Я родилась недалеко от Вязьмы. Отца моего звали Роман Иванович. Мама умерла очень рано, оставив четверых детей. Я - самая младшая, всего полтора годика мне было. Отец быстро женился снова, появился ещё ребёночек. У нас была хата в деревне, в хозяйстве - корова и лошадь. Но мы не в деревне жили, а на участке. Земля была неурожайная. Но мой отец был очень трудолюбивым, он всю землю обкопал, и она начала давать урожай. Ещё он ловил раков и огромных щук в притоке Днепра, в Вязьме. И начальство всегда к нему заезжало, потому что он хорошо гнал самогонку, и рыба у него всегда была. Мачеха у нас была очень хорошая, мы её любили и даже не знали, что она нам не родная. Как-то брат пришёл и говорит: "Мам, а что-то говорят, что ты нам не родная?"
А в 1928 году началась коллективизация. Отцу сказали, что он в списке на раскулачивание. А у него пятеро детей - один одного меньше, четверо сиротами остались. Тогда папа, конечно, нас спас. У него брат жил в Новосибирской области, в огромном селе Колманка. Так что отец забрал меня и брата и повез в Сибирь, а потом и мачеха ещё с тремя детьми приехала. Там, в Сибири, холодно, а у нас даже одежды подходящей не было.
- Как обустраивались на новом месте?
- Отец уехал в Новосибирск, устроился там на работу, на "Сибкомбайн", купил там домик. Но оттуда всё равно нужно было уезжать. Туда сослали кулаков, начался страшный голод. В 1929-30 годах преступность была жуткая, убивали на каждом шагу, - в 5 часов вечера уже нельзя было появляться на улице, могли и днём убить. К нам в дом лезли, да так, что крышу разобрали. Мама всё говорила: "Поедем в Россию!". Конечно, если бы мы остались там, то и войны бы не знали, но мы вернулись. Сначала пожили в Калининской области, в городе Киржач. Папа не мог найти работу. Это уже были 1931-32 годы. Поехали в Вязьму - опять же жить негде. Спали на вокзале, так нас гнали оттуда. А ведь четверо детей...
Обосновались мы в Вязьме. Отцу сказали, что у одной женщины есть участочек для коз, где можно построить дом и жить. И она туда своих коз выгонять будет. А там вот такие крысы бегали!
- Как для вас началась война?
- Я как раз окончила 9 классов. Иду от портнихи, у которой шила себе платье, а кругом все плачут, началась война, - а я понять ничего не могу. Это было часов в 12 дня.
- Как изменилась жизнь после этого?
- Через Вязьму пошли эшелоны с военной техникой, с нашими ранеными. И как налетели немецкие самолеты, там одно месиво осталось. Они пытались убежать, а вокруг - болото, которое тоже бомбили.
Бывало, немцы летят на Москву, там не дают сбросить бомбы, так они сбрасывают в Вязьме. Ещё очень много было немецких разведчиков. В Вязьме под землей располагались склады боеприпасов. Ещё когда наши были в городе, загнали нас в это подземелье, и двое суток мы там заряжали мины. Клали по четыре шашки по 200 грамм, и две шашки по 100 грамм. И тут немцы стали пускать ракеты, указывали, где надо бомбить. К счастью, бомбы мимо прошли.
Мы думали, война будет как польская, или финская: раз-два - и всё закончилось. Как тогда говорили, молниеносная война на чужой территории, а обернулось всё такими бедами! Папе было 52 года, его не мобилизовали, но сразу забрали на работы: рыть окопы. Мы оставались с мамой. Брат у меня в 1937 году поступил в Академию имени Жуковского, учился прекрасно, необыкновенный умница был. К тому времени он уже стал лейтенантом, так что мы числились, как семья военнослужащего. Сестра уже вышла замуж, у неё был маленький ребенок. В июле их эвакуировали.
- А вы почему не уехали?
- Был приказ: если кто уедет, судить будут военным судом. А мы знали, что это сразу расстрел. Меня тоже отправили рыть окопы. Мы копали противотанковые рвы у деревни Ямы. Немцы нас бомбят, а мы копаем...
