Я родился 3 ноября 1918 г. в с. Новофилипповка Мелитопольского района Запорожской области. Родители мои были крестьянами, в 1929 г. отца посчитали кулаков и раскулачили. Имел он две лошади, две коровы и овец немного, а в семье - восемь детей, так что без коров и лошадей нам бы очень трудно пришлось. Они на самом деле не для богатства были, а для содержания семьи. Единственное, чего у нас было много, так это ульев, т.к. отец держал большую пасеку в 25 ульев. Первую мировую войну он был рядовым, рассказывал, что был ранен в руку, и пошел не в госпиталь, как положено, а прямо домой с фронта. Тогда в войсках такие настроения господствовали, не хотели воевать. Дома мать одна жила, он стал ей помогать с одной здоровой рукой, уборку делал в доме и веял зерно. И вот в один день он как раз зерно с веялки снимал, как вдруг его за плечи кто-то взял, он обернулся посмотреть, пришедшие ему говорят: "Мы пришли арестовать вас как дезертира". Тогда отец отвечает: "Подождите, я пойду на чердак и соберу вещи". Полез наверх, спрыгнул с чердака, и огородами ушел, снова дезертировал, получается. Все равно его через некоторое время арестовали и в Запорожье отправили, он отбывал срок в Александровке, где на пекарне работал, дрова колол. Спасла его произошедшая как раз в это время революция, власть переменилась, и поэтому его досрочно освободили как многосемейного. У отца было две жены, от первой девочка 1906-го года рождения, мальчики 1901-го, 1908-го и 1910-го гг., от моей мамы мой старший брат 1917-го года, я, младший 1920-го и сестра 1926-го.
В первый класс я пошел в 8 лет, но я до этого уже два года работал у людей погонщиком. Тогда на лошадях с помощью специальной травополки пропалывали бахчу или картофель, надо было лошадью управлять, вот этим я у хозяина и занимался. Я был сам маленький еще, лошадь ногами не мог обхватить и как на стуле сидел, катался по ее спине туда и сюда. Нет-нет, да и свалюсь. Тяжело приходилось, управлять трудно, лошадь нет-нет, да и грядки заденет, тогда меня хозяин кнутом учил. Я весь был им исполосован, особенно спина. Домой приходил в слезах, но отец все равно посылал обратно, еще и говорил при этом: "Иди, заработай себе хоть на фуражку!" Но не получилось мне на фуражку накопить, платили мне 10 копеек в день, на которые я сразу же покупал себе 2 мороженых. Потом даже воровал яички, менял на мороженое, очень его полюбил. В школе я окончил два с половиной класса, третий не успел закончить, только учился, когда отца раскулачили и выслали в Челябинскую область. А меня оставили в г. Мелитополе у отцовой сестры тети Вари. Она сама попросила меня оставить, т.к. знала, что отца с семьей высылают, старший брат мне говорит: "Знаешь что, Гриша, мы, может, погибнем, а ты останешься тут у тети". Остальные все с отцом уехали. Тогда каких только слухов не ходило, ведь на каждом телеграфном столбе висел лозунг: "Уничтожим кулака как класс". А мы что понимали там, какой такой "класс", поэтому думали одно, что расстреляют или повесят. Потому и брат так сказал, думали, что в Челябинске и уничтожат всю семью. Но все оказалось как раз наоборот, я оказался в худшем положении, потому что даже младший брат, уехавший с родителями, учился там, а меня тетя в школу не пускала, семья ее жила небогато и я пас коров, на школу уже времени не было. Там продолжалось 2 года, потом в 1932 г. начался голод, и тетя отправляет меня к моей родной сестре, напоследок говорит: "Мне кормить нечем детей, иди к сестре!" Я пошел к сестре, а она жила в 40 км от Мелитополя в болгарском селе Богдановка, там в округе болгары жили, в этом селе и еще в Нововасильевке. Пришел я к сестре, а она в