаб 62 армии. А оттуда нас направили служить в 12 отдельный дорожно-эксплуатационный батальон.

- Что за батальон и кем Вы там служили?

- Регулировщиками мы там были. С флажками на дорогах стояли. А кроме регулировщиц, батальон еще ремонтом дорог занимался.

- Вы еще и дороги ремонтировали?

- Да, девчата наши ремонтировали дороги. Там, кроме девчат, работали и мужчины, которые негодные были для отправки на фронт, а также и пожилые мужчины. Вот они, кроме дорог, еще ремонтировали мосты, переправы. И мы, регулировщицы, им тоже помогали, если у нас не было постов. А так, обычно, мы на постах стояли с флажками, как милиционеры.

Я, когда из армии пришла, мне предлагали в милицию пойти на работу. А я говорю: «Я почти три года уже прослужила, мне эта служба надоела».

- Наказания никакого не последовало за то, что вы убежали из Воропоново?

- Нет, никакого наказания не было. Мы убежали, и через несколько дней немец начал Сталинград бомбить.

- Вас кто-нибудь охранял во время работ?

- Никто нас не охранял.

- Много народу было на строительстве?

- Весь район наш туда отправили, всю молодежь.

- Отправляли работать на какое-то количество дней?

- Не указывали нам срок. Просто собрали нас, и мы поехали.

- Жили там где?

- Лето было, на поле жили. Палаточки себе сделали и жили в них.

- Когда убежали оттуда, то прибежали в Сталинград или домой?

- Домой. Переехали через Волгу и домой. А у меня тетка была там, на строительстве, поваром. Она отказалась домой уходить: «Я никуда не пойду. Куда ж я дену котлы и кастрюли? Я тут уж останусь с Василием Андреевичем». Тут, как начали бомбить, то и они через два дня с Василием Андреевичем вместе вернулись.

- Кто такой Василий Андреевич?

- Конюхом был. На лошадях возил нам лопаты и всякий инвентарь подвозил, когда мы эти окопы рыли.

Когда самолеты налетели, мы с мамой сидим, слушаем, как в Сталинграде бабахает. Там прямо черным-черно было! Город горел, и вся черная та сторона Волги была. Мамка лежит и плачет: «Маруськи то нет!» Я ей говорю: «Мам, я же пришла. Кого тебе жалеть больше – тетю Марусю или меня?» Она заплакала: «Ты дочь, а она сестра мне. Вас мне одинаково жалко». Мать моя рано осталась без родителей, одна, и она тетю Марусю с самого детства вынянчила.

Тетку потом, как она вернулась, тоже в армию забрали.

- Кто вас надоумил поехать в эту воинскую часть?

- Да сами девчата говорят: «Пойдем в Ахтубу. Может устроимся куда-нибудь, какими-нибудь прачками. Хоть кусок хлеба будем иметь. Ну вот и устроились.

- Часть стояла не в Средней Ахтубе?

- Часть стояла в Третьем Решающем. Но в Средней Ахтубе стояла какая-то рота. Мы туда пришли, а они оттуда нас направили в штаб.

- Сами пошли, пешком?

- Нет, они повезли нас.

Когда закончилась Сталинградская битва, мы как раз чистили дорогу в Погромном. Снега было много. Мы как раз закончили расчистку и узнали, что в Сталинграде все закончилось.

- Когда Вас определили в часть, Вы проходили какую-нибудь учебу по специальности?

- Ничему нас не учили. Меня когда на пост первый раз поставили, дали мне винтовку. Я стою с этой винтовкой, кручу ее в руках. Крутила, крутила, а она у меня взяла, да и выстрелила! Боже мой, она мне аж в плечо ударила! Я опять что-то сделала, у меня патрон выскочил, а потом она опять выстрелила.

Стою, не знаю, что делать. Смотрю, бежит разводящий. Подбегает: «Ты что делаешь!?» Я говорю: «Я сама не знаю, что сделала». Он меня повел к командиру роты. Тот как начал на меня ногами топать: «Ты вредитель!» Я говорю: «Да не вредитель я! Я не знаю, как оно у меня получилось». – «Ты знаешь, тут «рама» летала немецкая, может ты ей сигналы подавала?»

