Я родился 4 апреля 1919 года в Рязанской губернии (теперь Рязанская область) в семье крестьянина. Моя мать, Елизавета Ивановна, 1900 года рождения, очень рано вышла замуж, связав свою судьбу с Анашкиным Николаем Трофимовичем, ставшим моим отцом. Он был чуть старше - 1898 года рождения.
Летом 1936 г. окончил первый курс сельскохозяйственного техникума, мечтая стать агрономом. От товарищей по школе, которые учились в Рязани, узнал, что объявлен первый набор в только что создаваемую в г. Рязани артиллерийскую школу.
И вот мы читаем призыв комсомола: «Молодежь в артиллерию!» Поразмыслив и посоветовавшись с отцом, а также поговорив с односельчанами, служившими в Красной Армии, - А. Пухунковым, В. Анашкиным, А. Рыбкиным, я решил подготовить необходимые документы и направить их через районный военный комиссариат в Рязанскую артиллерийскую школу. В сентябре 1936 получаю вызов на вступительные экзамены. Волнений было немало. Я и мои однокашники по сельскохозяйственному техникуму прибыли в военный городок Дашки, что в пригороде Рязани. Вся обстановка военной казармы располагала к тому, что надо непременно выдержать экзамены. С трудом, у меня это получилось. А вот друзья, к сожалению, не были приняты.
Осенью 1938 года руководством Наркомата обороны было принято решение о досрочном выпуске из училища. В числе 29 досрочно человек, оказался и я, получив назначение на должность командира взвода курсантов набора 1938 года в нашем училище. Этот взвод я довел до выпускных экзаменов, которые состоялись осенью 1940 года. Взвод по результатам занял одно из первых мест. Я был награжден Наркомом обороны знаком «Отличник РККА».
22 июня 1941 года был воскресный день. Командуя курсантским взводом в Рязанском артиллерийском училище, по установившейся традиции, несмотря на выходной день, я решил навестить своих питомцев-курсантов. Находились мы в то время в учебных лагерях Сельцы, что в 40 километрах северо-западнее города Рязани. В 12 часов по радио начали передавать важное правительственное сообщение. Слова диктора звучали тревожным набатом. Война. О многом передумал в эти роковые минуты. Вспомнил свое увлечение военной историей отечества, подвигами его героев. Военная служба в нашей стране была в большом почете. Бывало, с восхищением и завистью заглядывался на проходившего мимо подтянутого, молодцеватого военного – в командирской фуражке, гимнастерке и хромовых сапогах. Вот бы и мне таким стать! И мои мальчишеские мечты, в конечном счете, осуществились. И этому способствовало многое. Любовь в народе к своей Красной Армии, патриотическое воспитание в школе и семье, массовые общественные организации в помощь армии – Осоавиахим и другие. Так что для меня и многих моих сверстников выбор профессии был естественным и легким.
И вот война. Внезапная и неотвратимая. И кому как не нам – военным профессионалам – надо было встать тогда в первые ряды защитников Родины. Все мы были уверены в справедливости нашего дела.
Но вернемся в Рязанское артиллерийское училище. Там, с началом войны, мы, молодые командиры, стали обучать артиллерийскому делу курсантов по сокращенной программе. Особое внимание в учебе уделялось способам борьбы с танками противника, как основной ударной силой сухопутных войск гитлеровской Германии. Полтора месяца мы занимались этим делом. Но у каждого из нас сердце рвалось на фронт, где решалась судьба Родины.
«Чужой земли мы не хотим, но и своей не отдадим, ни одного вершка своей земли» - мы верили в эти неоднократно повторяющиеся заявления советского руководства. Но на деле все получалось иначе. Чужой земли мы действительно не хотели, но свою землю теряли под натиском врага десятками и сотнями километров. Официально разъяснялось, что главной причиной наших неудач в начальный период войны являлась внезапность нападения гитлеровцев и их вероломство, о других же причинах стало известно только по окончании войны: Грубые просчеты руководства страны в определении сроков возможного нападения Германии на СССР и связанная с этим явно недостаточная подготовленность армии и страны к эффективному и быстрому отпору врагу, незавершенность развертывания и перевооружения Красной Армии, необоснованные репрессии в отношении военных командных кадров незадолго до войны и др.
Между тем из Рязанского артиллерийского училища один за другим убывали командиры на фронт. Наконец-то очередь дошла до нашей группы. 6 августа 1941 года нас пять человек – капитана Ф.Ф. Терешонка, батальонного комиссара П.И. Еремина, лейтенантов П. Брусенкова, Ф. Журавлева и меня на автомашине ГАЗ-АА отправили в Москву.
В Москве нас принял начальник управления кадров артиллерии Красной Армии генерал П.А. Гамов. «Ну, здорово, рязанцы», - проокал Павел Алексеевич.
