Волосюк (Белоусова) Нина Яковлевна

Я родилась 3-го мая 1928 года. Мои родители родом из Саратовской губернии, была там такая деревня Тарасовка в Камышинском уезде. Но когда в 1921-22 годах в Поволжье разразился страшный голод, то мой отец, как человек энергичный, не стал дожидаться печальной развязки, а взял жену, моих старшего брата и сестру, и увёз их на юг. А вся наша родня, что осталась в Тарасовке, почти полностью погибла от голода. Насколько я помню, остался жив только один из братьев отца – Макар… Мои же родители, поскитавшись, в конце концов, осели и прижились в Грозном. Там я и родилась, окончила девять классов.

Расскажите, пожалуйста, немного о довоенной жизни вашей семьи.

Материально мы жили более-менее, и меня как позднего и самого младшего ребенка родители, конечно, баловали. Хотя сейчас я понимаю, что это было время детей не лелеявшее, но от довоенного периода детства у меня остались только самые хорошие воспоминания.

Помню, например, моё первое большое удивление. Как-то в 1-м классе нам задали красиво нарисовать десять кружочков с точкой посередине. А я по какой-то причине не успела это сделать, и пришла в школу, не выполнив задания. И каково же было моё удивление, когда на перемене я увидела, что некоторые мои одноклассники быстренько рисуют эти самые кружочки. Я была настолько поражена, что начала выговаривать одному мальчику: «Что же ты их в классе рисуешь? Это же домашнее задание!»

В школе я училась нормально, и помню, что имела огромное желание читать, особенно стихи. Думаю, что любовь к поэзии у меня появилась именно в то время. А сейчас с высоты прожитых лет вспоминаю и не устаю поражаться, какое же мудрое тогда было руководство страны, насколько оно понимало важность слова и поэзии в частности. Ведь во всех газетах, и даже в самой главной политической газете страны – «Правда» буквально в каждом номере печатались стихи, некоторые из которых я себе переписывала. Не очень ещё тогда разбиралась в авторах, но прекрасно помню, что стихотворение «Мужество» Анны Ахматовой произвело на меня просто огромное впечатление.

«Мы знаем, что ныне лежит на весах
и что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
и мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
не горько остаться без крова,
и мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское Слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
и внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки!

И возможно, что эти прекрасные, ёмкие и удивительно верные слова тогда настолько глубоко засели в моей душе, что и по сей день во мне живёт огромное желание сберечь наше великое русское слово. Причём сейчас оно сильно как никогда, ведь в последние годы идёт настоящее нашествие, даже пострашнее чем в войну, и что сейчас вытворяют с великим русским языком… Всё это наблюдать для меня просто ужасно и невыносимо, поэтому я считаю, что роль учителей русского языка сейчас как никогда важна, и мы должны приложить все свои силы, чтобы выполнить великий завет Ахматовой.

А допустим, политические репрессии середины 30-х годов вашей семьи как-то коснулись?

Нас, нашего окружения и нашей семьи в частности, это никак не касалось, хотя общая напряжённая обстановка чувствовалась. Например, очень ясно помню один эпизод. Однажды папа пришёл с работы, и вдруг мама увидела, что он принёс селедку, которая была завернута в газету с портретом Сталина: «Яша, ты что, не видел, что ты делаешь?!» - «А что такого?» Как сейчас вижу этот ужас в маминых глазах… Но я допустим не помню, чтобы с нашей окраинной улицы хоть кого-нибудь арестовали. Думаю, что все эти репрессии в большинстве своём задевали только «больших людей», которые занимали определённое место в социальной иерархии. А наши родители были самые обыкновенные люди. Мама, Софья Яковлевна - простая домохозяйка, а папа работал прорабом.

Каким вам запомнился довоенный Грозный?

У нас был полный интернационал, но все жили мирно, если вы об этом. Помню, даже такую деталь. В то время самое распространённое имя среди девушек было Анна, и на нашей улице, чтобы хоть как-то различать их, называли так: Анка-армянка, Анка-жидовка, а мою сестру, например, звали Анка-кацапка. И поверьте, что в этих прозвищах тогда не было ничего обидного, потому что в то время не было такой напряжённости на межнациональной почве, не говоря уже о конфликтах и тем более столкновениях. Мы были так воспитаны, что даже не интересовались и не придавали значения тому, кто какой национальности.

В последнее время много пишут о том, что со стороны чеченцев всегда, даже в советское время, исходила большая угроза.