А потом командир на старшину переключился: «Она присягу не принимала, ты не имеешь права ее на пост ставить!» Старшину за это потом наказали, а чем наказали, этого я не знаю, не интересовалась я.

- Присягу когда Вы приняли?

- Да вот после этого случая и приняла.

- Это Вы на каком посту стояли, когда у Вас винтовка выстрелила?

- На дороге стояла.

- Одна?

- Нас на посты стояло по три человека. Мы друг дружку меняли через четыре или через шесть часов, как сами решим.

- Остальные в этот момент где находились? Рядом где-то?

- Если недалеко от поста был какой-нибудь поселочек, то там где-нибудь, в хате. А если в степи, то в землянке располагались. Рыли землянку около этой дороги, плащ-палатками накрывали и в ней жили.

- В составе поста были все девчонки?

- Все девчонки. Какая бы погода не была, стоишь, с поста не имеешь права уходить. Стоишь, постоянно кто-нибудь мимо проходит или, к примеру, подползает раненый. Тогда останавливаешь машину и этого раненого отправляешь в тыл. У нас всегда были с собой карты и на них было отмечено, где госпиталь находится или какая-нибудь часть. Мы знали, где генерал какой-нибудь находится на нашем участке.

Был случай, стояла я на посту в Запорожье, смотрю, ползет ко мне боец, весь окровавленный: «Ну, сестрица, спаси!» Пока ждала проходящую машину, я с ним разговаривала. Спрашивает у меня: «Откуда ты?» Я отвечаю: «Сталинградская». – «А я с самого Сталинграда». – «А где жил?» - «Улица КИМ». А у меня тетка родная жила на улице КИМ и мы, когда к тетке ездили, то я играла с уличными пацанами и многих знала. И я этого бойца тогда тоже знала. Я его спрашиваю: «Ты не Лёвка Колотилин?» - «Да! А ты кто?» Я говорю: «А вот не скажу! Вот кто к тете Шуре Будковой ездил?» Ну, туда-сюда, признали друг друга, в общем. Разговорились. Я его спрашиваю: «Мать где твоя?» Он говорит: «Я не знаю». Я ему говорю: «А я знаю! Она вместе с моей тетей Шурой эвакуировалась в Калинин к моей родной бабушке». Его маму Сарой звали, они евреи были.

После этого я его на машину посадила и дала адрес, по которому проживала его мама. У них после этого появилась связь друг с другом. Мы с ним после войны встречались даже. Он остался живой и приезжал к своей матери в Сталинград. А сейчас где он, не знаю, может он и не живой уже.

- Во время боевых действий в Сталинграде где Вы несли службу?

- За Волгой, на дороге от Красной Слободы до Средней Ахтубы. На каждом месте, где была какая-нибудь развилочка или перекресточек, стояли на дорогах наши посты. После окончания сражения, мы стояли в Ленинске. А уж из Ленинска нас отправили на Запорожье. А от Запорожья мы пошли сквозь Украину. Где пешком шли, где ехали. Пешком шли по ночам. Идем с девчатами, спотыкаемся. И в дождь шли и в грязь…

- В Ленинске чем занимались?

- Расчищали дорогу. И в Погромном тоже расчищали, это сейчас где город Волжский находится.

- Чем расчищали?

- Лопатами шахтерскими. Тогда сугробы большие были. Это сейчас зима такая, что снега нет. А тогда его было много: после войны даже детвору в школу на тракторе возили, потому что пройти нельзя было по таким сугробам. Попадет трактор в балочку, снегом занесенную, и буксует.

- Как происходило принятие присяги?

- Да так же, как и в комсомол принимали. Человека по три мы заходили и принимали.

- С винтовками?

- Ой, сынок, я уже сейчас и не вспомню! Нас к тому времени уже научили с винтовками обращаться, умели мы их и разбирать и смазывать.