Помнил он нас, своих питомцев. Ведь в 1936-1938 годах он, будучи преподавателем, в Рязанской артиллерийской школе, впоследствии ставшей военным училищем, обучал нас тактике действий артиллерии в бою. Был он рад и встрече со своими сослуживцами по артшколе Ф.Ф. Терешонком и П.И. Ереминым.
Всех нас пятерых генерал П.А. Гамов определил в 1-й гвардейский минометный полк. Ф. Терешонка – командиром 3-го дивизиона, П. Еремина – комиссаром, а нас троих лейтенантов – командирами батарей этого же дивизиона. Он рассказал нам вкратце о новом орудии и направил на формирование в Алабино. По пути в Алабино, на Белорусском вокзале, повстречали раненных бойцов, прибывших с фронта из-под Смоленска.
Алабино – это подмосковный учебный центр, где формировались реактивные минометные части. Вначале их формирование было возложено на начальника Московского артиллерийского училища полковника Ю.П. Бажанова. Впоследствии он стал начальником фронтовой опергруппы гвардейских минометных частей, а после войны удостоен звания маршала артиллерии. Осенью 1941 года штаб формирования ГМЧ был переведен в комплекс зданий на шоссе Энтузиастов в Москве (школа № 443 и др.). Многие части реактивной артиллерии формировались в Москве, в помещениях школ и других зданиях Москвы и Подмосковья. Поэтому Москва по праву считается родиной полевой реактивной артиллерии. Именно здесь были сформированы многие подразделения частей и соединений гвардейских минометных частей.
По решению Ставки Верховного Главнокомандования 8 августа 1941 года началось формирование нашего 1-го гвардейского минометного полка, в котором я был командиром 8-й батареи 3-го дивизиона. Командование полком было возложено на майора В.А. Шмакова, отозванного со второго курса военной академии им. М.В. Фрунзе. Требовательный, глубоко знающий дело, душевный командир.
Мы быстро освоили материальную часть нового оружия. Оно поражало простотой конструкции. Это были специально оборудованные автомашины ЗИС-5. У них были прямоугольные кабины с бронированными козырьками впереди, вместо кузова возвышались с уклоном к кабинам трубчатые фермы-основания и на них длинные двутавровые балки с полозьями посередине. Такие боевые машины имели индекс БМ-13. Главный секрет состоял в реактивных снарядах, 16 штук которых устанавливалось на направляющих фермы. Это были осколочно-фугасные снаряды калибра 132 мм, весом 43 кг. Достоинством боевых машин в отличие от стволовых орудий являлась подвижность, многозарядность, их способность вести залповый огонь. В течение нескольких секунд каждая боевая машина могла выпустить столько снарядов, сколько под силу было выстрелить 16 орудиям и поразить цели на значительной площади. Для стрельбы такими снарядами не нужны были тяжелые дорогостоящие орудия, а достаточно было для пуска иметь установки простейшей конструкции. Реактивные установки были весьма экономичным оружием, их серийное производство не требовало больших затрат. Но, пожалуй, больше всего впечатляла кратковременность приведения боевой машины в боевое положение и перевода из него в походное положение. Это было воистину новое оружие, подобного которому тогда не было ни в одной армии мира.
Завершив формирования 1-го Гвардейского минометного полка в августе 1941 года, он подивизионно начал убывать на фронт. 6 сентября убыл наш третий дивизион, в котором я был командиром 8-й батареи. Полк был направлен на Брянский фронт.
Первый бой, сколько переживаний, волнений! И вот наш первый залп. Он запомнился на всю жизнь. И теперь, 60 лет спустя, многое помню в деталях, как он готовился.
 |
С однополчанами |
Командир дивизиона Ф.Ф. Терешонок поручил мне возглавить командирскую разведку и подготовить огневые позиции для всех трех батарей дивизиона в районе города Глухова. Задача не из легких. Быстро собралась наша группа и выехала в район, указанный командиром дивизиона. Прибыв туда, выбрали огневые позиции батарей, определили их координаты и основное направление стрельбы. Доложив по рации о выполненной работе, в одном километре от позиции встретили колонну боевых машин, которую возглавлял командир дивизиона. В ночь на 13 сентября батареи заняли огневые позиции. Были получены координаты цели и подготовлены данные для стрельбы. Прибывшие заряженными установки в выжидательном районе навели в цель. В кабинах остались только командиры и водители БМ. Поворот рычажка в приборе управления огнем – и реактивные снаряды устремились на врага. В темное время впечатление незабываемое. Собрали огневые расчеты. Мгновенно была подана команда «отбой». Наблюдая за их работой по переводу боевых машин из боевого положения в походное, к своему большому удивлению и с беспокойством я увидел, что на направляющих одной из боевых машин лежали все 16 реактивных снарядов. С тревогой подумал, не случилось ли ошибки в действиях командира боевой установки, а может быть, неисправной оказалась электропроводка,- подумал я. Убедившись, что система электрооборудования боевой машины отключена, я подал команду: «В колонну, за мной, марш». С предельной быстротой оставили мы огневую позицию. До выжидательного района доехали нормально. Но все это время я сильно волновался и переживал, ибо опасался, как бы в ходе марша не произошло схода РС с направляющих. Но этого не произошло. А вот звук разрывающихся в районе огневых позиций немецких снарядов был слышен. Но там уже не было нашей боевой техники и людей. По прибытии в выжидательный район еще раз поинтересовался у командира и водителя боевой установки, что же произошло. Оказалось, что командир, растерявшись, не поставил в соответствующий механизм «ключ зажигания», не замкнув, таким образом, электросистему боевой установки. Как он сказал, на его состояние подействовали струи огня, выходившие из сопла реактивных снарядов соседних установок. В темное время, да еще впервые такое наблюдая - эффект был ошеломляющим.
