Я родилась 23 мая 1934 году на станции Максатиха - (фото станции). Когда началась война, мне было всего 7 лет.
1418 дней длилась Великая Отечественная война и хотя мне было всего 7 лет, из этих дней я прекрасно помню первый и последний дни.
 |
| Cтанция Максатиха 30-е годы |
Первый день войны я хорошо помню. Мы жили тогда на станции Удомля Калининской области, теперь это небольшой город, районный центр. Сейчас эта область называется как и раньше - Тверская.
Родители переехали в Удомлю в середине 30-х годов. Здание железнодорожного вокзала было почти такое, как и на станции Максатиха. Отец мой работал в заготконторе, а мама была кассиром в столовой, а потом в сельпо. Мы жили в небольшом собственном деревянном доме на улице Дзержинского. Это была уже окраина Удомли, наша улица выходила на поле.
Удомля в то время была довольно большим населенным пунктом, помимо железной дороги Бологое - Рыбинск и станции со складами и водокачкой для заправки водой паровозов, сюда подходила дорога Вышний Волочек - Котлован, здесь был небольшой завод сельскохозяйственных машин. На нем изготовляли и ремонтировали плуги, бороны, сеялки, делали гвозди. Во время войны на этом заводе делали для фронта сани, гужевые повозки. На этом заводе работал младший брат моей мамы Николай.
К нам в воскресный выходной день 22 июня пришел, как тогда говорили, нарочный - человек, который передавал разные распоряжения. И этот нарочный вызвал моего отца в военкомат. Нарочный и сказал о том, что началась война с фашистской Германией. Отец пошел в военкомат, а нарочный стал дальше обходить дома и передавать распоряжения военнообязаным. И скоро на нашей улице появились спешащие в военкомат мужчины. А потом уже на базарной площади через громкоговоритель по радиотрансляции было сообщение Молотова о начале войны.
Мой отец Серов Михаил Павлович в 1930-1933 году был на срочной службе в Красной армии. Потом он еще был призван во время финской войны, а в осенью 1940 года был демобилизован. Его воспоминания тоже размещены на сайте «Я помню».
Отец вскоре пришел из военкомата, ему там вручили повестку. Он пришел и сказал - ну собирайте мне солдатский мешок, попросил насушить белых сухарей. После финской войны у него была язва желудка и после лечения в санатории, ему черный хлеб нельзя было есть. И он был негоден к строевой службе после финской войны.
У нас уже была истоплена русская печь и мама нарезала белый хлеб и делала из него сухари. Мой папа положил в свой солдатский мешок бритву, мыло, иголки с черными и белыми нитками, чистую рубашку, портянки смену белья, конверты, листы чистой бумаги и карандаш. Он ушел через несколько дней на сборный пункт военкомата, а так как был в финскую войну младшим командиром - командиром отделения, работал там по приему военнообязанных. Потом выполнял задания по заготовкам для фронта, а к сентябрю 1941 года был направлен на работу в областной отдел внутренних дел в город Калинин.
Почти сразу после начала войны на станции Брусово, недалеко от Удомли немецкие самолеты разбомбили санитарный поезд. Там сейчас стоит памятник.
А июле, августе и на нашу железнодорожную станцию начались налеты немецкой авиации.. Они обычно заходили со стороны озер. Рядом со станцией Удомля есть два озера соединенные протокой - Песьво и Удомля. И заходили на станцию почти вдоль нашей улицы.
На во время налета на станции гудели паровозы, разрывались бомбы. Станция была довольно большая, были склады, пакгаузы. Некоторые были разбомблены, сгорели. После войны был там пустырь и около проезжей дороги воронки от разорвавшихся бомб только в 70-е годы засыпали. Я иногда в страшных снах вижу проносящийся над крышей нашего дома в Удомле самолет.
Из-за этих бомбежек меня и мою сестру Тамару мама отправила к своему отцу и матери в деревню Елманова Горка. Эта небольшая деревня находилась километрах в 5 от Удомли. А мама каждый день ходила на работу в Удомлю.
В сентябре 1941 года мне надо было уже идти в школу в первый класс. Школа в Елмановой Горке была начальная, всего 4 класса с первого по четвертый. Я пошла в первый класс, но однажды произошел авиационный налет на нашу Елманову Горку. В этой деревне был колхоз и в поле были хозяйственные постройки, был так называемый локомобиль, двигатель, который приводил в действие молотилку. Там еще были загоны с лошадьми, конюшни, ветеринарный госпиталь для лошадей. Колхозники днем работали на молотилке, возможно дым от двигателя и лошади привлекли внимание немецкого летчика.