- После того, как Вас в часть зачислили и приняли присягу, где Вы проживали? В Третьем Решающем, где штаб находился?

- Нет, в Колхозной Ахтубе. Есть там, у перекресточка на Среднюю Ахтубу, такой поселочек. Мы в поселке жили, а на перекрестке службу несли.

Стояла я как-то в Польше на посту на Висле. Ночью смотрю, идет человек. Я ему: «Стой! Кто идет?», а он мне: «Свои». Ну кто тут может из своих ходить? Я ему кричу: «Не подходи к мене! Я стрелять буду!» А он все равно идет. Я начала затвор передергивать. Он тогда остановился. Стоит и разговариваем мы с ним: «Да я свой!» - «Не подходи к мене! Убью!» Так и стоял он, пока моя смена не пришла. Я тогда ему кричу: «Ну, теперь подходи. Нас двое, мы с тобой справимся!» Оказался танкиста я не подпускала. У него танк сломался, он шел до поста. А у нас фонари были. Он увидел огонечек моего фонаря и пошел на него. Дойти то он дошел, а дальше я его не пустила.

Пост на Висле, слева направо: Наташа из Винницы, Вера Григорова

- Фонарики у вас постоянно горели, чтобы на вас ориентировались?

- Днем у нас флажки были, а ночью фонарики. Фонарик был не очень большой, а на нем с разных сторон стекла разного цвета: красный, желтый и зеленый. Я сейчас уже все позабыла, какие сигналы когда подаваться должны были этим фонарем, на какой указательный можно проезжать, а на какой пропускать надо. И на какую дорогу надо направлять, а на какую проезд закрыт. Семьдесят два года прошло ведь!

- То есть Вы с этим фонарем на перекрестке как светофор стояли.

- Да-да, вот так вот. Это сейчас светофоры и милиция стоят на перекрестках, а тогда мы, регулировщицы, с флажками стояли.

- Сигналы флажками подавать вас обучали?

- Да, конечно. Да там ничего трудного не было, запоминали быстро.

- Чем еще занимался ваш батальон?

- Мосты ремонтировал. Переправы, где надо было, наводили. Нам, девчатам, мало приходилось в таких работах участвовать.

- Девчонки батальона жили отдельно от солдат-мужчин?

- Мы всегда жили отдельно. У нас командир был старенький, и помощник его был тоже старенький. Командир, бывало, соберет нас и начнет нам лекцию делать: «Девчата, вы, смотрите, не вздумайте в армии замуж выйти!»

Офицеры батальона

- Много было девчонок в вашей роте регулировщиц?

- В нашей роте было двенадцать постов. По четыре человека на каждый пост. Оно, конечно, бывало, и мужчин ставили на посты. Но это бывало, когда девчонок не хватало. А так всего в роте было около трехсот человек.

- В роте? Может, в батальоне?

- Нет, в роте. Хотя я точно тебе, сынок, не скажу. Что я их, считала там что ли?

- Состав поста был постоянным? Всегда назначались одни и те же люди?

- Нет, меняли нас. А почему меняли, я этого не знаю. Вот когда на Донце мы стояли, со мной немного Бондаренко стояла, потом ее на Валю Гикалову заменили.

Валя была из Харьковской области. У нее сразу после войны ноги отнялись, и она семнадцать лет не ходила. Вместо нее на встречу приезжала ее дочь.

Ляшенко Лида и Гикалова Валя

- До Ленинска из Погромного как вы добирались? Пешком или на транспорте?

- Там, в Ленинске, у нас уже рота стояла. И наш батальон собрался, погрузился на машины и отправился тоже в Ленинск. А там нас погрузили в эшелон и на Запорожье.

- Как близко к линии фронта располагались ваши посты?

- Ну как сказать… Вот стояли мы на Северном Донце, на переправе, так на том берегу были немцы, а на этом наши. Через нас «Катюши» били по тому берегу.

- Потери в роте были? Девчонки погибали?