Разобравшись, я доложил командиру дивизиона капитану Ф.Ф. Терешонку. Он не стал бранить меня, но сказал при этом: «А ведь эти 16 реактивных снарядов могли нанести немалое поражение скопившейся боевой технике и немцам на железнодорожной станции Глухов, куда производил наш дивизион залп».
После этого командир дивизиона на совещании сообщил нам результаты залпа на основе данных, полученных от разведки. Почти 200 снарядов сделали свое дело: скоплению живой силы и техники врага в районе города Глухова нанесен существенный урон.
Затем еще было несколько выездов на огневые позиции и выполнение боевых задач. Дороги были забиты войсками и развезло. Я очень хорошо помню, как приходилось буквально на руках вытаскивать из лесу на дорогу застрявшие автомашины ЗИС-5 с боеприпасами. Совершили маневр на большое расстояние..
Ну а потом наступило затишье, немцев остановили, перешли к обороне. А они готовили, как потом стало известно, свое первое генеральное наступление на Москву, которое пришлось на 30 сентября или 1 октября. 30 разведка действовала, небольшие силы, а вот 1 начали в полном масштабе развернули наступление, и здесь действовали войска танковой армии Гудериана. И накануне мы получили задачу: выехать на позицию и подготовиться к выполнению задачи, связанной с отражением предполагаемого удара, по результат разведки, которые были 30 сентября.
В 2 часа ночи 1 октября батареи дивизиона вышли на позиции, зарядили боевые машины и подготовились к огневому удару. Против правил противник без артподготовки перешел в наступление. С утра дивизион произвел залп, атака заметно ослабла. Но через два часа атака возобновилась, в атаку пошли немецкие танки.
Мы были вынуждены отступить. Командир дивизиона со своим взводом управления и двумя боевыми машинами 7-й батареи, которой командовал Федя Журавлев, они через Севск проскочили, а следующие машины, моя 8-я батарея и 9-я Брусенкова — они оказались отрезанными. За командира дивизиона остался капитан Плотников. Он потом был командиром 85-го полка комсомольско-московского, начальником кафедры ракетных войск артиллерии во Фрунзенской, когда я учился, написал книгу. И вот здесь он меня послал: «Посмотри вот этой дорогой, как там нам проехать?» Выезжаю на машине разведки, смотрю — танки немецкие. Впервые столкнулся непосредственно, ну и, конечно, быстренько опустились в лощину, я им доложил, и мы ставим задачу: мы совершаем соответствующий маневр. Был приказ выйти в район города Карачев там стоял, там сосредотачиваться остаткам нашего дивизиона и 1-го дивизиона. А 2-й капитана Гортанова действовал отдельно, и он как-то сумел уйти в полном составе из окружения. Потом он под Москвой воевал, и мы с ним потом встретились уже в Сухиничах, когда я командовал уже 5-м дивизионом, а он 31-м дивизионом.
Нам пришлось маневрировать и вести порой огонь несколькими БМ. Снарядов оставалось мало, а колонне парковой батареи с боеприпасами путь движения перерезали танки противника, устремившиеся к г. Орлу.
Вспоминается такой случай. Во время марша из-под Севска наша батарея отстала от колонны дивизиона. В это время внезапно из-за опушки леса вышли немецкие танки и устремились к стоящей на дороге батарее. Лейтенант Скородумов приказал развернуть боевую машину и открыть огонь. Два из четырех танков были выведены из строя. Но и в батарее была повреждена одна БМ, несколько человек ранено, в том числе и ее командир. Но он продолжал руководить боем, пока не был сражен осколком разорвавшегося снаряда. Два уцелевших немецких танка, свернув с дороги, скрылись в лесу. Это был первый на моей памяти случай лобового единоборства наших боевых машин с танками противника.