Мы были к классе и сидели за партами, когда совсем рядом раздался звук авиационного мотора, потом стрельба из пулемета и разрывы бомб. Учительница нам сказала забраться под парты, выводить детей из класса, наверное, было уже поздно.
Потом, повидимому, самолет развернулся над полем за деревней, опять была слышна стрельба, а потом близко от школы разорвалась бомба и взрывной волной у нас в классе выбило рамы со стеклами. Окна были в классе большие. И одна рама упала на мою парту. Я и дети были засыпаны осколками стекол. И если бы мы не спрятались под парты, как сказала нам учительница, нас могло убить этой большой оконной рамой. На Елманову Горку было несколько налетов, были жертвы среди мирных жителей, у одного мальчика убило маму. В Удомле многие были ранены среди железнодорожников, которые не могли оставить свои посты на железнодорожных переездах и станции
На этом кончилась моя, так сказать, учеба в первом классе, потому что на другой день, когда надо было идти в школу меня охватывал такой страх, что я забиралась куда-нибудь под кровать, под стол и меня не могли вытащить. Я не выходила на улицу, мне было очень страшно.
Потом осенью, когда немцы взяли Валдай - это в Новгородской области и подошли уже довольно близко к станции Бологое, начальная школа перестала работать. Но занимались еще по-моему старшие классы - третий и четвертый. Предлагали эвакуацию, но моя мама сказала что она никуда не поедет. Поэтому мы так и оставались в Елмановой горке у моего дедушки и бабушки, но в школу мы не ходили больше в 1941 году.
Еще хотелось бы рассказать про моего дедушку Андрее Григорьевиче Смирнове. Он прошел три войны. В русско-японскую войну он был под Порт-Артуром, в войну 1914 года в Румынии и еще воевал в гражданскую войну. Он мне много рассказывал много о этом. И так случилось, что в 1970 году когда я с мужем была в Румынии, то побывала в тех местах, где он воевал - в городе Браила и Раве Русской. И я вспоминала дедушку и его рассказы о войне.
Я была его старшей внучкой и он мне много рассказывал, вероятно, хотел, чтобы я запомнила всё, что он говорил. И вот от него я тогда и услышала о Тверском княжестве и князе Михаиле Тверском и дедушка говорил, что свой род мы ведем от дворовых тверского князя. Почему-то вот в Твери многие как-то не любили Москву, редко кто из Удомли уезжал учиться в Москву, в основном все ехали в Ленинград. Может это идет из глубины веком вот какая-то неприязнь к москвичам. Но что было - то было.
Теперь, как мы жили. Мы были очень маленькие дети, но взрослые относились к нам хорошо, нас жалели. Было какое-то милосердие, к нам детям, какого нет сейчас. И мне дико и страшно, когда я сейчас слышу по радио и читаю в газетах, что мамочки бросают своих детей под откос, оставляют на вокзале или сидят с детьми и просят милостыню. И это в наше время. Те годы были гораздо более трудные и тяжело было, но матери вырастили своих детей. После войны старались дать им образование, приучали детей трудиться, чего нет сейчас.
Я вспоминаю, что нам отдавали самый хороший кусок и всегда, когда мы садились за стол первый кусок хлеба давали детям. Еще мне хочется рассказать, что мы ели в те годы. Я помню, что первую военную зиму в доме у дедушки было несколько семе и бло по-моему пять детей. Все эти семьи приехали из Удомли, потому жить там было тяжело, потому что все время бомбили железнодорожную станцию. Люди поэтому спасались в деревнях. Помню моя бабушка Прасковья Арсентьевна, вставала очень рано, топила русскую печку и варила огромный чугун с картошкой. Первыми завтракали и уходили наши мамочки - они шли на работу в Удомлю. Потом вставали мы - дети. И всегда была еда, которая делилась отдельно на порции, та же самая картошка. Часто бабушка варила нам такие щи. Потом когда наступала весна, мы шли в поля и собирали так называемые пестуши - это полевой хвощ, его чистили, промывали, отваривали и жарили на сковороде. Потом ходили в поля за щавелем и варили такие густые щи из картошки и щавеля. Потом поспевали огурцы, лук, была окрошка. Бабушка держала корову и поэтому мы не чуствовали такого голода, как дети в городах.