- Были. На передовой мы, конечно не были, стрелять нам не приходилось. Нас осколками доставали. Одной руку оторвало.

В 1974 году, когда у меня умер муж, я переехала в Среднюю Ахтубу. Иду однажды, а мне говорят: «Тетя Тая, тебя тут разыскивает подружка». А мне после смерти мужа не до этой подружки, хотя вроде и охота ее повидать, кто такая. Спрашиваю: «Где письмо от нее?» - «В доме пионеров». Я пошла туда. Прихожу, а мне говорят, что письмо находится не у них, а в Горьковской школе. Я не пошла туда. Письмо со школы принесли в редакцию газеты, а в редакцию я уже дошла. Меня попросили не писать и не звонить этой подружке, пообещав устроить нам с ней встречу. Через несколько дней меня в школу приглашают. Оттуда повезли в Волгоград на Мамаев курган, в телестудию, там устроили нам встречу с подружкой. Посадили меня, расспрашивают, кто она такая и узнаю ли я ее. Я отвечаю, а сама плачу. Думаю, вдруг она приехала с мужем, а я одна. Разговариваю, а слезы сами льются. Спрашивают меня журналисты, желаю ли я ее увидеть. Конечно желаю! Открывается дверь, идет. Она не изменилась. С мужем идет, букет несут. Она смеется от радости, а я плачу. Вот так я встречалась с однополчанами. Мои соседи мне потом говорили: «Смотрели тебя по телевизору. Ты там плакала, а мы тут тоже все плакали». С Мамаева кургана нас повезли в Среднюю Ахтубу. Когда сидели в кафе, ее муж Николай говорит: «А я тебя, Тая, не такой представлял». Я ему отвечаю: «А я тебя вовсе не знаю». А он был из зенитчиков.

А она у нас была начальником поста. Пришла как-то и говорит: «Вот тут, недалеко, зенитчики стоят. Вы с ними даже не разговаривайте!» Ну, стоят они и стоят… А потом глядим, наша Зина получает письма-«уголочки». Она с зенитчиком, оказывается, сама познакомилась. Переписывались они все это время, а после войны он к ней приехал и стали они вместе жить.

- Как звали эту Вашу подружку?

- Зина Аредакова. Но это уже по мужу. А до этого она Богомолова была. А я до этого все документы растеряла свои. У меня даже никаких бумажек не осталось, что я на фронте была. А Зина поехала в архив и мне оттуда все нужные бумажки прислали. А то я все медали, какие у меня были, растеряла. Сестра играла с подружками и потеряла медали. А обращаться за восстановлением документов я боялась, думала, вдруг опять заберут меня в армию. И вот так до 1974 года у меня никаких документов не было.

- Вы говорите, что у вас рядом с постом зенитчики стояли. Выходит, вы там были не совсем одни?

- Иногда около нас были или зенитчики или связисты. Бывало, приходили к нам на пост поговорить. Зина нас за это не ругала.

- Как с питанием у вас дела обстояли?

- Если рота близко была, то питаться ходили мы в роту. Вернее, один кто-то ходил и приносил на остальных. А если не было возможности в роту сходить, то сухой паек выдавали нам. Давали паек на десять дней, а мы его за три – четыре дня съедали. А потом тяни, как хочешь.

- На какое самое длительное время отправляли Вас на пост?

- Мы часто передвигались с поста на пост. Бывало неделю стояли на одном посту, а потом нас передвигали на другой, бывало дольше стояли. Один раз даже три месяца довелось простоять. Вот на Донце мы долго стояли. Мы ж за фронтом шли. Как наши вперед идут, так и нас передвигают.

- Кто-нибудь проверял, как вы на посту службу несете?

- Конечно проверяли. Проезжает генерал, останавливается, мы ему обязательно докладываем. А так наши обычно проверяли, ездили.

- Приходилось попадать под генеральский гнев?

- Нет, сколько я служила, мне ни разу не доставалось. Мне ни разу даже замечания не сделали.