Оказавшись в небольшом окружении в районе леса, у моста через речушку Рессета, командование 50 армии, ее командарм генерал майор Петров и его штаб, не смогли помочь войскам выйти из него. Ведь вокруг нас была незначительная группировка немецких войск. Она вели лишь беспокоящий огонь из минометов и автоматов. А у нас: пехота, артиллерия и два дивизиона 1-го гвардейского минометного полка во главе с командиром полка и его штабом.
Произведя два залпа оставшимися реактивными снарядами, мы получили приказ: «Подорвать боевые машины». Для этого на каждой машине находилось соответствующее количество ВВ - тола. Что и было сделано. После этого нам было объявлено, что из окружения будем выходить на автомобилях. Но и этого не произошло. Начали выходить своим ходом в пешем строю. Разбившись по боевым группам, начали движение. Вспоминается, как я, задержавшись на несколько минут, решил перекусить. Не успев открыть банку консервов, услышал, как около меня разорвалась мина. Вскочил и стал догонять свою группу. К счастью – все обошлось благополучно. У моста через р. Рассета, я встретил комиссара полка Клинцова. Он поставил мне задачу: выяснить у лесника, который находился в картофельной яме в огороде своего участка земли, как лучше выходить на дорогу, где может быть меньше немцев. При подходе к картофельной яме, меня обстреляли из автомата. Случайно, опять обошлось благополучно. В противном случае не было бы сейчас этих воспоминаний. Возвратившись к дому лесника, где находилось много раненых, о случившемся доложил комиссару. Он поставил мне задачу: возглавить разведку маршрута нашего выхода из окружения.
Взяв карту, компас, я сориентировался и, во главе с разведгруппой, начали движение на восток. Вскоре бегом пересекли магистральную шоссейную дорогу и к вечеру этого дня вышли к одному из населенных пунктов, где заночевали, а с утра продолжили движение. Немцев не встретили. Видели лишь, как колонны наших войск выходили из окружения, двигаясь на восток. И так длилось несколько дней, с 13 по 20 октября 1941 г. Вышли в город Белов, а затем на автомобилях через Тулу в Москву. Здесь, в штабе Гвардейских минометных частей, мы доложили о том, что же произошло в ходе боевых действий 1-го и 3-го дивизионной 1-го Гвардейского полка на Брянском фронте. Сделали соответствующее внушение и предупреждение.
Тогда срочно тогда приступили к формированию отдельных гвардейских минометных дивизионов, более маневренных, их можно быстрее формировать, чем полки. По приказу Ставки было сформировано 20 таких дивизионов, которые убыли под Москву. Я попал в 5-й дивизион. Сначала исполнял обязанности командира дивизиона, а потом стал командиром 1-й батареи.
 |
С однополчанами, 1944 год |
На фронт мы выехали примерно 22—23 октября. Вначале нас направили под Волоколамск в 16-ю армию Рокоссовского. Но потом сложилось угрожающее положение на можайском направлении против войск 5-й армии в командование которой вступил генерал-майор артиллерии Говоров Леонид Александрович, он до этого был начальником Академии артиллерийской, а потом его назначили начальником штаба артиллерии Западного фронта, потом Жуков взял его к себе командующим 5-й армией. Поскольку здесь сложилось угрожающее положение вынуждены были и наш дивизион перебросить сюда на можайское направление. И здесь сразу в бой в ночь на 24—25 октября выезжаем на огневые позиции в районе села Калининское, где сейчас «катюша» стоит в честь нашего дивизиона. А я на пункте оказался в это время, на одном из пунктом командир стрелкового полка 44-й дивизии генерала Пронина. И вдруг там суета и прочее, приезжает командарм, посредственно недалеко от переднего края, разобрался в обстановке, командир полка приказал: «Товарищ лейтенант!» и ставит мне задачу. Сюда показывает, в районе Кулебякино, здесь сосредоточение, которое грозит переходом в наступление, мы отстаиваем здесь важные позиции, огонь артиллерии одновременно. Я открыл координаты, передал туда на огневые позиции, подготовили. Командир дивизиона где-то там тоже был в районе позиции, поступил приказ: готовьте залп. Как потом рассказали, там были две дивизии немцев сосредоточены, они свои попытки наступать прекратили. Потом местные рассказывали, что там была большая паника, высокие результаты были. Командарм поблагодарил, уехал. Войска наши эти позиции удержали до 7 ноября, в день 24-й годовщины революции прибыла делегация из Кунцевского района Москвы, из Звенигорода с подарками: смотрите не шагу назад. Мы продержались до 16 ноября. 16 ноября немцы начали свое второе генерального наступление на Москву. Мы совершали большие маневры, в одном из боев понесла тяжелые потери 2-я батарея Налимова Константина, сам получил тяжелые ранения, ему ампутировали ногу. И пришлось нашей одной батарее осуществлять эти маневры.
