Пивоварова (Пудовкина)Ольга Алексеевна

Родилась в 1922 году в селе Космедемьяновка Тамбовской губернии. В 1941 году окончила педучилище, затем стала заочно учиться в пединституте. В годы войны работала сначала учителем, затем, через три месяца — заведующей начальной школой в селе Серебряковка. В эти же годы была литсотрудником газеты Тамбовского района «Сталинский урожай», преподавала в ремесленном училище. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» В 1943 году вышла замуж. С 1945 года живет в городе Кохтла-Ярве Эстонской ССР. Работала директором средней школы. На пенсии с 1987 года. Была награждена двумя орденами «Знак Почета», знаком «Отличник просвещения ЭССР». Также удостоена звания «Заслуженный учитель ЭССР».

- Ольга Алексеевна, вы откуда сами родом?

- Я родом из Тамбовской области, - село Космодемьяновка. Ну и там, где я родилась, рядом Лысые горы были, и больше это место известно как Лысые горы. Там два села было. Ну вот там, в Тамбовской области, я родилась.

- Вы сами с какого года?

- Я с 1922-го года.

- Расскажите, пожалуйста, о вашей семье. Чем ваши родители, ваши братья, сестры занимались?

- Семья у нас была большая. Всего было у нас двенадцать человек детей, но четверо умерли во младенчестве, а восемь человек нас росло. Из них самый старший брат Кузьма строил Днепро ГЭС. Хотя у него не было высшего образования, но он очень талантливый был человек, и за свою работу он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Вторая в семье шла сестра Зина, она была домохозяйка. У нее тоже много было детей, но она была домохозяйка, и она в Тамбове жила. Третьим шел брат Петр. Он был в селе, так там и остался. Четверо моих братьев были на войне. Петя по возвращении с войны в колхозе работал: и председателем артели был. Также у него сапожная артель была там, и он помогал всем женщинам, которые остались без мужей, которых потеряли в войну. Он и умер, потому что с сердцем у него было плохо, а он пахал огород женщинам. Он пришел, ему плохо стало, и он умер. Четвертым шел тоже брат, он пошел по стопам отца. Отец у нас был кузнец, а мама — домохозяйка. Так вот, этот брат пошел по стопам отца. Он был тоже на войне кузнецом. Степан его звали. Он жил потом в Кашире под Москвой. Пятым был тоже брат, его звали Василий, и он был тоже на войне. Вообще он пришел с войны инвалидом. Он был без рез руки, но в строительном техникуме учился. Но он диплом не защитил. И он в Горелом под Тамбовом жил. И там школу по его проекту строили, и винный завод, и клуб. В общем, он был там. Так что он в строительном техникуме учился. А потом как раз, это до войны было, в то время ввели плату за обучение. А у меня была одна четверка по физике. И мне повышенной стипендии тогда не давали, так что надо было платить. А жили трудно. Мама приехала, сказала: «Вот машинка, будешь шить. А у нас будут учиться мужчины.» Она до сих пор стоит, эта машинка-то. Но потом приехал Вася и говорит: «Пусть мужчины работают, а дочка пусть учится.» Поэтому я стала учиться. Педучилище окончила в 1941-м году. Выпускной вечер кончился в 4 часа. И в 4 часа война началась.

- После Василия кто шел?

Потом брат Леша был. Он тоже был на войне, вернулся и в Тамбове жил. Занимался он вот чем: был слесарь, и работал слесарем. Семья была у него. Потом шла я. А Витя, последний брат, он молодой был, так тот не был на войне. Он учился в школе, окончил ее, а потом работал. Так что я в семье была предпоследняя.

- Ольга Алексеевна, вот вы жили в сельской местности. А вы помните, например, как организовывались у вас колхозы, как коллективизация проводилась?

- Ну коллективизацию я плохо помню. Все-таки тогда была еще совсем маленькая. Но так слышала об этом. Добровольно-обязательно все было. Такие условия были поставлены крестьянам, что надо было вступать. Потому что лишали всех угодий сельскохозяйственных. Ну и колхозы когда пошли, людей тоже лишали сенокосов. Мама за пять верст ходила за травой. Носила за собой траву. Сушила ее, чтобы нас только прокормить.

