Я родился 31 марта 1928 г. в пос. Зуя Крымской области. Родители мои были по происхождению крестьяне, отец был поселковым кузнецом, он раньше служил в армии военным кузнецом, более 10 лет, начинал воевать еще в Порт-Артуре, сам 1866 г. рождения, был большевиком, служил здесь, в Крыму, входил в подпольную группу, которая должна была ликвидировать самого крупного офицера в Крыму, но им не удалось это дело. Официального увольнения из армии им не дали, до суда находились они восемь месяцев в крепости в Керчи, дали отцу и товарищам по 2 года штрафной, так он попал под Порт-Артур, затем участвовал в Первой мировой и в Гражданской войнах, все время был кузнецом, тогда ковка лошадей для кавалерии и для подвод была очень важна. После всего в Зуе он нашел себе судьбу, мою маму, настоящую крестьянку. И всю жизнь отец прожил здесь, в колхоз вступил с 1933 г., мама в колхозе год поработала и упала с мажары позвоночником, они тогда возили зерно с молотилки, так мама стала инвалидом, и не могла работать до самого начала войны. Тем временем я пошел в школу на восьмом году, до войны окончил 5 классов, только перешел в шестой, и тут война.
День 22 июня прошел с болью, ведь все понимали, что такое началось, а тут еще наша армия стала отступать, но отец мой, он был всегда такой уверенный, у него как у Сталина была полная убежденность, что русских никто не победит, он так говорил: "Немцы дойдут до Брянских лесов, и все, дальше не пройдут, Москву немец не возьмет". Отец сам был орловский, а я еще думал, как это так, гонят наших, и вдруг победим, но отец постоянно говорил, что не победят, и своих старших сыновей от первой жены он все время инструктировал: "Война - это картежная игра. Что гонят, это еще не все, концовка будет Победой". А в это время фронт приближался к Крыму, мы видели и слышали, как Севастополь, Феодосию с Керчью бомбили.
В ноябре 1941 г. так получилось, что я одним из первых увидел немцев в деревне, я жил и до сих пор живу на ул. Школьной. А тогда у нас в поселке были такие большие сепараторы, и люди там кучковались, в них веяли молоко, и вот я вышел, стою в очереди и вдруг вижу, как какой-то один мотоцикл едет, два человека в чужой форме сидят на нем. А в очереди как раз дед-еврей стоял, он свое молоко принес, у него была два сына, один работал в райисполкоме, а другой директором нашей школы. Дед как посмотрел на немцев, сразу побледнел и сказал: "Это нам все!". А сыновей его уже в армию позабирали или они эвакуировались, а он остался. И действительно, вскоре началось, в Зуе было пять или шесть семей евреев, их вместе с цыганами вывезли и расстреляли. Позже в тот же день в поселок зашли основные силы немцев, и в Зуях я не слышал ни одного выстрела в это время, были только где-то мелкие перестрелки, но даже не в поселке это происходило. Как немцы зашли, вскоре они начали наших пленных гнать, и вот остановилась одна группа около здания церкви, она в советское время была одновременно клубом и кинотеатром, и немцы пленного послали сорвать висевший на фасаде церкви герб СССР. Но у него не получилось ничего, он как-то очень неудачно сорвал, сам упал, видимо, повредился сильно, не знаю, отошел или не отошел, его увезли. Повреждений зданий в городе не было, только при отступлении наши войска спалили 4 здания: военкомат, почту, райком и райкооператив. Кстати, в 1944 г. немец не успел ничего подпалить, ни одного здания, не знаю, желал он или не желал, скорее всего, немцев просто так молниеносно выгнали из Крыма, что они ничего не успели сделать.