Нет, поверьте мне, в Грозном текла нормальная жизнь, и мы абсолютно не чувствовали никакой опасности, потому что с чеченцами жили вполне мирно. У меня в классе, например, училось несколько чеченцев, но их никогда не выделяли, потому что вели они себя также как все, и относились к ним абсолютно нормально и без всякой опаски. Впервые мы с ними неприятно пересеклись только во время войны. Страшно вспомнить…

Если можно, расскажите, пожалуйста, об этом.

Когда чеченцев выселили (массовая депортация чеченцев и ингушей была проведена с 23.02 по 29.02 1944 года – прим.ред.), я училась в 9-м классе и нас, старших школьников, отправили по сёлам, чтобы мы помогали кормить скотину, ведь вся она осталась без присмотра, и помогали переписывать оставшиеся в домах вещи. И я прекрасно помню, своё потрясение от этой поездки. Как же это оказывается страшно – пустые дома, в которых казалось, что люди только вот-вот уехали и скоро должны вернуться… Я уже не помню название деревни в которой мы жили, но на всю жизнь запомнила страшное впечатление, когда в одном из домов увидела открытый рояль… Полностью обустроенный дом и без хозяев… И никакой мысли даже не было, чтобы хоть что-то себе взять. К тому же я помню, как мама меня не просто наставляла перед отъездом, а буквально умоляла: «Боже тебя упаси хоть что-то взять, это страшный грех!»

А второе потрясение просто страшнейшее. Нас ведь предупреждали, чтобы мы ни в коем случае никуда из нашего расположения не отлучались. Но то ли плохо объяснили, а скорее всего мы просто не чувствовали опасности со стороны чеченцев, что, кстати, тоже вполне красноречиво говорит о нашем нормальном к ним отношении, и ночью один из моих одноклассников всё-таки куда-то пошёл. Куда его чёрт понёс, не знаю, но утром его нашли… Повешенным за половой орган на заборе школы…

Конечно, мы и сами понимали обиду чеченского народа, мало того, могу вам сказать, что совершенно искренне им сочувствовали, потому что жили с ними нормально. Где-то даже подсознательно понимали, что у них есть право на месть. Но именно ли на такую форму мести?! И разве нужно было так мстить этому безвинному мальчишке…

В последнее время много пишут о том, что во время войны в Чечне убийства на национальной почве были обычным делом.

Не знаю, может быть, конечно, так и было, но до нас такая информация не доходила. Мы лишь краем уха слышали про единичные случаи, когда чеченцы убивали русских, так что я не думаю, что это было массово.

Как вы узнали, что началась война?

У нас в доме стояла радиоточка, по ней мы и услышали правительственное сообщение. Но для нас оно явилось настолько неожиданным, что мы вначале даже не поверили услышанному, и выскочили на улицу к репродуктору. Как будто по нему могли услышать что-то другое…

Из вашей семьи кто-то воевал?

Мой отец, во-первых, был уже в возрасте, а во-вторых, сильно болел туберкулёзом, поэтому его в армию не взяли. А с братом получилась целая история…

Его звали Марк, и он был намного, на целых шестнадцать лет старше меня. К моменту начала войны он учился в Грозненском нефтяном институте, и ввиду исключительных способностей ему выдали «бронь» от призыва в армию. Но с первых же дней войны у нас в семье сложилась просто страшная обстановка, потому что со всей нашей улицы Пролетарской только из нашего дома никого не призвали в армию. Папу, конечно, никто этим не попрекал, но он сам себя стал так накручивать, что от стыда даже стеснялся выйти во двор. Ему все казалось, что все знакомые и соседи смотрят на него с укоризной.

Каждый день он вставал в 6 часов утра и сразу же бросался к радиоточке, чтобы услышать последние известия с фронтов. И целый день потом слушал новости по радио, читал газеты, но самое главное папа всех нас постоянно накручивал бесчисленными упрёками: «Вот так! Вся страна воюет, весь народ, и только наша семья нахлебница у советской власти. Один старый и больной, другой больно умный…» В общем, вот так папа нагнетал-нагнетал обстановку дома, и в один момент брат просто устал слушать эти придирки, отказался от «брони», пошёл в военкомат и записался добровольцем в армию. А буквально через три дня, после того как мы его проводили, на него пришла похоронка… Вот такая история…