- Но все братья вернулись с войны?

- Все вернулись с войны, никто не погиб. Вот только инвалидом Вася пришел.

- Голод был у вас до войны?

- Очень большой был голод. Особенно большой был голод, по-моему, в 1930 году. У немцев в Поволжье это дело было. Так к нам они еще приехали. И ходили на картошку, ее собирали. И мама работала все время на нас. И она уже совсем помню, лежала бездыханная. От голода этого самого. И, помню, что однажды пришла одна женщина, Аннушка такая. И маму, кстати, тоже звали Аннушкой. Она принесла из дому черного хлеба ржаного и сказала: «Аннушка, я не уйду, пока ты не съешь. Ты отдашь детям, ты их не накормишь, а с себя ты поддержишь.» И вот этот черный хлеб, по сути дела, спас ее. Я потом когда уже работала, я к этой женщине ходила и благодарила ее. Мама была великой труженицей: она и в колхозе работала, хотя у нас такая семья большая была, и хлеба пекла на весь колхоз, на войну шила шубы — вот ее машинка шила шубы. Она как-то единственная в деревне была такая грамотная. И к ней все приходили: и читали письма свои, и отвечали. Она портниха была, всем шила, труженица была великая. И что меня удивляло, так это то, что нас так много было, и не все было просто, но мама нас не просто никогда никого не наказывала, но никого даже не назвала плохим словом и на нас голоса не повысила. Только своим личным примером действовала, добротой, вот так воспитывала нас. Семья была трудовая, хотя и голодно, и холодно, и трудно было. Но я сейчас с благодарностью вспоминаю это время: как все-таки хорошо мы жили, так дружно и тепло.

- А чем питались во время голода? Траву ели, например?

- Траву ели. Липовые листья ели, лепешки из этих листьев пекли. Что еще? Корни какие-то ели. Помню, дикий чеснок когда-то у нас рос. Вот всей деревней, бывало, все ковыряли этот дикий чеснок.

- А платили вашей матери за работу в колхозе?

- Плохо там платили, плохо. Мало давали трудодней. Там же за трудодень палочки все считали. И там почти что ничего не давали.

- А отец зарабатывал?

- Отец — он кузнецом работал. В колхозе. Тоже он сельчанам помогал. И он немножко зарабатывал, так этим хоть как-то жили.

- То есть, как я понимаю, его работа кузнеца это не слишком доходная была в то время профессия?

- Ну нет, конечно. Кузница его стояла напротив дома. Я помню, что ходила и смотрела, как он там работает. Там наковальня стояла. Помню, я пыталась молотком даже взять по наковальне, а отец говорит: «Да брось ты!» Он был где-то, наверное, с 1898 года, вот так. Но честно скажу, не помню, когда точно родился он. А я училась в педучилище. Кончила с отличием. И школу я, кстати, тоже с похвальной грамотой окончила.

- А как получилось так, что вы стали учительницей? Вы всегда мечтали об этой профессии?

- Всегда мечтала быть учителем! Вот когда я училась школе, то я, конечно, там с удовольствием училась. Помню, когда учительнице надо было куда-то уходить, она табуретку ставила, меня — на табуретку, и я в классе как-то управляла классом. Но когда я педучилище с отличием окончила, то должна была пойти дальше учиться в институт. Но в это время у меня четверо братьев ушли на фронт, и я заочно стала учиться. Поехала работать в Серебряковскую школу. Это недалеко от Тамбова, под Котовском в 15 верстах было. Ну я учителем работала мало. Потом заведующей школой меня поставили. Дети были очень благодарные. Вспоминаю сейчас с удовольствием об этом времени. Если сравнивать с тем, что сейчас творится в школе, что делали ученики с учителями, то раньше все было по-другому. Дети настолько были благодарные! И любовь у нас была. Я когда заведующей стала, нужно было пройти до леса километра три, потом, значит, этот лес пройти — он километров на пять растягивался, а потом — поле. Всего 15 верст пешком надо было идти. И когда я из Котовского выходила, поле проходила, а у леса уже дети как воробюушки меня ждали. И провожали.

