Бежан Антон

Я родился 1-го декабря 1919 года в Бессарабии. Родился в селе Пояна – это на севере Молдавии, недалеко от Рыбницы. Но вскоре мы переехали в родное село моих родителей - Котюжений Марь. Отец был священником, мама учительницей, и нас семеро: шесть братьев и сестра. Я шестой по счету, и должен был пройти уже проторенной дорожкой – школа, лицей, возможно университет. Но во время обучения в Бельцком лицее я вступил в подпольную коммунистическую организацию. Ничего особенного мы не делали. Просто собирались, читали запрещенную литературу, обсуждали прочитанное, спорили. Но в Румынском Королевстве деятельность коммунистической партии была под строжайшим запретом, поэтому мы фактически занимались нелегальной деятельностью. И в 1938 году меня арестовали. Забрали прямо из класса, я тогда учился в последнем классе лицея. Не только меня арестовали, ещё нескольких ребят. А на суде нас набралось аж 113 человек. Потому что «Сигуранца» накрыла не только нашу группу в Бельцах, но и в Кишиневе, а в Яссах раскрыли группу профессора Константинеску. Они хотели всю Молдову очистить от коммунистов

Во время следствия били?

Можно сказать, что нет. Потому что они никак не могли понять, как я – сын священника, оказался среди этих евреев. Ведь в нашей организации было много евреев, если не большинство. И помню, один из этих полицейских стал на меня орать: «С жидами связался!», и как врезал по шее…

А действительно, почему вы вступили в коммунистическую организацию? Всё-таки отец священник, и семья, наверное, не самая бедная.

Во-первых, в финансовом плане, мы жили довольно скромно. Родители имели немного земли, виноградник, но они мечтали дать детям хорошее образование, а оно тогда дорого стоило, поэтому им приходилось много работать и во многом себя ограничивать. Только благодаря их усилиям, мы все получили хорошее образование.

Детство

Во-вторых, в Бессарабию румыны прислали плохо подготовленных чиновников. Они мало того, что творили произвол, так и за полноправных граждан нас не считали, обзывали большевиками – «большевичь». Но и мы не оставались в долгу, обзывали их цыганами. Поэтому когда я поступил в лицей, и прочувствовал на себе различные такие моменты, то стал ненавидеть эту систему. К тому же время было такое, кругом всё бурлило: левые, правые, кузисты, легионеры, коммунисты, т.е. политическая жизнь просто кипела, и привлекала молодёжь. Но выбирать – левые или правые, тут всё для меня очевидно. Тем более мой старший брат, будучи студентом в Яссах, тоже участвовал в левой подпольной организации, и он во многом повлиял на мои взгляды.

В итоге суд меня приговорил к шести месяцам тюремного заключения, которые я отбывал в Трансильвании. В Клуже была специальная тюрьма для малолетних заключенных.

Тюрьма чем-то запомнилась?

Во-первых, очень плохое питание. Нас выручало то, что родители присылали передачи с продуктами. Днём нас заставляли работать, а ночью мы все собирались, и начинали разговаривать, песни пели, одним словом, развлекались немного. Но главное, вели беседы на политические темы. Мы даже подкупили одного охранника, и он передавал нам из города нелегальную литературу. Например, «Манифест Коммунистической партии» я прочитал именно там. Можно сказать тюрьма пошла нам не впрок. Мы там ещё больше закалились в своих убеждениях. Ведь там находилась молодёжь со всей Румынии, и почти все кто сидел, были настроены прокоммунистически. Думаю, отсюда и пошла гулять эта легенда, что на всю Румынию была только тысяча коммунистов. Но по моим оценкам, уже тогда членов и сторонников коммунистической партии было около 10 000 тысяч, из которых в Бессарабии две тысячи. И кстати, ещё такой момент.