Мы регулярно меняли огневые позиции, поскольку противник обнаруживался в другом месте. В частности, прошла неделя после начала наступления, я помню мне командир дивизиона: «свяжись вот с этим батальоном». Потому что связь дивизион держал с полками, а тут с батальоном. Я приезжаю, смотрю завтрак идет и три лейтенанта: командир батальона (видимо недавний выпускник училища), начальник штаба — лейтенант, комиссар-лейтенант и я четвертый лейтенант. Мы согласовали, уточнили, куда залп, пока немцы еще спокойные были. Потом они начали атаковать и мы эти разведданные использовали помогли им отразить атаку.
Потом положение тяжелое сложилось на стыке 5-й и 33-ой, где действовала знаменитая 32-я дивизия Полосухина, которая проявила себя на Бородинском поле. На стыке под Кубинкой, мы там подготовили залп, произвели два залпа, тогда там прорвались танки, угроза была особая, тогда Говоров принял все меры, чтобы эту группу задержать, вплоть до того, что зажигали стога сена и соломы, которых было немало, которые в какой-то степени могли этому помочь.
Бои продолжали, немцы решили обойти с запада с северо-запада — им не удалось прорваться, они решили с северо-запада обойти Звенигород, Ершово, Анашкино, куда я производил залп непосредственно из Звенигорода. Наконец наступает 5 декабря. К тому времени 2-я батарея была вновь сформирована, мы получили технику, пополнение из ствольной артиллерии: и командиры батареи, и комиссары батареи и другие должностные лица.
Тогда под Москву прибыли сибирские части и нас направили на направляют одной из стрелковых бригад, отдельной бригады стрелковой. Мы как и они в полушубках, хорошо экипированные, вооруженные.
Наш дивизион участвовал в первом артиллерийском налете, который возвестил о начала разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Мы наступали на Рузу, помню снега было много, дороги непроезжие, лес, летал одиночный самолет немецкий, он пытался обстреливать, но ничего не получилось, и скрылся. И там я впервые увидел немецких пленных.
Потом мы получили приказ и дивизион перебросили под Шаховскую, где действовала 20-я, потом нас перебросили в 1-ю ударную армию. Под Новый Год мы действовала совместно с бригадой морской пехоты. Я помню огромный клуб колхозный, мы там собрались на вечер, подарки привезли. Получили задачу и с утра выступление. Мы как артиллеристы подготовили залп по намеченным целям и в атаку, конечно, морячки. Однако, успехи наши были незначительные. Потом постепенно мы улучшали свои позиции, но вскоре наши войска перешли к временной обороне.
Вот так завершилась эта эпопея и радостное событие постановлением, награждением орденом Красного знамени, который мне вручал Константин Константинович Рокоссовский под Сухиничами, куда я прибыл в роли командира, лейтенант еще был, командира дивизиона. И там командующий возмущенно сказал: «Как же так?!» Приказано командармом присвоить старшего лейтенанта. В мае смотрю — капитан. А уже в конце года, когда под Ржевом воевали — майор. И вот с этим дивизионом в звании майора прибыл в Москву на переформирование, получаю приказ сформировать 323-й гвардейский минометный полк. Формирование нового полка производилось на базе 5-го отдельного гвардейского минометного дивизиона, в помещениях и на территории одной из средних школ Москвы, в Сокольниках. Основные мероприятия по созданию 323 ГМП были осуществлены в январе 1943 г.
— А вас по выходу из окружения проверяли?
— По выходе никаких проверок не было. Были представители из штаба гвардейских частей, вот комиссар у нас был, зам командира полка выходил, у нас специально форма отдельная была гвардейцев-минометчиков, знали, поэтому пока на слово в машину в Москву, а там уже... Меня опять, когда вызывали в кадры штаба формирования, видимо, и других товарищей, естественно спрашивали как все получилось, все доложили. «Назначаем вас на фронт, но чтобы большое этого не повторилось».
Видимо, ситуация была такова, что на фронте нужны были люди, мы не одни, там были целые дивизии, целые армии оказались в таком положении. Это не только наш первый полк. Участь такая постигла все первые отдельные батареи, их было девять и только 2-я батарея, которая была под Ленинградом, она оказалась живой и здравствующей, на ее базе был сформирован отдельный дивизион, а потом отдельный полк. Все остальные батареи погибли в условиях боевой обстановки. А из полков, вот наш полк, 4-й на юге оказался сдались Серенко, Чумак был там воевал полковник до конца войны в этом составе, 2-й полк. Но потом прекратили формирование полков тогда вот отдельные дивизионы. Таких уже массовых потерь не было, естественно и люди, и боевые установки терялись, но уже... Так что, естественно, пришлось с этим совсем считаться, принимать меры по ускорению. И, действительно, наш командир полка майор Шмаков был назначен начальником штаба формирования. До него был маршал Бажанов, он был начальником Московского артиллерийского училища, которое потом стало Первым гвардейским училищем. При нем началось формирование, а потом уже штаб формирование во главе со Шмаковым. Он здесь был в 41—42-м годах, а в 43-м году он получил генерала и поехал начальником опергруппы на 3-й Украинский фронт, там закончил. После войны у нас преподавал в Академии Генштаба, был 1-м начальником ракетного отдела, а потом возглавлял наш совет ветеранов. Я ему помогал будучи замкомандующим.