Но не было совершенно сладкого, вместо конфеток мы ели пареную брюкву и свеклу. Иногда пекли лук в печке, вот это были сладости наши. Когда появлялся каким-то чудом сахарный песок - это уже в конце войны, самым любимым нашим лакомством - это было наше пирожное - был хлеб посыпанный тоненьким слоем сахарного песка. И даже смешно сказать, первые шоколадные конфеты я попробовала в 1952 году на выпускном вечере в нашей школе. Конфетки были «Радий». Мы получили аттестат зрелости и был организован родителями чай с шоколадными конфетами.
Во время Великой Отечественной войны и в трудные годы после войны мы чувствовали любовь и заботу взрослых и помогали им как могли. Когда в лесах поспевали ягоды, то это была, так сказать, наша работа. Мы собирали чернику, бруснику, клюкву, грибы. Мы ходили вместе с дедушкой, который знал и любил лес и всегда брал нас с собой. Дедушка - наш спаситель, он ловил рыбу и мы из это рыбы варили уху и вот так жили. И казалось, что когда война ушла далеко, то есть фронт ушел, что она скоро окончится и придут домой наши отцы.
Еще хочу рассказать один случай, не помню точно в каком году это было, может в 1943 или в 1944, наверное мне было тогда 9 или 10 лет. Дедушка нам подарил молодую коровку, ее звали Дочка. Для нее надо было косить сено и дедушка летом в лесах где-то косил прогалинки, опушки, свободные от деревьев участки. А когда мама приходила с работы, она шла сгребать сено, сушить, а потом дедушка как-то вывозил это сено из леса. Это было тяжело, но нужно.
И вот однажды, это было когда в лесах поспела малина, наверное в конце июля, начале августа. Стояли жаркие дни. В леса было страшно выходить, там было много зверей которые убегали от войны, сюда на восток с запада, было много волков, медведей, лис. Но также там были и дезертиры, бандиты. И вот километра за два с половиной по лесной дороге дедушка с моей мамой накосил сена. Надо было сгрести его в кучу, чтобы дедушка за ним потом приехал. И вот как-то в свой выходной мама нас взяла с собой меня и мою подружку с улицы Тамару Курчавую (это у нее такая фамилия Курчавая). А дедушка работал в колхозе дни и ночи. Там в лесу была вырубка и было много малины. Мы с подружкой собирали ягодки, а мама сгребала сено в копны. Мы ей также помогли сгребать, но она нас отослала собирать малину.
Солнце уже склонялось к закату и в лесу были такие длинные тени, становилось как-то сумрачно, лучи заходящего солнца просвечивали между деревьями. Вдруг нам послушался какой-то щелчок, а потом быстрый бег, сучья затрещали. Мы, конечно, бросились к маме бежать на полянку из леса, тут услышала и мама эти звуки - такой тяжелый как-бы бег и дыхание. Кто это был - кабан, медведь, мы не знали, но бросив все - грабли, мама даже свой платок оставила, мы побежали по лесной дорожке. Бежали мы очень долго, стало уже совсем темно и страшно в лесу. И вдруг мы выходим на большой луг и мама говорит, что мы давно должны были выйти из леса. Назывался этот лес - Большой лог, и мама говорит: "Не знаю, куда мы пришли". А она вместо того, чтобы побежать по лесной дороге в деревню, побежала от деревни в лес. Мама не знала куда мы пришли, несмотря на то, что она хорошо знала эти места. Мы вышли из леса - река, а за рекой маленький огонечек где-то горит. Дорога упиралась в реку, там был брод. Мама посадила нас в поле среди ржи около камня и сказала: «Сидите тихо, не разговаривайте, а я пойду через речку и узнаю, что это за деревня и как нам вернуться домой».
Оказалось это деревня Галичино, а река Волчина - мама ее переплыла, перешла в брод. А нам было так страшно, этот страх остался в памяти - темная ночь, на небе звезды, мы сидим во ржи и слушаем эту тишину. Ну и мы побежали домой, мама теперь знала дорогу, вышли на большую дорогу, которая вела от Вышнего Волочка, через деревню Никулкино, через хутор Ермолкино и на Елманову Горку. И когда мы уже подходили, это уже было далеко километров за 12 к Елмановой Горке - она находилась на холме, вдруг внизу мы услышали голос - кто-то кричал. И я говорю: «Мам, это дедушка нас ищет».