На Висле мы тоже долго стояли. У нас там бомба попала прямо в землянку. Но там в это время никого из девчат не было. Одна на посту стояла, другая в это время ее меняла. В тот раз нас на посту трое стояло. А ночью, после этого, нас перевели на другой пост, рядом с польским городом Чернов. Разбитую землянку потом отремонтировали и на том посту после нас мужчины стояли. А Чернов – только название, что город. Он маленький, как наши поселки. Там одна улица в нем.

- Как складывались взаимоотношения с поляками?

- В этом поселке мы стояли у поляков одних. А хозяин дома оказался русским, да еще из наших краев родом, в Царицыне родился. Когда была война с Польшей в 1920 году, он там остался. То ли в плен попал, толи еще как. Хорошая семья была. Лето как раз было, ягод много. Так его сын наберет для нас ягод в лесу и приносит нам на пост: «Вот вам, пани, хозяин прислал».

- Хозяин с вами на русском разговаривал или уже позабыл родной язык?

- Да где на русском говорил, а где и на польский переходил. Поэтому где поймешь его, а где и не поймешь.

- А остальные поляки как к вам относились?

- Да как… Бывало, заходишь к ним в дом, у них на кухне все кипит и шипит. Запах стоит такой, что есть хочется! Но нам не велели есть их пищу, потому что говорили, что они отравляли солдат.

- Не разрешали есть пищу только у поляков?

- Не только. В Германии тоже не разрешали.

- Кто следил за тем, как вы соблюдаете этот запрет?

- Да никто не следил. Сами не ели, и все. Все на нашей совести было.

- А с немецким населением доводилось общаться?

- Когда мы в Германии стояли, мы ходили фотографироваться к одной немке, которая работала фотографом. Пришел к ней как-то командир фотографироваться, а она его застрелила. Но, вроде, адъютант его застрелил эту немку.

Вошли мы в Германии в один дом и решили на второй этаж подняться, поглядеть. Поднимаемся, а их там человек пять, наверное, мы толком не разглядели. На диване лежат. Смотрим, один в крови, другой в крови и еще висит человек. Чтобы не попасть к русским, хозяин всех своих застрелил и сам с собой покончил. Боялись они русских.

- Трофеи какие-нибудь брали в Германии?

- Так нам разрешили по пять килограмм брать и отправлять домой.

- А для себя, для повседневного пользования брали что-нибудь? Может косметику какую-нибудь или зеркальце? Девчонки же…

- А вон у меня фотография висит. На ней я в немецком платье. Это в Берлине я фотографировалась.

Никитина Т.В. в «трофейном» платье, г. Берлин, 1945 г.

- Чему еще, кроме одежды, отдавалось предпочтение?

- А нам не разрешалось много брать, чтоб с собой все это не носить. Мы же пешком ходили постоянно. Тут и так постоянно с собой носишь противогаз, винтовку, шинель.

- Противогаз постоянно носили с собой?

- Да. Если куда-то в поход идем, то противогаз с собой обязательно берем.

- На посту с противогазом стояли?

- И на посту тоже с ним.

- В роте у вас было много женщин. Откуда, кроме Сталинграда, они к вам прибывали?

- Были и из Уссурийска, много было с Украины: харьковские, одесские, винницкие, днепропетровские. Девчонки с Украины к нам начали прибывать сразу после освобождения их мест от немецкой оккупации. Мы шли по освобожденным территориям и сразу набирали себе людей.

- С кем из подруг Вы пошли «устраиваться на работу» в армию?

- Фая Андреева, Аська Петрова и Нюся Матвеева пошли втроем сначала узнать насчет работы. Я им высказала, что они пошли, а меня с собой не позвали. Они говорят: «Ну, мы завтра еще пойдем и тебя с собой можем взять». На следующий день пошли Фая и Ася, а Нюся не пошла – вместо нее отправилась я. Потом Петрова куда-то подевалась из части, не знаю куда. Может перевели куда-нибудь.

- Как отношение было к тем, кто попадал к вам в часть после оккупации?