Совсем немного времени прошло с начала оккупации, вроде ничего немцы такого не творили, но тут произошел первый жестокий случай в Зуях. Вообще-то, прямо скажем, пострадавшие от Советской власти, особенно раскулаченные, немцев встречали с радостью, я помню, был такой Шульга, он все говорил моему отцу: "Ну что, Данило, ну вот видишь, хоть поживем, ведь наша власть пришла!" Но отец ему отвечал: "Ты не радуйся, это еще не все!". И случилась такая беда, что вблизи поселка убили первого немца партизаны. Они где-то за Зуями подложили мину, на которой подорвалась машина, в ней погиб офицер, тогда немцы собрали поселковых жителей, и отобрали из них 21 человека. И вот какое дело, может 22-й по счету, мину-то и заложил, а его домой отправили, "на хаус", а тех, кого отобрали, расстреляли за Зуями, там сейчас памятник стоит, туда попал и мой сосед дядя Коля Соловьев, и этот Шульга тоже попал под расстрел. Тогда батька сказал: "Ну вот, пожил он, е-мое". После этого случая в поселке пошло на немцев настоящее обозление.
Но все равно многие пошли на сотрудничество с немцами, Рыбовалов Михаил, живший на Школьной, немцам в комендатуре помогал, и Ежов Федор, они оба были из бывших раскулаченных, доносы писал. Из-за Ежова погибли мать и сын Соловьевы на нашей улице, они доложили, что в советское время они были ярыми сторонниками власти. А вот татар в Зуе можно сказать и не было, всего 4 семьи, и нельзя сказать, что они с немцами сотрудничали, нет. Тут и без них русские были, к примеру, Табунщиков Михаил был старостой, он как человек был очень жестокий, из-за него много погибло людей. Вообще, на моей улице Школьной нет ни одного дома, чтобы жившие там люди не пострадали за время войны, кого расстреляли или угнали в Германию, кто на фронте или в партизанах погиб. Моего соседа Володю, также 1928 г. рождения, немцы расстреляли. Его отец коров пас, и вот в Дубках он встречался с партизанами, для них 1942 год был очень тяжелый, он им хлеба булку или две носил. И вот Володька возьми и проговорись другу одному Вовке Фролову, что его батька носит партизанам кушать, наш же отец детям, что не положено, ничего не говорил, а тут такое дело. Сразу облава, забрали их, и Володьку расстреляли, через две недели за отцом гестапо приехало, но он от разрыва сердца умер досрочно, они застали его уже мертвым, так что он не успел под расстрел попасть. В моей семье также пострадали: мой брат Федосей был коммунистом, он работал в торговле, но был нестроевой, и его в армию не забрали по глухоте, в Белогорске они уже вот-вот перед приходом немцев кинулись через Керчь на Кубань эвакуироваться. Но там немец уже успел все дороги перекрыть, тогда они вернулись, брат остановился у сестры, собрался в партизаны, а сестра говорит: "Ты, Федосей, уходи, иначе тебя все равно расстреляют". Дело в том, что он был участником раскулачивания и коллективизации, так что врагов хватало, и представляете, еще бы одну ночь ему переждать, зять, муж сестры, ездил вроде бы как по дрова в лес и узнал, где эти партизаны. Брат уже собирался уходить, но по доносу местных татар его забрали, как он мог оправдаться, не знаю, только его отпустили в 10 часов, но потом опять в 2 часа забрали и сразу расстреляли за Ласточкиным гнездом под Белогорском, там был окоп противотанковый, тела брата и других туда побросали.
Тем временем в Зуе продолжалась оккупация, но тут произошел так называемый партизанский налет, в ту ночь я, пацан же, форточку открыл, и слышу нашу родную мать-перемать, стрельба, как раз на нашей улице было убито два добровольца-татарина, они в конце улице сидели в ячейке пулеметная, там же и румына одного прибили. Отец решил, что это десант, как в Феодосии, но это были партизаны, они тогда добрались прямо до комендатуры, освободили заключенных. Вот после этого шороха немец усилил борьбу с партизанами, сделал опорные пункты чуть ли не по всему Крыма, в местах, где рядом лес был. В Зуях, к примеру, рядом со школой был сад, в низине, и за садом, за усадьбами были окопы добровольцев, в которых сидели полицейские и татары, они для обороны от ночных атак партизан окопы нарыли, вообще же по всей Зуе были ячейки вырыты. Считалось, что у нас в поселке была антипартизанская застава.
