Прощенко Мария Михайловна

Я родилась в 1929 г., место моего рождения село Кладьковка Куликовского района Черниговской области, я там выросла, там родились у меня братики, которым было по 8-10 лет, когда они умерли от голода.

Мой папа Михаил Митрофанович был городским жителем из Нежина, в деревне на маме Нианиле Ивановне женился, они и остались тут. Потом началась коллективизация, вслед за ней голод из-за предательства. В деревне были куркули, т.е. богатые, хлеб прятали, или закапывали, или в реки сбрасывали, или мешками в колодцах топили, а польские французские капиталисты требовали хлеб в оплату за свою продукцию. Как и что было в действительности, не знаю, мне исполнилось всего три года, но именно так мама рассказывала. А братья умерли с голоду, в 1932 г. ушли из жизни сразу двое: Петя, Митя, а младший, Валентинчик, выжил. После этой трагедии в тот же год в деревню приехал из Крыма вербовщик Порятуев, расписал, как там хорошо, и многие наши записались и уехали. Нас направили в расположенный рядом с Алуштой совхоз Кучук-Ламбад, относившийся к Массандровским виноградникам. Тогда местечко называлось Чукурлар, теперь Айвазовское, видите, вокруг санатории и дома отдыха. А тогда было три домика, в одном из которых жил такой дедушка Губырев. Мама начала работать на винограднике, отец трудился столяром в совхозе, он был очень добротным мастером, такие балалайки делал, скрыни, по-нашему сундуки, его очень ценили, тем более, что на заводах делали скрыни не ахти. Я же бегала в совхоз, ведь интересно, такие места красивые. Все мое детство прошло на берегу.

Здесь было довольно много совхозов, кроме нашего Кучук-ламбад, расположенного на утесе, было еще центральное отделение Массандровского совхоза, где имелись огромные подвалы, табак-совхоз, Буюк-ламбадский винсовхоз (переименованный в Кастель-совхоз).

В 1939 г. я пошла в украинскую школу, потому что мы захотели вернуться назад, но что-то там не ужились, и снова оказались в Чукурларе. Директором нашего совхоза был Решетинский, он как папу увидел, сразу сказал: «Эх, Михаил Митрофанович, вот ты уехал, а мне надо столяра!» Так что я проходила один год в украинскую школу, а теперь пошла в Карасанскую, где учились крымские татары. Мама переживала, мол, украинскую девочку мальчишки камушками забросают, конечно же, напрасно, все было нормально. И крымскотатарский я не учила, мы говорили на русском, немного знала украинский, ведь дома на нем могли общаться, когда надо, все понимала.

На этот раз нас поселили в Кастеле, где располагался пионерский лагерь. 22 июня 1941 г. мы с папой пошли на утес, вовсю цвели магнолии, так красиво, помню, что привезла домой букет магнолий. По пути нам встречаются знакомые Светличные, увидели нас и говорят: «Знаете, война началась!» Практически сразу же нас переселили обратно в Чукурлар, и вскоре нам пришлось прятаться во время налетов вражеской авиации. Конечно, в первые дни у немцев цели поважнее были, но все равно, сами понимаете, страшно.

Папу забрали во время второй мобилизации, он погиб на фронте. Я даже ходила в Алуштинский совхоз, там был организован призывной пункт, собирали мобилизованных, и мы с мамой и Валечкой пошли. Меня подсадили на стенку, мама кричит: «Миша, Маша пришла!» После отца на ночь отпустили домой на побывку, он переночевал, и ушел. После мы получили повестку, что папа погиб. Это произошло уже после войны.

Немцы пришли осенью. Я как раз пошла в 4-й класс, у меня имелись книги по истории, географии, естествознанию, грамматике и математике. Пошли слухи, что если немец увидит в книге Ленина или Сталина, то сразу повесит. Тогда мама затопила печку и говорит: «Маша, давай спалим книжки». Я кладу внутрь в огонь математику, грамматику, естествознание, а вот географию и историю мне жалко стало. Вы знаете, сунула за пазуху книги, и бегу по дороге до остановки, там когда-то была горючка, т.е. горючий склад ГСМ, за зданием стояла пустая бочка. И вдруг слышу, как по дороге едут немецкие мотоциклы, у них был особенный звук, «ды-ды-ды», не похожий на наши автомашины. У меня сердечко забилось, я забегаю за бочку, кладу книги, нагребла соломки и закопала их. Потом все время оккупации я ходила туда, листала и смотрела эти поблекшие книги. Так что получилось, что прямо немцы возле меня проехали. Я их увидела одной из первых в поселке.