Сейчас принято представлять ситуацию так, что румынская компартия до войны состояла в основном из представителей различных нацменьшинств: прежде всего евреев, русских, украинцев. А этнических румын якобы почти не было. Но я скажу, что это совсем не так. Да, в тех местностях, где проживали люди разных национальностей, там и было много евреев, русских или как в Ардяле, венгров. А там где в подавляющем большинстве жили румыны там, в основном были румыны. Например, в Ясском подполье состояло очень много евреев, зато в Констанце из двухсот коммунистов был всего один еврей. В той же тюрьме у нас кто только не сидел: румыны, евреи, венгры, украинцы. А неформальным лидером у нас был этнический немец. Замечательный товарищ, мы всегда делали так, как он говорил. К сожалению, не знаю его дальнейшей судьбы. Вроде бы погиб где-то в лагере…

Так я отсидел полгода. Вернулся домой, и мне осталась одна дорога – работать. Ведь после этой тюрьмы меня, конечно, исключили из лицея и запретили учиться дальше. Бедная моя мать плакала: «Что с тобой будет?» Я её успокаивал, как мог: «Ничего мама, всё будет в порядке…» Устроился работать помошником к одному инженеру-геодозисту. Хорошо работали, но я возобновил свою политическую деятельность.

Опять встречи, беседы, споры, агитация. Я даже курировал ячейку в селе Иоржница, куда моего отца направили священником. Но в нашей ячейке оказался предатель, он донёс, и всех кроме меня арестовали. Я успел бежать из дома, но суд, уже как рецидивиста, заочно приговорил меня к семи годам...

А знаете, кто предал вас?

Да, один парень по фамилии Панкевич. Я даже хотел его застрелить… Когда в конце I-й Мировой войны в царской армии начались брожения, то многие солдаты бросали или обменивали своё оружие, поэтому многие бессарабцы имели либо пистолеты, либо винтовки. Но все его или закопали или где-то хорошо попрятали, потому что румынские власти были очень свирепые. Отец тоже имел револьвер, но он был очень добрый человек, миролюбивый, и даже слышать не хотел, что его можно как-то применить. Но когда его не было дома, мы пробирались в сарай, и стреляли из него. Может быть, он так до сих пор в том тайнике и лежит… И когда я бежал и встретился со своим руководителем Болохом, говорю ему: «Я бы расстрелял этого Панкевича!» А он отвечает: «Не надо, мы же не террористы, а идеалисты…»

Вначале я уехал в Черновцы. Там жили знакомые, которые устроили меня на квартиру. Но оставаться там было опасно, меня предупредили, что могут арестовать. Тогда я уехал в Тимишоару. Там у меня жил приятель - Штефан Костял, с которым я подружился в тюрьме. Кстати, человек с очень интересной судьбой.

Когда ему было 15 лет, его арестовали вроде бы вместе с Николае Чаушеску, и присудили четыре года. После освобождения он решил бежать в Советский Союз. Но на границе его поймали, и он отсидел четыре года в Воркуте. Как раз во время войны: с 41-го по 45-й. Он писал и Сталину и кому хочешь, ничего не помогло… В румынское посольство писал, они не реагировали. И только после войны ему помогло освободиться венгерское посольство. Он же этнический венгр. Через Венгрию вернулся в Румынию, и довольно быстро сделал в армии неплохую карьеру. Дослужился до генерала, но в начале 80-х годов вместе с Ионом Ионицэ и Николае Милитару участвовал в неудавшемся заговоре против Чаушеску, за что подвергся репрессиям. Штефан только недавно умер, в 2013-м году. Он, кстати, был женат на русской девушке, а сын его вроде бы живет в Москве.

В общем, Штефан рисковал свободой, но принял меня. Прожил у него какое-то время, а тут как раз русские вошли в Бессарабию, и я сразу вернулся домой.

А как границу перешли?

Из Тимишоары я приехал в Галац, там ещё оставалась возможность перебраться на ту сторону. Потому что там собралось много людей, у которых за Прутом остались родные, родители. Нас вначале не хотели пускать, некоторых даже избивали: «Почему вы хотите туда перейти?!» А у меня же никаких документов нет, поэтому я смешался среди этих людей, и на какой-то барже нас перевезли на ту сторону. Так я оказался на советской территории, и уже ничего не боялся. Но т.к. я был подпольщиком, и почти окончил лицей, меня направили в город Герца, это в 15 километрах от Черновиц. В редакцию районной газеты, которая выходила на румынском языке, требовались просоветски настроенные сотрудники. Там я проработал до самой войны.