- Да, вроде, хорошее было отношение. Одна у нас, тоже после оккупации, регулировщица была. Фамилию ее я сейчас уже не вспомню. Стояла она на посту в Берлине. Проехала мимо нее одна машина, постояла рядом с ней и проехала. Проехала вторая. Ездили так целый день мимо нее, чтоб удостовериться. А потом ее наши «смершевцы» сняли с поста и увезли. Оказывается, она работала переводчицей у немцев во время оккупации. А к остальным девчонкам хорошо относились.

- Какие у Вас отношения с особым отделом были?

- Не трогали они нас.

- Вас заставляли коротко стричь волосы?

- У нас была Рая Алым. У нее были длинные косы. У всех косы отстригали, а тут за нее вступились все девчата: «Не отстригайте! У нее такие красивые длинные косы!» Разрешили, но при условии, что косы висеть не будут, а ими она обмотает голову.

- За такими волосами нужен постоянный уход. Как он осуществлялся в полевых условиях?

- Да по-всякому. Снег таяли и мылись.

- Вши были?

- У нас была Маша Бондаренко начальницей поста, вот она нам выдавала утюг. Мы этим утюгом гладили свое обмундирование. Поэтому вши нас не донимали.

- На голове Вы носили пилотку или берет?

- Беретки мы носили. Чуть ветерок посильнее дунул, она слетала.

А когда первый раз получали обмундирование, то нам дали большие ботинки и длинные красные шерстяные носки, которые торчали высоко из ботинок. Над нами солдаты смеялись, говорили: «Гусаки на посту стоят!» А потом, наверное, у начальника хозяйственной части совесть заиграла и нам сапоги выдали. А сапоги были не кирзовые, а пошитые из плащ-палаток. Мы эти сапоги начернили кремом и они у нас как хромовые были! К сапогам портянки выдавали. А когда постоишь в сапогах на морозе, то портянки к ногам примерзают.

- Кто вам шил сапоги?

- Не знаю. Заказывали где-то. У нас, наверное, в части были мастера. Потому что их шили специально для нас.

- Обмотки к ботинкам выдавали?

- Выдали позже. Мы их тоже носили.

- Юбку или брюки Вы носили?

- И юбки давали. А зимой носили ватные штаны с фуфайкой или шинель. Когда холода сильные были, то и полушубок выдавали.

- Кто определял форму одежду: в фуфайке вам стоять или в шинели?

- Мы сами решали, в зависимости от погоды. Если холодно, то я одевала шинель, она полегче. Если холод посильнее, то одеваешься, конечно, потеплее.

- Много народу из роты уезжало по беременности?

- Наша, сталинградская, уехала. Мы с ней вместе на Висле стояли. Она зналась с лейтенантом, начальником «СМЕРШа». Он взял, снял ее с поста и забрал к себе в контору. Жил с ней, как с женой, а потом обманул ее. Он ее из Берлина и отправил домой беременную. Потом ей много посылок отправлял, но на ней не женился. А других случаев не было, потому что строго у нас с этим было.

- Комсомольская организация была в роте?

- Была. Маша Бондаренко была у нас секретарем комсомольской организации.

Слева направо: Гикалова Валя, Бондаренко Маша, Наташа из Винницкой области

-У Вас есть медаль «За оборону Сталинграда». Где и когда Вам ее вручили?

- В Польше, когда мы стояли. Помню, день солнечный был. Собрали нас на собрание, по типу колхозного, и на этом собрании вручали медали.

- Еще какие-нибудь награды у Вас есть?

- Они были, но я их порастеряла все. Медаль «За отвагу» была, ее в Берлине мне давали. Еще были медали за Варшаву и за Берлин. А сейчас только юбилейные есть.

- Вы дошли до Берлина. У Рейхстага были?

- Ездили туда посмотреть. Помню, что Берлин был сильно разбит, но там цвели очень красивые розы.

- Расписались на нем?

- Ой, да на нем негде было писать, он весь исписан был! Нам на нем места уже не нашлось, поэтому мы расписывались на домах. Мел или кирпичную крошку брали и на доме писали. Тот дом, где немка-фотограф жила, мы его весь исчертили.