- Скажите, а до войны какие-то предчувствия были, что вот-вот случится нападение?

- Нет, я не могу сказать. Я тогда была все-таки очень молодая, я не могу этого сказать.

- А репрессии 30-х годов вы помните? Было ли такое, что родители ваших сокурсников бесследно исчезали?

- Нет, такого не было никогда. Трудно жили, голодно, но такого никогда не было.

- А много ваших сокурсников по педучилищу воевали, сколько погибло их?

- Ну большинство погибли юноши. Девушек из нашей группы было трое человек на фронте. Но они забеременели и уехали с фронта. А мальчики почти все погибли.

- Кого-нибудь можете назвать из погибших?

- Ну вот вспоминается мне такой Вася Попов. Но он не погиб. Он прошел войну летчиком, потом полковником стал. Потом жил он в Днепропетровске, когда находился в запасе уже. Потом был такой Миша Попов. Они с Васей Поповым были друзья. Миша тоже пришел с войны. Он не погиб, работал потом в Тамбове. А вот Юрьев Симон, Ростислав, я запамятовала фамилию, так те, наверное, погибли. Ведь я оттуда уехала в Эстонию в 1945 году, и связь после этого как-то уже потерялась так. С одноклассниками не такая уже связь стала, тем более что здесь я работала очень много, открывала русскую школу...

- А как вы узнали о том, что началась война?

- Выпускной вечер окончился, и мы поехали еще на прогулку. Там, где мы были, красивые были места. Вот такая памятная прогулка перед расставанием у нас была. А приходим в общежитие, наши матери сидят уже. И они нам говорят: что война началась, и чтобы мы шли домой.

- И что было после этого? Много ли людей в армию мобилизовано было у вас тогда?

- Ну все, кому положено было, все были взяты. Никто не отлынивал от службы в армии. Провожали, конечно, всех, горько плакали. Я вспоминаю, как прямо это было. Обнимаются, рыдают, как будто предчувствуют все бедствия.

- Вот вы работали заведующей школы во время войны. Скажите, а как там вообще в школе воспринимали все, что происходило на фронте? Как-то этим вообще интересовались?

- Конечно, интересовались. Я в Серебряковке была. Так там тоже людей и на войну взяли. И мы как могли помогали людям, ходили собирали колоски, семена, растения. Собирали вот вещи для воинов. И помню, на одном собрании я выступала и говорила, что надо варежки теплые солдатам нашим отправить. И один пожилой человек говорит: «Дочка, ну я пойду и куплю эти варежки в магазине и пожертвую. Ну почему бы с магазина не отправить их на фронт?» Я тогда, конечно, очень наивно объяснила, что варежки нужны такие, чтобы они были специально с одним пальцем, а в магазине таких нет. В общем, так вышла из положения. Но все, конечно, и нуждались, и все трудились, и столько, наверное, трудились, что, может, спали всего четыре часа в сутки. Когда я работала в школе, то там, помню, и огородик у нас свой был. И училась заочно. И все так трудились. Я в начальной школе работала. А рядом Липецкая школа была средняя. И мы как филиал этой средней школы были в Серебряковке. А дети-то в основном были те, у кого на фронте родители были. Мне вот, например, вспоминается следующее Там у нас, помню, малярия свирепствовала. И я тоже заболела. А эта же малярия когда бывает, так тебя всю трясет. Потом пройдет приступ, начнется слабость, и уже не так тебя трясет. Так я помню, когда у меня начнется приступ, там парты у меня были в конце составлены, так дети своими пальто меня укроют и сидят тихо-тихо. И задания я даю, а они выполняют, сидят. И вот такое любовно-бережное отношение было у меня к детям и у них ко мне. Да и у родителей очень теплое такое было ко мне отношение.

- А во время войны испытывали голод?

- Ну конечно, конечно, был голод. Но у кого были свои огороды, те хоть могли овощи свои выращивать. А с хлебом были, конечно, трудности, и с крупами тоже. В основном питались с огорода. Ну колхозы тоже действовали, как-то жили.

- Там, наверное, женщины работали?

