Пануев Александр Филиппович

Лодырь - в артиллерии, щеголь - в кавалерии, дураки - в пехоте, пьяницы - на флоте

Пануев Александр Филиппович, 1943 г.

- До войны было в армии 2 миллиона лошадей, вся артиллерия была на конной тяге. Обоз стрелкового полка. Медицина. Все на лошадках, как в Гражданскую. Только в ходе войны, когда нам американцы подбросили "Студебеккеры" и "Доджи", артиллерия стала механизированной.

Я окончил 1-е Киевское артиллерийское училище, наш конно-артиллерийский дивизион туда перевели, когда разукрупнили тамбовскую школу.

- Это в каком году?

- В 38 году. Тамбовская школа была объединенная: в ней был конно-артиллерийский дивизион, эскадрон сапер, эскадрон связистов, механизированный отряд. Колоссальное училище было. Его решили реорганизовать. И, соответственно, эскадрон связи перевели в Ленинградское училище связи, саперов - в инженерное училище. Конартдив весь перевели в 1-е Киевское артиллерийское училище, которое я закончил в январе 1939 года. В Тамбове остались только 6 эскадронов советской конницы и эскадрон монгол для монгольской конницы. Я знаю, как они в столовой кричали, когда им подали черный хлеб: "Земля"! Это же дикие народы.

- Ваша программа в училище была специализированная для артиллеристов?

- Именно артиллеристская. Но поскольку мы предназначались в артиллерийские части кавалерийских дивизий, мы обязаны были отлично владеть конем. Иначе вступало в правило петровское правило: если пехотинец едет на лошади, а мимо идет драгунский полк, то пехотный капитан должен сойти с лошади и пропустить. Естественно, для кавдивизии мы должны были соответственно подготовлены.

- Учили вас на полковую 76-миллиметровую?

- Да. Сначала была полковая 76-миллиметровая, потом дивизионная 76-миллиметровая, модели второго/тридцатого годов. Полковая, образца 27-го года, была короткоствольная, у нее большое рассеивание, по танкам она била отвратительно. А дивизионная 76-миллиметровая, 02/30-го года, она была в артиллерийском полку дивизии. Весь курс подготовки трехгодичный. Он был вполне достаточным. Как в любом артиллерийском училище, нас готовили очень хорошо. Качество подготовки было прекрасным. Я принял взвод, меня никто не вводил, никто не помогал. Я сразу проводил конно-батарейные учения. Почему? В училище за каждым взводом были закреплены две пушки, соответственно: 1-й взвод - 2 орудия, 2-й взвод - 2 орудия, батарея - 2 огневых взвода, 4 орудия. Мы курсанты 1-го, 2-го, 3-го курсов были, соответственно, в расчетах. Я, допустим, заряжающий, этот - наводчик, этот - правильный, этот - командир. У меня был один конь. Я его утром чистил час с четвертью, в обед - полтора и перед ужином - 40 минут. Зима, снег или что - выводи на коновязь, на улицу. Потом замыть копыта, потом получить овес, напоить. Проверить станки, если ночью лошадь мочилась нужно песком посыпать, и станок должен блестеть. Почистить струной стремена. Не было ни суббот, ни воскресений. Если увольнялись в воскресенье, то обязан к обеденной уборке быть на месте. Лошадь не может стоять, лошадь должна работать. Через день конная подготовка - это обязательно. А то и каждый день.

- Лозу рубили?

Вот мы с шашками. Увольнялись в город вот в такой форме: шорки, ремни, шашка. Почему шорки? Слева шашка, справа наган, или потом пистолет. Поэтому ремни у конно-артиллеристов были именно такие. 12 января 1938 г. (Пануев А.Ф. в центре)

На груди у Александра Филипповича два знака:

Знак "За отличную рубку"

Знак "Ворошиловский стрелок"

- Первый курс - укрепление посадки. Без стремян, учебная рысь. Надо научиться управлять лошадью при помощи шлюза и шенкелей. Вольтижировка на вольтижировочном седле - на 1-2 курсах. На 3-м - джигитовка. Это когда лошадь идет галопом или полевым галопом, "аллюр три креста", как говорили у нас. Надо сбросить стремя, затем соскочить, удар ногами о землю и снова в седло, или перелететь на другую сторону. Или, изображая раненого… Вы смотрели фильм "1-я конная"? Там один полк шел в атаку, а перед тем, как сблизиться с нашими, вдруг всадников нет. Всадники все пригнулись. Делается это так: правая нога заходит на седло, а ты вдоль крупа, держась за луку, изображаешь, что тебя убило. Лошадь идет сама по себе. Противник уже не стреляет. Они вскакивают в седло, выхватывают шашки, и начинается рубка. Это джигитовка. Джигитовку можно увидеть в цирке. Допустим, на празднике в Тамбовской кавшколе, когда Буденный приезжал, показывали такой номер: два всадника скачут стоя, посередине турник. Перекладина. Галопом лошади идут, а один курсант крутит солнце. Удивительные вещи делали. Потом рубка, стоя на седле. Что только не вытворяли… удивительно. Поэтому мы все до старости стройные, у нас нет жирка. Мне солдаты до сих пор звонят, спрашивают: "Как же вы так себя стягивали?" А стягивали мы так: покупали два резиновых наколенника, сшивали их - и на талии, и одевали под майку, чтобы не было складочек на гимнастерке. Как женщины корсет. Но корсет - штучка дамская, а тут... Гимнастерка-то абсолютно ровная. Не должно быть ни одной складочки - только на спине.

- Артиллерийская подготовка что в себя включала?

- Изучение материальной части. В парк бегом, выкатываем пушку, изучаем ее устройство. Обязательно надо было досконально знать ее устройство, особенно откатник. Самая такая капризная вещь у пушки - это откатник, на который обратно накатывается ствол после выстрела. Там масляные фильтры его сдерживают, а потом накатывают. Накатник и откатник. Материальная часть. Затем служба при орудии. В чем она заключалась? Нужно было освоить действие каждого номера расчета. Самая сложная работа у наводчика. Нужно знать, как работать с угломером, панорамой. Надо было знать установку прицела. Затем подъемные, поворотные механизмы. Это работа наводчика. Работа заряжающего. Как открыть быстро замок и как послать снаряд, не ошибившись, потому что взрыватель уже готов. Не ударить ни в коем случае о казенную часть. Закрыть замок и доложить: "Готово". Это второй номер - заряжающий. Затем правильный, который стоял сзади. Это когда идет грубая наводка, буссоль передали, и наводчик рукой показывает влево или вправо, и правильный передвигает станины.

- Это был именно правильный или хоботный?

- Нет, правильный. Дальше номера, которые являются подносчиками снарядов. Больше всего часов отдается на освоение обязанностей командира орудия. Порядок подачи команд, их исполнение должен знать, как работает любой номер. Это работа при орудии. Затем конные учения в поле. Батарея на марше. Как идет батарея на марше? Развернуть батарею. Очень трудный выезд конной батареи на открытую позицию для стрельбы картечью по атакующей пехоте или коннице. Особенно опасна конница: она быстро приближается. Надо выдвинуть батарею, потом построить ее: "строй-фронт влево". То есть в походе идут орудия одни за другим, а здесь - четыре фронтом. Выдержать интервалы 30 метров. Почему 30? Потому что орудие идет на шестерке. Корень, пара лошадей, второй унос и первый унос. Шестерка разворачивается налево назад, ей нужно 30 метров. Командир батареи, который находится на наблюдательном пункте, он знает расстояние между орудиями, тогда веер разрывов как раз позволяет накрывать 100 метров. Разлет осколков вправо-влево - тоже в пределах 30 метров. Все здесь гармонически сочетается. Я выстроил батарею в колонну, затем перевожу ее в полевой, то есть полный, галоп. Затем: "Налево, назад!" - "Стой!" - "С передков!" - "К бою!" - "Заряжай!" - "По коннице картечью!". Что такое картечь? Шрапнельный снаряд. В головной части заложено не ВВ, а 250 шариков. Если я стреляю шрапнелью, то я должен вывести разрывы на высоте 100 метров, и тогда они дают пучок, поражающий большое пространство по пехоте или по коннице. Я могут поставить трубку на удар. Тогда она разорвется на земле. Но для самообороны применяется стрельба картечью. Установщик ключом переводил трубку снаряда на "К". Это значит, сразу пучок от ствола. Если 4 орудия с интервалом 30 метров берут 100 метров по фронту, то эскадрон, развернутый в лаву, ложится: он мертвый. Страшный огонь картечью. Это отрабатывается. Теперь управление - голосом управлять батарей нельзя, никто не услышит. Я должен знать 32 сигнала шашкой. Вот для чего у меня шашка. Если кручу над головой, значит, налево кругом. Если вперед назад от плеча - рысью. Укол вперед - галоп. Все сигналы мы прекрасно знали. Надо было все это отработать.

- Сколько времени требуется для развертывания батареи?

- 30 секунд. От команды "Стой, с передков!" и до выстрела - 30 секунд. Развернуться, потом слетают все. Почему конница идет по 3, а пехота идет по 4? Просто. Жизнь подсказала. К пешему бою один соскакивает с седла вправо, другой - влево, а средний берет лошадей и уводит в укрытие. Он коновод. Это не занимает нисколько времени. Это жизнь выработала, бой выработал. Поэтому номера сразу соскакивают, пушку с крюка, она уже развернута. Наводчик уже опускает ствол. Заряжающий открывает замок. Подносчик снарядов уже вставляет. Установщик - накат. 30 секунд. Норматив был страшным. Считалось нормальным, что после конно-батарейных учений кому-то поломали руки, ноги - это считалось нормальным. Потому что слетали с коней с галопа.

- Травматизм был?

- Ужасный. Это считалось нормальным. Как же людей подготовить? Как иначе? Или ты, или он.

Это все полевые учения. Теперь самое большой раздел - это теория. Мы изучали теорию рассеивания, теорию стрельбы. Стрельбы осколочными снарядами. Очень сложная стрельба шрапнелью. Затем подготовка исходных данных. Сначала глазомерная. Нас тренировал взводный на любом марше. Дальность батареи такая-то. Дальность командира такая. Быстро подготовить данные в уме.