Но что удивительно, в нашей семье гибелью Марка папу никто не попрекал. И он сам тоже хоть и переживал страшно, но считал, что это судьба: «Сколько людей погибают за Родину, а разве наш сын чем-то хуже…» Но я всегда удивлялась маме, как она могла не упрекать папу, ведь это собственно из-за него случилось… Но она ни разу, ни единым словом, даже тени упрека не высказала отцу. Конечно, она плакала по единственному сыну, но папу не попрекала. Мама, кстати, уже потом нашла могилу Марка, причём, где-то совсем недалеко от нас, на Кавказе. Но, к огромному сожалению, у нас даже фотографии его не осталось, а так хочется, чтобы люди узнали, что жил такой талантливый парень - Марк Яковлевич Белоусов, который сложил свою светлую голову за свободу нашей Родины…

А откуда у него такое редкое имя?

Мама с папой у нас были очень разные люди. Если мама была очень набожная, то папа наоборот. Абсолютно не верил в бога и был как раз из числа таких фанатично убеждённых большевиков и атеистов, которые в своё время сбрасывали колокола с церквей. Но что интересно, он никогда не позволял себе вмешиваться в её дела: хочешь в церковь - иди, хочешь - молись, икону в доме - пожалуйста. Но когда при крещении поп по святцам выбрал брату имя Марк, то отец воспринял это как страшную обиду и так до конца и не смирился с этим: «Что это за имя?! Совсем не русское, к чему такое имя?» И сам Марк, кстати, тоже не любил своё имя, даже стеснялся его, и его самого так задолбали расспросами, что с какого-то периода в компаниях незнакомых людей он стал представляться Николаем.

А вскоре после гибели Марка нашу семью постиг ещё один страшный удар – 1 декабря 1941 года от туберкулёза умер папа… И я как сейчас помню его гроб, оклеенный газетами с крупными заголовками: «Идут бои под Москвой!»

А в этот тяжёлый период вы не задумывались над тем, что мы можем проиграть войну?

Даже мысли такой не было! Сама не знаю, чем это объяснить, но почему-то во мне жила непоколебимая уверенность, что мы непременно победим. Например, я помню, как у отца собиралась компания его друзей, и я слушала их разговоры, но ни разу не помню, чтобы кто-то из них хоть немного усомнился в нашей будущей победе. И потом, за всю войну я никогда и ни от кого такого не слышала. Ни когда немцы стояли у самой Москвы, даже когда они стояли в 25 километрах от Грозного, а поверьте, тогда стало по-настоящему страшно, но мы всё равно верили, что обязательно победим. Но я никогда не забуду, как это ужасно - слышать артиллерийскую канонаду и думать: «Неужели город сдадут?» А когда немцы дважды бомбили нефтяные терминалы, и от страшных пожаров всё небо заволокло дымом, а чёрная сажа густо падала на землю, то нам показалось, что мы попали в ад…

Разве вы не уезжали в эвакуацию?

Нет, всю войну мы провели в Грозном и никуда не уезжали, потому что нам просто некуда было ехать. И я не помню, чтобы с нашей улицы хоть кто-то эвакуировался из города, все остались, даже евреи не уезжали.

Кроме того, был ещё один момент. Моя сестра Анна ещё до войны окончила пединститут и работала в педучилище, но во время войны её взяли на работу в райком партии. Когда немцы стояли уже у самого Грозного, в городе интенсивно стали готовить базу для подполья и мою сестру назначили в партизанский отряд, который должен был остаться в тылу у немцев. Родственникам комиссара отряда в городе оставаться, конечно, было нельзя, поэтому нас с мамой тоже включили в список отряда: маму - поварихой, а меня – рядовым бойцом, чем я безумно гордилась.

Как вы прожили все это время в Грозном? Чем занимались, как, например, питались?

Я ещё училась в школе, мама работала уборщицей, так что только благодаря сестре мы сводили концы с концами. Конечно, голодное было время, что и говорить… После войны я долгое время сама себе удивлялась и никак не могла понять, откуда у меня такие странные пристрастия в еде. Например, я до сих пор люблю сладкую картошку, и однажды мама мне объяснила, что просто это вкус мёрзлой картошки, которую в войну мы не просто ели, а мечтали, чтобы разок наесться досыта хоть такой. Ещё на паёк нам иногда выдавали селёдку, которая чаще всего была несвежая, поэтому я до сих пор люблю селёдку именно такую - «с запашком». Любила и до сих пор очень люблю запечённый кабак (тыква), который во время войны считался настоящим лакомством. Нам, кстати, очень помог выжить наш небольшой огородик, на котором мы что-то пытались выращивать. Правда, он находился достаточно далеко от города и я как вспомню, что мешки с кукурузой мне, четырнадцатилетней девочке, приходилось носить на себе…

А «чёрным рынком» не приходилось пользоваться?