- Вот одна моя невестка работала председателем колхоза, Нюра звали ее. Такая боевая! Работали женщины в колхозе.

- А лошадей в армию всех забрали?

- Лошадей забрали. И помню, что такую частушку пели: «Ах, спасибо Сталину/ Сделал из меня барыню/ Я и лошадь, я и бык/ Я и баба, я и мужик.» Все на плечи женщины ложилось: они и пахали на коровах, и сеяли, и сажали. Все делали женщины.

- Кстати, а как так получилось, что вас так быстро и сразу сделали заведующей школы?

- Ну я была совсем юная и худенькая. И сначала родители даже ходили под окнами и слушали, чему я могу научить-то их детей. А потом говорят: не-е, она учит хорошо, это не Елена Дмитриевна (до меня заведующая была такая), эта на уроках чулки не вяжет. А у той была большая семья, и она делала так: задания даст, ну и повяжет. Вот так меня через три месяца заведующей сделали. А потом... Потом меня пригласили работать в районную газету Тамбовского района «Сталинский урожай». Я там литературным работником была. Ну и хотели меня направить в Самару на курсы ответредакторов. Но я сказала тогда: «Нет, я учитель и останусь учителем!» Вот я поработала сколько-то в газете. И еще потом работала учителем русского языка и литературы в ремесленном училище. Когда вышла замуж, муж военруком был, я работала с ним. А так до этого в школе в Серебряковке одна работала. Она комплектная была школа, начальная. Я в две смены работала. В первую смену первый-третий классы учила, во вторую смену — второй-четвертый классы.

- Вы во время войны вышли замуж?

- Да, я во время войны вышла замуж, в 1943-м. Девичья фамилия моя была Пудовкина. Я вышла замуж за Аркадия Николаевича Пивоварова. Потом мы с ним разошлись.

- Муж по ранению демобилизовался?

- А муж — он да, раненый был. Потом демобилизовался из армии. После работал военруком.

- А где, на каком фронте он воевал, вы знаете?

- Был он на фронте. Но где он был, я сейчас не помню. Но он награжден был орденом Отечественной войны. Вот этот орден я где-то потеряла. А где он воевал, я сейчас не помню.

- Что можете сказать о своей работе в газете во время войны?

- Да, я писала тогда материалы: ходила по колхозам, смотрела, как там делается, описывала труд, быт.

- Было ли такое, что сталкивались с цензурой, что запрещали писать то, чего, скажем, нельзя было писать?

- Было. Из-за чего, собственно, я и ушла. Помню, заметку написала о неполадках в колхозе имени Сталина. Мне сказали: это нельзя имени Сталина писать, надо переделать как на другое. Я говорю: «Это надо лгать. Я не буду лгать!» Это вот такой конфликт я помню, что был.

- А что за неполадки были в колхозе?

- Да я уж сейчас не помню в деталях всего этого.

- Эвакуированные прибывали к вам в область?

- Да, и много было таких. Много было эвакуированных, и у нас, кстати, тоже жили эвакуированные. Помню, им еще труднее было жить. Такую маленькую картошечку они чистили семьями. Им еще тяжелее было. Но народ у нас, как я смотрю, добрый, помогали им тоже выжить.

- А как много их прибывало вообще?

- Ну мне трудно сказать, потому что я жила в своем селе. А село большое. Сколько там их было? Но их селили к жителям. И у нас тоже они были. Так что были они и у нас.

- Всеобуч военный преподавали вам во время войны?

- Да. Когда я училась в педучилище еще, военное дело было у нас. Обязательно! И стреляли из винтовки. Кстати, у меня не всегда это получалось, все в пустое молоко попала, в десятку не попадала. А военное дело было у нас.

- Как относились к Сталину в военные, предвоенные годы?

- Ну как? Боготворили Сталина. Да и сейчас опять че-то какое-то веяние идет, по-моему.

- А у вас личное отношение какое было к нему?

- Ну я тоже, как и все, к нему относилась. Когда он умер, так все хотели поехать в Москву на прощание с ним. Столько людей погибло! Все плакали навзрыд.

- В победу всегда верили, пока шла война?