- Что писали?

- Да я помню, что ли? Я написала: «Хочу домой!»

- Когда Вас демобилизовали?

- Домой я в августе приехала. Через Польшу когда переезжали, нас обстреляли «бандеровцы». У нас повара ранило и еще одного лейтенанта убило.

- На чем вы ехали?

- На машинах. Вдруг как начали стрелять, будто опять война началась. Лейтенанта жалко, не доехал до дома.

- Вы на одной машине ехали?

- Нет, колонна шла. Часть нашего батальона.

- Как узнали про Победу?

- В Берлине, в День Победы, помню, погода была такая хорошая, солнышко словно играло! А я на посту стою. Едут мимо меня машины, в них солдаты наши, с песнями, с гармонями: «Сестрица, дочка, бросай флажки! Поехали домой!» Вот от них я и узнала, что война закончилась. Думала ли я тогда, что домой попаду? Да никогда не думала! А тут вон оно как – пришла и до девяносто двух лет дожила!

- Как праздновали Победу? Застолье было какое-нибудь?

- Нет, этого не было. Мы сами, девчата, кричали, плакали, радовались. Стреляли.

- Вас сначала вместе с батальоном вывели из Германии на территорию СССР, а затем демобилизовали? Или сразу демобилизовали?

- Как только границу пересекли, тут сразу нас на эшелоны стали распределять. Какие на Сталинград, какие в другие места.

- Со Дня Победы и до августа 1945 года чем занималась ваша рота?

- Мы так же продолжали нести службу. Сразу же все войска не расформируют, по домам не отпустят. Поэтому мы так и махали этими флажками в Берлине, стояли на постах.

- Вы регулировали движение только военных машин или гражданских тоже?

- А там разве были тогда гражданские машины? Я вот не помню. У нас вот в колхозе до войны машин совсем не было, только быки да верблюды.

Регулировщицы, г. Берлин, 1945 г.

- Как у вас складывались взаимоотношения в женском коллективе? Были ли какие-нибудь склоки и интриги?

- Нет, мы дружно жили.

- Чем занимались, когда появлялись редкие минуты отдыха?

- Песни пели. Кто-нибудь из девчонок говорил: «Давайте, вы, сталинградцы, пойте свои песни. А мы вам свои, украинские, споем».

- С концертами в другие части не ходили?

- Нет. Мы сами себе концерты давали. Музыкантов у нас не было, поэтому песни пели без музыки.

- Какое событие из того времени является для Вас самым запоминающимся?

- Да кто его знает… Да эта война каждый день вспоминается. Как ляжешь, закроешь глаза, так она снова перед глазами, будто я опять прошла всю эту страсть. А вот снов про войну я уже не вижу. Не дай бог, конечно. Вспоминается переправа на Днестре. Мы, когда туда подъехали, там ужас что творилось. Лошади, брички, солдаты, все плывут. Крови много. На берегу просто страсть божия творилась. Просто каша из людей. Вот как в Сталинграде было, так и там. Мы ж по Сталинграду ходили, нас возили туда сразу после боев, чтобы поглядели, во что превратился Сталинград. Так там ступить нельзя было – везде трупы немецкие и наши были.

- Вас привлекали к уборке трупов в Сталинграде. Расскажите об этом.

- Ой, не хочу об этом рассказывать! Что говорить, страшно было! Плакали и собирали. Никому это не дай бог.

- Сортировали трупы: отдельно немецкие, отдельно наши?

- Старались сортировать. Оттаскивали их в разные кучи. А потом грузили их всех и отвозили куда-то, где-то хоронили их.

- Рукавицы вам выдавали для работы?

- Варежки у нас были трехпалые.

- В каком районе Сталинграда вы работали?

- В районе Спартановки.

- Кто осуществлял регулирование движения на переправах?

