Рогак Алексей Павлович

Я родился 1 января 1927 года в селе Червоное Андрушевского района Киевской области. Отец, Павел Михайлович, грамотный по тем временам мужик, трудился агрономом в совхозе, а мама Ксения Никифоровна работала секретарем сельского совета. Родители были убежденными большевиками. Папа еще в молодости служил в Красной Армии во время Гражданской войны, затем прошел советско-финскую и Великую Отечественную войны. На последней получил тяжелое ранение и умер в 1964 году. Сам понимаешь, убеждения родителей во многом определили мою собственную судьбу: в жизни нами руководила партия. В неполные восемнадцать лет я стал членом ВКП (б).

Мое родное село было очень большим, в нем насчитывалось два совхоза, один колхоз, а так же спиртовой и сахарный заводы. В центре села располагался большой базар. Отец тогда пропадал в постоянных разъездах по партийной линии. Хатка у нас была справная, рядом рос хороший садик. Там стоял каштан, по которому я любил лазать.

Голод 1932-1933-х годов на всю жизнь врезался в мою память. Мне тогда шел седьмой год. В то время все зерно у крестьян забирали до последней крупинки. Мама как секретарь сельсовета получала немного хлебушка. Было и молочко от коровки… поэтому нас из-за относительной упитанности: меня и сестренку Любу, 1924 года рождения, не выпускали на улицу.

Рядом с нами, через дорогу, жила моя одногодка Оля Грищук. Она бегала к нам, и мы ее подкармливали, как могли. Но как-то вдруг она исчезла на три дня. Мама сказала мне: «Леня (меня тогда так все называли), сбегай и узнай, в чем же дело, почему Оля не приходит». Перешел я через дорогу, зашел в хату, только переступил через порог из кухни в комнату, вижу такую картину: стоит кровать, на которой лежат мертвая Оля и ее живая мама… и обезумевшая от голода женщина грызет нос и уши своей дочери. Увидев меня, она что-то закричала. Я страшно испугался и рванул через порог домой. Мама позвонила в район. Приехала милиция в сопровождении каких-то мужчин…

Олина мама умерла через три дня. Куда-то пропал муж-Грищук, не знаю. Рядом с нами умер старичок дядька Денис и вся семья Михальских. Люди страдали от недоедания, умирали под заборами, падая от бессилия прямо на ходу. Через дорогу от нас жила семья, в которой умерла девочка в муках от голода. Спасались тем, что собирали по огородам гнилую картошку. Ели вареную лебеду и крапиву.

Вскоре приехал отец, в то время работавший в районном политотделе, и привез к нам на прокорм двух пацанов восемнадцати или девятнадцати лет от роду: Ивана Березняка и Сашу Огородника. Сами они от голода уже ходить не могли, папа их подобрал под забором. Мамка недели две их поила молоком, чтобы восстановить силы. Потом они постепенно пришли в себя. Сашка, помню, пошел работать на пекарню, чтобы быть возле хлеба. Ваня тоже где-то трудился…

Интересуешься, отчего произошел голод? Отвечу откровенно. Перед голодом зерна хватало, но на местах начали происходить ужасные вещи. Мама приходила домой с работы из сельсовета и горько плакала. Специальные комиссии ходили по домам, и если замечали кусок хлеба или лишнее зерно, тут же забирали и куда-то увозили. Когда же осенью 1933-го этот произвол прекратился, и зерно стали возвращать, люди сразу же ожили.

Но сложности с питанием все еще оставались. Мы как-то после приезда отца зарезали бычка… На ночь окна обычно закрывали деревянными ставнями, а двери – металлическими штангами. Вдруг в сумерках кто-то стучит в окно. Отец, выхватил наган и говорит: «А ну-ка, все на печку лезьте!» Что-то стукнуло в ставню, посыпались осколки стекла. Тогда папа пару раз выстрелил в окно для того, чтобы напугать неизвестных. Когда же он вышел во двор, то встретил прибежавшего на шум соседа Костю. Больше там никого не было, но в кустах они нашли фуражку другого соседа, жившего неподалеку. Получалось, что если бы отца не было, то у нас бы все мясо забрали. Еще страшнее приходилось тем, у кого имелась корова. Приходилось приковывать ее за ноги к стенкам сарая и надевать железный ошейник за шею. И все равно не помогало: у моей тети какие-то воры отрезали корове голову и ноги, а тушу забрали. Таков был страшный 1933-й год.