В 1944 г. началось освобождение Крыма, наши начали гнать немцев от Керчи, и так получилось, что наши части разъединились, одни шли по Цветочной дороге, затем по Новожиловской, прошли Белогорск. Они немца гнали, но наши враги в это время всеми силами спешили на Севастополь, чтобы побольше войск туда отступило, я помню, что среди них было очень много добровольцев-кубанцев из горных частей. Как раз перед освобождением Зуи нас отправили в Мельничное, понимаете, немец не собирался еще уходить, все сельское хозяйство было настроено сеять и веять, как говорится, все работы выполнять. И вот нас троих моего возраста послали туда на мельницу, и только мы прибыли, как тут шли наши. Считается, что Зуя была освобождена 13-го апреля, но по-настоящему все началось уже 12-го, наши воска зашли в поселок, но тут немецкие части, отступающие из Белогорска, снова у нас появились. А 12-го прошла разведка боем, это были передовые части, раз-два, и они немца с наскока выбили. Но тут немцы уже выбили наши передовые части, и тогда завязался бой, продолжавшийся примерно до 10 часов 13-го апреля. Мы в это время находились в Мельничном, туда как раз подтянулись наши ранее отнемцев замаскированные части, их утром, они только встали и не успели даже покушать, как была объявлена боевая тревога, и наши пошли на Зую. После того через час или два, с северной стороны, от Айтугана подошла самоходка СУ-76 к единственному колодцу в деревне, он был 68 метров в глубину, там лошадь качала воду из колодца в чаны. Эта самоходка остановилась на возвышенности и солдаты пришли сперва напиться, но апрель месяц, жара, так что они начали мыться. Не успели еще толком вымыться, а тут уже бабушки им несли кто молоко, кто сметану покушать. И в это время подъезжает "виллис", вышел оттуда офицер, о чем-то переговорил с экипажем самоходки, и к нам обратился, мы рядом стояли: "Эй, хлопцы, вы знаете древнюю дорогу на Зую?" Она на карте обозначена была как Цветочная, но мы сказали, что есть еще одна дорога, через Кунич-гору, по ней можно прямо на Зую выйти, а мы же местные, и мы вызвались показать вдвоем, я и Петро Сиротенко. Сели мы на самоходку, она через речку перебралась, и тут нам показалось, что мы на скорости 100 км в час шли, так быстро доехали до Кунич-горы. Опять этот же самый капитан из "виллиса", что с нами отправился, остановил самоходку и о чем-то переговорил с командиром, а в самоходке в экипаже было почему-то только два человека, заряжающих нет, тогда тот же капитан нам: "Хлопцы, заряжать будете?". Мы и не против, только пусть покажут как, у них там на днище снаряды прямо лежали, только брезентом были закрыты. И ладно, все рассказали, мы спускаемся с этой Кунич-горы, а под горой был противотанковый ров, он тянулся далеко, после освобождения Зуи мы в нем потом закапывали лошадей и тела убитых немцев, и вот когда мы спустились к нему, капитан снова интересуется: "А такую речушку вы знаете?". Да знаем, что же мы не знаем, если местные, пацанами тысячу раз здесь бегали, тогда командир самоходки приказал механику: "Вот за окоп заедешь, они тебе покажут, главное, чтобы видна была дорога шоссейная". Мы развернулись на позиции, и давай стрелять по отступающим немцам, мы заряжаем, дело нехитрое, нас только предупредили, мол, сзади не стоять во время выстрела, а то заденет. И интересно так получилось, один из нас заряжает, а другой смотрит, попадаем или нет, со стороны Зуи был очень большой наплыв немцев, и как раз такой кошмар был, страшный для них. Оказывается, партизаны из лесов вышли и на них набросились, с другой стороны наши войска нажимают, тут еще самоходка стоит и стреляет с северной стороны. Так что пришлось нам быть участниками боя, хотя мы-то, признаюсь, надеялись просто показать дорогу и посмотреть со стороны, но какое там смотреть, в итоге только заряжать успевали. Когда все утихло, опять этот капитан подъехал и привез одного солдатика, а нам говорит: "Сходите". А мы уже готовы и дальше ехать, но он нас посадил в "виллис", довез до Кунич-горы, там мимо нас гнали уже пленных немцев и румын, наши солдаты их сопровождали. И вот там румынскую подводу захватили, капитан распорядился ее нам отдать, еще ящик шоколада и галет выдал, мы потом ими всех соседей еще угощали.
