Я родился в 1921 году. В 1932-1933 годах в Казахстане был голод, в результате которого умерло половина казахов. У моего деда Мустафы шесть детей было, все умерли во время голода. Я с восьми лет попал в детский дом, окончил там школу, после чего поступил в Алма-Атинский горно-металлургический институт. Но в 1939 году, когда я учился на первом курсе, меня призвали в армию. Там же как получилось – 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу, а в нашей армии тогда 70% колхозников было, тогда промышленность в СССР слабая еще была, а армии требовались образованные люди. После призыва я попал во взвод управления 299-го артиллерийского полка 194-й горнострелковой дивизии. Дивизия эта формировалась в Сибири, но через два-три месяца нас перебросили в Сталинские военные лагеря, которые находились под Ташкентом.
Когда меня в армию призвали русский я плохо знал, но через полгода выучил, стал командиром отделения. Вообще, тогда образованных людей в армии мало было. Вот у нас старшина, командир отделения. Когда он учил нас обращаться с винтовкой, он говорит: «Я рассказать не могу. Повторяйте как я делаю». Берет затвор винтовки, показывает как надо. Мы за ним следим и потом сами повторяем. Он посмотрит на нас: «Молодцы». Вот какие люди были – необразованные, но мудрые. Мы их уважали.
Когда я уже должен был увольняться, у нас в части стали агитировать на поступление в училище. Грамотных тогда посылали в артиллерийские или в авиационные училища. Я согласился и пошел в артиллерийское училище. Сперва попал в Ленинград, а потом меня перевели в Московское. Когда немцы подошли под Москву наше училище перевели в Уральск, туда много военных училищ эвакуировали. Всего я в училище учился шесть месяцев. В начале 1942 года меня выпустили и назначили командиром огневого взвода гвардейских минометных частей. Формировались мы в Москве, в Измайловском парке. После формировки нас направили на Северо-Западный фронт, а оттуда на Северо-Кавказский. Воевали в Краснодарском крае, станица Абинская, Крымская. Под Крымской был большой бой, там немецкая авиация наш командный пункт разбомбила, там я ранен был. За станицей небольшой лес был, а за ним населенный пункт, который мы у немцев отбили. Командир бригады сказал, что надо послать в этот населенный пункт машину. Поехали. Вдруг нас полковник-танкист останавливает, говорит: «Немцы снова заняли». Мы развернулись, а в это время самолет немецкий самолет летел. Я из машины вылез, под танк залез, переждал бомбежку. Потом обратно в машину сел, вернулись в штаб бригады и там говорят: «У вас кровь идет». Касательное ранение. Отправили в санчасть.
После того как мы немцев с Кавказа отбили, нас направили на освобождение Крыма. Мы наступали со стороны Керчи, а со стороны Сиваша шел 4-й Украинский фронт. После освобождения Керчи пошли на Севастополь, участвовал в штурме Сапун-горы. Надо сказать, в Севастополе немцы показали как они умеют воевать – у них выхода нет, а они сопротивляются. Вообще, здорово они воевали…
После Крыма нашу бригаду направили на 1-й Украинский фронт, на Сандомирский плацдарм. Там я стал командиром дивизиона. Наступали на Берлин, а потом нашу 3-ю танковую армию, армию Рыбалко, повернули на Прагу. Это культурный центр, красивейший город, а немцы хотели его взорвать. Наши когда узнали про это, отдали приказ армии Рыбалко, и мы повернули на Прагу. Но когда подошли немцев там уже не было. Позже нам местные рассказывали, как немцы друг друга били. Оказывается, власовская армия, чтобы искупить, пошла против немцев. Одним словом, когда мы подошли к Праге, немцы уже ушли.
Победу мы встречали под Прагой. Приехал генерал Петров, он тогда начальником штаба фронта был, а потом командующим Туркестанским военным округом. Приехал, всех собрал и сказал нам о Победе. Мы растерялись. Что делать? Командир бригады говорит: «Давайте, пить будем». А у нас всегда фляга спирта была, но пьяным я никогда никого не видел. Выпили, отметили Победу.
- Спасибо Аманжол Каликович. Еще несколько вопросов. Перед эвакуацией из Москвы ваше училище в боях участвовала?
- Нет. Нас на фронт направили, прибыли в расположение нашей Панфиловской дивизии. Тогда затишье полдня было. Мы только позиции заняли и буквально часов через пять-семь пришел приказ: «Убрать курсантов с фронта!»
На фронте тогда крик начался: «Почему курсантов в бой посылаете?! Их убьют! Офицеров нет, уже всех перебили!» И нас отозвали.
- Какое настроение в 1941 году было?
- Плохое было настроение. Мы же до войны всегда думали, что воевать будем на чужой земле, а тут… Есть хорошее выражение: «Московская битва разбила миф о непобедимости немецкой армии». Это действительно так. После разгрома немцев под Москвой у нас появилась уверенность.
До этого я думал, что не выстоим. Когда пришли под Москву – прямо все дрожали. Сталин молодец был. Правильно поступил, что остался в Москве.
- Какая у «катюш» была тактика?