В нашем поселке татарка Гордюмова Гульшерфе встретила немцев с открытыми руками, держала поднос, на котором стоял виноград. Я ее очень хорошо помню, она окончила десять классов и умела говорить по-немецки. Особенно запомнилась внушающая страх немецкая форма, когда они прибыли к нам на своих мотоциклах, начали раздавать фотографии, на которых было показано, сколько было ими пройдено сел и городов по Украине. И обязательно одна или две штуки, где было запечатлено, кого они повесили или расстреляли. Люди смотрели, меня туда не очень-то подпускали, а слышать рассказы о фотографиях, было дело. Больше мы немецких военных в поселке не видели, правда, к концу оккупации они снова появились и записывали тех, кому исполнилось или вот-вот исполнится 16 лет, нас готовили к отправке в Германию на работы. Надо честно признаться, кто-то записывался добровольно, и у кого не было детей из старшей молодежи, тех тоже забирали. Мы тогда трудились на винограднике, собирались между собой и говорили: «Если нас запишут, то мы уйдем в партизаны». Такие вот были мечты.

Хотя немцы пришли, Крым еще не был сдан, до июля 1942 г. гудел Севастополь, мы видели, как из Новороссийска летели самолеты, так низко, что были видны звездочки на крыльях. Они не бомбили, видимо, разведку производили и улетали обратно. Но если наши обнаруживали транспортную колонну или конный обоз на трассе, следом за ними обязательно прилетали бомбардировщики. Кроме того, изредка к нам спускались партизаны и брали себе пищу. Только этим они и жили. Из нашего поселка в горы ушел Иванов, рассказывал, что очень трудно пришлось в первые месяцы, доходило до того, пояса свои резали и готовили из них бульон. Но я всегда, даже после падения Севастополя, продолжала верить в нашу Победу. Ведь начинала с октябренка, и пионером была, и комсоргом, и секретарем комсомольской организации.

- Советские военные в поселке до оккупации появлялись?

- Нет, зато довелось увидеть пленных молоденьких солдатиков, они спускались по дороге в пилоточках, и выкидывали свои звездочки, потому что их направляли в лагерь для военнопленных в Алуште. Вокруг немцы двигались на мотоциклах. А потом я эти звездочки искала по колючкам. Пленных вели со всех мест, у нас в Криворожье в Алуште был пункт сбора пленных, а в Симферополе и Карасубазаре лагеря для наших ребят, кстати, многие местные женщины поехали туда и нашли своих мужей, к примеру, Хворостина и Цыганкова обнаружили их. Тогда же вернулся откуда-то директор совхоза армянин Юзбашьян Григорий Борисович, в поселке ходили слухи, что он был связан с партизанами, но во время оккупации оставался руководителем, немцы его не трогали.

- Кто представлял оккупационные власти в Чукурларе?

- Мотоциклисты куда-то уехали, у нас остались только два жандарма, вооруженные пистолетами и хлыстами: Алекс был чистокровным немцем, а Джордж только по матери, его отец был русским, сам себя он называл «фольксдойче». Они охраняли подвал с вином, расположенный на трассе. Его наши взорвали при отступлении и выпустили вино в море, пришедшие немцы приказали все восстановить и поставили свою охрану. Позже какие-то военные приезжали к этому подвалу, но мы обходили их десятой дорогой. Помню, на работе перед прибытием военных заставляли собирать для них орехи и кисти винограда, если что-то украдешь, то все, наказание будет страшным. Единственный раз, когда многие жители спрятались в этом подвале, был в конце 1941 г., тогда из-за перелета бомб наш поселок оказался под ударом. Мама очень боялась, чтобы мы не погибли, но все закончилось благополучно. Был еще Людвиг, по национальности поляк, он стал старостой. Безвредный.