- Верили, потому что Россию охраняла матерь Божия. И я так считаю: пока в России вера жива, Россия непобедима. Под этим вот, так сказать, пониманием мы жили и верили тогда. Ну и потом Рокоссовский был такой. Он был из наших как-то мест. Тоже талантливый начальник, но потом-то его постигла трагическая судьба. Как и многих талантливых людей.

Был с наших мест и такой владыка Лука Войно-Яснецкий, он — святой сейчас. Он был у нас в Тамбове. Он несколько даже открыл церквей. А так в селах многие были закрыты церкви. Склады, все что угодно там было, но только не церкви. В то время ведь велась антирелигиозная пропаганда. И до войны, и после войны это было. Пока не наступило другое время. Так вот, этот Лука сначала ссылке, на каторге, был. Потом в Тамбове стал жить. В войну он хирургом был. Ему дали за очерки в области гнойной хирургии, за то, что этим он спас жизни многих наших бойцов, Сталинскую премию, а это — 75 тысяч рублей. Он ее всю на эти цели отдал. Я однажды была на его службе. Но это что-то непередаваемое было. Такая аура была действительно там. Такое чувство было, что святой находится. Но он потом действительно стал святым. Я один раз, к сожалению, только на службе была. Очень много народу было. А попала я так. Сдавали госэкзамены. Уже, помню, какой-то госэкзамен у нас был уже перед самым дипломом. И девчонки сказали: «Давайте пойдемте в церковь помолимся.» Это потом я узнала, что это он был. Он произвел на меня непередаваемое впечатление.

- Сводки с фронта прослушивали?

- Конечно. Конечно! И хотя приемники-то были у всех отобраны, но как-то у кого-то радио сохранилось, и мы слушали. А приемники отобраны были все.

- А почему отобраны-то были?

- А вот не хотели, чтобы все мы знали.

- Помните, где окончание войны вас застало? Как вы узнали о Победе?

- Ой, это было всеобщее ликование. Я помню, мы сидели дома, и вдруг объявили об этом. То была такая музыка сдержанная, а тут такая радостная стала. На улицах — крики: «Война кончилась! Война кончилась!» Все выбежали на улицу, обнимаются, целуются... Все рады были. Все думали, что после войны у нас будет такая радостная и счастливая жизнь, все верили, что такие трудности победили и даже не думали, что что-то плохое будет. И вот, помню, когда брат Вася вернулся без руки, сели за стол. А что там было у нас? Там картошка в мундире. Селедки где-то по пайку еще получили. Сидим. Говорю: «Вася, а ты что не ешь-то?» А он и говорит: «А за мной еще поухаживать надо.» Он одной рукой не мог картошку очистить. Потом протез сделали. Верили в светлое: во все доброе светлое верили. По окончании войны так было все. И было всеобщее ликование: и телесное, и душевное. Это я никогда не забуду, как встретили окончание войны.

- В партии состояли?

- Я в Ахтме, когда приехала в Эстонию, то в партию вступила. В 1947 году, наверное.

- А во время войны не предлагали вам вступать?

- Во время войны — нет. Я как-то немножко далека была от политики тогда.

- Как заведующая школой поддерживали связь с партийными организациями, с местным сельсоветом?

- Ну с сельсоветом поддерживали. Иначе нельзя. Там и смету нужно было давать. И все же было в ведении сельсовета. Ну а с партийными как-то я мало соприкасалась.

- Вообще тяжело было руководить школой во время войны?

- Там — нет. Школа не ахти какая большая была, и я говорила, какое отношение доброе было. Нет.

- Учеников много было у вас?

- Кажется, 67. В две смены, это 32 и 35 человек. Я тогда не уставала. Сейчас устаю, ничего не делаю. А тогда я не уставала.

- Госпиталя располагались в вашей местности во время войны?

- Да, в госпиталя даже ходили. Я не помню, я не была, но дети ходили туда с концертом для раненых.

- Письма от братьев получали с фронта?

- Да, получала треугольнички. И там так однажды случилось, что они встретились все, в общем, в Сибири. Закончилась война, и какие-то эвакопункты были организованы, и они там встретились. Их четверо было. Вот только один пришел инвалидом без руки, а остальные, слава Богу, все целые были.