слезы, куда она со мной денется, ее муж не хочет еще одного рта, у него своей семье помогать надо. Отправляют обратно, я к тете пришел, она мне говорит: "Если ты сестре не нужен, то мне тем более!" Опять я пошел к сестре, тетя испекла тыкву, я беру кусок печеной тыквы и снова 40 км топаю к сестре, та мне булку хлеба дала и назад к тете. Так я сходил три раза, потом вспылил, и говорю: "Что вы меня гоняете, куда хотите, туда меня и определите, хоть в детский дом, а то я что, должен теперь сдыхать, что ли?" А дядя Юра, тетин муж, обиделся за такие слова и выкинул меня на улицу, там как раз шел дождь. Я прижался к стенке, сел, у меня коленки под дождем, а голову я прижал к стенке. Так часа два просидел, потом тетя вышла ко мне, сильно обругала, мол, зачем я такое сказал, вон, как дядя обиделся. И подвела итог: "Мы вызовем тебе сестру Марусю". Это была папина самая первая дочь, 1906 г. рождения, она сбежала из г. Копейска Челябинской области, куда родители были высланы, и жила она в Донбассе, там у нее жених был. Сестра думала за этого мужчину замуж выйти, почему-то не получилось у них, поэтому сестра засобиралась к семье, и тут тетя написала ей, чтобы она с сбой меня прихватила. Маруся приехала к тете, и послала меня в д. Тамбовку, где у нее были вещи спрятаны, оказывается, когда нас раскулачивали, они заранее спрятали наряды свои. Там жила отцова двоюродная сестра, я забрал вещи, принес Марусе, и мы поехали в Копейск, она вещи продала в Москве на станции, потому что денег у нее не было. Билет нам, видимо, все-таки дядя дал, который работал бухгалтером на железной дороге, и ему 2 билета положены были бесплатные. Повезла меня без куска хлеба, только булку дала тетя в дорогу, я ее съел за один день. А ехали мы целую неделю, пришлось воровать. В поезде я увидел, что на второй полке лежал мужчина (я был на последней, где багаж ставится), у которого было сало. Тогда я дождался, пока он не уснул, украл 2 куска, спрыгнул на одной станции и сменял сало на яблоки, потому что он меня обыщет и найдет сало, за воровство побьет. А вот за яблоки он не мог наказать, я даже остатки яблок привез в г. Челябинск.
Приехали на место ссылки в г. Копейск, там я сразу пошел в школу в третий класс. Отец работал шорником на конюшне в шахте. Там были лошади, он также ухаживал за лошадьми и чинил сбрую, все налаживалось, но тут он немножко проболтался. В тот трагический день мы с ним косили сено и очень устали, когда закончили, то я сразу же побежал на футбольное поле гонять мяч, а отец пошел в баню, вымылся, но после бани побоялся простыть и пошел к истопнику, чтобы и охладиться, и немного с ним побеседовать вечером. Истопник был так же как и мы из числа раскулаченных, и вот они там разговаривали, и отец заметил, что у хозяина лежала районная газета, он взял ее, прочитал заметку о международном положении и говорит: "Вот критикуют Гитлера за то, что он лезет в Испанию, а сами, не лезут, что ли, ведь и Советы посылают войска туда". Истопник сразу стукнул куда нужно, и ночью отца арестовали, утром его уже не было. Только через неделю мы узнали, что его осудили и дали отцу 10 лет, причем выслали в Коми АССР, в г. Картирос Сыктывкарского района. А я остался в Челябинске у тети. Окончил 7 классов, затем поступил в медицинский техникум, точнее в фельдшерско-акушерскую школу, которую через 3 года, в 1940 г. успешно окончил. Я тогда ничего не платил за обучение, но зато не кормили в этой школе, хотя стипендия была. Кроме гражданских предметов было у нас и военное обучение, которое вели специальные военруки. Но обучение было довольно легким и поверхностным, мы в основном сдавали на нем нормы ГТО.