Только 5 октября нам разрешили эвакуироваться. Подогнали грузовую машину, посадили нас с мамой в эшелон и повезли в Калугу. А начальник вяземской станции был немецким разведчиком, вредителем. Он сообщил, что едет эшелон с жёнами коммунистов и евреями, и его надо уничтожить. Это было 7 числа, немцы уже стояли под Вязьмой. И вот не доезжая до Калуги, у Костинского переезда, наш эшелон остановили прямо в поле. Вижу, летят какие-то самолёты на бреющем, чуть ли вагоны не задевают. Мы же не знали, как выглядят немецкие самолёты. Женщинам мужья сказали, что нас будут охранять. Я потом уже поняла, кто нас будет охранять, когда 6 армий полегло под Вязьмой. Самолёты сразу разбомбили паровоз, и как начали издеваться над этим эшелоном! Разрывными пулями стреляли! Рядом был всего один кустик - туда народу очень много набилось. Мы под этим кустиком и сели, а другие в лес побежали. Так немцы целую ночь этот лес бомбили. Я понимаю, если бы были военные, а то ведь - женщины и дети. А немцы прилетят, сбросят бомбы, снова прилетят... Столько было раненых, убитых, из эшелона сделали месиво. Гонялись за каждым человеком, такое было зверство!
Машинист позвонил в Вязьму. Говорят, стоит ещё эшелон, садитесь туда, вас увезут. Кто мог, сел в этот эшелон, а его под откос пустили, и там вообще все погибли, до одного. А мы пошли пешком, вышли от Костинского переезда к шоссе. Спросили, как пройти на Калугу. Какая там Калуга! По шоссе уже немецкие танки шли. Добрались мы до какой-то деревни, люди нас к себе пустили. Они знали, что мы из того эшелона. Там, в деревне, все обозленные были, говорили, что бросили нас. Месяц мы провели в этой деревне, до 5 октября. Говорили, что немцы издеваются над молодыми, а мне 17 лет было. Мы боялись, прятались.
- Немцев в этой деревне не было?
- Когда мы ушли, немцев там не было. Они ещё только приближались, шли только танки. И мужчины наши мимо шли, из-под Вязьмы, с рытья окопов. Мама попросила взять нас с собой. Мне сказали одеться похуже, платком голову замотать, а то ведь в городе платков не носили. Пошли пешком из-под Калуги до Вязьмы. Нужно было 200 километров пройти - пешком, по 50 километров в день. Идём мы, темно уже, вдруг стоит немец из фельджандармерии, - на цепи вот такая бляха. Меня по дороге чуть не расстреляли…
Ещё у немцев было правило: если вышли 200 пленных, так всех и должны довести, и если по дороге кто умирал, то трупы тащили на верёвках. Кроме того, я не знала, что у человека такой крепкий череп. Немецкие танки шли по нашим солдатам, за ними - сплошное месиво, оставались целыми только черепа. Такое зверство было, это страшно!
По дороге мы встретили соседей, расплакались, обнялись, как будто с того света все вернулись. Подходим к своему дому, а его немцы заняли. Остановились у этих соседей, а вечером пришел папа. Он тоже шёл пешком: днем спал в окопах, а ночью шёл. Все леса вокруг кишели нашими военными и ранеными. Им же есть что-то надо было. Папа не был военным, немцы это по волосам определяли: у солдат они острижены были. Но он всё равно ужасно боялся плена, потому что немцы издевались над пленными.
- Как вы жили потом?
- Жить было совершенно негде. Там должны были строить авиационный завод, только-только фундамент заложили. И вот туда загнали наших пленных, среди них начался тиф. Там столько поумирало! Мама туда всё время ходила, потому что у нее брат был в армии, и она думала, что он тоже в плену может быть. Еды тоже никакой не было. Нас спасло то, что вся конная армия Белова там погибла. Бывало, отец поедет на санях, отрубит от лошади кусок, привезет, мы мясо сварим, только чтобы не умереть с голода. Собирали невыкопанную картошку, вот этим только и питались.
Мне было 18 лет, и я устроилась на работу на хлебозавод. За работу давали маленький кусочек хлеба, обвалянного в опилках. Но когда начали бомбить наши, я с работы ушла. Наши здорово бомбили станцию и хлебозавод, а немцы не пускали нас прятаться.
- Многие говорили, что девушки ходили на танцы с немцами. Такое было?