Когда началось, Герцу сразу бомбили, и люди кинулись из города кто куда. Мы вначале считали, что русские сразу начнут наступать. Как говорил Ворошилов – «мы будем воевать на вражеской территории!» Я вначале жил у знакомых в селе Молница, а потом меня на лодке переправили через Прут. Оттуда пешком, и на попутках добрался до города Хотин. Там скопилось много беженцев, и все старались попасть на мост через Днестр. А немецкие самолеты бомбят, расстреливают людей, очень многие там погибли…

В этой суматохе мне удалось добраться до Жмеринки. Там я 3-го июля услышал по радио выступление Сталина. И вы знаете, что я вам скажу. Во-первых, он изменил свой язык. Начал такими словами обращаться – «братья и сёстры, друзья мои…» И сказал, то, что требуется – всё для фронта, всё для победы! И я видел, что после его выступления, люди стали бодрее, словно воспрянули духом. Я даже мысли не допускал, что Советский Союз может проиграть.

Но в Жмеринке меня задержали. Там из колонн беженцев выхватывали всех молодых ребят, и записывали в ополчение. Однажды ночью, прошёл слух, что немцы выбросили парашютистов, и нас бросили туда. Но получилась неразбериха, как у нас в 1989 году. Мы пошли несколько команд, и я даже не знаю, кто стрелял, наши или немцы, но меня ранило. Пуля попала в бедро, я упал. На мое счастье пуля не задела кость, но меня посадили в санитарный эшелон. С этим эшелоном мы доехали в Полтаву. Там я лежал в госпитале, пока немцы не добрались и туда. Тогда наш госпиталь эвакуировали аж в Таджикистан. В город Ленинабад.

Когда поправился, меня направили в охрану огромного шёлкового комбината. Если не ошибаюсь, там работало больше десяти тысяч человек. Проработал там почти год. Познакомился с хорошей девушкой, она тоже в охране работала. Чуть постарше меня, но у неё уже дочь была, а муж её погиб на фронте. Красивая, приятная девушка, но всегда такая тихая, малоразговорчивая. И как-то я её спросил: «Дуся, а как ты - русская, попала в Среднюю Азию?» Она вначале не ответила, только потом рассказала. Оказывается, она где-то здесь отсидела шесть лет, за то, что убила человека, который хотел изнасиловать её сестру…

Друг Яков, познакомились и дружили в Ленинабаде

Проработал там почти год. В целом в Ленинабаде царил относительный порядок и война почти не чувствовалась: работали предприятия, учреждения, только увеселения были запрещены. Но там почти не было румын, и я очень тосковал и чувствовал себя одиноким. Поэтому когда я узнал, что в Грузию эвакуровалось много румын, из них даже сформировали группы содействия МОПР (Международная организация помощи борцам революции – коммунистическая благотворительная организация, созданная по решению Коминтерна в качестве коммунистического аналога Красному Кресту - https://ru.wikipedia.org ), и «Красной помощи», то решил уехать туда. И, несмотря на то, что бросить работу было нельзя, я без разрешения уехал. Фактически удрал. Из Баку доехал в Тбилиси, там меня встретили знакомые, и помогли устроиться на сталелитейный завод, который производил детали для танков Т-34.

Там мне больше всего нравилось, что у нас большая и дружная румынская компания. Мы часто встречались, чтобы поговорить, отметить какое-то событие. Благо рядом располагался завод шампанских вин, и я нередко возвращался оттуда навеселе только под самое утро.

Я был уверен, что проработаю там до конца войны, как вдруг через полгода меня вызывают в военкомат. Хотели призвать в армию, чтобы я служил переводчиком для пленных румын. Но в это время случилось неожиданное событие.

На завод пришла телеграмма из Москвы, за подписью самой Анны Паукер (румынский политический деятель, фактический лидер РКП в 1940 - начале 1950-х годов - https://ru.wikipedia.org ), что меня надо срочно откомандировать в ЦК. Оказывается, она переписывалась с Ленуцей Тудораке - девушкой с нашего завода, с которой они вместе сидели в тюрьме. Видимо Ленуца и рассказала ей, что я работал в газете, а им как раз нужен был человек на только что сформированную радиостанцию «România Liberă» (​​«Свободная Румыния») при Коминтерне.