Уже встало солнце, как-то весело было идти. Когда мы поднялись на холм, недалеко от околицы, мы стали отвечать, я стала кричать в ответ: «Дедушка! Ау! Это мы! Это мы!». А мама сказала, не надо кричать, потому-что далеко. И здесь есть какая-то падь, так называлась, болото в которое никто никогда не ходил. И дедушка подумает, что мы здесь в этом болоте. Но когда мы пришли уже в деревню и стояли уже около первых домов, такие ворота были в деревню, то мы стали еще кричать дедушке. Вероятно дедушка понял, что мы на большой дороге. Мы пришли домой, все в доме были обеспокоены. Бабушка говорит, что с ночи, когда мы не пришли, дедушка пошел нас искать. Потом через некоторое время пришел дедушка и был очень рад, что мы живы и здоровы.
И он рассказал, что когда мы не пришли в 12 ночи, в темноте, он пошел нас искать в лес, увидел копны сена, увидел мамин платок, брошенные грабли. И он очень волновался за нас и всю ночь он нас там искал, видел, что следы вели на дорогу и понял, что мы бежали совершенно в другую сторону. Но он не знал, кто там на нас напал, это так и осталось тайной. Говорили, что там в лесах живет какой-то бродяга, который не хотел идти на войну и жил в лесу Вот был такой странный, страшный случай. Я его также хорошо помню и хотелось вам рассказать.
Еще хотелось рассказать про улицу, где мы жили в Удомле. Эта улица называлась Дзержинского. Но все говорили Держинская. Маленькая тихая улочка в поле была. И самое интересное, что вначале этой улицы с правой стороны был такой большой, он и сейчас стоит, дом Шмелевых. Там жила мать, дочь и сын. Дочь, по-моему, звали Галина, а сына называли все Шуренок. Когда-то мне попалась книга летчика, Героя Советского Союза Шмелева, где он описывал, как он был ранен и его увозили в госпиталь на Урал. Он был ранен легко в руку и он попросил доктора-хирурга в эвакопоезде оставить его в Удомле, чтобы далеко не увозить, чтобы быстрее поправиться и вернуться на фронт. И я вспомнила, он там писал, что мест в госпиталях не было, все больницы, все школьные здания были заполнены ранеными. Раненых привозили сразу с фронта и местные жители брали раненых к себе в дом и ухаживали за ними. И вот этот летчик с раненой рукой жил, вероятно, он был родственник, у Шмелевых. Мы все ходили и смотрели этого летчика и он уже прогуливался сам по улице. Так вот это был летчик Шмелев.
Улица маленькая, было там всего-то ничего домиков, но с этой улицы дети рожденные в 30-е, 40-е и 50-е годы все почти получили высшее образование. Я вот вспоминаю дом Шмелевых, потом вот этот дом купили Голубевы, у них сын Саша (Александр Васильевич) и дочь Галина Васильевна Голубева. Дочь окончила в 50-е годы педагогический институт в Твери, а сын окончил Высшую школу милиции, был потом полковником милиции.
Следующий дом был дом учителя математики Удомельской средней школы Соболева Анатолия Константиновича, его жена Вера Александровна Соболева. Вера Александровна преподавала у нас ботанику, и моя любовь к природе, растениям это, может быть, все от нее. Помню ее первый урок, когда она нас, пятиклассников, вывела в школьный сад, на лужок и сказала: «Вот вы узнаете из этой науки как называются все растения». Показала нам пастушью сумку, одуванчик, травку-муравку, лисохвост, мятлик, другие растения и деревья. У Cоболевых был прекрасный сад, них были чудесные цветы, розы, вишни, малина, клубника и все жители маленькой нашей улицы Дзержинского выращивали все это у себя на участках. У Соболевых была дочь Нина Анатольевна и сын Геннадий Анатольевич. Нина Анатольевна окончила Ленинградский технологический институт, была химик по профессии, кандидат химических (технических) наук. А Геннадий - он окончил Ленинградский институт кинематографии. Работал в Твери, Калинине тогда, в кинопрокате, и всегда в Удомлю поставлял самые новые, самые хорошие фильмы.