Боевой порядок забыл сказать. Вот огневая позиция. На высоте наблюдательный пункт. 2- 3 км. Наблюдательный пункт там, где пехота. Где пехотный командир и, там, я могут видеть противника. Не вижу, я стрелять не могу. Только стрелять по площадям - это просто трата снарядов. Здесь у меня разведчики, телефонисты и радисты. Телефонная связь по кабелю. И радиостанция на НП и на батарее. Если кабель не успели подать, я по радио. Команды на стрельбу разрешается отдавать без шифровки. У меня на наблюдательном пункте стереотруба, бинокль и буссоль. Навожу на цель. Тренировались стрелять всегда на запад. Это всегда 45.00. На восток - 15.00. На юг - 30.00. На север - 0.00. Все это в голове до сих пор. Буссоль записал. Затем дальность от наблюдательного пункта до цели - это "дальность командира". Допустим, 1800 метров. Дальность батареи - ДБ - 2,5 км. Нужно быстро, зная углы смещения, рассчитать прицел для батареи и для цели. Это простые расчеты. Называется глазомерная подготовка. Мы ею пользовались редко, потому что очень большие ошибки. Поэтому использовали 8-деленную вилку. Допустим, я прицел 8-0 скомандовал - у меня недолет, я потом - 8-8, должен получить перелет. Это, говорят, цель взял "в вилку". Затем вилку сокращают: 8-4, если перелет, следующий раз 8-2. Пока не получится попадание в цель. Это называлось "Пристрелка по наблюдениям знаков разрывов". Это я должен был освоить. Но более точно мы готовили по карте. Карта у нас для стрельбы хорошая была: 25 тысяч, то есть в одном сантиметре 250 метров. Довольно точно. Я обычно без топографистов наносил точку огневой позиции и наблюдательный пункт, куда я приходил, я накалывал. У меня планшетка лежит 39 года. У меня всегда был целлулоидный круг для снятия буссоли, хордоугломер, измеритель, цветные карандаши, курвиметр. Это называлась подготовка по карте.

Третий вид подготовки - на планшете. Полная топографическая подготовка, когда у меня вычислитель с планшетом. Планшет - это метр на метр, из хорошей древесины сделан и натянут ватман с разбивкой под 4 сантиметра, то есть соответствует масштабу - 1:25 000. Здесь я аккуратно наношу точку огневой позиции, точку наблюдательного пункта, пункта сопряженного наблюдения дивизиона. Я имею два наблюдательный пункта. Между ними 2 км. Если я сниму по цели с одного места буссолью или угломером и с другого, то пересечение даст на планшете точку цели. Затем я введу поправки на метеорологические условия. Они влияют на полет снаряда. Баллистические поправки я введу. Износ канала ствола. Мы должны были знать износ канала ствола. Одно дело - новенькая пушка, и второе - когда она лет пять уже постреляла. Поправки баллистические без снаряда. У нас на снаряде на головке был плюс, или два плюса. Значит, такое-то отклонение плюсовое. Тоже таблица стрельбы.

Затем шли большие тренажи. Артиллерийские тренировочные занятия, каждый день, или через день - полчаса - час на винтполигоне и на миниатюрполигоне. Миниатюрполигон - маленький слепок с местности, макет местности, шарики. Я командую, кто-то стоит, опускает шарик. Перелет, недолет и так далее. Тренировка идет, как в поле.

- Такие вещи, как перенос огня?

- Обязательно. У меня должно быть пристреляно много реперов. Эти реперы хорошо должны быть известны разведчикам. И хорошо привязаны. Я готовлю от репера каждого перенос огня. Затем я готовлю НЗО. Неподвижный заградительный огонь. Это на случай массовой атаки пехоты, массированной. У меня НЗО-А, НЗО-Б по рубежам. Подвижный заградительный огонь - ПЗО. Это я танки встречу, когда они выходят из леса. Рубеж там пятый. Отступая четыреста-шестьсот метров - новый рубеж. Это подвижные заградительные огни. 5-6 рубежей я должен изготовить и пристрелять. Много у артиллеристов разных задач: сосредоточение огня, последовательное сосредоточение огня, дальнее огневое нападение, беспокоящий огонь.

Стрельба с секундомером. Скорость распространения звука у нас известна: 334 метра. У меня секундомер. Обязательно в планшетке у меня секундомер. Если я вижу выстрел пушки, что редко было: противник не дурак, он орудия ставил на закрытых огневых позициях, то есть невидимый для противника. В отличие от стрельбы прямой наводкой, когда я вижу цель, и они меня видят. В этом случае на втором, на третьем выстреле расчет гибнет. У противотанкистов считалось хорошо, когда он подобьет один танк. Отлично, если два танка. А дальше он гибнет. Когда говорят, что он подбил 8 танков, вы не верьте этому - врут.

- Секундомером вы можете засечь…

- Я могу. Как только выстрелила пушка - вспышка. Ведь свет распространяется мгновенно практически. Звук распространяется 334 метра в секунду. Когда вспышка - я нажал на секундомер. Получил 10 секунд. Помножьте, пожалуйста. 334 м х 10 с = 3 км 340 м. Это с секундомером.

Теперь, стрельба еще шла с батареи БЗР. С батареи звуковой разведки.

Огневой вал - это очень интересно. Первый по-настоящему серьезный огневой вал был применен в Сталинградской битве. 19 января 1943 года мы начали операцию "Кольцо" - уничтожение Сталинградской группировки. Я там командовал отдельным дивизионом "Катюш". Был на командном пункте Батова, командующего 65-й армией. Вот там классически был поставлен первый огневой вал. Почему не было в 1941 году? Мало было артиллерии. Для огневого вала нужно очень много артиллерии. По крайней мере, 150-200 стволов на километр фронта. Так огневой вал - он по рубежам. Первый рубеж огневого вала - это первая позиция. Противник оборону строил так, как и мы потом. Первая позиция - 2-3 траншеи. Первая траншея - это передний край, "передок", как мы его называли. Вторая траншея - отступя 300-400 метров. Взвод садился так, чтобы занять эти две траншеи. Третья траншея - от роты третий взвод садился на третьей траншее. Батальон садился на 1-й позиции. Вторая позиция - в километрах 2-3, в зависимости от местности, как высотки. И, редко, 3-я. Это называлась главная полоса обороны. Тактическая, как ее еще называли, зона обороны. Огневой вал имел целью проложить, прорубить пехоте дорогу, сметая огнем последовательно и ведя за собой пехоту. Первый рубеж, я повторюсь, по первой траншее - минут 10 артиллерия - сотня стволов - бьет. Затем сигнал - перенос. Переносят на 2-ю позицию. А пехота в это время, когда переносят огонь, пехота приблизилась для броска, на расстояние непоражаемости своими осколками. То есть на 50-100 метров она подходит. Кто не боялся, ближе подходил. Верили, что артиллеристы не ошибутся и наводчик точно выведет уровень на середину. Не дай бог, чтобы хоть один снаряд по своим лупанул. Пехота ,используя такой страшный огонь, продвигается. Если оборона на отдельных высотках, нет смысла тратить на овраги, где нет никого, может быть, только кухня. А на высотках - опорные пункты врага. Тогда последовательность сосредоточения огня. Я сосредотачиваю огонь, допустим, сотни орудий, и 10-20 минут бью по этому опорному пункту. Пехота его берет, последовательно следующий. Точно так же.

- Вы в 39-м закончили училище?

- Да. В 1936 году я поступил, в 39-м закончил училище и попал в Монголию. В 6-ю кавалерийскую бригаду, которая стояла на юге Монголии в районе Дацана Югодзыр-Хид.

- Вы участвовали в боях на Халхин-Голе?

- Нас туда выдвинули. Я расскажу вам. В январе 1939 года я прибыл в 6-ю кавалерийскую бригаду в Монголию. 39-й конно-артиллерийский дивизион. То есть, я прибыл по своей специальности. Принял взвод. Там было 30 человек и 60 лошадей. Потому что, вы знаете, каждая пушка - шестерка и сзади еще зарядный ящик - еще 4 лошади. Это на каждое орудие. Так что во взводе было больше лошадей, чем людей. У меня друг-приятель по училищу Мишка Ремезов, он корень был. Курсант, но корень. У него было два канадских битюга. Когда он их отвязывал, прибегал к конюшне, снимал чембур. На ночь лошадь может лечь, ее надо было вечером привязать на длинный чембур - это цепочка и с одного конца крюк. Привязал, и она может на метр-полтора лечь. Чтобы не порвала, он был металлический. Поэтому его называли не уздечка, а чембур. Так вот он только отвяжет своих битюгов - они его выносят, у него только ноги болтаются. Лошадь с удовольствием идет на улицу к коновязи. А старые кони по сигналу тревоги сразу в галоп переходили. Кстати, все сигналы в коннице подавались на трубе. Вот я управлял шашкой батареей. А в коннице - это труба. И чем заслуженней эскадрон, тем больше серебра в его трубе. Звук идеальный, чистейший звук, громкий. В кавалерийском училище или у нас в конартдиве в Монголии в 6 часов трубач выходит и начинает подавать сигнал: "Подъем!". И на обед - сигнал. Любимый сигнал: "Бери ложку, бери бак, если нету - иди так". Обычно они выходили на плац вдвоем. Красиво! Очень красивый напев: "Всадники, быстро седлайте коней", когда всадники седлали коней для занятий. Труба выговаривает так напевно!