- Некоторые ходили, но я - нет. Что вы?! Мы ходили на снег, я чуть руки не отморозила, испугалась и начала их тереть. Нас немцы конвоировали, и с нами был переводчик, немец Поволжья, мальчик лет 15. Мы идём обратно, и этот переводчик - Саша - мне говорит: "Вы здесь самая красивая девушка, с вами хочет познакомиться немец, конвоир". Я это как сейчас помню. "Ни с кем знакомиться не буду", - говорю ему. -" Мне это не нужно". Раньше я училась, знала, какая меня ждет перспектива. А при немцах что было? Нас даже рабами нельзя назвать. Мы только и знали, что мыть полы, стирать. Даже немцы меня спрашивали: "Дюся, почему вы так всегда грустная?" Я отвечаю, что у меня была совсем другая жизнь. Они говорят: закончится война, вы будете снова учиться. Я думаю: да, по вашему отношению видно, как мы будем у вас учиться. Если бы Гитлер победил, то половину населения уничтожил бы, какой уж там учиться!
- Как к вам относились немцы?
- Немцы удивлялись тому, что я их язык понимаю. Я работала уборщицей в нашем же доме, и немцы на какой-то праздник пригласили меня к себе: "Дуся, приходите". Я, конечно, не пошла. Один немец мне так сказал: "Я был коммунистом, а сейчас посмотрел, как живут коммунисты, и решил, что не хочу им быть". Конечно, Москва есть Москва, а в окружающих деревнях царила нищета.
Однажды я пришла к сапожнику, который у нас жил, а у него был поляк, уже уходить собрался, но как начал на меня орать. "Сейчас застрелю", - кричит. Видите ли, я ему не улыбнулась. Поляки и финны были очень злые. Но я видела только поляка в немецкой форме. Французы ещё были, но они были более лояльными.
Немцы хорошо относились к украинцам. Некоторые ещё и женились. Мы ходили смотреть на такие свадьбы, как в кинотеатр. А так в Вязьме у нас ничего хорошего не было. Всё было направлено на то, чтобы выжить.
- В Германию людей угоняли?
- Да, без конца. А некоторые уезжали добровольно, есть-то нечего было. Для меня это был не выход, но подружка моя так уехала в Германию. Всё равно она умерла бы в Вязьме от голода, или ее убили бы. Я ей писала письма в Германию. Не знаю, вернулась ли она потом. После войны я в Москве работала в радиокомитете, тогда ещё было иностранное вещание. И один монгол рассказывал, как они в Германии освободили какой-то город, и наши девушки выскочили им навстречу: "Братцы, вы нас освободили!". А кто-то взял автомат и всех их перестрелял. Пусть они уехали, но они же всё равно не виноваты.
- У вас были какие-то документы?
- Нет, у нас ничего не было. Сегодня живы, а завтра можем умереть. Утром, бывало, идёшь за водой к колодцу, а там мертвые лежат, как дрова. И так каждый день. Там восемь, там десять… Был комендантский час, без конца расстреливали. Один наш знакомый, хороший человек, был членом партии. В Вязьме немцы объявили, что зарегистрированные коммунисты не будут расстреляны. Он зарегистрировался, а немцы их собрали и всех расстреляли. Может быть, потому что Вязьма была прифронтовой зоной.
У нас родственники жили недалеко, так там убили немца. Сказали, что это сделали партизаны. Немцы ведь страшно боялись партизан. Наши партизаны внесли большой вклад в Отечественную войну, в том числе и психологический. Они же столько поездов взрывали, стольких немцев убили! В Чернигове все секретари обкома были оставлены руководителями партизанских отрядов.
Мы все считали, что нас возьмут в партизаны. Все говорили, что партизаны где-то близко. А я думала: вот если попаду к партизанам, и меня возьмут немцы в плен, выдержу ли пытку? Я себе так нажгла, что пятно до сих пор осталось. Вот какой мы жизнью жили.
И вот убили немца. А что такое убить немца? Они зверели сразу, так что всех забрали в лагеря. И моего папу тогда же забрали.
- Вас почему не забрали?
- Забирали только мужчин. Детей от 3 лет и до самой старости, девяностолетних стариков тоже забирали. Поэтому папу и забрали. Он сразу заплакал: боялся этого лагеря ужасно. Но, к счастью, когда их гнали по Вязьме, он как-то за угол зашёл и остался. А мы жили в деревне Рижской и не знали, что с отцом, так что я решила сходить в Вязьму. Пришла в комендатуру, попросила пропуск, уже и не помню, что им сказала. Зашла к соседям, а там - папа. Я так рада была! Думаю, сейчас вернусь и скажу маме, что папа жив. Показала пропуск и иду, а как отошла метров на 200, они начали стрелять. Думаю, бежать надо. А куда бежать? Ни леса, вообще ничего нет: была зима, снег кругом лежал. Я остолбенела, идти не могу, пули прямо возле меня свистят. А они, видимо, решили меня попугать. Слава богу, ведь застрелить могли запросто.