- Как относились в Зуе к немцам?
- Знаете, поначалу люди по разному реагировали, но когда они расстреляли 21 человека, как я говорил, то обозлили всех, и сторонников, и противников, даже бабуля Шульга, до того радовавшаяся приходу немцев, стала их ненавидеть прямо, ведь ее сына ни за что расстреляли. У Рыбовалова тоже расстреляли сына Филиппа, его облавой забрали, я ведь тоже как-то от такой облавы тикал. Немцы не разбирали, кто как к ним относится, мы для них одинаковы были. В 1943 г. в Крыму началось массовое партизанское движение, тогда немцами был заведен такой порядок, что каждый мужчина вплоть до моего года должен был каждое утро являться в комендатуру, но не в немецкую, а там была еще румынская, за немецкой. Так что мы утром приходили отмечаться, и кого нет, того сразу в "черный список" заносили. Также немцы в 1943 г. организовали несколько облав, чтобы угнать молодежь на работы в Германию, я тоже попадал, один раз даже серьезно, чуть не увезли, нас сгоняли в основном на то место, где сейчас школа стоит, тогда там была площадка, огороженная двухметровым забором. И вот я нахожусь там, а это около моего дома, я ведь рядом живу. Так что я попросил двух товарищей, встал им на плечи и потянулся через забор, но он был сверху посыпан специально стеклом побитым, чтобы не убежали, тогда я фуфайку бросил, на другую сторону перепрыгнул и стал тикать. Удалось мне, но вот если бы немцы заметили, то сразу бы из автомата снесли меня. Потом облав больше не было, а вскоре освобождение пришло.
- Немецкая комендатура в Зуе где находилась?
- Комендатура была расположена в здании, где сейчас больница находится, там был военный комендант из эсесовцев, но я с ним не сталкивался, а вот по сельскому хозяйству комендантом был Райферт, он был вроде как агроном, и надо сказать, что был он хозяин исключительный. И так был предан своему делу, как будто для себя выращивал, заставлял всех выполнять работу качественно и аккуратно. В период оккупации я работал в общине, как стали называть колхоз, тогда работы выполняли на лошадях, я был то погонщиком, пашем, значит, пашем, бороним, значит, бороним. Урожай немцы забирали, а нам выдавали пайки, причем выделяли так - на месяц в зависимости от количества членов семьи, давали разное: пшено, зерно, масло.
- Партизаны в деревне не появлялись?
- Да как же не появлялись, когда здесь молодежи было сколько 1923-1924 гг. рождения, они почти все были в подпольной комсомольско-партизанской организации, и Буренко там был активистом, а секретарем комсомольской организации был Кулявин. Слухи по деревне ходили, что у нас кто-то есть, но я не участвовал, потом начались облавы, наших подпольщиков хотели словить, но они успели в лес уйти. Вот уже в лесу Кулявин погиб, а Буренко выжил.
- Как Вы узнавали новости о положении на фронте в деревне?
- Откуда так узнаешь, кое-какие новости стали известны только тогда, когда на Феодосию десант высадился, самолет бросал нам листовки, потом через партизан что-то узнавали.
- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?
- Этот день и передать тяжело, все ликовали и рады были, матери начали ждать после этого какую-то весточку, хоть остался ли в живых сын чей. Торжества мы, как могли, так и организовали.
После освобождения Зуи у нас сразу восстановили органы Советской власти, у нас были такие, преданные власти, Шиков стал председателем поссовета, он без образования был, зато активист сильный. Сразу восстановили колхоз, начали собирать лошадей по домам, ведь когда была община, я дома лошадь кормлю, а утром должен на ней в поле ехать. И вот уже с 18 мая 1944 г. были организованы курсы трактористов, я попал на них, закончил, работал с августа 1944 г. трактористом, а в 1947 г. пошел на бригадира в школу механизации. После окончания работал в тракторной бригаде в колхозе, наша бригада была передовая, называлась комсомольско-молодежная, в последствии за высокие показатели меня награждали юбилейными медалями. Вручили медаль "100 лет Ленину", и орден Трудового Красного Знамени в 1971 г., а в 1975 г. получил орден Октябрьской Революции.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