- О войне не любили рассказывать?

- Ну Степа, например, любил. Он и стихи писал о войне. Рассказывали всякое: на войне всякое ведь было. Но что рассказывали, я, пожалуй, не помню.

- Вы награждены были медалью «За доблестный труд»?

- Медали все есть. И «За доблестный труд», и медаль ветерана.

- Как сложилась ваша жизнь после войны?

- Ну после войны жизнь моя как сложилась? Муж имел гражданскую специальность сборного техника. И его, как специалиста, послали на восстановление шахты в Эстонию. На 10-ю шахту его послали. Ну и учителя для русских школ тоже нужны были, и я, значит, вместе с ним приехала сюда. И вот я открывала сначала русские классы в школе в Йыхви. Преподавала в начальных классах. Потом, помню, детей стало уже много. Их на автобусе стали возить. А возил их военнопленный Карлуша. 1-го февраля 1946-го года открывали мы начальную школу в Ахтме. Тоже, кстати, однокомплектную. И вот я помню такое. Когда мы ездили в Раквере, я там сказала, что родителям нашим не понравится, что у нас всего четыре класса в школе: мол, у нас с четырьмя классами какие могут быть знания? И мне тогда же сказали эстонцы местные: а кто ваших родителей сюда звал? Ну я проглотила. Что доказывать, если мы по направлению приехали, мы ведь не сами сюда приехали. Ну мы не стали зла хватать. И так зла хватает! Уже тогда, понимаешь, считали нас оккупантами. Мы тогда были не нужны, теперь — тем более. Ну и вот. Сначала русскую школу мы открывали, потом — в Ахтме. Там, помню, сначала всего две комнаты было. Принесли столы, табуретки из дома. Мебели в школе никакой не было. Фанеру покрасили в черный цвет. Это доска у нас стала тогда. Но дети учились с удовольствием. И я работала в две смены. Это с февраля до конца года. Вторую смену я вела бесплатно. Ну я просто не могла работать в одну смену, потому что и учителя опаздывали, и детям мука, потому что так знаний никаких не дашь. Эту школу я в бараке организовывала. Потом, на следующий год, нам дали другой барак. Там уже мы классы сделали, мебель в мастерской заказывали. Там, в этой мастерской, немцы работали военнопленные. Мебель они нам сделали. И вот как раз там у нас в школе работал бывший фронтовик Баев Михаил Маркович. Он с одним глазом к нам прибыл. Но очень помогал он нам: и физкультуру вел, и во всех других мероприятиях помогал, и биологию, и химию вел. Вот он, значит, фронтовик был. Но еще был у нас в школе мужчина, фамилия его была Цифранович, но он не был, по-моему, на войне. С Белоруссии приехал. А вот Баев был фронтовик. И в этой школе мы организовывали так работу, чтобы детям была какая-то отдушина, потому что в первый год после войны они голодные были тоже. Дети ведь по помойкам ходили в то время! И там на шахте одной развалы какие-то были. Так мы, помню, что-то там возили на машинах, а на сэкономленные деньги купили себе для школы рояль. И вот, когда кругом голод был, в нашей школе звучали Шопен, Чайковский. Преподавателем этого дела была Мария Александровна Липко, дворянка, очень интеллигентная, благородная женщина. Она очень много тогда тоже дала детям. И вот тогда за работе в Ахтмеской школе сначала мне дали значок «Отличник просвещения», а потом наградили орденом «Знак Почета». Это было уже в 1948-м году. А школу потом закрыли, потому что среднюю там же, в Ахтме, открыли. А меня, значит, хотели переводить. Беляев был секретарь горкома здесь. Он сказал: «Никогда не пущу, здесь будешь работать.» И вот тогда во 2-й школе начала я работать. И здесь я с 1953-го, наверное, года бессменно работала. Директором этой школы я бессменно проработала 40 лет. И была награждена орденом «Знак Почета» второй раз. И было присвоено мне звание «Заслуженный учитель». Кстати, два раза представляли меня к званию почетного гражданина города Кохтла-Ярве. И в этом году тоже представляли, но звание это дали учительнице-эстонке. Но мне этого не надо уже ничего теперь.