В 1934-м я пошел в школу, месяц проучился в первом классе, после чего учителя перевели меня во второй. Букварь я уже знал наизусть, потому что когда сестренка Люба ходила в школу, то я вместе с ней занимался. Неплохо рисовал. Учились мы на украинском языке, русский преподавали несколько раз в неделю.

Жизнь в предвоенные годы стала несколько лучше. Тракторов тогда еще не было, пахали на лошадях и волах. Автомобили тоже встречались редко… хотя помню, что отца из политотдела привозила на выходные домой легковой машина. Но все равно: заработал магазин, пошли хорошие урожаи. Огромная буханка белого хлеба, которую называли «бонда», появилась в свободной продаже. Кроме того, в магазине свободно продавалось мясо, соль, спички и сахар. Жизнь налаживалась.

В 1941-м перед самым началом войны я окончил седьмой класс. В мае того года отца направили на работу в бывшую чешскую колонию Подзамче Волынской области. В Подзамче насчитывалось около сотни домов. Колонистов вывезли куда-то в Чехословакию, а на их место стали приезжать украинцы. Создали совхоз, отца назначили его председателем. Мы жили на квартире, нам уже готовили дом, но тут началась Великая Отечественная война. Хорошо помню 22 июня. Рядом со мной жила девочка-соседка Валя. Поутру она предложила мне пойти в книжный магазин, чтобы заранее купить учебники для восьмого класса. Пошли с ней в магазин. Не доходя до моста через речку Стырь, видим, что около стропил лежит убитый майор с двумя прямоугольниками на петлицах. Несмотря на жару, погибший был одет в шинель. В небе летал немецкий самолет и куда-то стрелял. Кинулись тикать назад. Прибежали домой, рассказали обо всем родителям. Отец решил отправить нас обратно в Киевскую область. Но только мы выехали за Луцк, как нашу грузовую машину завернули какие-то военные. Пришлось вернуться и поехать в райцентр Колки.

Отец ушел в армию. Мама стала дояркой на ферме, где кроме коров паслись барашки. Детей в семье насчитывалось четверо: я, старшая сестра Люба, брат Коля и сестричка Таня. Жили в сарае над речкой.

Отец Алексея Павловича Павел Михайлович Рогак, 1941 год

8 июля 1941 года в Колки приехали немцы на бронемашинах, мотоциклах и велосипедах. Боев никаких не было. Наш дядя, Федор был секретарем Колкинского райкома комсомола, и он сразу начал скрываться, потому что полицаи стали его гонять как коммуниста. В полицаи пошла молодежь, а мой дядя в числе других вскоре ушел в лес, где создал партизанский отряд «За Родину!» Я стал его связным. В Колкинской школе работала учительницей Ульяна, отчество ее позабыл. Та учительница передавала мне данные на бумажке для партизан. Избежать обысков мне помогало то, что я неплохо знал немецкий язык. Наши соседи Махальские были урожденные фольксдойч, и их дети говорили дома только по-немецки. А возле соседей и я сам научился. Свободно проходил через патрули, легко разговаривал с немцами, подробно отвечал на вопросы, так что они меня считали за своего. Секретную бумажку относил в лес Черные Лозы, который тянулся вплоть до Бердичева. Заходил туда метров на тридцать, там находилось гнилое дерево, наклоненное к земле, в дупле которого я оставлял бумажку. Что характерно, за все время я так ни разу и не увидел партизан.

Мама во время оккупации перестала ходить на работу и занималась дома по хозяйству. В 1942 году начали угонять молодежь в Германию. Меня по молодости лет не брали, а вот старших гребли за милую душу. Начались облавы. По ночам выходить на улицу запрещалось. Полицаи вели себя по-разному… Как-то один из них пришел и предупредил, чтобы мы уходили из дому, иначе нас немцы могут забрать из-за дяди-партизана. В результате мы вынуждены были уехать в 1942 году из села Колки, и спрятаться в Сытнице. Все знали, что в окрестностях района сидят бандеровцы. Но тогда они еще вели себя спокойно, ничего плохого местному населению не делали. Я пас стадо телят в 50 голов. Моим напарником был старичок-поляк.

В 1943 году мы услышали о Сидоре Ковпаке, и его боях с немцами. Говорили о нем совсем мало, ведь его отряды воевали вдали от нас. Новостей с фронта также никто не получал. В тот год случилась резня поляков, так называемая Волынская. Но те тоже хороши – нападали на местное население. К примеру, вырезали украинцев в селе Прибрежное. Бандеровцы не остались в долгу. Поляки быстренько убрались из села, и вскоре их выселили в Польшу.