Нас выдвинули на Халхин-Гол в конце мая. Японцы начали в конце мая выдвигаться к Халхин-Голу, потом на Баин-Цаган. Разведывательные самолеты стали летать. Наши почувствовали, что вот-вот начнется. Тогда нашу бригаду придвинули ближе. Но нас спасло то, что перед нами у Жукова, когда он туда прибыл, сходила в бой без его разрешения Монгольская кавалерийская дивизия. А ведь Монголия - это плато на высоте 1600-1700 метров над уровнем моря. Ни лесов, ни кустарников, ничего. Там видно за 20 км. Конница не может идти галопом, допустим, 10 км. Она выдвигается сначала шагом, затем строит походные колонны полков, потом эскадроны выдвигаются. Эскадрон выдвигается сначала походной колонной, но с интервалами, чтобы потом развернуть лаву. Вот когда развернута лава, и остается километр до противника, я могут перевести эскадрон на рысь, а потом на галоп. Потому что галопом лошадь с всадником, на которых много всего навешано: переметные сумы, справа и слева овес, сзади скатка шинельная, запасные подковы, - она долго не пробежит галопом, она ляжет. Так вот, японцы их заметили, когда они еще в колоннах шли. Начали громить бризантными гранатами. Пока они подошли - никого не осталось. Погибла дивизия. Поэтому когда мы подошли, наш комбриг, полковник Кириченко, получил задачу от Жукова прикрыть правый флаг, чтобы японцы не обошли. И мы на правом фланге группировки наших войск так до конца и были. Нас потом использовали по-другому. Я был инструктором монгольской батареи. Монголы плохо стреляли. Они стреляли по своим или назад, или в сторону. Хорошо, я после десятилетки. Я знал, что такое синус, косинус, тангенс, котангенс. И мог делать необходимые вычисления, а монголы этого не знали. Он дикий монгол. Поэтому поначалу нас назначили инструкторами в батареи монгольских полков - следили, какую установку буссоли передают с наблюдательного пункта. А там тоже был наш инструктор. Знали, что стрельба идет строго на восток. 15,16, 17 - вот так. Чуть что - стой! Голос у меня был хороший. Вот в чем заключалась моя война на Халхин-Голе. Японцы свирепствовали в воздухе. Пока не прибыли наши летчики, прошедшие Испанию. И тогда они врезали японцам, как следует. Но столкнулись с немцами. Ведь каждый сейчас вооруженный конфликт все используют. Нигде так не научишься воевать, как в бою. В классе одна подготовка, на местности совсем другая. Поэтому там появлялись немцы.

- Немцы там были?

- Да. И "Мессершмиты" там были. Немцы посильнее, а японцы - слабые.

- Вы принимали участие в боевых действиях?

- Нет. Только готовил монголов.

- Как строились взаимоотношения с комиссаром?

- В 39-м, 40-м комиссаров не было, их только ввели 16 июля 1941 года. Как война началась, так комиссары. До этого были замполиты.

- То есть до начала войны было единоначалие?

- Да. Все время колебалось. Это в Гражданскую войну - комиссары, до 25 года. Потом их отменили. В 27 году ввели единоначалие. Он же командир, он же комиссар - было такое в истории Красной армии. Потом, когда клюнет петух жареный, тогда Сталин вспоминает про комиссаров. Когда в 1941 году начали бежать - сразу 14 июля или 15 июля уже комиссары введены. А у них власть. Подписывал командир. Как командира дивизиона слева - моя подпись, а справа - комиссара. На одном указе. Где можно было набрать хороших комиссаров? Их брали из запаса. Секретари второй, третий райкомов партии. Секретарь обкома. Он шел сразу в комиссары.

- В 1940 году кавалерийскую бригаду из Монголии вывели из Забайкалья, 77-й разъезд. Приказали сдать лошадей. И из кавалерийской бригады сделали 17-ю танковую дивизию. Я был помкомбат конной батареи. Стал командиром гаубичной батареи на тракторах. Шпоры не снимал и бурку красивую тоже. Теплая. Хорошо закрывала коня и всадника, и лечь на нее можно было не боясь ничего: ни скорпионов, ни каракуртов, ни змей. В Монголии этой гадости много, особенно весной.

Итак, сделали 17-ю танковую дивизию. Командир эскадрона становился командиром танковой роты. Буза! Забастовка! Эскадронцы все отказываются. Кстати, кавалеристы - самые большие патриоты своего рода войск. Влюблены были в лошадь, несмотря на трудности службы. Мне тоже было очень жаль расставаться с лошадью. У меня хорошо получалась рубка с подсечкой. Обычно рубка идет с упором на правую ногу и рука с шашкой описывает круг по направлению движения всадника. Рубка с подсечкой - это когда пехотинец закрывается винтовкой, что с ним делать, как рубить? Тогда применяется эта рубка. Рука с шашкой движутся против движения всадника и как бы "подсекают" противника, огибая винтовку. Это у меня получалось.

- Всех кавалеристов посадили на танки?

- Без разговоров! Приказ! Командир бригады Кириченко дал телеграмму Тимошенко, он его знал по Гражданской войне. Кириченко потом в войну был командиром конно-механизированной группы. Эта группа в своем составе имела кавалерийский корпус сокращенного состава и танковый корпус. Они хороши были в лесисто-болотистой местности, для развития успеха. Там, где машины не проходят - конь пройдет. Выйти, допустим, захватить какое-то дефиле, мосты, станцию, нарушить управление. Ликвидировать штаб противника, корпусный, армейский - это половина победы. Что будешь делать без управления? Ничего. Поэтому конь послужил.

Приказали… Я тоже очень не хотел: "Переведите меня в кавалерийскую дивизию в конартдив". Их много было в районе нашей дислокации. Ворошилов, Буденный со скрежетом зубов разрешали переформировывать кавалерийские дивизии в танковые. И Рокоссовский - кавалерист, и Жуков, и Гречко - все кавалеристы.

В июле-сентябре 1940 года получали танки и гаубицы. У нас была только зима для учебы. Какая учеба в Забайкалье? Холод страшный. То же, что и в Монголии. Как Монголия в июле месяце: днем плюс 35, мы в панаме ходили, в фуражках или пилотках нельзя было - получишь солнечный удар. Даже лошадям налобники давали белые. А ночью - 2 - 5 градусов - в бурке холодно. Вот он резко континентальный климат. В мае месяце получил 1-е место в дивизии, как я уже сказал, и мне командир дивизии дал отпуск. Не был в отпуске 39-й, 40-й - не до этого было: то война, то переформирование.

Пануев Александр Филиппович с сестрой Раисой. Кольчугино, апрель 1941 г.

Наша дивизия входила в 5-й механизированный корпус, который там же в Забайкалье формировался. Две танковые дивизии, одна механизированная - 5-й корпус. Я был в 17-й танковой дивизии, 17-й гаубичный артиллерийский полк. Командир батареи. 5-й корпус вошел в 16-ю армию, которая развертывалась там же. Перед войной командовал генерал-лейтенант Лукин, красавец-мужчина. В мае месяце я занял 1-е место по строевой и огневой подготовке в дивизии. И мне дали отпуск. Погулял недели две - телеграмма: "Срочно прибыть в часть". Я прибыл - 16-ю армию перебрасывали на Запад. В мае и июне на Запад переброшены были 4-е армии. Мы отгрузились в первых числах июня и пошли по Транссибирской магистрали на Запад. Нашей танковой дивизии и нашему полку назначение было на Винницу. Тут вышло опровержение в "Правде" о том, что нет переброски. 14 июня - второе опровержение ТАСС. После второго опровержения, 14 июня, нас в Новосибирске повернули на Турсиб. Мы пошли на Алма-Ату, Чимкент, Арысь. Вышли к немцам Поволжья. На станции Энгельс, в 12 часов 22 июня мы слушали выступление Молотова. Началась война. Всю маскировку сразу сняли. А то все платформы были забиты фанерой: изображали посевную кампанию. Нам нельзя было выходить на больших станциях. Я был зам. начальника эшелона. Начальником эшелона был капитан, нас останавливали только на перегонах, где можно было взять воду. А так даже люки закрывали, когда проходили большие станции. Жара, июнь месяц, Турсиб.

- Перед войной чувствовалось, что начнется?

- Чувствовалось, конечно. Потому особенно интересно было выступление Сталина 5 мая перед выпускниками академии. 5 мая 1941 года Сталин выступал больше часа. Его печатали в "Правде". Потом мы очень сильно были возмущены, настроены против Германии, когда они помогали Франко в Испании. Затем мы же видели захват Австрии, Югославии, Чехословакии. Затем "северных", потом разгром Франции. Все это нагнетало обстановку. Я все-таки был уже не новичок, а командир батареи. Мы знали, что будет война. Готовились серьезно. И правительство ведь готовилось очень серьезно. Просто у нас не хватило времени, и мы не были экономически сильны.

Война. Немцы сразу имели успех на западном направлении. Они уже 28 июня вошли в Минск! Поэтому эшелоны в пути переадресовали не на Винницу, а на Смоленск. Мы пошли с Энгельса на Брянск, на Смоленск и в Красном Бору выгрузились 28 июня, шел 6-й день войны. Была поставлена задача нашему корпусу наносить контрудар в Белоруссии. От Красного Бора мы потом пошли по Белоруссии: Сенно, Будно, Чашники, Лепель и далее на Минск. Но мы не дошли. 8 июля мы застряли под Лепелем. До этого передвигались и неплохо, а потом немцы перебросили войска, организовали оборону. Немецкие танки вышли на наши огневые позиции. Приказано было нам, командирам, с наблюдательных пунктов отходить на огневые позиции и отражать атаку немецких танков. Мы начали этот приказ выполнять. Сначала шли, а потом по нам открыли огонь из пулеметов танки. Слева танк и справа танк. Поползли между ними. Сзади, за мной 2 разведчика. Хорошо, не отстали. Одного до сих пор помню - зам. политрука Курнатовский. Он носил четыре треугольника, тогда у политрука был заместитель - лучший боец, его так называли. Хорошо, что он полз со мной. Когда до танка совсем немного оставалось, надо было проползти открытое место, дальше кустарник, потом лес и огневые позиции. Я попал под пули. Меня как молодого подвела лейтенантская лихость. Я не носил каску. Фуражка, да еще и набок. Если бы я был в каске, я бы не получил то, что получил. Я полз буквально носом по траве, и пули прошли по касательной к голове, оставив две вмятины на затылке. В справке написано: 8 июля 1941-го года - пулевое, касательное, огнестрельное ранение в область затылка. Как полз, так и клюнул. Потерял сознание. Помню сильнейший удар. И какое-то небытие. Тепло, тепло… Мои разведчики были в маскхалатах и касках. Один слева, один справа дотащили меня до кустарника метров 20. Начали лить на лицо воду. Потом дотащили меня до дороги, посадили на машину и - на перевязочный пункт в Оршу. Мне сделали сильный укол. Я пришел в себя. Врач говорит: если не будет заражения, мы вас вылечим. Череп поврежден, но незначительно. Действие укола прошло, я опять потерял сознание, пришел в себя уже в Смоленске, в госпитале. Так начиналась война.