Помню, что тяжело добирался из Тбилиси, два или три дня. В Москве явился в ЦК, и меня сразу отвезли в Коминтерн. Там всё о себе рассказал, и меня тут же приняли редактором новостей. А примерно через полгода я уже стал и диктором, читал выпуски новостей.

Чем занималась ваша радиостанция?

Ну, это слишком громко сказано. Скорее – румынское отделение редакции. Ведь нас было всего шесть человек, из них три девушки. Занимались тем, чем и должны заниматься СМИ во время войны: проводили пропаганду против фашизма, гитлеризма, всё как обычно. Передавали фронтовые сводки, рассказывали о победах союзников, писали статьи на разные темы. Утром собирались, намечали программу на день, после чего выходили в эфир в несколько смен. Причём, все выпуски шли в прямом эфире, ничего не записывали. Кроме того, мы слушали и анализировали выпуски ВВС на румынском языке. В какой-то момент BBC даже прислало нам послание солидарности. Так что, работали и днём и ночью. А руководил нами Вальтер Роман. (Walter Roman, настоящее имя - Эрнё Нойландер (венг. Ernő Neuländer), (1913-1983) - румынский коммунист еврейского происхождения, деятель международного революционного движения (принимал активное участие в работе коммунистических партий в Румынии, Чехословакии, Франции и Испании), участник гражданской войны в Испании. Отец Петре Романа - известного румынского политика - https://ru.wikipedia.org ) Работалось с ним очень хорошо. Он был очень умён, во всяком случае, умнее, чем его сын.

А где вы жили в Москве?

Меня поселили в знаменитую гостиницу «Люкс» (ныне «Центральная» на Тверской, 10 – прим.ред.), где жили почти все сотрудники Коминтерна. Это был опрятный отель с большими номерами. Изначально я жил в комнате с финном, но после того, как женился, нам с женой выделили отдельную комнату.

В этой гостинице мне довелось познакомиться с будущими руководителями стран-сателитов СССР: Матьяшем Ракоши, Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом, Клементом Готвальдом. А когда я только прибыл в Москву с Кавказа, меня даже принял глава Коминтерна Георги Димитров. Он подал мне руку и сказал: «С приездом!» Познакомился и с прославленной Пассионарией - Долорес Ибаррури. Кстати, я сам удивился, но в Москве тогда жило очень много испанцев - тысячи. Они работали на каком-то авиационном заводе. Даже имели свой клуб, чтобы им было, где встречаться. Народ очень симпатичный, живой, добрый. Когда я попадал на их собрания, прямо удивлялся, все одновременно говорили, и никто никого не слушал. Моя первая жена тоже была из этих испанцев – Марина Лопес. Она работала в Коминтерне, в столовую вместе ходили. И жена Вальтера Романа – Гортензия, тоже была испанка. Моя жена дружила с ней.

А в гостинице был полный интернационал, кто там только не жил. Но даже там мы были разделены географически. С одной стороны от туалета жили мы, болгары, испанцы, итальянцы, французы, а с другой стороны австрийцы и немцы. Моя знакомая как-то уехала в Крым, и прислала оттуда телеграмму – «Привет из-за туалета!»

И помню, что работал секретный отдел по работе с партизанским движением. Они привозили на лечение раненых партизан, и я хорошо запомнил одну югославскую партизанку - Ранку Степанович. Несмотря на тяжёлое ранение, ей ампутировали ногу, она, тем не менее, всегда была жизнерадостной и весёлой. К сожалению, вскоре после войны мне передали, что она умерла у себя на родине…

Но что интересно, многие в этой гостинице были антисталинистами, и не особенно это скрывали. Среди сербов, австрийцев, венгров и испанцев было достаточно тех, кто не поддерживал сталинизм. Думаю, что по этой причине, и, желая угодить американцам, Сталин и распустил Коминтерн. На мой взгляд, это был страшный удар по международному коммунистическому движению.