- Как вас освобождали?
- Перед уходом немцы начали взрывать Вязьму, весь город уничтожили. Что они делали? Если дом кирпичный, они клали бомбы в четыре угла и взрывали, а деревянные дома жгли. Приказали угнать все трудоспособное население. Это уже в марте 1943 года было. Они хотели меня и маму забрать, а отца оставили. Мама сказалась больной, и её тоже оставили. А мы, молодёжь, спрятались в подвале взорванного дома, думали переждать. Мы же не знали, где наши, - ни радио, ни газет на русском языке, никакой информации не было. Наши только бросали листовки, а немцы ничего не говорили, даже пропаганду не вели.
Но к маме пришли из фельджандармерии - и прямо пистолетом на неё. Где, мол, дочь? Если её через полчаса не будет, тут же вас и расстреляем, на месте. Мама пришла ко мне, плачет: "Дуся, иди". У нас был знакомый сапожник Ваня, женатый уже, папа попросил его взять меня с собой. Говорит: Дуся у нас такая тихая, пропадёт.
Куда нас везли, мы не знали. Приехали в Чернигов, и мы работали уборщицами в какой-то воинской части. Вдруг слышим: вроде приближается фронт. Мы опять спрятались в подвал. И вот здесь нам повезло - очень уж быстро продвигался фронт. Скоро услышали русскую речь. Так, в Чернигове, нас и освободили. А папа с мамой оставались в Вязьме, немцы их загнали в дом и подожгли его. Они чисто случайно выскочили в окно - и к реке. Только это их спасло. Сколько там народа погибло - кошмар! Каждый день оккупации - это день на краю гибели.
Немцы до Москвы шли месяц. В октябре оккупировали Вязьму, а уже в ноябре были под Москвой. А наши шли от Москвы до Вязьмы 2 года, потому что в обход пошли. В 1941 году нас оккупировали и только в марте 1943 года нас освободили.
- Когда наши пришли, вы проходили проверку в СМЕРШе?
- Да, и еще какую! Когда нас освободили, я пришла в Черниговский Горсовет и говорю: что мне делать? Жить негде, еды нет. Они говорят: оставайтесь пока у нас работать. Я и осталась. Все, кто был в оккупации, стояли на учёте. Людей, связанных с немцами, тут же посадили, а потом начали и нас проверять. Послали запрос в Вязьму, как я вела себя во время оккупации. И мама рассказывала, что к ним кто-то приезжал на велосипеде, расспрашивал обо всём. А потом заведующая нашим общим отделом сказала, что на меня пришла хорошая характеристика. Три года я работала в Чернигове, а потом вышла замуж и приехала в Москву.
-То, что вы были на оккупированной территории, как-то вам повредило после войны?
- Конечно, ещё как. В анкетах был вопрос: были ли вы на оккупированной территории. Один высокопоставленный чиновник мне сказал, что некоторые при немцах белый хлеб ели. Я говорю, вам бы туда попасть, где я была, вас сейчас и в живых бы не было. Такое впечатление, что мы специально остались в оккупации. Ведь Жуков же сказал Сталину, что надо отвести войска от Вязьмы. Но Сталин сказал: ни шагу назад! Это ведь последний рубеж был до самой Москвы. Вот почему нас не эвакуировали и шесть армий там легли.
И такое отношение было до конца советской власти. Если человек более-менее умный, способный, всегда предлагали вступить в партию. Мне начальница тоже предлагала. Я говорю, что мне никакая карьера не нужна. - Нет, чтобы завтра было заявление на столе. Я думаю: не примут, ведь я же была в оккупации. Нет, ничего, видимо, характеристика была хорошая. Когда я приехала в Москву, пошла прописываться, и молодой парень из КГБ спрашивает: "А почему вас немцы не расстреляли?". Вот такой вопрос он мне задал. После оккупации мы были людьми третьего сорта, с клеймом. Хотя я вам рассказала, как мы жили. Только при новой власти мы стали такими же, как все, и сейчас меня никто не спросит, была ли я в оккупации или нет.
| Интервью и лит.обработка: | Интервью: А. Драбкин Лит. обработка: Е. Акопова |
