Меня зовут Луковникова Валентина Васильевна, девичья фамилия Коятьева. Мне был шестой год. Родилась я в 1936, они пришли в 1941 году. Мне почему-то запомнилось, это был… январь, погода морозная, снежная, солнце на улице, мы в Сенной губе жили, сидели на печке, бабушка, Аля (сестра), маленький мальчик, брат, был. Мама с дедушкой пилили дрова под окошком. И вдруг смотрим в окно: [финны] в белых халатах подошли, что-то говорят, руками размахивают, потом зашли в комнату, по фински говорят, что тут дети и что-то ещё, и ушли. Потом мама с дедом пришли, а мы говорим: “Мама, а что там?” - а она говорит: “Это финны”.
Неделю никого не было. Через неделю они приехали на больших машинах. Сенная губа - это же первая деревня от Петрозаводска через Онежское озеро. Их много приехало. Они нас переселили в старый дом. А наш-то дом был хороший, новый. В нашем доме сделали штаб. Там одна женщина ухаживала за ними, ведь переходили на их сторону. У нас корову отобрали, она ее доила. Мама иногда ходила туда, просила молока ребенку. Вот так мы и жили. Потом в нашу деревню стали свозить со всех деревень: с Кижей, с Великой Губы. Везли на больших машинах. Селили [в бараки], сколько влезет. [Финны] рыли окопы, большие, на Онежское озеро. В один прекрасный день [финны] нам сказали: “Собирайтесь, всё оставляйте, никто ничего не унесет, всё останется здесь”.
Повезли нас в Петрозаводск через Онегу, зимой. Мороз, [дело было] в январе. Машина была ничем не крытая. Нас было пять семей в этой машине. Была я, Аля и мальчик сорок первого года рождения, несколько месяцев от роду. Мы замерзли. Нас отвезли в Петрозаводске на площадь Ленина. С собой мама взяла немного: еды, несколько каких-то вещей. Я помню, у нас была игрушка: мишка плюшевый, большой. Все наши вещи вывалили на площади Ленина. Вещи пересмотрели, этого мишку у нас взяли и не отдали, мы потом долго плакали.
Нас поместили в какой-то барак, и мы жили на нарах, в лагере. Первый раз мы были в пятом лагере - это Пятый поселок [микрорайон в г. Петрозаводск. - А. Г.]. Потом мама стала просить, чтобы нас перевели в в седьмой лагерь на Куковке [микрорайон в г. Петрозаводск. - А. Г.] - там жили все наши родственники. Мама долго болела, лежала. Мы жили с дедушкой, а бабушка жила с папиной сестрой, тётей Диной. Финнам не нравилось, что мы все время есть хотели. Однажды дедушка куда-то ходил за едой, так они его избили за это, так что он долго не мог ходить. Братик умер в сентябре, похоронили в Песках [пляж на берегу Онежского озера. - А. Г.]. Там была большая яма, и в ней было тридцать или сорок гробов. И дедушку там похоронили. Пока мама была жва, мы ездили в Пески на кладбище. Она как-то узнала, где они похоронены. Мы жили на ул. Будёнова, на Перевалке, в двухэтажном доме. Там жили только эвакуированные. В комнатах была мебель. Мама, когда перестала болеть, устроилась на работу. Меня отправили в школу в первый класс. Я в школу ходить не стала. Мы в школе изучали Закон Божий. И поп часто бил указкой по голове, поэтому я перестала ходить в школу. Много раз приходили со штаба. Они спрашивали маму, почему я не хожу в школу. А она им говорила, что у меня валенок нет, а на улице зима... При этом всегда присутствовал переводчик. Вообще. у финнов строго все было. В баню нас водили, чтобы чисто было, чтобы вшей не было. Проволока колючая была везде…
Мы часто бегали с котелками, каши просили. Кто добрый был, давал ложки две. А кормили нас… давали лук, хлеб давали. Но все равно мало было. Мама иногда ходила в хранилище, приносила моркови или ещё чего. Финны не любили воровства. Если найдут что, то били сильно, издевались. Но обращались хорошо. Помню, когда мама болела, к ней фельдшер приходил, лечил.