В 1940 г. меня призвали в Трудовую Армию, а не на действительную службу, так как я был осужден за прогул. Дело в том, что когда я окончил фельдшерскую школу, то должен был поехать в Оренбург, но такая даль, что я не стал туда даже выезжать. За это меня арестовали и дали 4 месяца. Поэтому когда я проходил в военкомате медкомиссию, то врачи признали меня годным, но вот по политической части забраковали, хотя я и скрыл, что прихожусь сыном раскулаченного. Направили меня на ст. Быдогощ под Ленинградом, в с. Пчела, причем я там в гражданской одежде ходил. И вот 22 июня 1941 г. я как раз сдавал нормы ГТО, у нас устроили прямо-таки праздник, я пробежал километр, и плохо пробежал, после пошел в часть поесть чего-то, только сел за стол, как тут заходят мои товарищи и кричат: "Война! Война!" Так началась война, мы стали копать траншеи и окопы, но так как я был фельдшером, то один товарищ рассказал об этом командованию, и меня поставили ротным фельдшером. А потом в Старой Руссе обратно за лопату поставили, потому что к нам пришло пополнение из девушек, и мне сказали: "Что же, мы женщину за лопату поставим, а ты сидеть будешь!" Тогда я поехал в Вышний Волочок, в Главное управление военно-строительных полевых работ. Там мне сказали: "Мы уже окопы копать не будем, пусть немец копает, мы наступать будем, идите в сельский совет, вам там определят". Оттуда меня направили в запасной полк, располагавшийся на ст. Балогой. Оттуда пока никуда еще не отправляли, я спросил у писаря: "Куда нас готовят?" Тот ответил: "Под Сталинград, причем в гвардейские части". А что такое эти части, я же не знал тогда, писарь пояснил: "Это значит такие войска, что только вперед наступают, назад ни шагу". Тут я говорю: "Что-то не хочу умирать, мне все-таки недавно 23 года исполнилось". Ну и сижу, скрутил самокрутку, курю на территории части, а писарь в кабинете сидит, увидел, что я курю, вышел и попросил: "Дайте докурить!" Я удивился очень: "А что, у вас нет?" Оказалось, что их в тылу не снабжают, тогда я вынул пачку махорки и отдал ему. Тут я осмелел, говорю ему, что, может, куда еще послать меня стоит. Через некоторое время писарь выходит и кричит мне: "Зайдите!" Я пришел к нему, он говорит: "Вот пришла телеграмма, проводится набор в Калининское военно-техническое училище Красной Армии". Я сразу согласился в училище отправиться, оно располагалось во Флорищевой Пустыни, там размещались все технические войска, и танкисты, и мы, химики. Дошел я пешком, на дорогу выдали сухпаек, я все еще в гражданской одежде, недалеко от нас была станция, оттуда меня уже поездом под Москву перебросили, в село какое-то. По прибытию меня в тот же день обмундировали, и пока к учебе еще не приступили, я решил сходить в небольшое село, расположенное недалеко от части. Встретил там женщину, жену военного. Я ей предложил костюм свой коверкотовый, он у меня был такой хороший, серого цвета. В итоге выменял его на молоко, потому как сильно жрать хотел, хотелось, конечно, еще бы раз к ней сходить, да больше нас уже не отпускали. После молока я сел на паек, потому что началось обучение. Пайка нам бы и хватало, кормили неплохо, даже мясо давали, но нас так гоняли, что мы после занятий еле дышали, очень много энергии уходило. В основном нам давали тактику, т.е. строевую. И причем бегали в любую погоду, особенно тяжело приходилось в жару, постоянное отдаются команды: "Встать!" или "Вперед!" или "Ложись!" Все время падаешь, а там песок, набивается за шиворот, идти неприятно, а деваться некуда. Отдыхали только тогда, когда приказывали садиться и мы слушали, пока командир проводит разбор задания. Так мы несколько месяцев занимались, кроме тактики постоянно были предметы по химической защите, причем один раз даже провели занятие, максимально приближенное к боевому, это было самое настоящее отравление местности ипритом. Этот газ распространили на отдельной территории, и мы в противогазах преодолевали зараженный участок. После разбирали, что было правильно, и кто какие ошибки допустил. Вообще преподаватели у нас были очень грамотные, знали свое дело, после войны я переподготовку проходил, и моим преподавателем снова оказался лейтенант Кузнецов, правда, теперь он стал майором и читал нам предмет уже чисто теоретически, без практических занятий. Также случалось, что мы проходили практику в селе Раменское под Москвой, там мы рыли окопы, причем учили вырывать разные виды, и в полный рост, и чтобы можно было сидя вести бой. В целом к концу обучения стало больше практических занятий, я помню, что даже один раз довелось с вышки прыгать, вышка длинная, высотой с телеграфный столб, в ней было 11 метров, и вот пришлось с парашютом в полной боевой выкладке спрыгивать с нее. К счастью, все прошло удачно.