Когда я была директором школы, с городским руководством, я не могу жаловаться, у меня были добрые отношения. И с эстонцами, кстати говоря, тоже. Они видели, что работаю серьезно, отдаюсь полностью работе, и осложнений никаких не было. Осложнение было другое. Помню такой момент. На учеников давали дополнительный паек: сахару 400 грамм и обычных конфет. И вот я поехала в Раквере для того, чтобы получить эти карточки на сахар и конфеты. Тогда еще и бухгалтера не было. Только открывалась школа! У меня было все: и печать школьная, и карточки домашние, и карточки на учеников. И вот, когда я садилась в вагон, один юноша, который там был, сказал: «Хотите, мы вам поможем?» Ну я обрадовалась. Ну я купила глобус и так была довольна, что глобус приобрела. А то не было до этого никаких глобусов в школе. Ну и помогли. Когда я вошла в вагон, то увидела следующее: сумка открыта, ни денег, ни карточек, ни печати нет, а глобус у меня в руке. Ну вот я тогда приехала. Это вообще тогда было подсудное дело. Потому что конфеточка одна маленькая стоила 10 рублей. А тут — колоссальные деньги. И чем я докажу, что у меня все это украли — не украли? И пришла на урок. Там у них, у ребят, были сложности с завучем. Я им сказала: «Что ж вы так себя ведете? Не дай Бог из вас вырастут такие люди, которые меня ограбили. И, возможно, я с вами провожу последний урок.» Об этом я не могу никогда говорить рассказывать. Все приуныли: и учителя, и ученики. А у меня там и кабинетик был небольшой, рядом — учительская. И через два часа, не меньше, приходят ученики, дают мне карточки для семьи, дают деньги и дают заявление за подписью всех учеников, что они отказываются от этих карточек. Ну я им говорю: «Карточки и деньги возьмите обратно, а за заявление спасибо. Возможно, это меня спасет.» Ну и когда приехала в Раквере, сказала: что решайте сами, как быть. «Что, - говорят мне тогда, - нам решать? Они отказываются. Значит, наказывать вас не за что. А печать? Ваша школа скоро у вас средней школой будет. Так что печать тоже устарела..» Но я, конечно, безмерно благодарна была ученикам моим, и помню, что когда я учителей спросила: «Так кто, ваша идея?», они мне ответили: «Нет, мы бы не додумались.» Я думаю, что это сделал Игорь Тильпенин. Я брала в школу всех детей войны, с 7 до 17 лет. Там их проверяли, все это по классам организовывались. Игорь был такой коренастый, он прошел всю войну, и он куда был опытнее в житейских делах, чем я. Я думаю, что он это все организовал. Были дети войны у нас. И еще такой момент, помню, был. В Ахтме за шахтой были поляны большие, и там, в этих местах, цыгане жили И вот взрослые жили там, а дети, значит, этих цыганят шайками ходили босиком. Я тогда прихожу в табор и говорю: «Надо учить детей. В школу надо детям.» И пришел в школу их вожак, старец, привел своих детей. А мне учителя и родители говорят: «Ольга Алексеевна, что вы делаете? Они же разворуют всю школу.» Этот вожак услышал об этом, пришел и сказал: «Директор, не бойся. Где цыган живет, там он не крадет. Петь будем, плясать будем, воровать не будем. Не бойся.» Так оно на самом деле и было. После, конечно, были кражи в школе. Я приводила в пример этот случай: даже цыгане где живут, не крадут, а вы друг у друга крадете. А на пенсии я с 1989. Я в 1987 году ушла из директоров, но работала еще учителем. А потом летом стала жить в домике в деревне Ямы. Сейчас мне 90 лет уже...

- Работали они у нас. Вот я говорю, что немец Карлуша возил наших детей. Была мастерская — так там военнопленные немцы все были. Всю мебель делали для школы они.

- Как вообще к ним относились?

- Ну, знаешь, я так близко не общалась с ними. Только по поводу заказов. Но конфликтов каких-то таких серьезных я не слышала, чтоб были.

- Спасибо за интересную беседу.