Там вы работали до самого конца войны?

Нет, наша редакция проработала до 23-го августа 1944 года, когда Румыния перешла на сторону СССР. А потом вместо распущенного Коминтерна создали 205-й институт, по изучению международного коммунистического движения, и меня оставили там. Но я очень хотел вернуться домой, к родителям, и с большим трудом, только благодаря Анне Паукер, получил назначение во 2-ю румынскую добровольческую дивизию. Мне присвоили звание лейтенанта и назначили инструктором по политработе в штаб дивизии. Мы не назывались – комиссарами, как в советских частях, а просто - заместителями по политической работе. А Вальтера Романа назначили замполитом командира этой дивизии, и когда я в Москве получил для дивизии целый вагон с пропагандитской литературой, то взял с собой и его жену. («2-я румынская добровольческая пехотная дивизия «Хориа, Клошка ши Кришан» - воинское формирование Красной Армии, а позднее сухопутных войск Румынии. Названа в честь трёх румынских крестьян, возглавлявших восстание против австро-венгерской власти в 1784-85 годах.

Дивизия была образована в апреле 1945 года из числа румынских военнопленных, и не успела принять участия в боях с немецкими войсками, но вместе с 1-й добровольческой дивизией «имени Тудора Владимиреску» вела бои против не сдавшихся вооружённых формирований румынских фашистов. Командовал дивизией генерал Михай Ласкэр, кавалер Рыцарского железного креста с дубовыми листьями, а замполитом был Вальтер Роман.

В послевоенные годы 1-я и 2-я добровольческие дивизии были оснащены танками и автомобилями, что сделало их самыми мощными в румынской армии. В 1947 году они сыграли большую роль в свержении монархии и становлении социалистической республики» - https://ru.wikipedia.org )

Нашей дивизии повоевать не пришлось, но зато мне довелось работать с генералом Ласкэром и Думитру Петреску-Гривицэ, одним из активных участников знаменитой забастовки железнодорожников в Гривицэ в 1933 году. Когда война закончилась, его назначили начальником Главного Политуправления румынской Армии, и он начал подбирать себе проверенных людей из числа бывших добровольцев из СССР: «Вы нужны на ключевых постах в армии!»

Послужил там какое-то время, а потом меня вдруг решили послать политработником на флот. А я даже моря никогда не видел, хотя ещё ребенком мечтал об этом. Пришлось приспосабливаться…

Но в 1947 году меня вдруг вызывает Эмил Боднараш («… с марта 1945 по ноябрь 1947 года генерал Эмил Боднараш работал в должности генерального секретаря Президиума Совета Министров и в качестве главы армейской разведки контролировал работу всех румынских спецслужб» – https://ru.wikipedia.org ) И он мне говорит: «Мы даём вам партийное поручение – будете адъютантом у Петру Гроза». («Пе́тру Гро́за (1884-1958) - румынский политик, активный антифашист. Во время II-й Мировой войны боролся против фашистского режима в Румынии, за что был арестован и два года провёл в заключении. После победы, глава первого «коалиционного правительства» (1945-52). В июне 1952 года был избран председателем Президиума Великого национального собрания. Симпатизировал коммунистическому движению, но в компартии Румынии никогда не состоял» - https://ru.wikipedia.org ) Признаться, вначале мне не хотелось уезжать из Констанцы, но потом я никогда не жалел об этом. Всё-таки это был самый интересный год в моей жизни. Мне довелось быть в эпицентре событий, которые определяли жизнь целой страны.

Премьер-министр Румынии Петру Гроза

А как думаете, почему выбрали именно вас?

Уверен, большое значение сыграло то, что я владел русским языком, и мог быть для Гроза и военным адьютантом и переводчиком. Я провёл с ним целый год, мы практически жили вместе, ели в его доме. Помимо выполнения своих прямых обязанностей утром я вместе с ним выбегал на пробежку, играли в теннис, несмотря на возраст, он был очень спортивный. Был с ним на всех приемах, сопровождал во всех поездках. Это моё счастье, что удалось немного посмотреть мир, увидеть выдающихся людей.