Началось обучение в июне 1942 г., и закончилось также в июне, но 1943 г., т.е. ровно год мы учились. В конце был экзамены, я сдавал знание устава, теорию и практику химзащиты, проверяли знание прорезиненного комбинезона и правила работы и использования противогаза. По результатам экзаменов всем присвоили звание "техник-лейтенант", там готовили командиров взводов, но я попал , потому что хорошо сдал экзамены. Направили меня в Флорищеву Пустынь во 2-ю роту по обеззараживанию и дегазации местности под командованием лейтенанта Зайцева (он, кстати, имел простое военное образование, и все же к концу войны дослужился до капитана) 43-го отдельного батальон противохимической защиты. В батальоне, кроме нашей роты, были также роты по дегазации обмундирования, и медперсонал. Мы сначала находились в тылу, весь 1943 г., а вот в 1944 г. нас отправили на 1-й Белорусский фронт в г. Мозер Белорусской СССР, потом под ст. Калинковичи, оттуда я уже попал в Польшу. В наши обязанности в основном входила организация задымления на участках прорыва, меня как раз перед вступлением в Польшу перевели в такой же 25-й отдельный батальон, он располагался в Ковеле, где мы разместились на территории Брестской крепости. Здесь у меня случилась неприятная история, я выстрелил в старшину за невыполнение приказания. Дело в том, что мне было положено оббивать железом будочки, в которых проходила дегазация. А где его взять? Пришлось снимать с крыш и оббивать, и однажды ворвался в наше расположение старшина, позже выяснилось, что мой помощник, старший шофер, украл у старшины железо, о чем я и понятия не имел. Они там начали собачиться друг с другом, а я в это время захожу, спрашиваю, в чем дело, старшина мне матом отвечает: "На чужом хрену в рай хочешь прокатиться". Я вижу, что он из моей роты кусок железа хочет вынести, тогда я ему говорю, даже повторил несколько раз: "Приказываю положить!" А он меня отталкивает от двери, и хочет наружу выйти, тогда я схватил железный кусок. Держим, отпускать никто не хочет, тогда я догадался и ударил по железу кулаком, оно заиграло, старшине, который кусок за края держал, стало больно, и он опустил кусок. Я наступил на кусок и приказал ему убираться, а он взял и на меня с кулаками накинулся. Тут я уже не стерпел, мы стояли прямо в обминку, тогда я вытащил пистолет и между ним и собой выстрелил. Себе я обжог брови и волосы, а его по касательной ранил в губы и нос. Он, конечно, бросил меня и убежал. Я с пылу пистолет о мостовую ударил и пошел в штаб, где доложил начальнику штаба батальона о происшествии, что так и так, в старшину другой роты выстрелил. В итоге они на меня арест наложили, но я не сидел, только деньги из зарплаты высчитали, а так я работал, как и раньше.
Дальше части пошли в наступление, у меня появились задачи по проведению дегазации местности, хорошо помню, как я всегда выезжал вместе с машиной как помощник комроты. В моем распоряжении была вся техника, отправлялись на задание на специальной машине, рядом шофер сидел, а я давал команды, когда он ошибался, то сам брал руль и показывал, где и какая скорость должна быть, чтобы разбрасывать реактивы, здесь очень важно сделать все правильно, а иначе результата не будет. В наступлении командовал я в основном шоферами. Потом нас опять в тыл перебросили, все в ту же Флорищеву Пустынь, откуда нас обратно на фронт отправили, под Одер, там батальон расположился, и мы организовывали задымление, прикрывали всю реку. Там несколько суток я был, потом второго мая 1945 г. взяли Берлин, у всех радость была большая, рядом с нами стояли зенитные части, где, как правило, девушки служили. Так узнав о взятии Берлина, мы поперлись к девушкам, устроили там овацию. После этого наш батальон поехал в город, где мы остановились в усадьбе Геббельса, и тут опять случилась неприятная история (о которой будет рассказано ниже), из-за которой я потерял орден, меня хотели наградить, а дали медаль "За отвагу". Хорошо помню, что был приказ Сталина, что офицерам в войсках, которые принимали участие в штурме Берлина, каждому полагался Орден Красной Звезды, и когда в нашем батальоне зачитали наградной лист, оказалось, что ордена вручили даже девушкам, которые сидели у телефона, и всем тыловикам, что линии фронта и в глаза не видели.
- Как происходил процесс задымления?
- Мы подвозили к передовой специальный газовый баллон, в нем было особое зеленое вещество, предназначенное для распыления, оно создавало дымообразную массу. Дышать было трудно, без противогаза в таком дыму долго находиться нельзя. Я всегда выполнял инструкцию. Ставили, как приказывали, причем в любое время, и утром и вечером, и в указанное время начинали задымление.