Дальше был дом знаменитой семьи Пышковых, там было необыкновенно красивых три сына и дочь Анастасия. Один летчик - Андрей Георгиевич Пышков Ворой сын был моряк - Александр Георгиевич Пышков, он был морской врач и служил в Севастополе. И еще сын Геннадий.
Потом был дом, мы его называли белый, Вороновых. Там жила семья старой революционерки Вороновой. Во время войны, семья была большая, мы часто собирались там, дети. У них были такие необыкновенные игрушки, фильмоскопы, мальчики нам показывали волшебные картинки. Потом этот дом продали другим.
Далее через пруд был дом Шмелевых, здесь дочь Нина и сын Владимир. Дочь Нина окончила Московский электротехнический институт, она инженер-электрик.
Потом дом тети Фроси, потом этот дом купили Ермаковы. А дальше был наш дом, в низиночке, дом Серовых, было три сестры, вот я, Нина Михайловна, Томочка - Тамара Михайловна и Галина Михайловна. Я окончила Ленинградский электротехнический интитут имен В.И.Ульянова (Ленина). Тамара Михайловна окончила Ленинградский санитарно-гигиенический институт, санитарный врач. А Галина Михайловна окончила Ленинградский политехнический институт, инженер-химик.
Потом та, другая сторона улицы. Знаменитая семья Беловых-Уткиных, их две дочери Нина и Ольга. Нина окончила Калининский стоматологический институт, ныне изумительный врач-стоматолог в Удомле. А Ольга окончила педагогический интитут, преподаватель биологии.
Далее дом Бойковых и дом Бочонковых, здесь семья Доброхотовых, мама их Анна Доброхотова, осталась после войны вдовой с четырьмя детьми, которых она одна вырастила. В доме Бойковых сын Юрий также получил высшее образование в Ленинграде, инженер, там остался работать.
Потом семья Воробьевых, очень большая семья. Я помню у них дочь Александру, Сашу, которая окончила техникум и была послана работать в Узбекистан, по-моему в Ташкент. А дочь Маня, Мария во время войны была мобилизована и работала на торфозаготовках, заготовках дров и бедная она заболела туберкулезом и вскоре после войны умерла.
Далее дом Захаровых, тетя Устина Захарова, эта семья потеряла во время войны мужа и сына Сашу. Дочь Любочка вышла замуж после войны, у нее дети Танечка и Нина. Танечка окончила Ленинградский технологический интитут, инженер-химик, живет и работает в Воскресенске под Москвой. Нина окончила педагогический интитут, живет в Твери.
Дальше семья тети Даши Павловой у нее две дочери, Нина и Муся (Маруся), живут в Петербурге сейчас, также получили среднее специальное образование.
Потом семья Курчавых, их дочь Тамара Михайловна Королева (Курчавая) окончила Ленинградский инженерно-строительный институт, инженер-архитектор, очень долго работала в Челябинске. Сейчас она живет в Удомле.
И вот видете, небольшая улочка, всего-то там 19 домиков. После войны мы смогли получить высшее образование и все работали. Сменили своих родителей, все мы были приучены к труду, все работали добросовестно и честно, получая, конечно, гроши и почетные грамоты.
Вот об этом я также вам хотела рассказать.
В нашей деревне Елманова Горка жило много медсестер из госпиталя, который был в Лайковском бору. Госпиталь был в этом лесу в землянках. Мы иногда туда ходили, писали раненым письма, приносили им цветы, ягоды. И еще мы помогали взрослым, тогда было очень плохо с перевязочным материалом. Представьте себе - привозились бинты после перевязок, и женщины-колхозницы эти бинты в чугунках, засыпав золой в русских печках, как говорит "парили", потом отстирывали и полоскали в озере, сушили, а мы эти бинты скатывали в рулончики. Это я очень хорошо помню, было это в доме тети Оли Яковлевой, это был наш как-бы штаб, мы - дети там все собирались.
Еще я помню, как мы ходили на околицу и смотрели, когда придут с работы наши родители. После особенно страшных пожаров, после бомбежек в Удомле, мы старались выйти и смотреть идет ли моя мама или не идет. Это мне хорошо запомнилось. Они выходили из леса в поле и нам платками махали, давали какие-то такие знаки, что они идут. Увидев их мы скатывались с огромного такого холма и бежали по дороге встречать своих дорогих мам.