- Стрелять приходилось?

- Конечно. И хорошо стреляли! Гаубица у нас была отличная. Мы до сих пор не понимаем, почему в гаубичный полк танковой дивизии дали 152-миллиметровую пушку-гаубицу образца 38-го года. Это очень серьезная вещь. Кажется - нелепость. Всю войну мы же вместе с танкистами воевали, часто поддерживал я их. В 1942 году мой дивизион входил в танковый корпус генерала Ротмистрова, потом маршала бронетанковых войск. Тогда он командовал 7-м корпусом под Сталинградом, под Самофаловкой. Не было этих гаубиц. Это была какая-то ошибка. Танковой бригаде, зачем такую махину? Она была тяжелая. На тракторе. Трактор "Ворошиловец" здоровый, с кузовом. Там снаряды и расчет. Громадина. И сама гаубица - ого-го! Танковой бригаде, танковому батальону нужна была какая-то легкая пушка. Орудие сопровождения. Или самоходная, или самодвижущая, или легкие, буксируемые. Так потом и было. А тут снаряд 43 кг - как ухнет! Сильная воронка. Очень система серьезная. Она потом в войну была в артиллерийских корпусах прорыва. И в дивизиях прорыва.

Вот так я попал в госпиталь. Из Смоленска меня вывезли в Гжатск, ныне Гагарин. Там я долечивался, пока не увидел, как прошла одна машина с нашими номерами. Попросил сестренок принести мою форму и драпанул из госпиталя. Потому что немцы уже приближались. Потом система такая была: команда выздоравливающих - нужно стрелковому полку 20 командиров, и всех туда без разбора, кем ты был до этого. Тогда слова офицеры не было, просто командиры. Слово офицеры появилось тогда, когда у нас в 1943 году появились погоны. Конец 1943 года. Стали поговаривать - офицеры. А официально все это было закреплено Уставом 1946 года. Группа солдат - рядовой и ефрейтор. Затем сержанты и офицеры. Раньше был младший, средний, старший, высший командные составы. Генералы появились только в 1940 году. Были комдивы. Жуков прибыл к нам комкором. Три ромба в кавалерийских петлицах. Потом в 1940 году он стал генералом армии, когда ввели, в мае месяце, только звание генерал. Маршалы - в 1935-м. Три маршала. В 35-м году еще два. Всего 5 маршалов.

Из госпиталя сбежал. Привезли меня в свой полк. Полк без материальной части, все было оставлено при переправе через Днепр. Там был тяжело ранен наш командир корпуса и командующий армией генерал Лукин. Они пытались навести порядок при переправе и организовать оборону… Смоленск мы сдали 16 июля. И отходили к Днепру и Вязьме. Наш Лукин и наш командир корпуса, Алексеенко, они попали в плен на Пневской переправе. Много там гаубиц наших осталось, танков. Меня часто отбирали в штабы. То ли у меня подготовка была хорошая, то ли еще что-то. Когда 2-го октября немцы начали наступление под Вязьмой, наши войска отходили. Тогда начальник артиллерии Западного фронта, генерал Камера, не имея радиосредств, пользовался для управления отступающими частями командирами связи. Из нашего полка были взяты командир дивизиона майор Солнцев, я и еще один командир батареи. И мы явились к генералу Камера. Мы стали выполнять его поручения. Чем старше командир, тем сложнее было задание. Вот, например, майор Солнцев - его задание: на У-2 вылететь в окруженные части под Вязьмой, найти там артиллерийские полки и выдать им маршрут выхода. Улетел он, и больше мы его не видели.

У меня были, какие поручения? В районе Александрова формируется артиллерийский дивизион. Привезти его и поставить за Кубинкой на прямую наводку. До 15 ноября я терпел. Голодный, холодный, в пилотке. Все было в стадии отхода, и тылы еще не развернуты были. Еще ничего. Как раз поступил приказ Сталина откомандировать командиров, которые командовали эскадронами и конными батареями для формирования легких кавалерийских корпусов. Тогда появились кавалерийские корпуса Доватора, Осляковского. Здесь, под Москвой, Крюков очень хорошо воевал со своим корпусом. Эти легкие корпуса обычно состояли из двух дивизий. Дивизия - 1000-1500 всадников. Я сразу пишу рапорт Камере с просьбой направить меня в такой корпус, поскольку я командовал конно-артиллерийским дивизионом. Он выполнил приказ. Меня в Москву. На Красной площади был второй дом Наркомата обороны. Вот я туда прибыл. Там кадровики направили на формировку новых, особо секретных частей, которые вооружались новым оружием, а каким - так и сказали. Так я попал в 205-й отдельный гвардейский минометный дивизион М-13, на тракторах. Меня хотели направить командиром дивизиона, но я отказался и пошел командиром батареи. Через месяц был уже начальником штаба дивизиона. А через два месяца меня отозвали. Я в Сокольниках формировал отдельный дивизион, с котором пошел на Сталинградский фронт. Это я потом расскажу.

- Было ли ощущение, что все-таки прорвемся, сможем победить?

- Мы были уверены. Ни уныния, ни паники - ничего этого не было. В этом отношении русский народ какой-то особенный. Мы до Волги доотступали, а все равно верили. Потому что мы видели, что постепенно уже немец становится не тот, сил не хватает.

После того как я перебежал от генерала Камера, я уже говорил, что стал командиром батареи, а потом и начальником штаба 205-го отдельного. Нас бросили под Москву. Под Новый 1942 год по Селигеру перешли на западный берег. Пошли на Молвотицы, Холм, Великие Луки и должны были наступать на Вязьму. Мы поддерживали 3-ю ударную армию генерала Пуркаева. Она должна была замыкать, по замыслу Жукова, большое кольцо вокруг немецкой группы армий "Центр". Мы сначала застряли под Холмом, потом под Великими Луками. Снежная зима, тяжелая. Там я заработал цингу. Хорошо, меня отозвали в Москву, формировать отдельный дивизион.

Так вот, Селигер перешли по льду с установками, начали наступать на Холм. Подошли к селу Молвотицы, которое находилось на перекрестке дорог. Немцы его укрепили, страшный холод был, снег, они сидели по населенным пунктам. Пехота взять село не могла. Пехота даже в цепь не могла идти - снег по грудь! Танки не идут. Трактора буксуют. Командующий нашей 3-й ударной армии принимает решение обойти с юга Молвотицы и продолжать движение на Холм. Повернули, по карте смотрим - какие-то просеки, дорожки. Я веду дивизион, моя батарея головная. Внезапно первая установка начинает погружаться. Мы попали в незамерзающее болото. Там в Калининской губернии таких болот много. Установка уходит, гусеницы уже ушли. Мимо проходил артиллерийский полк на тракторах ЧТЗ - у них широкая гусеница, не такая, как у НАТИ. Попросил. Командир разрешил: "Берите. "Катюшу" надо вытащить". Трос подцепили, раз-два, взяли, смотрим, и он пошел под воду. Больше нам, конечно, не дали. Отругали. Поехали дальше. Задерживать колонну мы не имели права. Приезжал начальник артиллерии 3-й ударной полковник Стрельбицкий, приказал установку бросить, поставить возле нее охранение и, если немцы будут приближаться, - взорвать! А дивизиону продолжать выполнять боевую задачу. Оставили несколько солдат. Я им дал немного продуктов и автоматы. Дней через 15 прибывают под Холм, докладывают: "Прибыл". - "Как прибыл?" - "Я установку выморозил". - "Как выморозил!?" - "Мороз минус 35, ночью до 40. А вода замерзает снизу. Если срубить сантиметров 15 льда, то он будет образовываться ниже. Самое главное - не выпустить воду. И так я 7 или 8 дней срубал. Вырубил - и сутки ни в коем случае не подходить, не колоть, чтобы воду не выпустить. Потом свалили деревья под гусеницы, нагрели воды, завели и потихоньку вышла машина". И прибыли к нам. Мы наградной лист сразу к Стрельбицкому повезли. Он: "Завтра же будет приказ". Первую медаль в дивизионе "За боевые заслуги" получил этот командир орудия. Вот какие были люди.

- А какие трактора были?

- СТЗ-5 - НАТИ. Высокий! Гусеница, к сожалению, узкая, противная. И сама база узкая. Беда была в том, что у нас же установка тяжелая: рама, ферма, направляющие. И как только уклон 20-30 градусов, так он падает. Потому что сделан он был неправильно. Вот ЧТЗ - хороший. У него база и гусеницы широкие. В 41-м установки монтировали на чем только можно. На ЗиС-6, трехоска. Мы тогда его называли "ЗИС-стоп". Он буксовал, и у него очень слабое было сцепление. Феррадо летело. Монтировали на НАТИ, монтировали на танке Т-60. У нас же очень мало было автомобилей, плохо была развита тракторная промышленность. Она ведь только зарождалась перед войной. Мы мучились до 42 года. В 42 году по ленд-лизу пошли "Студебеккеры": все три оси ведущие, каждая четвертая машина имела впереди барабан и лебедку. Вот "Студебеккер" - он проходим, надежен, он нас выручил, как, впрочем, всю ствольную и общевойсковую артиллерию. Ведь и полки подвоза - все-все на "Студебеккерах".

- Действительно, мне говорили, что чем ближе к фронту, тем меньше наших грузовиков? То есть, фактически, всю фронтовую работу выполняли именно американские по ленд-лизу "Студебеккеры", "Шевроле"?

- "Шевроле", "Форд", "Форд-марман" - это слабые машины. Самой сильной машиной был "Студебеккер". У нас 115 полков ГМЧ было - все на "Студебеккерах". А вот подвоз - на ЗиСах. Потому что не хватало. "Студебеккеры" еще давали общевойсковым артиллеристам, затем артиллерии резерва. Были полки с СВГК по 100-150 "Студебеккеров" - это где нужно было. Допустим, фронт наступает, и ему срочно нужно подать боеприпасы и бензин. Вот такой полк мог обеспечить сразу целую армию боеприпасами. Затем у летчиков на аэродромах нужно было несколько штук. Это, конечно, обобщение такое - чем ближе к фронту, тем больше. Надо сказать проще, что американская машина выручила нас, и очень даже выручила.