— В 41-м году проблемы со снарядами были?
— Не было проблем. Потому что я знаю база была Барвиха, вот здесь, как сейчас помню выезжали Федя Тупицын этим делом у нас ведал. И все то, что необходимо требовалось здесь были обеспечены. Это производство было налажено весьма организовано. Единственное, потом уже в 42-м году поступили новые боеприпасы, часть пороховая оснащалась порохом нитроглицериновым, он более высокого качества, потом видимо дефицит с ним получился, перешли одновременно на пероксилиновый, а он, видимо, в полной мере не обладал, не отработанный до конца. У нас в 42-м летом рвались снаряды на направляющих. У меня вот так под Белевом, летом оказалось только две пусковых установки в строю, а 6 вышли из строя и тут как раз немцы под Белевым перешли в контратаку на 61-ю армию. И двумя установками кавалерийскую дивизию положили. 32 снаряда летят, не один с орудия, не четыре с батареи, а все-таки 32 снаряда, мы там очень много поработали, а затем нас перебрасывают Гжатск, Гагарин нынче. И пока мы с этими двумя ехали, я послал Федю Тупицина, нам срочно дали еще дополнительные установки, и мы уже под Гжатском имели полный комплект. Хотя и экономили и приходили общевойсковое, это особенно было когда в оперативной группе в 43—44-м действовали, привозишь, докладываешь: «Снаряды есть. Горючее есть — заходи».
 |
Февраль 1943-го, Касторное |
Во время Висло-Одерской операции я уже командовал полком, там дороги были забиты, огромное количество войск, танков, поэтому приходилось установки заряженными вывозить, машины с боеприпасами, с горючим, перебрасывать поближе к позициям. Благодаря такой предусмотрительности, мы оказались на своем коне, всегда близко.
В Висло-Одерской операции у нас большое количество снарядов осталось на огневых позициях, потому что планировали одну продолжительность налета, но, видимо, не потребовалось, поскольку после конца артподготовки перешли на поддержку, и почти без сопротивления преодолели оборону на тактическую глубину. Тоже самое было в Берлинской операции.
— В 41-м году, говорят, были привилегии по отбору солдат.
— Да. Формированием, созданием непосредственно руководил Маленков, член политбюро ЦК партии, боеприпасы были на Берию возложены. Членом военного совета был назначен Филибин, который был секретарем московского комитета партии, а 2-м членом Гайдуков, недавно мы его похоронили, он был заведующим отдела ЦК по военным вопросам. Отборы, конечно проходили. Особенно, когда нас вызывали, в Москву вызвал начальник управления кадрами генерал Гамов Павел Алексеевич. Он у нас в училище тактику преподавал, потом он получил повышение, был помощником по материальному обеспечению, потом его Воронов взял к себе сюда. И, естественно, он старался особенно тех кого он уже знал с училища или других, вот с академии вот Флерова первого с учебы с академии взяли — 2-й курс. Командир полка Шмаков наш тоже учился в академии. Были под особым контролем командиры боевых машин и водители особенно. Требования: партийность, 1-й класс для боевых машин особенно. Отбор действительно шел специальный.
Потом были созданы чуть позже специальные училища и учебные бригады для наших войск. Вот этим занимались два училища. Первое московское было, котором стало гвардейско-минометное, его эвакуировали в Миас и омское еще училище. И были созданы две учебных гвардейских минометных бригады, которые готовили младших специалистов. И еще было одно учебное заведение, которое готовило водителей боевых машин. Так что в этом, действительно, вопрос выделялся. Потом уже поскольку пошло массовое развертывание, после дивизионов пошли опять полки, бригады БМ-31-12, артиллерийские дивизии. И, естественно, выдвигали опытные кадры, я вам показал на своем примере и на других. Опять из войск уже брали артиллеристов, потому что в принципе отличия практически нет. Самая большая сложность – у БМ очень большое рассеивание снаряда по дальности, поскольку ствольноартиллеристский снаряд из ствола, где нарезы он там принимает вращательные движения вначале, а здесь этого не было. А потом учли это и в конце 42-го появляются снаряды УК улучшенной кучности. У них четыре отверстия на снаряде и они уже при переходе с направляющей принимают вращательное движение, врезает, поэтому устойчивость на полете была. А остальное в принципе одно и тоже: те же угломеры, наведение, определение, способ. Ну пристрелку особенно применять не приходилось, поскольку очень большое рассеивание, здесь корректуру не вводил. Давать залпы по четыре снаряда на одной установки, центр схватить
— А была такая возможность уже из дивизиона отправлять солдата, если допустим, он не подходит или еще что-то? Не было у вас?