- По дворам за провизией не начали ходить?

- Нет, этим больше промышляли румыны. К примеру, висит у кого-то во дворе связка лука или кролик, они ночью придут и обязательно украдут. Немцы же, наоборот, отгоняли румын.

- Кто-то пошел в добровольцы?

- Был у нас Амит, стал полицаем, он все гонялся за дядей Сашей, который работал на винограднике, очень не любил его, почему-то ревновал к своей жене, хотя дяде Саше было лет 36, не меньше. Моя мама прятала его, когда Амит сильно сердился и гонялся по Айвазовскому с ремнем. В 1942 г. дядя Саша привез откуда-то патефон, а я ведь такая любительница песен, даже были пластинки, а слушать не на чем. Как только узнала о патефоне, сразу пришла к дяде Саше, а у него только одна пластинка была, оказалось, что она с интернациональными песнями. Открыла я форточку, включила патефон, тут как заорет «Интернационал». Как назло, по улице шли жандармы Джордж и Алекс, один из них, Джордж, хорошо понимавший по-русски, подошел и ко мне под окно как прыгнет, да как закричит:

- Что, Октябрьскую революцию празднуете? Сейчас зайду, постреляю всех!

Он картавил.

Я мембрану снять не могу, патефон орет. Дядя Саша испугался, ведь его патефон все-таки. К счастью, тогда подбежал Людвиг, царство ему небесное, и уговорил жандарма:

- Слушай Джордж, эта какая-то девчонка-дурочка, поставила, несмышленая, брось, не горячись!

Но далеко не все татары пошли на сотрудничество с немцами. Например, дядя Фахри стоял за советскую власть, его дети служили в Красной Армии. Такой был виноградарь, если кто-то неправильно обрезал куст, то он прямо плакал над ним.

- А были в поселке добровольцы?

- таких не помню, но вот предателей хватало. В Айвазовском жил Леончик Владимир Владимирович, у него была семья, двое детей, и он хотел уйти в лес к партизанам, но кто-то их предал, и немцы узнали об этом. Вообще же этот гад передал жандармам целый список, тех кто собрался в партизаны пойти. Их собрали в бане и расстреляли.

- Немцы вывозили вино из поселковых подвалов?

- Да, в 1942-1943 гг. А в первый год все советская власть при отступлении вылила. А вот на следующий год Юзбашьян нашел водителя, поехал в Массандру, где набрал на заводе старых бочек и ручных прессов для винограда. Из Алушты и из Рабочего уголка люди потянулись на работу, он всех желающих принимал. Надо сказать, что за труд платили. Когда стали вырабатывать вино, Юзбачьян наливал его в бочки, возил в Симферополь и менял на пшеницу, масло, продукты выдавали людям за работу, даже столовую открыли. Таким образом, во время оккупации Юзбашьян многих спас от голода. Мы тоже немного кормились, люди идут со столовой, то супчик дадут детям, то котлетку. Этот винный цех кормил весь поселок. Кстати, когда в 1944 г. пришли наши, часть вина им досталась.

- Немцы в поселке кого-то расстреливали?

- Нет. Но у нас работал виноделом Кулинский Георгий Петрович, у него брат был, работавший на обрезке возле немецкого госпиталя, организованного в Карасане на месте вырубленного оккупационной властью небольшого кедрового леска. Однажды над нами пролетел американский самолет, и брат прочитал листовки, которые оттуда сбросили. Да еще чего умудрился, отнес их жене управляющего на Утесе Наталье Романовне Решетинской и своей знакомой Ольге Ивановне, зубному врачу в Карасане. Немцы как-то прознали об этом, арестовали всех, вывезли на трассу, расстреляли, и побросали в колодец. Правда, эту историю я знаю понаслышке.

- По ночам партизаны не приходили?