Как я уже говорил, после битвы под Москвой мне было поручено сформировать отдельный дивизион. Стояли в Сокольниках. Там недалеко от метро есть 364-я школа. Вот мы в ней располагались. А боевые установки стояли в парке Сокольники, там мы тренировали расчеты. Когда немцы прорвались к Дону, нас подняли по тревоге и на Сталинградский фронт. Я с июля 1942 года и до 2 февраля 1943 года прошел 200 дней и ночей Сталинградской битвы.

Сначала мы сдерживали немцев, все время отходя к Дону. Я дважды переправился через Дон. Тут не обошлось без его превосходительства Счастья. Мы подошли к переправе. Все забито. Я уже приказал готовить к взрыву установки, но тут бежит командир батареи Шестернин Виталий: "Товарищ капитан, там подали паромы, а тридцатьчетверка их топит". Я сразу флажками: "За мной"! Колонну вывел. Докладываю начальнику переправы: "Это же секретное оружие"! Он: "Я знаю, знаю. На первые же паромы грузите". Вот так выскочили. А второй раз успел к мост у Трехостровской. Там так получилось. Только дивизион подошел к мосту - летят 9 штук - пикировщики, "лапотники", как мы их называли. Пикировали отвесно, бомбили точно. Я флажками показал: "Дивизион, рассредоточиться"! Рассредоточились. А сам не успел уйти. Лег около моста на песке. Слышу, уже свистит. Бомба просвистела рядом и ушла глубоко в песок и взорвалась там. Но пошли не осколки, а масса песка вместе со мной. Меня отбросило метров на 5. Оглушило, ничего не слышу, уши заложены. Это у артиллеристов называется камуфлет - взрыв под землей. Он меня спас. Чудо и везение. Потом мы держали оборону на Дону, но недолго: 23 августа мы уже оказались в Сталинграде на Волге.

- А у вас установки какие были?

- Установки у меня были на "Студебеккерах". Новенькие совсем. А до этого под Воронежем были на Т-60. Но они быстро выходили из строя. Танкетка Т-60 имела двигатель на авиационном бензине. Запас хода всего 600 моточасов, а потом надо двигатель менять, то есть отправлять в капитальный ремонт вместе с установкой.

Под Сталинградом у меня наблюдательный пункт был в районе Кузьмичей. Разведчики врезались лопатами в вал Анны Иоанновны. На карте он четко весь был показан. Высокий… очень удобно было вкопать установки и спасаться от бомбежек и артобстрелов. Но в остальном-то - степь, все просматривается, а у меня связь телефонная. Радиостанций тогда мало было. В основном телефоны. Только начинается день - обстрел. Перебивает кабель, связи нет. Связисты бегом на линию. Или гибнет, или ранение получает. Дня два-три мучился я. Вдруг целый день связь работает прекрасно. Я спрашиваю сержанта: "Что такое, что сегодня у нас"? - "Товарищ капитан, тут такое мы придумали, что у Вас связь будет теперь все время работать"! - "Расскажите". - "От вас провод идет, а в том месте, которое простреливается, мы ночью проложили до оврага семь проводов, там всего-то метров 50-70 открытых, которое немцы видят и простреливают. Если один перебьют, второй перебьют, все семь-то не перебьют. Мы их разнесли". Вот это боец!

У меня ординарцем был Журавлев Анатолий. Идем на наблюдательный пункт, он должен быть на высоте, с которой хорошо виден противник. Но эта высота, очевидно, видна и противнику. Следовательно, машину оставляешь в овраге или леске, а дальше идешь пешком. Командир идет всегда с ординарцем. Немцы это знали. Раз идут двое - один обязательно командир. Тем более, ординарец всегда из почтения идет сзади. Так вот, Журавлев знал это: "Товарищ капитан, вы идите, а я отстану". Потом возьмет или котелок, или мешок и изображает рядового. Снайпер не будет себя открывать (ведь выстрелом он себя открывает): он бьет по целям серьезным, ему нужен командир или пулеметчик - вот его цель. И я прохожу. Только не надо показывать ордена, как у нас погиб распрекрасный командир дивизиона майор Новиков. Он ордена, да еще начищенные, всегда носил. Мы наступали, а он выехал на высоту - блеск, ордена - ясно, офицер. Ему не пожалели снаряда. Погиб. В г. Карачеве его могила.

Видят: командир дивизиона - майор, около него обязательно ординарец, телефонист, радист, разведчик. Я один в поле не воин, со мной всегда группа. Потому что я должен передать что-то или по телефону, или по радио. Разведчик мне должен быстро подготовить или найти окоп, воронку, в крайнем случае, если нет окопа, воронка хороша. Расставить буссоль, стереотрубу, мне это вот так нужно. А ординарец мне нужен, чтобы что-то передать. Ординарец - это не слуга. У многих понятие, что он чистил сапоги. Он передает приказания, он вызывает, кого мне нужно. Это фактически связной при командире, и очень должен быть смышленый, не перепутать приказания. А у нас у артиллеристов есть сложные команды. Или маршрут движения надо точно передать командиру батареи, который ведет огневые взводы. Затем опытные бойцы хорошо знали, что вечером в бинокль смотреть нельзя. Если вы смотрите в это время в бинокль или в стереотрубу, что получается? Отблеск. А противнику ясно: отблеск - это признак наблюдательного пункта, это признак командира. Неважно, какой ранг, - они определят по нахождению. Если это на первой позиции, то тут сидит командир батальона. Редко командир полка. Командир полка чуть дальше сидит. Командир дивизии тоже чуть дальше. Все это расписано всем, знающим военное дело. Понятно, кто где.

- Просто на местности можно было определить, где командиры?

- Всегда.

Отводил дивизион к Дону. Немцы жали нашу армию. Сталинградская битва была тяжелейшей. Тяжелей, чем Московская. Московская битва - тяжелая тоже, но под Сталинградом климат ужасный. Летом - жара, зимой - страшная стужа. Населенные пункты все разобраны немцами на блиндажи. Потом, вообще, в Сталинградских степях населенные пункты - редкость. Лесов нет, спрятаться негде. Немцы бомбили нас по выбору. Стрелять много приходилось. Особенно в Сталинграде. Я отошел с дивизионом в район завода "Красный Октябрь", а там была база и склад гвардейских частей, ракеты наши были заготовлены для Сталинградского фронта. Немцы ведь внезапно появились у города. Они 23 августа, рано утром были на Дону, у Вертячего, перед плацдармом, а к исходу дня они вышли к Волге, в районе рынка, Сталинградского тракторного. Я, используя эти складские запасы, почти беспрерывно давал залп за залпом. Когда немцы в середине сентября вышли к центру города, я уже стрелять не мог, поскольку ближе 3 километров рассеивание становится слишком большим. Я должен был выбирать огневую позицию всегда не меньше, чем 3 км. Лучше - 6 км. Поэтому меня отвели за Волгу. А потом нас перебросили к деревне Ерзовка. У меня наблюдательный пункт был на кладбище Ерзовки. Хорошо было видно. Здесь 66-я, 24-я армия должны были пробить коридор с севера на юг вдоль Волги к 62-й армии. Не вышло у нас. Потом еще несколько раз пытались пробиться, но безуспешно. Затем отражали контрудар, который Манштейн наносил с Котельникова, чтобы выручить Паулюса. Там у меня интересно, стояла одна батарея на юг, а другая - на север. Потому что 34 километра оставалось пройти Манштейну, чтобы соединиться с Паулюсом. 34! Затем мы занялись уничтожением окруженной группировки между Доном и Волгой. Паулюса. Прошли мы всеми балками, я до сих пор помню. Балка Конная, Грачевая, Царица, хутора: Вертячий, Песковатка, Малиновка, Карповка, Гумрак, Прудбой. До сих пор в голове любой хутор, любая балка. Так трудно было.

- Награждения чем определяются? Успешностью или, скорее, приближенностью к командному составу?

- И еще третье - пробивной способностью командира бригады и полка. Наш полк, 85-й комплектовался комсомольцами Москвы и области. Все мальчишки 18, 17 с половиной лет. Полк прекрасно показал себя в первом же бою в Сталинграде. Мы получили орден Красного Знамени за бои под Сталинградом. Потом выдержали Курскую дугу. Брянская операция - и ни одного ордена. У нас попался комиссар полка Клыков - это контрразведчик, он везде видел врагов. Я от него получил строгий выговор с предупреждением об исключении из партии. За дискредитацию политических работников. Это в 1944-м было, я уже начальником штаба полка был. Какая дискредитация? Мне позвонили: надо срочно менять огневые позиции. Я - Журавлеву: "Толя, быстро "Виллис". "Виллис" - маленький, если с него снять верх, опустить стекло, он низкий. Он пролезет прямо до переднего края, по любому болоту, у него передок ведущий. А тут комиссар: "Не трогать! Я еду сейчас в тыл!" - "А я еду выполнять боевую задачу, а Вы в тыл! Берите любой "Газик" и поезжайте". - "Нет. Я комиссар, я представитель партии". Вот такие были. Твою мать! Я поехал, конечно. Ругнулся в сердцах, но поехал. На другой день меня на парткомиссию. Ведь наши полки были резервом Ставки. В них по приказу Сталина были политотделы. Хотя полагалось политотдел иметь в дивизии, в армии, а в полку просто политаппарат. А политотдел имел [право] рассматривать партийные дела. Мне строгий выговор с предупреждением об исключении из партии. Солдаты всегда рассказывают байки, анекдоты. Мальчишки развитые - москвичи. Он строчит политдонесения: "Нездоровое политико-моральное состояние личного состава. Пораженческие разговоры, анекдоты". Командовал гвардейскими частями нашего фронта генерал-лейтенант Нестеренко. Он очень любил меня. Генерал-лейтенанта он получил в 33 года. Красавец-мужик и умница. Потом он рассказал, когда мы уже уволились: "Я устал разбирать кляузы вашего комиссара. И избавил я его от вашего полка тем, что отправил вас на Дальний Восток. На Маньчжурскую наступательную операцию". Здесь все праздновали победу. А наш полк шел на Дальний Восток. Доколачивать японцев. Этот комиссар гробил все. Ведь была система тройного контроля. В каждом полку было два офицера СМЕРШ - особый отдел. Один опекал офицеров, один - рядовых и сержантов. Шла информация по их линии. Политотделы имели свои политдонесения, свои каналы. Его донесений я не видел, и командир полка не видел, что он строчил. Оно шло в политотдел гвардейских частей. И в политотдел той армии или фронта, который мы поддерживали. И, конечно, донесения составлял командир полка.