Освободили нас в начале 1944 года. Пришли советские войска, и меня отправили в спецшколу войск МГБ, которая располагалась под Киевом в Пуще-Водице. Взяли меня туда по направлению сельского совета, хотя я и по возрасту не подходил. Но за знание немецкого языка и за помощь партизанам приняли. До сентября занимался… В первую очередь учили ориентироваться на местности. Давали компас на группу. Каждый получал автомат с боезапасом, вещмешок, кусок хлеба, карту в руки. Назначали кого-нибудь старшим в группе из четырех человек. После приказывали выйти на какое-то определенное место. Надо было идти через лес километра за три, и требовалось прийти к назначенному времени. Часы выдавали только старшему группы. В первый раз я просчитался и куда нужно не пришел. Затем выходы стали совершать только в темное время суток – нас поднимали в два-три часа ночи. Днем же начали учить стрелять: сначала из «мелкашки», потом выдали по карабину Мосина, а под конец мы неплохо освоили ППШ, ППД и ППС. С последним я ходил в Колках на боевые задания. Очень удобный автомат, легкий, с откидным прикладом.

После выпуска 1 октября 1944 года меня зачислили в состав истребительной группы войск МГБ СССР при Колковском райвоенкомате. В группу входило восемнадцать человек. Среди них было несколько крепких ребят, выпускников нашей спецшколы, специально присланных из Запорожья. Группу усилили опытными бойцами. Это были бывшие партизаны Колковского района: Иван Федорович Шакур, Владимир Степанович Медлярский. Подключились и местные молодые хлопцы: Алексей Николаевич Мордык, Алексей Степанович Янчик, Николай Олефирчук, Григорий Заяц, Рейкин, Иван Андрущенко. Командовал нами лейтенант Иванов. Задачи ставил военный комиссар Николай Николаевич Торбеев, человек мягкий и слабохарактерный. На вооружении мы имели автоматы ППШ и ППС, два или три пулемета Дегтярева. Лично у меня, кроме автомата, всегда имелись две гранаты и пистолет ТТ. Моим напарником был пулеметчик Кузьма Кириллович Загоровец, который во время оккупации активно партизанил в Колковском районе.

Вообще же население поселка крепко поддерживало советскую власть. В местных «истребках» числилось 32 молодых бойца, в том числе 23 хлопца из села Колки. Остальные были из сел Староселье, Копылье и Розничи. Заместителем по воспитательной работе у нас был член бюро райкома комсомола Ульян Романович Лаврентьев, бывший партизан, и мой хороший друг.

Во время службы в Колковском райвоенкомате: слева стоит Алексей Павлович Рогак, в центре сидит Крамар, а справа стоит Ульян Романович Лаврентьев, 1946 год

Стояли мы прямо в райцентре Колки, после оккупации в нем оставалось больше сотни неповрежденных хат. Несли караульную службу в райвоенкомате. Но в первую очередь поддерживали местные власти и вели работу по привлечению призывников к службе в Красной Армии. У нас в районе в 1944-1945-х годах существовало двоевластие: днем коммунисты, а ночами – бандеровцы. Вообще название бандеровцы было не в ходу, мы их именовали попросту бандитами и фашистко-власовскими агентами. С нами воевали в основном группы по 20-30 человек. На Колки нападать они не рисковали, потому что здесь стоял гарнизон войск МГБ численностью в 200 штыков.

Мой первый бой с бандитами произошел в поселке Островы, если не ошибаюсь. Агенты из числа местных жителей по линии МГБ сообщили, что там засела небольшая группа бандеровцев. Мы окружили село. Потом наша группа на лошадях ворвалась прямо в центр поселка. Началась пальба. Я тут же соскочил с седла, упал на землю и начал отстреливаться. Хаос, повсюду стрельба! Я давал очередь за очередью… Кто его знает, может, кого-то и пристрелил. Вражескую группу ликвидировали полностью. Мне запомнились два крепких рослых бандита.

Потом довелось столкнуться с врагом в Рудниках. Только я подошел к какой-то хате, навстречу выперлась бабка с пустым ведром. Увидев меня, бросила ведро, понаделала крику. Бандиты сразу же из окон открыли по нам сильный огонь из автоматов. Меня легко зацепило по лбу пулей. Повалился на спину, перевернулся, начал отстреливаться… В общем, кое-как спасся. Бандиты же ушли…

В Куликовичах, когда шли по балке на окраине села под лесом, напоролись на засаду. Но выскочили из нее удачно, хотя и никого не убили, потому что бандиты быстро отошли. Потерь ни у нас, ни у них не было.