- Нет, зато румыны лазили. А немцы, два жандарма Джордж и Алекс гоняли их, порядок наводили. А вообще-то враги боялись лесных мстителей, они рубили деревья возле трассы, думали, что за каждым деревом прятался партизан. Боялись не зря. Позже мы узнали о неудачной попытке взрыва немцев. Это было в 1942 г., в алуштинском кинотеатре «Южный» демонстрировали какой-то фильм, двое партизан пробрались на чердак, приготовили отверстие для того, чтобы бросить в зал взрывчатку, но в этот момент захотелось киномеханику проветрить свою кинобудку, стал открывать крышку, но не может. Дело в том, что сверху на крышке стоял партизан, киномеханик поднял крик, стали партизаны отстреливаться. Немцы натаскали мебель какую-то, и подожгли кинотеатр. Один партизан сгорел, а второй освободился из пожара и спасся, это был крымский татарин Сейтхалил Аппазов. Помню, я со знакомой девчонкой пошла на городской рынок, а возле кинотеатра лежал сгоревший и обугленный труп.

Кроме того, и к нам в поселок партизанам было опасно приходить. Предателей хватало, был такой Федор Мейсов, он до войны работал кочегаром в пищепромовском санатории «Алушта», у него был собственный дом, в оккупацию был назначен бригадиром на виноградники. Семья большая, двое сыновей Иван и Алик, дочки Нина, Лиза и Лида. Директор же санатория Багликов и его друг Глострицкий ушли в партизаны. Видимо, по старой памяти они решили спуститься с гор к Мейсову, и вскоре при возвращении угодили в засаду. Их убили, после чего трупы за ноги тянули по разбитой дороге. Бросили в одном перелеске в яму, а сверху дохлую лошадь. После войны мы их с почестями перезахоронили. Но тогда сразу не поняли, кто же предал. И вот однажды этот Мейсов приходит к нам, а мы цапаем грядки, спрашиваем у него:

- Дядя Федя, сколько время?

Вдруг он посмотрел на часы и говорит:

- Половина двенадцатого.

Мы переглянулись. Раньше у него часов не было, а тут вдруг появились. Оказалось, что Мейсов предал Гластрицкого и Багликова. Потом он как-то выпил и хвастался дяде Мустафе, как он партизан выдал. Узнали об этом так: в 1944 г. как раз перед выселением крымских татар дядя Мустафа прислал письмо в милицию, в котором прямо написал, мол, многие кричат, что татары предатели, а кто для советской власти тогда Федор Мейсов, который предал партизан.

Еще из нашего района в партизаны ушли врач Горбачева и служащая Снежкова. Горбачеву немцы схватили в лесу, повесили, она пять дней висела, не разрешали снять и похоронить. О судьбе Снежковой я ничего не знаю.

Кстати, немцы вообще-то были щепетильны в вопросах похорон, но только по отношению к своим убитым, к примеру, убитыми румынами они не занимались. Партизан же долго запрещали предавать земле. Хотели страх навести.

- Школа в период оккупации работала?

- Да, только там учились какие-то городские дети, и очень немногие. Кроме того, немцы открыли в Алуште мечеть, потом там клуб организовали. Мы же ходили в православную церковь, также начавшую функционировать. Она проработала до 1947 г., мы еще в тот год там пасху святили, а затем ее также закрыли и переоборудовали под музыкальную школу. Осталась одна церковь в Ялте, туда часто приезжали иностранцы. Мама стала туда на религиозные праздники ездить.

- Возникали проблемы с одеждой?

- А как же, моей юбкой был кусок палатки. Когда у румын что-то выменяем. Еще что-то сами делали, к примеру, оделяло или пальто. А на ногах носили кожаные постолы, которые затягивались и подшивались внизу на подошве камерой из покрышки от колеса. Зимой в них ходили, а летом босоножки сама делала, камеру прорежу, крестиком дырочки сделаю, и шнурок вдену. Так и выкручивались. А когда заработал виноградник, то начали выдавать постолы из какой-то голубого цвета кожи, видимо, из запасов со советских складов. Я их не носила, берегла, набралось в итоге 11 пар, потом мы с девчонками с этими постолами ходили пешком в Симферополь и меняли их на тарелочки и зеркала.

Прощенко М.М., Айвазовское, 2009 г.