— У меня не было. Не знаю, видимо, были где-то конечно, которые не отвечали требованиям. У меня был один случай. Это было в 42-м году, когда мы были под Гжатском, и там начальник финансовой части был такой трусоватый, а нам там впервые вручали знак Гвардия, и мы такое решение приняли — не вручать ему знак Гвардия, поскольку он так себя ведет. И потом его перевели куда-то в другую часть. Вот такой случай среди командира, начальника финансовой службы имел место. Видимо тоже были наверное случаи.
— Авиация противника сильно на вас давила?
—По авиации, вот летом 41-го года, когда мы оказались под Севском в довольно тяжелом положении. И на Западном, когда я командовал дивизионом под Белевым были, июль месяц, и вот помню, больно было смотреть как мессершмиты наши истребители один за одним сбивали. Это запомнилось по авиации.
Под Ржевом в 42-м еще она яростно действовала, особенно там пострадал конный корпус. Помню, обидно смотрю сколько этих коней было побито. Это еще мне запомнилось.
Следующее — это Курск. Во-первых немцы до начала самой битвы посылали в налет на Курск массы самолетов, там недалеко штаб Центрального фронта был. Мы ночью выходили смотреть звездный, так сказать, спектакль. Вот это первое, что запомнилось.
Потом 5 июля началось наступление немцев, а нас по приказу Рокоссовского ввели в бой 7 июля. Тогда тяжело заболел командир полка, и мне, 24-летнему парнишке пришлось исполнять обязанности командира полка. И вот когда мы прибыли в район боевых действий, мы вначале в подчинении 13-й армии Пухова, который на себя основной удар здесь с севера выдержал, этих самолетов столько, что дрожь брала. Здесь у нас пропагандист погиб от авиационного удара, еще несколько человек, но потери тогда не большие были, а так здесь авиация очень беспокоила и досаждала. Это вот 43-й год. Но а у в дальнейшем действовали менее яростно.
Помню в 44-м году, летом, когда освобождали Белоруссию, смотрим – летят сколько же их! Ну все — конец нам. Правда потом оказалось, что это союзники второй фронт открыли и летели куда-то на заправку. Обошлось все благополучно. Ну а в дальнейшем без особого превосходства, преувеличения. Беспокойства были конечно, но не так. Поскольку у нас авиация, воздушная оборона.
— А у вас была в дивизионе?
—В 41-м году, когда мы со своим дивизионом направлялись на Брянский фронт, нам придавался зенитно-артиллерийский дивизион усиления, а в нашем дивизионе были счетверенные установки «Максимов». Потом зенитного дивизиона уже не было, а счетверенные зенитные установки были весь 42-й год.
Один раз мы оказались в очень тяжелом положении, окруженная в Бобруйске группировка была уничтожена, но часть смогла вырваться. Они вышли на наши позиции и там до рукопашной доходило. Вот тогда счетверенные пулеметы сыграли большую роль в стрельбе по наземным целям.
— С немецкой реактивной артиллерией сталкивались?
— Когда я принял полк 4 октября 44-го года на реке Наре под Варшавой, вот там впервые появились немецкие 6-ти ствольные минометы.
Я только принял полк, ко мне прибыл начальник оперативной группы ГМЧ генерал Шамшин, который меня до этого вместе с Андреем Козаковым, командующем артиллерией фронта, представлял Рокоссовскому, перед тем как назначит командиром полка. Вот этот Шамшин прибыл посмотреть как я начинаю свои действия как командир полка, и вот тут и появились немецкие реактивные минометы.
Шамшин дал свои рекомендации по борьбе с этими минометами, там основная сложность была обнаружить, обнаружить координаты, чтобы вести огонь, поэтому он рекомендовал, чтобы мы помечали предполагаемый ряд районов, готовили по ним установки: цель один, два и т.д. И эти данные передавали на огневые позиции, записывая на щитах орудия, а тут писали таблички: цель № 1, угломер, прицел, и вот если где-то появлялась цель 1 или правее, левее, говоришь: «огонь». Это, конечно, помогало. По-моему один или два случая мы вели этот огонь, достиг ли он цели, я уже сейчас не помню. Причем, вот этот метод, этот закон, это требование к действиям обороне, когда заранее планируется огонь с таблиц огня, есть таблицы ведения огня неподвижный заградительный подвижный заградительный, это с переходом противника в наступление, очень можно быстро сманеврировать. Вот тоже я применял, когда мы продвигаемся вперед, закрепляемся, они нас несколько раз проучили ночью неожиданными атаками на позиции, мы там тоже готовили огонь хотя одной пусковой установкой. Дашь беспокоящий огонь, все они атаку прекращают. Вот это я применил в своей работе.