В Малой Оснице мы переходили через речку, и опять по нам начали стрелять. И снова все прошло удачно, потерь с нашей стороны не было. Вообще, как таковых боев с бандеровцами не получалось: мы нарывались на засады или же участвовали в окружении обнаруженных бандитов. Происходили короткие стычки: враги давали несколько очередей, бросали пару гранат, и сразу же отступали. О потерях бандеровцев судить трудно, потому что они всегда старались тела убитых, и тем более раненых, забирать с собой.

Самый тяжелый бой у нас произошел в селе Новоселки поздней осенью 1944 года. Мы вечером приехали туда на машине, взятой на МТС, и на своей тачанке со станковым пулеметом. Расположились над речкой в одном из домов. Перед рассветом нас окружила банда, начался бой. Мы отчаянно отстреливались в ответ. В этот раз без потерь не обошлось. Бандиты убили старшего лейтенанта Титова и двух жителей поселка Колки: Дьячинского и ездового тачанки Наглюка. Была сожжена машина МТС. Лейтенант погиб по своей вине: услышав стрельбу, он в панике выскочил из хаты и ринулся от нашей группы к мосту, чтобы скрыться. Там его бандиты и стрельнули. Тело нашли в 300 метрах от хаты. Кое-кого подстрелили и мы, в этом нам здорово помог пулемет. Но опять же… противник забрал тела и отошел.

Первое ранение я получил 7 января 1945 года. Мы переходили речку Стырь по мосту, а на другом берегу в засаде сидели бандеровцы. Они дали по нам несколько очередей. Пуля попала мне в правую ногу. Я рухнул в дырку между стропил, и ногой провалился в промоину. Хорошо еще, что Ваня Андрущенко кинул ремень от «Дегтярева» и вытянул. Как из холодной воды вытянули, тут же пошла кровь. Полный сапог крови… Притащили к какой-то бабушке на ближайший хутор. Вот уж она меня крепко лечила: самогонкой протирала ногу и рану, а также кое-что попадало и внутрь.

В конце марта 1945-го в селе Боровичи снова напоролись на засаду. Шли на хутор по окраине леса, и попали под обстрел. Погиб Владимир Калуш и был ранен Олег Янчик – оба колковские хлопцы из «стрибков».

В первые дни апреля 1945 года бандиты напали на работника райвоенкомата в селе Копылье, и в этот момент погибла Галина Федоровна Розина, местный медработник. Она попала на линию огня.

В истребительной группе я служил по 30 июня 1945 года. 25 июля 1945-го меня назначили на должность деловода-машиниста Колковского райвоенкомата. Одно название! Хотя меня так красиво записали в трудовой книжке, но, по сути, я все так же ходил с автоматом, а не сидел за пишущей машинкой. Какой там был из меня деловод-машинист. Все шло по-прежнему: организовывали призыв, наводили порядок по хуторам и поселкам, караулили бандитов. Бывало, что обстреливали и нас, но уже гораздо меньше, чем в военные годы. Обстановка неуклонно менялась к лучшему. И все-таки, в начале 1948-го на одном из хуторов меня ранило второй раз. Ночью от агентуры поступил сигнал тревоги. Выехали немедленно. К хате подошли в четыре часа утра, обнаружили часового, по-тихому его скрутили, зашли во двор... Как назло, выходит хозяйка, и снова с ведром! Решила корову подоить! Увидела нас, упала на четвереньки и в такой позе быстро поползла назад. Тут же в нашу сторону летит граната, которая разрывается поблизости от меня. Если бы это была советская Ф-1, то я бы с тобой сейчас не разговаривал: у немецкой же гранаты разлет осколков намного меньше. Завязался бой. Двоих бандитов положили на месте, трое ушли.

Деловод-машинист Колковского райвоенкомата Алексей Павлович Рогак, 1946 год

После выздоровления в 1948-м меня призвали в армию. Попал в истребительно-противотанковую бригаду, дислоцировавшуюся в Тернопольской области. Служил спокойно. Изредка нас бросали на прочесы горной местности по сообщениям о появлении бандформирований, но никого так ни разу и не нашли.