Откуда взялись запасы в поселке? Продовольственных баз здесь не было, даже для того, чтобы обмолоть пшеницу приходилось отправляться на мельницу в Дегирменкъой (ныне Запрудное), где была расположена мельница. Зато имелись колхозные кладовки, когда наши отступали в 1941 г., был приказ все облить бензином и сжечь, но не успели. И в период безвластия, когда советская власть ушла, а немцы еще не появились, мы спускались в подвалы, и быстро выносили оттуда пшеницу, ячмень, пропахшие бензином или соляркой. Так что мой первый оккупационный хлеб имел свой запах!

- Какие-то новости о положении на фронте знали в поселке?

- Нет, ничего, к примеру, я только после войны узнала про Ленинградскую блокаду. Но кое о чем мы и так догадывались, к примеру, вскоре после начала нового 1943 года жандармы ушли из поселка, говорят, позже где-то под обстрел попали. А Амит отправился в партизаны.

В начале 1944 г. немцы взялись отправлять молодежь на работы в Германию, приходилось прятаться, в итоге они всех нашли и уже подготовили к перевозке, но тут наши пришли. Не представляете, как мы рады были. Врезалось в память, что по дороге валялось множество мертвых лошадей, оставшихся от поспешного отступления каких-то румынских обозов.

Первых солдат высоких, красивых, прискакавших в поселок на конях встречали Юзбашьян со своим виноделом Лакербаем у подвала, и угощали вином. Но все равно, его как армянина выслали из Крыма, винодел сам уехал в Абхазию. Кулинский Георгий Петрович отправился в Севастополь, но его там арестовали, оказалось, что он не выполнил задание партии - уйти в партизаны, и потому был осужден как предатель.

Затем произошла высылка крымских татар. Рано утром меня будит мама, слезы на глазах:

- Маша, Маша, вставай крымских татар выселяют.

Еще 17 мая вечером пришли машины, и встали под клубом, но была такая конспирация, такая тайна, что никто ничего не знал, а когда солдат спрашивали:

- Что вы здесь и стоите?

- Здесь будет военная часть. - Объясняли те в ответ.

Рядом с нами жил Къаракъаш Эмирусеин с семьей, очень близкий нам человек, кусок макухи, и тот вместе ели. Они взяли кое-какие вещи, их собрали вооруженные солдаты на пустыре, там, где сейчас парк, погрузили на машины и увезли. Помню, девочка Фатима, дяди Умера приемная дочь, попросила солдата разрешить взять с собой гитару, и он позволил. Но так была строгость, даже попрощаться не допускали нас. Еще знаю, если был русский муж или жена, то им давали развод. Его или ее забирали, а ты, если желаешь, оставайся в Крыму с детьми. В поселке жила Чернаяева Вера, русская, у нее мужем был крымский татарин Эмирали, хороший человек, чабаном работал. Так вот, солдаты ее оставили, а его выслали. Детей Бекира, Дилявера и Диляру переименовали в Бориса, Лёву и Аню соответственно. И еще, мне так было обидно видеть выселение дяди Мемет Алибей, как раз после освобождения он собрал нас, молодежь, на день рождения своей дочки Фатиме. Он так радовался, что пришли наши солдаты, у него сын служил в Красной армии. А тут такое…

- После выселения ходили разговоры о том, мол, правильно, так им и надо?

- Да какие они предатели? Может и были предателями какие-нибудь сопляки, да и те наверняка не только по желанию, а оттого, что кушать хотели, шли в добровольцы. Разве не было у славян предателей? В России разве не было предателей? Кругом они были.

- Как Вы встретили 9 мая 45 года?

- Были очень возбуждены, рады. Не верилось, что жизнь продолжается. Не хотела верить, что отец погиб…

После войны я пошла в пятый класс, мечтала быть артисткой или врачом. Но не получилось. Работала 20 лет на виноградниках, затем 33 года трудилась поваром, оздоровляла людей сначала в санатории «Алушта», затем в «Морском берегу». Участвовала в самодеятельности, особенно любила танцевать танец «Кабардинка», чего только не делала.