Наградные часы ЦК ВЛКСМ, 1943 г.

- То есть, фактически, политработники имели огромную власть?

- Все абсолютно осталось. И ведь их до черта было! В каждой батарее комиссар, потом - замполит. В дивизионе. Я дивизион принял капитаном, а у меня комиссар был - старший батальонный комиссар. У него было две шпалы, у меня только одна. Он был вторым секретарем Ростовского обкома партии. В полку политотдел. Начальник политического отдела, его заместитель, затем заместитель по работе с комсомольцами, затем по работе с партийными ячейками батареи. Свое делопроизводство. Свои секреты, своя охрана. За Курскую битву мы не получили ни одного ордена. Там только кляузы разбирали. Потом прошли Белоруссию, потом Прибалтику до Кенигсберга, Курляндскую группировку блокировали. Потом перебросили на Дальний Восток. Я вам говорил, мне везло, меня всегда брали в штабы. В 1941-м Камера взял, в 42 году командовал отдельным дивизионом. Когда армейские оперативные группы ГМЧ ставил формироваться, меня полковник Терешенок к себе забирал в армейскую группу гвардейских частей 21-й армии. Я неделю там пробыл - взвыл. В батарее, в дивизионе у меня - старшина, кухня. А тут - ничего. Все на ходу. Все двигается. Холодный, голодный. Я перешел в дивизион, в 85-й полк. Командиром дивизиона, потом начальником штаба полка. Полком командовал Плотников Валентин, 28 лет, умница, красавец-мужчина. Отличный командир. Рано очень скончался: получил облучение при отработке атомных артиллерийских орудий. Получил облучение и скончался от рака крови. Он меня назначил начальником штаба полка в сентябре 1943. В 1944-м его выдвигают заместителем командующего армии по гвардейским частям. Он сдает полк. По старшинству я должен был принимать полк. Потому что другие офицеры, обычно имели подготовку ускоренных курсов. А я - кадровый. С 1936 года в армии. Но Нестеренко… Потом он мне признался. У нас в полку служил бывший комсорг его полка, который вытащил Нестеренко из-под огня, когда отступали в Белоруссии, спас ему жизнь. Он ему был обязан. Так вот он комсорга Колю Грибкова провел через дивизион, хотя тот не умел ничего делать. Все делал начальник штаба дивизиона. Нестеренко делает ход. Он добивается, чтобы мне дали путевку и направляет меня в Академию Дзержинского. Вызвал меня и торжественно поздравляет: "Одна путевка! Я ее вам вручаю как лучшему командиру. Поезжайте, поступайте в Академию". - "С удовольствием". Я уже вел переписку с моей будущей женой. Моя супруга работала в МК комсомола, в отделе пропаганды у Шипилова. Он был секретарем, а Тамара моя была в отделе пропаганды.

Командир полка Валентин Плотников, 1943 г.

Познакомился я с ней так. В 1944-м году после Невельского мешка, где мы потеряли очень много людей, нас вывели на переформировку под Балашиху. 23 февраля приезжает к нам делегация МК и ЦК комсомола. У нас было знамя боевое, красное знамя полка, знамя ЦК комсомола и переходящее МК комсомола. В этой делегации была Тамара. Сказали Плотникову, что привезли 10 часов из Фонда Элеоноры Рузвельт, супруги президента США. Плотников меня вызывает и говорит: "Иди и подготовь приказ, а я подпишу". Пришел, спросил, с кем мне готовить приказ. Тамара встает, представляется. Называет свою фамилию. Я тоже представился. Мы с ней сели и стали распределять. Я называл 10 фамилий, она вписывала. Это грамота и часы. Я себя не мог вписать. Пришел командир полка и меня вписал. Так я получил часы и грамоту, написанную будущей моей женой. Почему я согласился быстро поехать в Академию, потому что мы с ней с февраля уже переписывались. Нас тогда отправили на фронт. Она письма писала практически ежедневно. Все уже знали. С огневой позиции всегда звонили. Почтальон впоследствии в мирное время стал скульптором - Рэм Бальжак. Его памятник стоит в Мурманске. Первое место занял… Был полковым почтальон.

Я уехал, а Грибков стал командовать полком. Я приехал в Москву 8 июля, а 17 июля мы пошли в ЗАГС. Почему запомнил? Мы шли к Таганке, там был ЗАГС. Она жила на Крестьянской заставе. А в это время вели пленных немцев по Садовому кольцу. Они шли от Белорусского вокзала по Северному и Южному кольцам Садового к Курскому вокзалу. Мы все это видели. Потом пришли в ЗАГС. Подождите, до двух часов мы регистрируем умерших, а потом уж будем брак регистрировать. Подождали. Зарегистрировались.

- Как относились солдаты к своим командирам?

- Посудите сами. Я был ранен в голову, меня ведь не бросили. Они ведь под пулями были. Можно было направо, налево поползти подальше от того, кого видят уже немцы. А видели они меня. Видели по фуражке. Солнце как раз садилось, было 5-6 часов вечера. Видимо, от фуражки отблеск, от козырька шел. Не от каски, а от фуражки. И они били. Могли бы бросить, но нет. Один справа, один слева, как они потом говорили, подтянули меня в кусты. Потом вытянули на дорогу, довезли до Орши. Только тогда они пошли в полк.

- А связь Вы как командир дивизиона держали с пехотным командиром какого уровня?

- В зависимости от того, кому я придан. Я вам говорил, что мы не подчинялись пехотным соединениям, мы придавались на период операции. Вот под Орлом я как командир дивизиона был придан командиру 308-й стрелковой дивизии, и я с ним шел.

- С командиром дивизии?

- Да. А командир взвода управления мой, начальник разведки дивизиона шел с полком. Он впереди. А я с командиром дивизии. Потому что командир дивизии в наступлении принимает решения о том, куда дать огонь. Тем более что в наступлении всего я вез с собой 4-5 залпов. Не более! Один залп я заряжал. Нарушал все инструкции. Потому что тяжело "Студебеккеру": он расчет везет, еще заряжен, может рама не выдержать. Но заряжали, только когда были уверены, что пойдем по хорошей дороге. Тогда пятый залп у меня получался. А так четыре залпа - и все! И нас берегли, и применяли там, где действительно нужно. Командир дивизии говорит: "Подать "катюшников"! Давай сюда!" - "Нет, покажите, где пехота". Орет, не орет, а я заставлял показывать расположение пехоты. Ведь командиры не знали свойств "Катюш"! Мне приходилось читать ликбез, буквально ликбез. Командиру дивизии! Не разрешали знакомить с нашим оружием даже командира дивизии! Только командующего армии, и то лично!

Наградные часы

- До конца войны?

- До конца войны. А первые, 41-й - 42-й даже обязан нам был командарм выделять роту охраны. В дивизионах были зенитные пушки. Одна зенитная пушка 37-мм. Она сохранилось в штате до 43 года, когда уже надежно прикрыла нас авиация, господство в воздухе мы заимели с Курской битвы. Бесспорно. А 41-й - 42-й господство было немецкой авиации. При господстве нашей авиации мы были прикрыты. Танковые корпуса и вот артиллерийские группировки. Переправы прикрывались.

- А пристрелочное орудие у вас было?

- Не нужно.

- То есть исходно в штате она была?

- Нет. Пристрелочное орудие выделили только батарее Флерова по незнанию. Его, собственно, почти и не применяли. Потому что все мы быстро разобрались, что при данном рассеивании ошибиться сложно. Теперь, обычно ставится задача мне на дивизионный или полковой залп командиром дивизии. Я всегда говорю: "Покажите положение нашей пехоты, и где Вы видите скопление противника. Мне нужна цель большая, я не стреляю по пулеметам. Для этого у вас пушки есть. Мне цель нужно: скопление пехоты, батальон готовится к атаке - вот это цель. Или выходит танковый батальон на исходные позиции. Или еще что-нибудь такое вроде крупных складов. Вот это - цель"! Эту цель при рассеивании на 20-30 га накроешь без ошибки. Поэтому пристрелочное орудие и не нужно. Большое рассеивание и хорошая карта - все, что нужно. У нас топография в артиллерии преподавалась очень хорошо. Я свободно ориентировался на карте, и превышения цели над батареей хорошо определял.

- А насколько эффективен снаряд М-13 против бронированной техники?

- Практически не эффективен. Он что может сделать? Наше оружие расхваливают очень-очень напрасно. Наше оружие, вот М-13, осколочно-фугасный снаряд прекрасен, хорош, замечателен при больших не укрытых целях: живая сила, скопление транспорта, танков, большая цель. Это я элементарно накрываю. Почему я хорош? Дело в том, что если привлекать артиллерийский ствольный полк, то командир полка обязательно скажет: "У меня данных этих нет, я должен пристрелять орудия". Если он начинает пристрелку вести, а пристреливают одним орудием, беря цель в вилку, - этот сигнал противнику что сделать? Укрыться. На укрытие дается обычно 15-20 секунд. За это время артиллерийский ствол выпустит 1-2 снаряда. А я дивизионом за 15-20 секунд выпущу 120 ракет, которые идут все сразу. Вот чем хороши РСЗО. Но это было в 41-м - 42 году. В 43 году немцы перешли к позиционной обороне. То есть инженерное оборудование позиций: первая позиция, вторая позиция… Зарылись в землю. И наш снаряд М-13 ничего не мог сделать с этой вот целью. Мы могли хорошо работать по огневым позициям батарей противника: они же не укрыты. Мы хорошо могли давать по большим штабам, которые имеют мощные линии связи. Вывести управление из строя - это тоже большое дело. Потом резервы, вторые эшелоны, как правило, не укрыты. Это мы можем М-13 давить, а чтобы разрушить позиционную оборону, нужны были другие снаряды, и они появились у нас. Уже в 42 году появился М-30, а потом М-31.

- В начале войны были проблемы с количеством снарядов?