— А кочующие установки применяли?
— Да. Применяли, особенно мне запомнилось под Ржевом, когда конники попали в беду. Мы продвинулись уже на несколько километров. И вот там такое решение было принято. Эти установки действительно кочевали, ездили, готовились и стреляли. Может быть даже иногда без нужды, без команды, но приехали войска-то наши на месте, а опасности никакой нет. Да это имело место в личной практике. И другие применяли эти действия отдельных боевых машин. В Берлине БМ- 31 по амбразурам, по окнам. Они эту раму свою поставят наши подоконники дома, где мы находимся и ?
 |
Декабрь 1944 года в районе Варшавы |
— Второй залп с одного и того же места делали?
— Конечно. Во второй половине войны как правила никуда не уезжали. Я помню Магнушевский плацдарм Висло-Одерская операция, мы Чуйкова поддерживали там столько было войск, мы правда находили возможность и искали, может быть подальше, чтобы дальность увеличить. Особенно уже с началом атаки, когда меньше опасность, что нас поразят мы ближе выдвигались к переднему краю, дальше производили соответственно стрельбу для поражения.
— Видели результаты своих действий?
— Видел. Но во всех случаях, где было наступление, проходишь непосредственно через свои районы, разрушения сильные, завалы, недолговременные сооружения, убитых несколько человек. Но ведь трудно различить кто стрелял. Ну поскольку я командир дивизиона, командир полка, впереди командир батареи, разведчики, они конечночаще наблюдали эти, докладывали. А была пехота, которая убеждалась в этом, всегда ожидая с нетерпением залпа.
— Но иногда и по ним попадали.
— Бывало, большое рассеиванием, очень трудно учесть метеоусловия. И первое время мы эти условия почти не учитывали. Не было метеостанций, потом они стали появляться. Баллистика не всегда отработана, таблицы стрельбы сокращенные, где поправки на все условия температура воздуха, это потом уже стали более полные. А первое время по опыту, зимой минимум тысяча метров надо добавить.
Был у меня один случай под Брыевым. Зима была, очень сложно было, мы там немножко не продумали все, провели вроде пристрелку своими снарядами вечером, а стреляли утром, а по опыту артиллерии пристрелочные данные можно использовать только в течении 2 часов. В результате несколько разрывов произошли в районе наших позиций говорят несколько человек было ранено.
Меня вызывал командующий, пожурил фундаментально. Он меня вызывал, поговорил, мы разбор сделали. В дальнейшем и пункты поближе выдвигали к противнику, чтобы можно было наблюдать и контролировать подготовку этих данных, потому что мы еще не очень опытные были, а средства определения были элементарные: это целлулоидный круг, линейка, определяем направление стрельбы, дальность стрельбы, а потом мы учитываем. Потом у нас пошли метеостанции, машины.
— У вас в полку были только БМ-13?
— Да, только БМ-13, причем в полку, но уже они были на студебеккерах, мне повезло — проходимость, скорость Вот когда мы 323-й полк формировали у нас были Доджи и Шевроле, а зима, холодно, Сталинград жестокие бои, но туда нас не направили, мы закончили и эту технику кому-то передали.
Был такой случай с заместителем начальника формирования, вот по этим автомобилям был некий Беляковский и вот он комплектовал бригаду. А ему лишь бы отправить, лишь доложить. Хоть на руках эти установки таскай и там доложили командующему, его назначают заместителем этой бригады по технической части, и он с ними поехал. Он старался, конечно, что-то предпринять, сделать, но видимо не было техники, ей не овладели еще, которую мы получили от своих союзников.
— Студебеккер надежная машина?
— Да, конечно. И скорость, и безотказность по сути дела, и горючее, и масла. В 43-м году, когда 323-й полк, воевал на Украине, доходило до того что, большинство наших машин просто встало, поршневые кольца надо было менять, гнали масло очень сильно. Это была такая проблема. Еле-еле с этим делом разобрались, у меня был механик очень хороший, он этим делом занимался. А со студебеккерами проблем не было.
— Связь в 41-м году в основном по телефону?
— В основном по телефону, были радиостанции, но настолько слабомощные, что очень часто выходили из строя, никак не могли наладить. У меня был такой случай: под Москвой на этот пункт, где Говоров мне задачу ставил, у меня телефонист был с катушкой, а рядом радист, и я знаю, что не очень надежно. Не надежные средства в первое время, потом это по сути дела мы дублировали, но только на момент подготовки к операции, ведения артиллерийской подготовки, а радио уже действовало. А потом уже с наступлением, естественно, только радио. Уже надежно было.
— Спасибо, Иван Николаевич.