Ну что мне еще сказать про это время. Самое страшное, что было - это дети-инвалиды войны. В Удомле на озере Песьво есть живописное местечко - Бережок. Там был дом Храповицкого, это известный барин литератор, передовой для своего времени человек, освободил всех своих крепостных крестьян. И крестьяне в благодарность ему поставили на местном кладбище в селе Троица памятник. В это барском доме после револиции 1917 года был дом отдыха, а во время войны - детский дом. И туда мы, школьники, часто ездили. Я не помню какой это был год, но еще шла война, но кажется я была уже в пятом классе, это 1944-45 учебный год. В это время мы войну уже не чуствовали, не было этих страшных бомбежек, война уже шла на территории фашистской Германии.
|
| Зимник через озеро Песьво |
Мы, школьники, собирали для детей в детском доме подарочки, кто-что может дать - кто карандашик, кто тетрадочку, кто бумагу, чтобы рисовать, собирали печенье, сухари, конфетки. И вот эти подарочки мы на школьной лошадке повезли по льду озера в этот детский дом. Это был новый год, в чудесном прекрасном зале, на втором этаже, с плафоном, до сих пор помню, были нарисованы фигуры богини славы Ники, ангелов. Красивые белые двери с желтыми ручками, анфилада комнат. Дети, которые были постарше и могли ходить, они сидели в этом зале. Мы им раздавали подарки, потом вместе пели песни про елочку и новый год
Вот открыли эту амфиладу комнат, я помню, что в это время солнце ярко осветило через огромное окно детей, которые не могли ходить. Их снимали с кроваток и они ползли в этот зал, чтобы посмотреть на новогоднюю елку. Эту страшную картину войны я ясно вижу в памяти - беленький мальчик у которого ножки, как обрубки, нет ступней, волосики такие беленькие - солнце просвечивает, сам как ангелочек. Страшно было видеть этих детей-калек. Вот это апофеоз войны. Страшно. Никогда мне не забыть этого мальчика.
Еще мне хотелось рассказать. Мы учились уже в третьем классе, занятия проходили в деревне Панышено в бывшей церкви. Мы должны были помогать взрослым в уборке картошки, нас - третьи и четвертые классы классы, направили в деревню Бочурино на берегу озера Кубыча. Нам сказали, что надо взять с собой деревянные лопатки и что-нибудь надеть на руки - перчатки, рукавицы. Что мы будем убирать семенную картошку.
И вот мы - дети пошли пешком в эту деревню за 5 километров от нашего дома. Пришли на поле, которое находилось на берегу озера . Как всегда, наши практичные мальчишки бросились в лес, набрали хвороста и зажгли костер. Нас распределили по бороздам, казалось - невозможно длинные борозды. Там стояли такие длинные ящики, картошку надо было убирать, собирать в ведра и высыпать в эти ящики. А потом женщины приезжали на лошадях, брали эти ящики и грузили на телегу и отвозили в хранилище.
Мы работали. Мальчишки кричат: "Готово!". Все бросились к кострам, вытаскивали эту картошку обугленную и ели прямо нечищенную. В это время пришел бригадир или председатель колхоза. Тогда в каждой деревне был колхоз. И этот человек увидел, как мы едим эту горелую печеную картошку, подозвал одну женщину-колхозницу. И сказал (я тогда впервые услышала это слово) - возьмите в колхозной кладовой пол ярки (половину молодой овечки), которую загрызли волки, капусту, морковь на колхозном огороде и в бане сварите детям щи. И детей, когда кончат работать - всех накормить. И вот женщины собрали со всей деревни ложки, плошки и стали варить щи. После работы нас накормили, говорили женщины: "Берите еще, кому добавки? Сколько хотите, столько еште!".
Я таких вкусных щей никогда в своей жизни больше не ела. Потом, много лет спустя, я покупала свежую баранину и варила эти щи капустные, но никогда в жизни я не смогла почуствовать, что это такие-же щи, у меня не получалось. Были самые вкусные щи вот на этом поле на берегу озера Кубыча, в деревне Бочурино.
Еще мне хочется вспомнить, в первом классе мы учились, была учительница Антонина Викторовна Рощина, у нее было, по-моему, четверо детей.
Ее старшая дочка потеряла хлебные карточки, а может быть у нее их вытащили. И когда мы уходили в школу мама нам давала с собой завтраки, не было, конечно, в школе столовой. Учились мы в здании двухэтажном на улице Советской в Удомле. И вот мама дала мне две картошки, сваренные в мундире и сказала: "Одну картошку отдашь Антонине Викторовне, потому что Эля потеряла карточки, и у них нечего есть".