- Мы регулировали. Если переправа большая, как, например, на Днестре, то выставлялось три поста: один на середине переправы и по одному на каждом берегу. Чтобы не было столкновений и заторов на переправе. Средний пост показывает одному посту на берегу, чтоб пропускала транспорт, а другой, чтоб она на своем берегу никого не пускала. А потом наоборот, эта сторона проходит, а эта стоит.

- Кому-то отдавались приоритеты при переправе? Или только в порядке общей очереди?

- Никого мы не выбирали. Ни машины с боеприпасами, ни с ранеными. Все шли по своей очереди. Не будешь же сортировать очередь, чтоб кого-то вперед пропустить.

- Бывали случаи образования заторов при переправах в результате неумелого регулирования движения?

- Нет, не было такого, все четко было.

- На переправах старшим назначался офицер или сержант?

- Никого не было. Вот нас троих поставят, мы сами и стоим, регулируем.

- Кто развозил вас по постам и ставил вам задачу?

- Старшина. Едем, машина останавливается, он говорит: «Вот ваш пост», других потом высаживает на другом посту.

- Перед тем как перевести вас с одного на другой пост, давали вам время для отдыха?

- Ничего нам не давали! Если надо было, то снимали и сразу везли на другой пост.

- Но ведь надо же было привести себя в порядок, помыться. Вы ж стояли на улице, а там пыль или грязь.

- Ну мы ж не все время на улице. Мы в землянках были. Если надо, возле землянки и мылись. Воды где-нибудь наберем, а зимой и снегом мылись. Натопим его в котелочке и помоемся. Всяко приходилось.

- Землянка оборудовалась прямо рядом с постом или в отдалении от него?

- Старались поближе к посту оборудовать землянки. А если приходилось жить в поселочке, то там уже как придется. Но всегда старались поближе, чтоб далеко не ходить.

- Служба на посту неслась круглосуточно?

- Да-да, хоть какая погода была! Мы с поста не уходили.

- По сколько часов несли службу?

- Это уж мы сами распределяли. Стояла как-то со мной Маша с Винницкой области. Она худенькая была и мне было ее жалко. А я была, вроде, здоровая – вон, видали на фотокарточке? У меня сила и здоровье были. Так я по двенадцать часов на посту стояла. Она мне говорит: «Что ты меня не пускаешь?», я говорю: «Мне тебя жалко». Поэтому если холодно или дождь, то я за нее простою, чтоб ее, худенькую и маленькую, поберечь.

- Какое звание было у Вас?

- Я ефрейтор.

- Как с алкоголем обстояли на фронте дела?

- У нас не пили. Когда мы в Польшу вошли, вместо запрещенных нам продуктов, мы взяли бутылку. Она была закупорена, мы ее открыли. Налили содержимое в котелочек. А оно сладкое и тягучее. Мы макали в него сухари и ели. Нас четверо сидело, с двух постов. Заходит командир взвода: «Встать!» А мы встать не можем. Все раскраснелись, впору песни петь. Вот, намакались на голодный желудок… Не знаю, что это мы пили. Коньяк, что ли, или вино. Вот этот один раз мы напились, а так больше не пили.

- А сто грамм вам полагались?

- Нам не полагались. Курить нам тоже не давали. Вернее, выдавали, но мы его отдавали.

- Отдавали или меняли на что-нибудь?

- Просто отдавали. Отдашь на посту какому-нибудь солдату-дедушке, а он что, последний свой сахар тебе отдаст что ли?

- Какому дедушке?

- Ну вот мне было восемнадцать лет, а ему сорок лет. Он кто тебе доводится? Конечно дедушка.

- Сколько вам с собой на пост выдавали патронов?

- Не помню. Полный подсумок, кажется, и все.

- На посту вы обязательно с винтовкой стояли?

- Конечно. Автоматов нам не выдавали.

- Чем Вы занимались после войны?

- После войны я сразу замуж вышла, ребенок у меня родился. Работала сначала в детском саду, а потом, когда дети подросли, работала учетчиком. В 1974 году переехала в Среднюю Ахтубу и работала в овощеводческой бригаде звеньевой. Так тут и живу.