Например, ездили в Болгарию. Георгий Димитров был уже очень плох, и вскоре умер. Помню, что они обсуждали «Мост дружбы» в Джурджу.

А в ноябре 1948 года мы ездили в Москву на подписание договора о дружбе и сотрудничестве, и там мне довелось пожать руку самому Сталину… Помню, нам подали черный лимузин, и отвезли в Кремль. В каком-то зале советский генерал открыл дверь, и появился Сталин. Он поздоровался за руку со всей нашей делегацией. Спросил, как мы доехали, даже отпустил несколько шуток. Ничего страшного я в нём не увидел. Скорее наоборот. Несмотря на то, что он невысокого роста, и был одет в свой привычный китель, выглядел он вполне импозантно, и в движениях, и во взгляде. После подписания выступил Молотов, и его переводил один бессарабец. А когда выступал Гроза, переводил уже я. После этого Сталин пригласил всех к накрытому столу: «Давайте отметим это событие!» Там всё как обычно принято в России: разные закуски, икра, водка. Тут уже пошло свободное обсуждение разных вопросов. Помню, Сталин спросил у Гроза: «Как прошло отречение короля?» - «Цивилизованно…» В свою очередь Гроза всё хотел получить некоторые выгоды для развития экономики Румынии. Сейчас у нас в Румынии его принято выставлять как русскую марионетку, но я с этим категорически не согласен. Я считаю его большим патриотом Румынии.

А на следующий день устроили большой приём в честь отъезда нашей делегации, с участием Молотова. По-моему, там был и Будённый, разные артисты. В последний вечер нас пригласили в Большой Театр на «Лебединое озеро» и там случился довольно забавный эпизод. Перед началом спектакля директор театра поблагодарил за посещение спектакля Петру Гроза и Анну Паукер. С нами, действительно, была женщина, но не Анна Паукер, а жена одного из дипломатов. Я даже пошутил, что русские считают, что в Румынии есть всего одна женщина - товарищ Анна.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

После службы адьютантом у премьер-министра я опять вернулся на флот. Морская служба мне до того понравилась, что я бросил политработу, и прошел морские курсы, вначале в Румынии, а потом в 1955 году меня послали в Ленинград. Окончил там Военно-морскую Академию, и после этого служил в штабе флота. Но у меня начались большие проблемы с лёгкими, и пришлось уйти из армии. Долго лечился, а потом работал в министерстве транспорта. Потом работал начальником по транспорту одного предприятия.

Друзья А. Бежана, румынские морские офицеры

Большая у вас семья?

Моя первая жена умерла вскоре после войны… После ранения в гражданской войне, у неё были большие проблемы со здоровьем. У нас была дочь Лида, но она уехала на родину Марины, в Испанию, и погибла там в автокатастрофе… А от второй жены имею дочку, которая живёт в Бухаресте. А из моих братьев сейчас остались только мы с Владимиром. Он в Яссах живёт. Мне 96, а ему 93…

А. Бежан с внуком близкого друга

Когда войну вспоминаете о чем, прежде всего, думаете?

Обидно, что сейчас у нас в Румынии почти не говорят о зверствах фашистов. Только про коммунистов с утра до вечера – «коммунистические застенки, репрессии…» Хотя коммунисты не построили ни одной тюрьмы. Все тюрьмы нам достались от капиталистов. И про то, как мы страдали в этих тюрьмах, ни слова не говорят…

Тогда мы считали, что Советский Союз идёт по правильному пути. Все верили, что это идеальное общество, поэтому и были готовы отдать жизнь, чтобы и у нас также было. Только потом уже многое увидели и стали понимать…

Я в Советском Союзе во время войны многое переосмыслил. Например, на шёлковом комбинате в Ленинакане работало много репрессированных, они рассказывали мне, что им довелось пережить, и я понял, что советское общество далеко не идеально и жестоко…

Но, конечно, я никогда не путаю идеалы социализма со сталинизмом. А сейчас все путают, и поэтому людей настраивают против коммунизма, и против тех искренних коммунистов, которые честно работали и отдавали жизнь во благо народа. Нас сейчас выставляют, чуть ли не врагами. Это просто безобразие, что творится…