Я помню такую картину - мы пришли в класс, за столом сидела Антонина Викторовна и мы каждый подходили и приносили ей, кто картошку, кто кусок хлеба. А она сидела, закрыв лицо руками, и плакала. И так было каждый день - то были оладьи из картошки, то был кусочек хлеба. Потом учительница была нам очень благодарна.
И еще не все как-то бедствовали, были очень так сказать зажиточные люди, которые имели доступ к продуктам. Я вот помню, что уже где-то в конце войны, я уходила в школу и мама готовила яичницу которая почему-то называлась "Богатый дворянин", - куски хлеба клались на сковородку. Одно куриное яйцо размешивалось в молоке, заливалось в сковородку и в печке запекалось. И мы вчетвером - мама, я сестра Тома и сестра Галя завтракали и пили чай из яблок или из ягод. А когда я заходили за своей подругой по дороге в школу, то у нее на столе на сковородке было по пять яичек - омлет такой. Но как-то я не завидовала и, когда говорила об этом матери, она ответила: "Но ведь вас у меня трое, а она одна".
Во втором классе мы учились в Паношене, занятия были в домах колхозников и парты там стояли. Тогда как-то люди имели рядом два дома, один дом летний, без печки, а второй дом зимний. Зимой жили в этом зимнем доме, топили печку. Все общественные здания были после бомбежек, непригодные для занятий, или лежали раненные там. Поэтому ставили в домах парты и мы там учились. Наша учительница Анна Александровна учила сразу и второй класс и третий. Третий класс размещался в доме напротив, в летней избе с печкой времянкой. А у нас было четыре или пять парт и классная доска в избе, где жили древний старик и старуха.
В этом доме было очень тепло. Анна Александровна нам задавала уроки, какое-нибудь упражнение или пример, а сама уходила в дом напротив. Старик сидел на печи в белой рубахе, в таких полотняных штанах, на ногах были такие чуни плетеные из веревок и следил за порядком. Помнится, что старушка нас всегда угощала теплым чаем из листьев смородины, мяты. А потом мы стали ей приносить картошку, кто сколько может и такое серое крошево, так оно называется у нас, из зеленых листье капусты. И старушка варила нам чугун щей и нас кормила. Осталось у меня воспоминание об этих добрых и хороших людях.
Хочу еще рассказать о своей бабушке Прасковье Арсентьевне Курзановой (Смирновой). Она была необыкновенной огородницей, она умела выращивать огурцы, капусту, лук. Была она бригадиром колхозной овощеводческой бригады, в колхозе был очень хороший огород. Ни у кого не вырастали кроме них огурцы в холодное лето, а бабушка умела вырастить рассаду и вырастить огурцы и необыкновенно хорошо их солила. Все работали для фронта, для победы. Бабушка была после войны награждена медалью. Колхозники выращивали овощи и снабжали квашенной капустой и солеными огурцами воинские части.
В нашем районе было несколько аэродромов и прямо прилетал самолет и увозил для летчиков эти продукты. Так же в колхозе был заготовительный пункт, который принимал ягоды, грибы. Этим всем также снабжался фронт. Я помню, как бабушка каждое утро молилась, ее старший сын Смирнов Иван Андреевич, погиб под Новгородом. В доме бабушки, где мы жили, дедушка спал на печке, я с бабушкой в одной кровати, остальные на полу на матрацах набитых сеном, прабабушка наша спала на кровати около лежанки. Летом все спали на чердаке.
И вот я помню: горит лампадка, бабушка встает очень рано, на коленях начинает читать молитвы, чтобы Бог сохранил всех сыновей и близких и родных.
Еще я вспоминаю, как во время войны, шли через деревню беженцы - люди, которые уходили с своих мест, которые должны были занять фашисты. В деревне нашей Елмановой горке они находили всегда ночлег и никто не отказывал. Как-то было так распределено, какие дома были дежурные и должны были принимать беженцев. И бригадир колхоза, я помню его фамилию - Егоров, приходил и этих беженцев приводил ночевать.
