Я родилась в 1925 году на Украина, в селе Новое Синявка.
У нас была большая семья, 7 человек детей. Летом мама настолько была занята, что мне было жалко на нее смотреть. Все дети учились в школе и друг другу помогали. Во втором классе я с сестрой, которая была на полтора года старше меня, обрабатывали мамину нормы свеклы. Ужасно трудно было. В колхозе за трудодни получали ничтожно мало – на трудодень иногда давали по 200 грамм пшеницы, несколько килограмм сахарной свеклы. Налоги были огромные, у нас была корова, свиньи и вот, каждый вечер мы тащили трехлитровую банку молока сдавать. Самую отборную картошку, иначе не примут, лук самый отборный.
В 1932-1933 годах на Украине был жуткий голод. Когда зацвела акация, мама варила ее с молоком, такая каша. Папа заведовал рыбным хозяйством в колхозе, поэтому у нас была рыба.
У нас еще беда была – дедушка и бабушка были богатые, труженики жуткие, и их раскулачили. И я, когда училась в школе, очень боялась, что про это узнают. Но в школе никаких проблем не было. В 1941 году я училась в 9 классе, вступила в комсомол, и через месяц началась война.
Было воскресенье. И вдруг люди бегут из Старых Синяв, там базар и мельница недалеко были. Все бегут, плачут, перепуганные. У нас тогда старший брат гостил, он в Виннице в Виннице строительный техникум и приехал домой и вот, в этот же день он получил телеграмму из Винницы, вызывают в военкомат, и из Старых Синяв ему повестка пришла. Он поехал в Винницу и больше мы его не видели.
Недели через две немцы вошли в село. Это был ужас. Немцы шли с запада, там сахарный завод недалеко был и вот, помню, колонна мотоциклистов едут по нашему селу. Все выбежали смотреть, перепуганные. А тут еще не все наши отступить успели. Они отступали безоружные, такие несчастные, голодные, на этих лейтенантов было жалко смотреть. Еще помню, один узбек забежал к нам, оставил фотографию, говорит, может, перешлете, потому что вряд ли мы останемся живы. И они вот так по канавкам, по канавкам, чтобы их не увидели немцы, не догнали, все убегали на восток. Страшная, жуткая картина была.
У нас в селе боев не было, немцы просто прошли, даже гарнизон не оставили. Ходили разговоры, что между нашим селом и сахарным заводом аэродром будет построен, но пока, ничего не было.
В то же время, немцы вылавливали актив, оставленный для организации партизанских отрядов, евреев. У нас был кузнец-труженик, он евреем был, у него 6 человек детей. Всех их убили.
В 1942 года меня угнали в Германию. Нас 444 человека было, целая команда. Много ребят сумело удрать из поезда, они отрывали доски и удирали. Они вернулись к себе, а когда вернулись наши, их, неподготовленных, взяли в армию, и они почти все погибли.
А меня привезли в Германию. Четыре месяца я работала на заводе в городе Ахен, это на самой границе Бельгии и Голландии, 6 километров до Бельгии и 6 километров до Голландии. Кроме нас на заводе работали и бельгийцы с голландцами. Но хозяин этого завода разорился и у него стали забирать рабочих. Так меня отправили на иголочную фабрику, где я работала до конца войны, а сестру на шахты. Она там чуть не погибла, вся почернела, высохла. Потом немцы видят, что женщины на шахтах не выдержат, повесили объявления – кому из крестьян нужны помощники, можете приехать и забрать. И моя сестра попала в одну семью, помню фамилию Менекен Йоган и Мария, у них 6 детей, 16 коров. Моя сестра была там до того, как нас освободили американцы. Там она поправилась.
А я до конца войны работала на игольной фабрике. На фабрике 800 человек было. На этой фабрике еще до войны работали иностранцы, и там, такой лагерь был, в котором мы жили – такой четырехэтажный домик вплотную с фабрикой.
Настроение у нас было жуткое, очень хотелось домой. Мы могли переписываться с домом, иногда из дома даже посылочки приходили, малюсенькие мешочки с пшеном. В подвале был котел, в котором мы грели воду и мылись. Кормили нас овощами.
Не скажу, чтобы немцы к нам плохо относились. Один дедушка привозил нас к себе на дачу, когда малина и прочие ягоды созрели он позвал нас в гости. Хозяйка-немка говорила, что ваш Сталин и наш Гитлер один к одному. Если их рядом повесить, то не известно, кто кого перетянет своей жестокостью и грехам. А перед окончанием войны они еще деликатней стали с нами относиться – я даже могла ездить к сестре, за 15 километров.
Вообще, отношения с местным населением у нас были нормальные. Были, конечно, неприятные случаи, о которых мне не хочется вспоминать, но вообще, народ не ожесточенным был, а может быть, они стали бояться. Перестали верить Гитлеру, увидев к чему он их привел. Помню, поехали с двоюродной сестрой в Дюссельдорф. Хозяева нам сказали: «Вы езжайте, но мы ничего не знаем. Мы вам не разрешали». И мы поехали. На вокзале проверка была и вот жандарм как заорет: «Хальт!» – почувствовал, что русская. Мы как драпанули. Вскочила в вагон, причем, попали в вагон высшего класса, а у нас были самые простенькие билеты. Потом у нас билеты проверили, мы доплатили, нам уступили место. Народ не был ожесточенным.
Перед самым концом войны город, каждую ночь, бомбили американцы и англичане. По 500 самолетов налетали на город, утром город было не узнать. Очень страшно было. Во время этих бомбежек гибло много наших людей, потому что подвалы были не везде, и не всем они были доступны.
Освобождения я практически и не заметила. К тому времени наша фабрика и лагерь были разбомблены и я поехали к сестре в село, где они жила у хозяина. Американцы пришли уже туда. Мы их встретили равнодушно, а они пригласили нас на ужин. Хорошо угостили. А потом нас отправили в Торгау, где был лагерь для перемещенных лиц. Там я работала, регистрировала гражданских и военнопленных. Меня месяца полтора не отпускали, я оттуда три раза убегала, а меня возвращали обратно. Потом, наконец, отпустили. Выдали справку, что ко мне никаких претензий нет. Я вернулась домой, окончила школу, поступила на физмат. Потом преподавала математику в Военно-воздушной академии.
- Когда вас освободили, не было желания отомстить немецкому населению?
- Нет. Ну, что вы! Если хорошо относились.
- У многих военнопленных было такое желание.
- Это у военнопленных, они воевали… У Шолохова это описано, как они отступали.
- Как происходила репатриация?
- Очень организовано. Поездами, самолетами. Американцы привозили нас в советскую зону оккупации.
- У вас было желание вернуться?
- Конечно.
- У всех было?
- Некоторые остались, у кого были грехи, кто не очень любил родину, но все мои подруги вернулись.
- В Торгау жили в лагере?
- Дали комнату, где жили девушки.
- Проверку проходили?
- Обязательно. Органы СМЕРШ проверяли неоднократно.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