- Нам сверху давали команды, где мы должны развернуться, дивизион, батарея и туда мы выезжали. Но мы не должны были попадать в плен – после залпа мы сразу должны были уходить. Мы к позициям подъезжаем – в кабине шофер сидит, рядом командир орудия, на машине расчет 7-9 человек. Быстро развернулись, машину не глушат. Перед командиром орудия прибор управления. Только развернулся, командир восемь оборотов на приборе делает, и сразу же уезжаем. Машины немедленно должны были уходить с позиций, иначе нас немцы накрыть могли, так что мы заранее все изучали, все пути отхода.
 |
- Данные для стрельбы сами готовили?
- Да.
- Сложная работа?
- Нет. Мы их иногда на ходу готовили. Хотя, конечно, работа очень ответственная. Иногда карты неправильные попадались, могли по своим ударить, так что мы данные с запасом делали, чтобы по своим не попасть.
- По своим попадали?
- У нас не было. Но, если попадали – мы не скажем.
Под Сапун-горой перед нами одна батарея была, она ударила по своим. Но это сразу же заметили и батарею отвели. В этом командир полка виноват был, отменил расчеты командира батареи… Так тоже бывает. Большие люди тоже ошибаются.
- Сами под огонь «катюш» не попадали?
- Нет, сам не попадал.
- Рассеивание большое было?
- Как сказать. Мы же по площадям били, то есть по скоплению войск, по населенным пунктам, где немцы. Там рассеивание не очень важно.
- Многие пехотинцы вспоминают, что, когда они впервые слышали залпы «катюш», то пугались. Так было?
- Да. Когда одиночный снаряд летит, там звук такой –ж-ж-ж. Страшно.
- Видели результаты своей работы?
- Сколько хочешь. Страшное дело…
- Установки в вашей бригаде на каких машинах были?
- Сперва на ЗИСах. Но ЗИСы для нас слабые были. Потом пришли студебеккеры – прекрасная машина.
- У вас в бригаде были установки, которые не монтировались на машинах? Просто направляющие?
- В нашей бригаде не видел.
- Потери в бригаде большие были?
- Нет. Я один раз ранен был, и то по глупости. 30% потерь – это считайте потерь нет. Случайно гибли, как под Крымской, от прямого попадания в штаб.
- Снарядов всегда было достаточно?
- Да. У нас в бригаде было три линейных дивизиона и один парковый дивизион, который снаряды возил. Проблем со снарядами у нас никогда не было.
- Личное оружие было?
- Пистолет ТТ.
- Приходилось пользоваться?
- Нет. Мы тыловые войска.
- Какие национальности были в вашей бригаде?
- Украинцы, белорусы, татары. Евреи были, начальник штаба бригады был еврей Штальбаум. Заместитель командира бригады, Скирда – украинцем был, командир бригады, Родичев Михаил Матвеевич, русский. Казахов мало было, во всей бригаде казахов три человека было. Один боец, один командир взвода и я, командир дивизиона. В основном в бригаде русские были. Мы элитными войсками считались, нам сразу при формировании гвардейское звание давали и платили в два раза больше чем пехотинцам. Сейчас, задним числом, мне кажется органы работали.
- Никаких проблем на национальной почве?
- Нет. Мы в войне по трем причинам победили. Первая – руководство партии коммунистов. Второе – дружба народов. Третье – мы перед войной сумели создать промышленную основу. Сейчас перестали говорить, великий русский народ. Сейчас все разошлись по национальным квартирам, я когда в Москве был – нацменом называли, а тогда дружба народов ценилась…
- Какие у вас награды за войну?
- Два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны. Первый орден получил на Северо-Западном фронте, второй на Сандомире.
- Награждали за конкретный подвиг или по совокупности?
- По совокупности. Сколько ты убил – я же не пехотинец, я не вижу.
- Снабжали хорошо?
- Всякое бывало, но мы не голодали. Вся тяжесть на пехоте была, на стрелковых частях.
- 100 грамм выдавали?
- Да. Плюс у нас всегда канистра со спиртом была. Но не напивались. Вот у нас заместитель комбрига, Скирда. Приходил ко мне в дивизион, поговорить надо. Говорим, потом за стол садимся. Он: «Вы знаете, сколько мне надо». Выпивал две кружки, потом перловую кашу ел. Но чтобы кто пьяным валялся – я не видел. У всех нервы были напряжены. Люди даже не болели.
- Как вы относились к немцам?
- Когда вошли в Германию, в первые дни наши относились так же, как они. У меня был ординарец Григорий Грицко, донбасский шахтер, у него из семьи всех женщин в Германию угнали, брат был убит и Грицко мстил.
Да еще Эренбург всю войну призывал: «Убей немца, если ты не убьешь, он тебя убьет». Не фашиста – немца! Они издевались над твоими родителями – убейте! Дней пятнадцать после входа в Германию такое было. Потом Сталин выступил, сказал, что немецкий народ не виноват. В газете статья вышла, что Эренбург неправ. У нас проводили политинформацию… Но первое время на территории Германии над немцами издевались, иначе быть не могло…
- Трофеи брали?
- Нам разрешали посылать посылки. По 10 кг офицерам и по 5 кг бойцам. Я две посылки с материалом послал, старику, который меня в детдом устроил и тем самым спас…
- С собой что-нибудь привезли?
- Ничего не привез. У меня только часы были. А вот Рогалев, начальник дивизиона по хозяйственной части, привез вагон…
- На фронте страшно было?
- Война – всегда страшно. Тем, кто говорит, что он не боится смерти я не верю. Смерти все боятся.
| Интервью | А. Драбкин |
| Лит. обработка | Н. Аничкин |