- Всю войну проблема №1 в наших ГМЧ - это подача снарядов. Мы были разорительны для страны. Просто заводы не успевали их выпускать. Ну, вы представляете? Полк 384 ракеты выпустил - попробуй их подвези! А второй, третий залп? Уже тысяча! А таких полков 115. Фронт от Черного моря до Карелии… Поэтому фактически приходилось стрелять только по серьезным целям. И нас всегда использовали на направлении главного удара. Допустим, Брянский фронт 12 июля пошел в наступление. Началась Орловская наступательная операция. Оперативная группа гвардейских частей -восемь полков - поддерживала 3-ю армию Горбатова. Как только 3-я армия выполнила задачу, а командующий фронтов Маркиан Попов перенес удар в полосу 11-й армии, все мы пошли в 11-ю армию. А Горбатову, может быть, полк оставят там, а может быть, и нет. Потому что он уже не решает главную задачу.

- А качество снарядов?

- Прекрасное. Но проблемы были в 42 году. Внезапно для нас, командиров начали взрываться снаряды на направляющих. Ракета еще не сошла, а уже взорвалась - снесена кабина, погиб водитель, погиб командир. А главное, техника выходит из строя. Забегали политработники, рвут и мечут особисты. В чем дело? Что за вредительство? Почему? Из Москвы комиссия. Из штаба гвардейских частей вместе с промышленниками. Быстро разобрались. Что оказалось? Переходное дно есть в ракете, которое отделяет боевую часть от ракетной пороховой. Оно оказалось сделано тонко и прогорало в первые же секунды, приводя к взрыву снаряда. Сразу телеграмму на заводы - усилить переходное дно, и все стало нормально. Буквально следующие партии пошли нормальные. А почему прогорало? Там в основном выдвигалась одна причина. Поступил порох НОТ по поставкам из Америки. Пороха сильнее наших. И они температуру давали выше наших. Мне всегда докладывали. Я скомандовал: "Залпом! Огонь"! Залп! Я вижу разрывы. С огневой позиции мне докладывают: "Залп дан, несходов нет". Я не помню случая, чтобы кто-то доложил, что одна не сошла, две не сошли.

Планирование, 1943 г.

Вот часто показывают: загорелись ящики на заводе, сейчас будет взрыв. Один такой эпизод есть в фильме "Вечный зов": директор обесточил цеха, горели ящики - сейчас будет взрыв. Взрыва не будет. Дело в том, что заводы выпускали боевую часть отдельно и ракетную часть отдельно. Эти части отправляли на базу ГАУ (Главное артиллерийское управление). Вот там было окончательное снаряжение ракеты. Заполняли пороха, сколько положено, и ВВ. Взрыватели ни в коем случае не ввертывались. Они в отдельном цинке шли, в партии, и ввертывались, когда я командую: "Буссоль такая-то - зарядить. Готовность доложить". Вот по этой команде устанавливаются взрыватели, снимают колпачки и докладывают: "Дивизион готов".

- А чаще ставили взрыватель на фугасное или на осколочное действие?

- Как я скомандую. А когда я стреляю по открыто расположенной живой цели, я даю команду "Взрыватель осколочный". У артиллеристов очень строго отработана команда. Я ее назубок до сих пор знаю. Идет она так: "По скоплению пехоты, снаряд М-13, взрыватель осколочный". Или, если укрытая пехота, то взрыватель фугасный. "Буссоль 42-30, уровень 30.0, прицел 422. Зарядить, готовность доложить". Коротко, ясно. Все. Телефонист передает. Я медленно командую: "буссоль 32-40", - он говорит: "буссоль 32-40". Ему там повторяют, он говорит: "Да", - я слышу. Значит, принято. "Прицел 434", - он передает, оттуда подтверждают. Он говорит: "Да". Я даю следующую установку. Очень четко все.

- С такой системой по своим не попадали?

- Не было абсолютно случаев. Даже одной ракетой. У меня один приятель, Герой Советского Союза Володя Фаготов (вот недавно похоронили), за Одер получил Героя, командовал дивизионом, он говорил: "Одна установка 16 ракет дала хорошо: разрывы легли сзади первой нашей позиции, где наши лежали, подготовившись к наступлению. В чем дело? Сразу шум: "По своим бьете"! Я скомандовал: "Записать установки, личный состав весь убрать от установок. Командирам батарей проверить". Проверили - все правильно. Уже когда уезжал домой командир установки, подошел ко мне и сказал: "Извините, у Вас неприятность тогда была. Но меня обругал командир, что у меня медленно работал наводчик. То ли у него рука занемела, то ли еще что-то. Он никак не выведет… А крутить нужно много. Если 430 прицел, это почти 44 градуса. А старший на батарее командует: "Огонь! Почему отстаете! Залп же срочно требуется!" Я сдрейфил и дал залп! А наводчик не успел вывести уровень на середину. Но, как только залп ушел, я, естественно, исправил". Вот такие ошибки могли быть.

- А у вас сколько позиций было? Ну, допустим, дивизион. Да? Всегда ли это была огневая и запасная позиция, с которой выезжали на огневую, или как придется? Как вообще это организовывалось?

- Когда готовилась Орловская наступательная операция на Курской дуге, мы готовили на дивизион четыре позиции в полосе наступления нашей третьей армии. И на флангах еще по четыре. Двенадцать позиций было подготовлено на случай маневра. Ведь к Курской битве очень серьезно готовились. Знали, что немцы нанесут страшный удар. .. У меня все было расписано: вариант 1, вариант 2… 3… 10… 12… Я знал уже, как туда проехать, там у меня позиция и вешки стояли. Колышки вбили на каждую боевую машину. И уже командиры знали все маршруты. Если там мостик сломан, мы его восстановили, чтобы проехать. Все было предусмотрено. Это в обороне.

- А в наступлении?

- В наступлении готовили только одну позицию. А потому что не надо было. Теперь, существовала существенная разница в позициях первого года войны и третьего. В 41 году, когда господствовала немецкая авиация, немцы очень быстро засекали место залпа. Ракета, когда она срывается с направляющей, имеет активный участок траектории. Это значит, что там еще порох горит, и она оставляет след. Тут же они артиллерийский налет одним-двумя полками дадут, или вызовут девятку "Юнкерсов", и они тут как тут. И еще рама летает все время. Ее называли "старшина фронта". В этом 41 году, дав залп, мы отходили на пять километров примерно: это называлась "исходная позиция". Она обычно в лесу, хорошо замаскированная. Там перезаряжали, рассредоточивались и ждали следующий залп. Опять выезд на огневую позицию. Отказались мы от этого в 42 году, когда я из Калининских болот прибыл под Сталинград. И однажды дал залп и начал дивизион отводить, а там вкруговую ходят "Юнкерсы". Тут стали закапывать. Использовали откосы балки, срезали и загоняли туда установки. А потом сверху брезент, жухлая трава или еще чего-нибудь набросаешь, и это было спасение. И никто с этих пор уходить на запасные позиции, на перезарядку не стал.

- А.Д. А с одного места давали?

- Конечно, может быть, 100 метров выехал на огневую позицию, а потом снова забирался, спрятался. Это уж мы сами командиры соображали, как сберечь технику и людей.

- А кочующие орудия использовали?

- Я на этом заработал очень много благодарностей. В 43 году нас вывели под Мценск, красивые места. Река Зуша, Мценск… Мы прибыли из Москвы после переформирования в конце марта. Апрель, май, июнь шла подготовка к Курской битве. Нам приказали всю ночь тревожить немцев. Работать кочующими установками. Днем я на "Газике" или на "Виллисе" - когда что у меня было - ехал, выбирал позицию. По возможности ближе к переднему краю, чтобы достать глубину. По первым траншеям нечего было стрелять, потому что там были в основном дежурные подразделения укрыты. А вот в Мценске, допустим, офицеры в субботу-воскресенье гуляли, так же, как и мы. Гуляли, пили, женщин водили - мы же видели! Стереотруба увеличение же десятикратное, серьезное. Ночью почти к переднему краю подтянем установки и дадим залп, и сразу уходим. Апрель, май, июнь - все время работали. Один раз даже у меня был залп кочующей не установки, а батареи. Авиационная разведка доложила, что на станции такой-то подвозят очень много, видимо, боеприпасов, разгружают без конца. Вот тогда мы батареей влепили ночью. Потом зарево было видно - результат налицо.

- Но это в обороне. А так вот результаты своей работы видели?

- Трудно. Говорят, что врут больше всего на войне и после охоты. Конечно, не видели. Это невозможно было. Один раз, когда в июле мы начали наступать на Орловском направлении, генерал Нестеренко приказал по местам залпов - а они все отмечены на карте - недельку поработать. Вот тогда мы видели результат.

- А не встречалось, то есть не было такого, чтобы немцы использовали наши установки?

- Я не видел и не слышал даже, хотя мы все друг друга ведь знали. Я же вам говорил, что в наступательные операции по восемь полков собиралось. Мы обменивались информацией, встречались и все рассказывали. Не было случая, чтобы немцы стреляли из наших установок по нам. И никто этого не видел. Один был только рассказ: немцы замкнули под Харьковом Изюбр-Барвенский котел. Оттуда мало кто вышел. Там три полка наших погибло. Так вот один вышедший видел, как наш расчет гнал целенькую установку М-13 в сторону немцев. На ней стоял белый флаг. Но что бы применили - нет.

- Расскажите эпизод, за который вы получили Александра Невского.

- Мы уже говорили, что этот орден как полководческий дается за умение воевать. В Орловской наступательной операции я поддерживал 315-ю дивизию. Она продвигалась, и неплохо продвигалась. Я - с командиром дивизии. Он мне ставил задачу, я открывал огонь. Но однажды случилось так. Он командует "Срочно залп!" - "Товарищ полковник, дивизион меняет позиции". - "Ну и что, меня это не касается - залп немедленно!" Хорошо. Дивизион быстро подошел, занял огневые позиции и дал залп. Обошлось. Теперь я сделал вывод: мне надо использовать старый обычай русских артиллеристов - действовать при сопровождении пехоты методом переката батареи. Часть батареи ведет огонь, а часть идет у меня впереди. Когда командир батареи Бушуев докладывает: "Я занял новую позицию", - вот тогда я даю команду Шестернину: "И вы меняйте позицию". Теперь у меня было меньше залпов, но в любое время. Есть у меня приказ командира полка - копию с нее мне ребята сняли в архиве - командир полка отметил в приказе: "Командир дивизиона капитан Пануев применил старинный русский метод, обеспечивающий непрерывную поддержку пехоты. Метод перекатывания батареи". И вот за это я получил орден Александра Невского. Плотников написал орден Красного Знамени, но командующий 3-й армии Горбатов переправил. Зачеркнул и написал орден Александра Невского. Он поступил очень правильно.