С октября 1952-го после демобилизации я стал работать заведующим в Колковской Центральной Сберкассе № 6513. Повсюду ходил с маузером или с ТТ, который прятал за пазухой. Но благодаря людям меня не трогали, потому что я сам относился ко всем по-человечески, защищал и помогал, чем мог. И поэтому меня берегли. В 1954-м я был избран председателем колхоза имени Тараса Григорьевича Шевченко в селе Каменуха Волынской области. Работал честно, и смог завоевать уважение крестьян. Поднял на ноги рыбное хозяйство, создал мощный огород и сад. Не видел от людей ни воровства, ни обмана. А между тем банды все еще оставались. Года через два нашли подземный схрон аж на территории колхоза, а в нем сидело 12 бандеровцев! Но настрой у них уже был не тот: они сразу же сдались, и дело как-то замяли, чтобы не писать в докладе о возрождении банд. За все время моей работы председателем колхоза бандиты меня ни разу не тронули. Расскажу один случай: я как-то уехал на совещание, а по возвращению жена мне с круглыми глазами рассказывает, что пришли молодые сельские хлопцы, сделали из подвала дома тайный лаз в сарай длинной в 150 метров. И говорят, что если не дай Бог начнется какая заваруха, пусть «Палыч» спускается в подвал и лезет в подкоп. Получается, уважали меня люди. Отработал 12 лет, стал инструктором райкома партии, затем снова председателем колхоза. И проработал там до 1964 года.

В 1950-х годах нападений на представителей власти уже не было. Единственным случаем, свидетелем которого я был лично, произошел во второй половине 1950-х. Сидим мы как-то с женой на свадьбе – наша девочка выходит замуж за парня из расположенного рядом села. Приходит одна женщина, и вызывает председателя соседнего колхоза, которого все звали Максимович, на какую-то встречу. Он вышел, через минут десять или пятнадцать выстрел – застрелили. Крик, шум… Он сам виноват. Только что прошел сенокос. А на Украине было негласное правило «десятой копны», то есть девять первых идет в колхоз, а десятая остается людям. Даже я его предупреждал, что люди сильно обижаются. А Максимович приказал все копны сдать колхозу. Говорил ему: «Так делать нельзя! Если будет зимой трудно, то можно пройти по хатам, и они тебе отдадут сено! Выручат тебя. Все равно скотина-то общая». Но он настаивал на полной сдаче. Его застрелили, а на грудь бросили бумагу о том, что расстреляли за жадность.

В конце 1964-го по состоянию здоровья я переехал в Крым, где был назначен на должность управляющего отделения № 2 совхоза «Воинский» Красноперекопского района. Затем перебрался в совхоз «Авангард» Сакского района, где отработал до 1971 года. Трудился в совхозе «Береговой», в 1975-м стал управляющим отделения совхоза «Дальний». В 1978-м переехал в село Суворовское Сакского района, где стал заместителем директора по хозяйственной части, старшим агрономом подсобного хозяйства, и ушел на пенсию аж в 1990-м году из птицесовхоза «Суворовский». Двадцать лет был председателем сельского совета ветеранов, поднял организацию на ноги.

В чем мой секрет долголетия и активной жизни? Солдатский ремень, который я одел в 1946 году, до сих пор ношу на тех же застежках.

Алексей Павлович Рогак, АР Крым, 16 января 2014 года

- Довелось ли сталкиваться со случаями уклонения от призыва в армию?

- Нет, все нормально шли. Правда, бандеровцы время от времени пытались прижать молодежь – уговаривали не ходить в армию. Но народ на Волыни войну против немцев поддерживал, поэтому молодежь шла добровольно.

- В какой обстановке проходили выборы в сельские советы в Колковском районе?

- Нормально. Мы внимательно и четко «работали» на избирательных участках – смотрели в оба глаза. Вооруженные до зубов группы, сидели в засадах на подходах к участкам. Поэтому никаких эксцессов не допустили.

- Как были вооружены бандеровцы?

- Встречалось немецкое оружие. Но больше всего было советского, его всегда можно было найти на местах боев.

- Как были одеты участники бандформирований?

- Сборная солянка в виде полувоенной формы: и нашей, и немецкой.

- Как прореагировали на амнистию 1946 года?

- Народу вышло из леса мало. А все, потому что сотрудники МГБ повели себя по отношению к людям очень нечестно: их сразу же заставляли подписывать бумаги о сотрудничестве и куда-то высылали. Поэтому МГБшников в народе не любили: уж очень часто среди них встречались подлецы.

- Местное население бандеровцев сильно поддерживало?

- Местами да. Но не скажу, что поддержка была всеобщей. Не везде одинаково к ним относились. К примеру, в райцентре Колки власть чувствовала себя весьма уверенно, и молодежь там большей частью пошла не в бандгруппы, а в истребительный батальон! Вот так то! Часть сел в районе сочувствовала бандеровцам, а часть поддерживала Советы.