Я помню у бабушки нашли ночлег пожилая женщина и девочка. Они говорили, что идут из-под Смоленска, пешком пробираются в Ярославль. Когда их привели к нам в дом, мы дети - любопытные, их обступили. А старушка сказала, не подпускайте ко мне деток, потому что у нас есть вши. Это было в субботу, когда топили баню - их сразу отвели в баню, вымыли, дали чистое, какое могли найти белье. И они спали у нас в передней на кровати около печки, они много рассказывали, как они страдали, как было им тяжело.
Девочка была внучка этой пожилой женщины. Они отдыхали у нас несколько дней, а потом пошли дальше. У них не было денег и они не могли ехать по железной дороге и шли пешком.
После моя мама сказала, что никуда она с детьми никогда так не пойдет. Будь, что будет - а она останется у своих родных.
Еще помню, как готовились партизаны. Мой дедушка прекрасно знал леса - и там в лесах где-то был построен целый город из землянок. После войны дедушка менял водил туда. Среди огромный сосен в темном бору на косогоре были вырыты землянки. Я помню что дедушка говорил, что это были вырыты землянки для партизан на случай, если придут немцы. Но я потом забыла это место и найти потом не смогла.
Еще мне запомнилось, как уходил на фронт младший мамин брат Николай Андреевич Смирнов. Он был тогда еще молодой человек и работал после окончания фабрично-заводского училища (ФЗУ) на заводе имени Гусева. Где делали все необходимое для сельского хозяйства - и плуги, и гвозди. Когда пришла ему повестка, мой дедушка ему говорил такие как-бы заветы: «Сам погибай, а товарища выручай!», «В бою за камень или кочку не прячься, смелого пуля не берет». И еще дедушка ему сплел лапти. Коле было как-то стыдно их надевать. Но дедушка сказал, что в походе это самое лучшее. И они после призыва шли пешком вдоль железной дороги с Удомли до Волги, до Рыбинска или даже до Ярославля. Почему так - не знаю, вероятно не было вагонов, чтобы их подвести или перегружена дорога, чтобы их подвести, но шли новобранцы пешком.
И вот дедушка три пары лаптей положил в солдатский Колин мешок. А потом пришло письмо и я помню, как читала бабушке письмо, где он писал: «Дорогой тятя (они так называли дедушку) я тебе много раз говорю спасибо. Твои лапти спасли мне ноги. Две пары я износил, осталась третья и мне все завидовали. Те, кто шел в сапогах или босиком, они все себе стерли ноги в кровь. А я, молодец, пришел и ноги у меня в порядке. Теперь я тебе посылаю привет и понимаю, что ты мне говорил дельные советы старого солдата». И мы за Колю радовались.
И еще мне хотелось бы из той далекой поры вспомнить, что жизнь была тяжелая, но не было такого гнетущего состояния, как сейчас, как-то верилось в будущее, что мы победим и что жизнь будет прекрасна и все будет хорошо. Да может быть так и было тогда.
Я еще помню, что в десятом классе мы вспоминали свои первые военные учебные годы и заканчивали десятый класс только те, у кого отцы пришли в фронта. Остальные - чудесные мальчики которые остались больше без отцов, заканчивали четыре, семь классов и шли в Бологое учится в ФЗУ. А девочки заканчивали семь классов и шли в педагогическое училище, в вышневолоцкое медицинское училище. Только некоторым из нас, у кого отцы пришли с фронта удалось окончить десять классов и мы смогли учится дальше и получить высшее образование.
Теперь я хочу рассказать о последнем дне войны, я это прекрасно помню. Это был май 1945 года, как всегда у нас был включен радиоприемник, вернее проводная трансляция. Такая наша черная тарелочка, которая была,так сказать, окном в мир и которая у нас никогда не выключалась.
И вот ночью около 4 часов раздался громкий бой курантов и разбудил нас громкий голос Левитана. Мама сказала мне: "Беги к соседке тете Фросе и скажи, что кончилась, кончилась эта проклятая война!".
А у тети Фроси не было радио. Я накинула шаль и побежала вдоль улицы, постучала в окно тете Фросе, которая нам так много помогала во время войны и после. Я помню ее испуганный голос и я ей сказала: "Мама послала меня сказать вам, что окончилась война, конец войне, мир!" И смотрю в окнах многих домов нашей улицы и там дальше зажигались огни. И вдруг на станции раздались гудки паровозов, пускались ракеты, стреляли из оружия. Все это было незабываемо, как все узнали о нашей Победе, люди радовались и плакали.
Интервью: Александр Мицкевич
Лит. обработка: Александр Мицкевич