- Немцы не применяли, пусть в небольшом количестве, отравляющие вещества против наших войск?
- Мы сами никогда не применяли газы, только задымляли, и немцы не применяли. Никто ОВ не использовал, хотя у нас они были в батальоне постоянно. Прямого запрета не было, но под Москвой нам зачитали приказ, что мы немцу объявили, если только он применит отравляющие вещества, мы ими зальем всю Германию. И немец струсил.
- Как было в войсках с дисциплиной?
- Дисциплина была строгая. Помню, даже после войны я сидел на "губе" 10 суток, за то, что я глушил рыбу в озере. Мы расположились на даче Геббельса, там озеро глубокое, 10 метров, а вода чистая-чистая, дно было видно, и рыба плавающая. Я глушил рыбу, но тут взрывы командир батальона услышал, пришел: "Кто стрелял?" Я сознался, он на меня накинулся: "Что ты делаешь?" Что же я, объяснил, все время должен перловку жрать, почему бы, ухи не покушать?! Пошли мы, он меня морали учить начал, о чести офицера заговорил, тогда я ему дорогой все выговорил: "Ты отнимаешь у солдат вещи ценные, только увидел что-нибудь золотое, особенно кольца, так сразу начинаешь забирать, мол, не положено. А чтобы ты их сдавал куда-то, я не слышал такого. Я таким не занимаюсь, просто рыбу глушу, она не жалуется, а вот солдаты мне жалуются!". Ну и так вот он меня за строптивость на губу определил, но на фронте какая губа, удержали деньги из зарплаты за эти 10 суток и все.
- Видели пленных немцев?
- Я лично видел, какие они шли, но мы их не трогали, вообще пленных быстро вели, некогда было к ним присматриваться. Когда после войны я на родину попал, в село Новофилипповку, там люди встретились, и рассказали, что один человек у нас застрелил пленного. Как раз через село проводили группу пленных, а наши деревенские наблюдали, и один из них остановил колонну. Попросил солдата дать ему одного пленного, это был "власовец" из нашего же села, солдат отдал, и "власовца" тут же застрелили.
- Вы с женой на фронте познакомились?
- Да, еще когда я был в солдатах, в стройбате, мы должны были копать под Старой Руссой окопы. После нас строем повели на станцию Валдай, и там я познакомился с женой, прямо там и поженились, но вместе жить было непросто. Она была гражданской, поэтому, когда я попал на фронт, ее я отправил домой к маме, она поехала в Свердловскую область.
- Какое было отношение к партии, Сталину?
- Ну, как сказать, к Сталину отношение у меня было отрицательное, но я защищал Родину, не кричал "Ура!" за Сталина, потому что в атаку не ходил, а сидел на дымопуске. Но если митинг где-то был, я, естественно, не высказывал ничего против него. Но в душе я его не любил, потому что семья из-за него пострадала. И я, по сути, тоже сильно пострадал, ведь если бы я не был из раскулаченных, то мог бы выше подняться. А так меня всю войну, хоть я хорошо служил, и начальство хвалило, но так и остался помпотехом, больше никуда не выдвигали.
- Какое у Вас было личное оружие?
- Пистолет. Но вот использовать против противника его не приходилось.
- Было ли Вам что-то известно о больших потерях в Красной Армии?
- Всем стало понятно, что положение на фронте угрожающее тогда, когда был зачитан в 1942 г приказ. № 277 "Ни шагу назад!" Поэтому во время Сталинградской битвы мы сильно радовались нашей победе, как голос Левитана слышали, сразу с внимание ловили каждое слово, хотя, что уж скрывать, некоторые над ним смеялись, мол, байки рассказывает.
- Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобожденных странах?
- Нормально, не было никаких эксцессов, но вот, правда, поляков боялись. Они к нам относились плохо, у нас даже был приказ в одиночку в Польше не ходить, группой только. Иначе опасно было, могли и убить. Мне даже пришлось гонять одного поляка, я как помпотех, во главе колонны был назначен, которая солдат на передовую отвозила. Хотя это была не наша обязанность, но дали команду помочь. Оказалось, что, когда передовые части ушли в наступление, то часть солдат запьянствовала и отстала, вот меня и вызвали, сказали, мол, бери 18 машин, все нагружай солдатами, и под Одер их перебросить надо. А мы как раз стояли на пограничной станции между Польшей и Германией. И вот там один поляк рядом терся, пришлось его пугануть, а то поляки такие были, что могли и бандитам нашу колонну выдать.