Аля еще тогда не ходила в школу. Землянки тогда были… На месте Республиканской больницы были землянки и склады, застройки не было. И вот, когда война уже кончалась… в июне, день был такой светлый хороший, мы утром встали - что такое? Все полыхает, финны убегают. Они все поджигали - все горело. Люди бросились на склады, брали, что могли. А финны стреляли с вышек, многих ранили. Потом к Ивановским островам подошли военные русские катера. Они стояли, ждали, у них же разведка была. Одна женщина рассказывала, что выкинула какой-то флаг. Они [русские] не стали стрелять, а просто подошли к берегам. А мы все пошли на митинг на площади Ленина. Там было здание с балконом. На этом балконе стояли освободители: женщина и мужчина-военный. Митинг был по поводу того, что нас освободили, что всё закончилось. Потом стали прибывать поезда с военными. Многие встретились с родными. А война-то дальше шла, и те, кто поехал на войну, погибли. Мы долго жили в Петрозаводске. Потом нас опять перевезли в Сенную Губу. Когда мы приехали туда, все наши дома были распилена, дрова сложены. И нам было негде жить. Мы переехали в старый дом маминых родителей. Там и жили. Много деревень было заминировано, много людей подорвалось. Целая деревня около пристаней Лоукаса была заминирована. И, когда люди стали возвращаться в свои дома, вся деревня взлетела. А там была большая деревня.
- Был ли принудительный труд? Наказания, поощрения?
- Был. О поощрениях не знаю. Наказывали тех, кто на работу не выходил, или плохо работал, или же в воровстве был замечен. На улице Зайцева был Совхоз, там выращивали морковь и ещё что-то. Мама ходила туда. Всех выстроят; если найдут что-нибудь при обыске, положат на скамейку, сверху клали соленную тряпку, и избивали розгами. Однажды дедушку избили, он долго поправиться не мог. Работать надо было обязательно, заставляли.
В баню водили, пока ты в бане, все вещи в парилке, чтобы не было насекомых, термическая обработка. В домах и квартирах серу сжигали, как дезинфекция. Парилка большая была, без воды. И надо было там полчаса сидеть. Если маленький ребенок был, то разрешат немного воды. Там отсидишь, потом мыться, а там [в бане] холодно. Стоят просто котлы с водой, вот так и мылись. Каждую неделю приходила финка, проверяла чисто ли в квартире. Сначала мы жили в бараках, потом нас переселили в двухэтажные дома на ул. Островского.
И.О. А дети рождались?
В.Л. Да, кормили их неплохо. Тогда дружно жили в лагере, помогали друг другу, чем могли.
И.О. Что вы знаете о начальниках?
В.Л. Мало… Был один финн. Часто приходил к моей маме, просил отдать меня ему, говорил: “Тебе ведь тяжело, а у нас в Финляндии такая же дочка есть”. Приходил, сажал на колени, гостинцы давал. Везде колючая проволока, патрули. Если увидят [патрульные], что кто-то пытается сбежать, то сразу стреляли насмерть.
И.О. Были партизаны?
В.Л. Не знаю. Папа поехал на ту сторону, деревня Пяйва, еще до войны. Говорят, там партизаны ходили, там он и пропал. Говорили, что в финскую разведку попал. Не нашли его.
И.О. Были ли в вашем лагере карелы, вепсы?
В.Л. В нашем лагере были только русские. Про вепсов, карел не знаю, но в Петрозаводске их не было. После войны расспрашивали, кто был старостой. В основном ими становились предатели. Их всех после войны осудили, но с нашей деревни никого не было, так что я ничего не знаю.
И.О. А какое у вас осталось впечатление о финнах.
В.Л. Мы были маленькие, ничего не помним. Избивали, перевозили в открытых машинах, в будки сажали. Да, жестокость была.
И.О. А сейчас как относитесь к ним?
В.Л. Не знаю. Мы ведь мало общаемся. Когда война еще только начиналась, к нам были высланы финны из Ленинградской области - ингерманландцы. Там была одна семья, у них был сын - летчик. Перед началом войны он прилетел на гидросамолете. Не помню, забрал он их, или они переехали, но они в плен не попали. Когда война кончилась, здесь [в Петрозаводске] было много пленных, и они ходили в специальных ботинках. В основном к нам везли с Великой губы. В архиве есть список , кто в каком лагере был. Аля ездила брала там справку для выплат ветеранам.
Интервью: Лит. обработка: |