- Приходилось стрелять прямой наводкой?

- Да, в ходе Орловской битвы. Приехал как-то на "Виллисе" начальник оперативной группы ГМЧ генерал Нестеренко, и ко мне: "Где у тебя поблизости батарея?" - я показываю по карте. "Вызовите ее. Я только что от командующего, там разведчики обнаружили интересную цель. Чтобы мне не терять время, я сам лично поеду". Попросил плащ-накидку, что бы закрыть погоны, вскочил на подножку машины и поехал к батарее. Батарея прошла километра полтора вперед (я видел в бинокль все это очень хорошо), развернулась и давала залп по окраине населенного пункта прямой наводкой. Якобы там шло большое сосредоточение пехоты и танков для контратаки.

- А вот на фронте была такая распространенная байка, которую я слышал от нескольких людей, о том, что в какой-то момент "Катюши" накрыли бордель? Слышали такую?

- Действительно, в Мценске мы и наши разведчики засекли постоянное движение в субботу и воскресенье к вечеру легковых машин к одному большому строению. Ясно, зачем едут. Там, видимо, будет встреча, пикник или пьянка, или, как вы говорите, б…, не хочу повторять это слово. Вот это потом было мишенью для кочующих установок. Туда регулярно посылали залпы. Потом машины перестали ездить. Про бордель - это байки.

- Говорят, что ставили звездочки на машину за подбитый танк?

- Это неправильно. По танкам могла вести только хорошая система ствольной артиллерии. Мы стреляли по большой массе танков. Такое было в Курской битве. Конечно, если снаряд разорвется рядом, то он может повредить танк, перебить гусеницу, но это, скорее, случайность.

- Были большие за время войны в дивизионе, потом в полку, потери?

- Потери были большие в пехоте, которая вставала и шла под огонь. Наш полк сформрван был в 42 году в июле-августе, в сентябре был уже на фронте. И до конца войны. И потом участвовал в Маньчжурской наступательной операции. Наш полк 85-й гвардейский за всю войну потерял 113 человек убитыми. Ранеными больше. Мы не можем сказать, сколько людей умерло в госпиталях.

- А потери в основном от авиации? Или артиллерии?

- У нас потери были в основном - бомбежка и обстрел. И естественные.

- То есть?

- Два молодых человека: 24 год рождения, мальчишки 17-18 лет - начали изучать гранату, начали ее разбирать, а потом там же есть кольцо, которое выдергивается. Если вы выдернули, то гранату нужно бросить в течении трех секунд. Иначе она у вас разорвется. Они этого не знали. Пришлось писать донесение: погибли в результате несчастного случая при изучении гранаты.

- За такое наказывали?

- А кого наказывать? Если просто слепой командир или дурак, он может. Но я таких наказаний не делал. Ведь люди хотели изучить.

- А вам личное оружие приходилось применять?

- Личное оружие - пистолет - применил я в Сталинградской битве. Это было в середине января. Дивизион мой шел по балке Царица. Продвигался, продвигался, и уже недалеко был город Сталинград. Я за головной батарее ехал на свой командирской машине. Потом батарея стала разворачиваться для залпа, я остановился. И вдруг из блиндажа выходит немец. Он поднял руки, но в правой руке у него граната-"колотушка". И вот он поднял руки, а гранату держит. Я не знал: или он готов был бросить в меня (а это недалеко - 20 метров), или же он просто сдается. Я за пистолет и выстрелил в упор. Он упал. Граната не сработала, потому что не выдернута была чека. Ну откуда знаешь? У меня был бельгийский "Стеллер". Чем он хорош, почему я его полюбил, потому что он имел магазин на 15 патронов. 14 в обойме, а 15-й в стволе. Это мне разведчики притащили после Сталинграда. Там много было трофеев. Там даже был город машин. Немцы стянули машины в одно место и выстроили их в балках. Представляете, сколько! Тысячи! Тысячи! Там мы чего только не брали. Мы нашли даже наш ГАЗ-АА штабной. Взяли его, а потом оформили. Немецких я не брал. Потому что я знаю: если приедешь в Москву с немецкими машинами - их сразу же на марше милиция останавливала - комендатура - и реквизировали. Так что мы брали свои. А у немцев наших машин было много.

- Такой вопрос. Сейчас многими этого обсуждается. При вхождении в Германию Вы были в Восточной Пруссии?

- Да, я закончил войну под Кенигсбергом.

- Обсуждается, что были случаи насилия и мародерства с нашей стороны по отношению к немецкому населению.

- Ни в коем случае. Политсостав, СМЕРШ, контрразведка, мы, командиры - все предупреждены. Потом мы не были живодерами. У нас ведь до войны было распространено мнение, что вообще Германия на нас не может напасть, там же "Рот-Фронт", там же коммунистическая партия сильнейшая. Они сейчас же поднимут восстание. И нас воспитывали, как армию гуманную. Ни в коем случае.

- Как командир вы доверяли радио?

- Вполне. Рад был, что радиостанцию наконец-то привезли, и у меня на огневой позиции радиостанция, и со мной всегда радиостанция. Рад и горд был. И пехота: "Эх, какие у артиллеристов средства связи! Нам бы такую в пехотный полк".

- С какого года у вас?

- В 42 году радиосвязь появилась, а в 41 еще только кабель. Пока его развернут! Это же катушка. И красноармеец. Пока он добежит с огневой позиции до наблюдательного пункта! А это три километра.

- А ваше присутствие на НП - это обязательно?

Пануев Александр Филиппович стоит в центре, 1945 г.

- А кто откроет огонь? Я даже командира батареи не посылал на наблюдательный… Вот, кстати, в День Победы здесь сидел один командир батареи обиженный. После второй или третьей рюмки: "Почему Вы нам не доверяли?" Я говорю: "Не доверял потому, что спрос будет с меня, если вы залп положите не туда, отвечать буду я. Я пойду в штрафной батальон, меня разжалуют в рядовые. Это в лучшем случае. В худшем случае расстреляют. Так, как расстреляли командира дивизиона М-30 под Котлубанью только за то, что немцы заметили подготовленные рамы, станки пусковые. Раньше ведь станки пусковые на земле стояли. Так вот, там местность не позволяла их скрыть. Утром заметили и огневой налет дали по дивизиону. Артподготовка, а дивизион молчит. Трибунал, и тут же расстрел перед строем. Так что вы командир батареи грамотный, толковый, но отвечать мне - это, во-первых. А во-вторых, практиковать батарейные залпы практически бесполезно. Я, как правило, давал дивизионный залп или просил полковой". Я всегда был подручным у командира полка. Это такое выражение есть у военных - подручный дивизион. Командир полка имеет три дивизиона. Они слева и справа в полутора-двух километрах. А он с одним дивизионом, это считается подручный. Он всегда может вызвать огонь, в любом случае, моего дивизиона. И вот я всегда был у Плотникова подручным дивизионом. Потом меня и начальником штаба полка сделали. У меня была хорошая подготовка: трехгодичная, до войны… И потом у меня до этого среднее образование, и я считался хорошим артиллеристом. Поэтому батарейные залпы практически ничего не давали, и я говорил командиру батареи: "Будьте на огневой позиции. Вы мне обеспечьте точную наводку и точный залп по времени. И я вас буду награждать как храброго человека. А на наблюдательном пункте буду все время я". Я уезжал только помыться, ну и если медсанбат рядом появлялся, вот я тоже тогда уезжал. Ну, это шутка.

- А вот говорят, что на Орловской дуге появились увеличенной мощности снаряды. М-13, но увеличенной мощности. Сталкивались с таким снарядом?

- Нет, таких не было никогда. Был снаряд М-13, а потом снаряд М-13 УК. Улучшенной кучности.

- А насколько было распространено явление походно-полевых жен?

- За весь период войны в нашем полку не было ни одной женщины.

- Вообще не было?

- Вообще! Категорически и Плотников-командир, и я не принимали, хотя нам машинисток хотели прислать. И санинструкторов-женщин. Категорически не приняли ни одной. У нас в 72-м полку начальник штаба полка с заместителем командира полка по строевой пострелялись. На дуэль вызвали друг друга из-за машинистки. У них была одна на всех машинистка, но красивая. Естественно, мы же были молодые, 24-25 лет. Ни одной женщины у нас в полку не было, повторяю.

- А эти дуэли, как-то было распространено? Это был исключительный случай?

- Нет, это был исключительный случай. Он передавался всем и считался ужасной нелепостью. Вспомнили они, видимо, повести Белкина.

- Отбор в гвардейские минометные части, даже солдат, был достаточно серьезный?

- Комиссиями ЦК.

- Приходилось ли кого-то отправлять в штрафбаты?

- За всю войну, что я был командиром дивизиона, начальником штаба полка - ни одного случая. Я еще раз возвращаюсь к тому, с чего начал: наши бойцы были дисциплинированы, переносили стойко страшные лишения ужасной войны. Ведь зимой или в дождь, или в жару ты обязан выполнять боевую задачу. В лесу ли, в болоте ли…

- Но все-таки на машинах - пешком не идти. Все ж полегче…

- Да. Но как только прибыл дивизион в лес или на огневую позицию, немедленно огромные физические нагрузки. Надо было сделать укрытие для установок, вкопать ровики для укрытия номеров, когда идет бомбежка. Глубокие. Надо было укрыть снаряды, а их 3-4 залпа в ящиках полтора метра длиной. В каждом ящике по две ракеты лежало. Надо было все это укрыть, замаскировать по возможности, если успеем, выкопать траншеи, чтобы осколки, которые бреют по земле, не повредили ракеты. Поэтому солдатский труд - это физически очень тяжело. Я, командир, такой нагрузки не имел. Мне готовили наблюдательный пункт разведчики.

- Ну, у Вас груз ответственности другой.

- Мне нужно было работать головой.