- Трофеи собирали?
- Да, было дело, причем делали все по указанию. Но их сразу куда-то от нас забирали.
- Что было самым страшным на фронте?
- Форсирование Одера, там нас обстреливала 16-я немецкая армия, расположенная слева, а мы немецкие позиции прямо в лоб атаковали. Я был там ранен. Что уж говорить, тяжело нам достался Берлин, среди солдат ходили разговоры, что во время штурма Берлина мы потеряли людей больше, чем при обороне Москвы в 1941 г.
- Выдавался ли сухпаек, и что в него входило?
- Рыба, больше всего вяленая или сухая, консервы, брикеты с прессованным супом или кашей давали, сухари. А так обычно нас кормили отлично. Кроме того, нам как офицерам выдавался дополнительный паек.
- Наших убитых как хоронили?
- Видел, приходилось. А однажды у нас даже был один случай, как тут не вспомнить о суевериях. Один штабной майор связался с одной медсестрой. Кто-то написал его жене, она ему письмо прислала, в котором сильно выругала и в конце еще написала: "Чтоб тебя там убило!" А потом через некоторое время он действительно попал под машину, ехал на своей машине с шофером, попал в большую транспортную колонну, и столкнулся там с танком, раздавило его. Тогда командир батальона написал письмо его жене: "Ваше желание о гибели мужа выполнено". Среди нас эта история широко разошлась.
- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?
- Была уверенность, хотя поначалу серьезные опасения были, что уж скрывать, пока от Москвы немцев не отогнали, тогда у всех солдат были сомнения.
- Получали ли Вы какие-нибудь деньги на руки?
- Да, зарплату платили, я посылал аттестат родителям, но было приказано посылать не больше 60%, я получал 700 рублей, а посылал 500 рублей, т.е. чуть больше лимита.
- С замполитами не сталкивались?
- Встречался, у меня с ними были нормальные отношения, когда я выстрелил в старшину, замполит тогда он по-дружески обругал меня, сказал: "Черт тебя связал!" На этом все и заглохло.
- Ваше отношение к особистам?
- Я с ними не сталкивался. Только когда я выстрелил, особист меня допрашивал, но я ему все рассказал, примерно так же, как тебе сейчас, и он тоже сочувствие мне выразил. Тем более, что, оказывается, мы вместе с ним служили в стройбате в свое время. Помню, что он написал на рапорте, который ему дали: "Если вам не нужен офицер, то отправьте его в штрафную роту, но не издевайтесь над ним!"
После окончания войны я вывозил немецкую технику из Германии в Алтайский край. В части у нас была традиция, что офицеры кушали отдельно от солдат, и мы всегда сидели и ждали, пока не зайдет старший офицер. Однажды офицер задержался, не помню, это был комбат или начальник штаба, пришел только через какое-то время, мы стали кушать, а в это время мой ротный старшина должен был оборудование немецкое грузить. Он остался на территории завода, я немножко запоздал, да еще и не наелся, как пришел, то со старшиной своей роты выпил, сели мы закусить и выпить, я должен был дежурить по части. А командир роты еще в столовой был, позже зашел к нам, и за то, что старшина пьяный, он его только видел, меня не заметил, напустился на него и кричит, тогда я вмешался: "Ну, чего ты на него орешь, он со мной пил, я ему разрешил". Ну и он мне говорит: "Пойдем к начальнику штаба". Ну что же делать, пошли, а было это на втором этаже, только мы на площадку вышли из комнаты, он начал мне угрожать, тогда я его ударил прямо по голове, он через перила упал на первый этаж, руки себе поранил. Меня не разжаловали, но быстренько отправили в запас.
После демобилизации в 1946 г., я всегда искал лучшей доли для семьи, потому что у меня было пятеро детей. Мы жили вначале в Челябинске, потом переехали на товарняке поднимать целину, оттуда в Молдавию, затем Коми АССР, где отец отбывал наказание. Всю жизнь до пенсии проработал фельдшером. И как-то однажды приехал в Крымскую область в с. Вишневое, где директором винзавода был мой племянник, он меня переманил в Крым, где я в итоге поселился в поселке Зуя.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