Мы только слышали про него, что там можно всё достать. Но для нас это было абсолютно недоступно, потому что наша семья всегда жила очень скромно. У родителей, например, не было даже самых простеньких драгоценностей.

Вас, школьников, привлекали к каким-то работам?

Нет, нас не привлекали, но мы, например, по собственной инициативе ходили в госпиталь выступать перед ранеными. И, несмотря на то, что сами жили очень трудно, но всегда старались принести им хоть какой-то гостинец. Помню, однажды я понесла в госпиталь одну конфету, причём, не обычный леденец, а настоящую шоколадную конфету в обёртке. Всё искала самого-самого раненого, и так торжественно вручила ему её, так была горда этим поступком…

А не было страшно ходить в госпиталь и видеть такое количество покалеченных людей?

Всё-таки в нас жалость была сильнее страха. И не было брезгливости, ведь мы не просто выступали, но ещё и как могли, помогали медсестрам. И судно приходилось выносить, и бинты брали домой, потому что в госпитале их просто не успевали стирать. Где мама стирала, а где и я. Поэтому всякий раз нам в госпитале были искренне рады, к тому же каждый раненый видел в нас своих детей. Господи, а как они нам хлопали… На этих выступлениях я читала стихи, так, наверное, больше никогда в жизни мне так не аплодировали.

Как вы узнали о Победе?

Что вам сказать, это и был и есть один из самых памятных дней в моей жизни… Вообще, в нашей семье самым главным праздником всегда был даже не Новый год, а именно день Победы. И меня радует, что эта традиция до сих пор сохраняется в семьях наших детей и внуков.

Как вы относитесь к Сталину?

Пожалуй, я соглашусь с тем мнением, что без него бы мы войну не выиграли. И могу вам сказать, что отношение к Сталину у всех наших родственников было самое почтительное, а ведь они все жили при нём, и из всей нашей родни не воевал только мой отец. Причём, я уверена, что мой брат, погибая, мог шептать ту фразу, над которой сейчас так смеются: «За Родину! За Сталина!» Уверена в этом! И отец был точно так же настроен, и мой муж мне лично рассказывал, что он на фронте кричал именно так.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Во время войны я и понятия не имела, кем стану, но знала точно, что в память о папе обязательно получу высшее образование. Потому что он сам хоть из очень простой семьи, но понимал важность образования и всегда мечтал, чтобы все мы непременно получили высшее образование.

Но одна мама содержать меня не могла, поэтому, когда в 1947 году мужа сестры перевели на работу в Молдавию, то я поехала вместе с ними. Приехали в деревню Бравичи, а там никакой русской школы, конечно, нет и в помине. Что делать? Думали-думали, и отправили меня к дальним родственникам в Одессу, где я и окончила школу.

Но в то тяжёлое послевоенное время учиться хотели буквально все. Несмотря на то, а может быть и благодаря тому, что люди пережили такую страшную войну, но почти во всех была такая жажда жизни, обуревали новые надежды, и такое желание учиться, это что-то удивительное. Но преподавателей на всех не хватало, поэтому в Одессе стали практиковать такую систему, к которой вернулись в последнее время: оценки с выпускных экзаменов в школе зачитывались на вступительных экзаменах в вузах. Правда, в то время система была продумана лучше, потому что на выпускные экзамены в школы направлялись все преподаватели и профессора из институтов и Университета. И как ни странно, но на выпускных экзаменах моя работа по литературе не произвела никакого впечатления и мне поставили четвёрку. Зато высоко оценили мою работу по математике и меня сагитировали поступать в университет на физмат. Мало того, я и поступила.

Но училась абсолютно без всякой охоты, хотя успевала хорошо. А ведь у нас был такой преподаватель по математическому анализу, который славился тем, что после первой же сессии сразу предсказывал будущее студента. Если студент сдавал хорошо, и преподаватель видел в нём способности, то он всегда говорил так: «Ну что ж, надеемся, вы окончите наш университет». Если же студент отвечал средне и не показывал особых способностей: «Может быть вам сначала жениться, а потом уже учиться?» Но если он хотел намекнуть, что ты тупой как валенок, то говорил так: «А вам деточка, я бы советовал поступить на филфак!», презрительнее оценки для него просто не было. И как же он был оскорблён, когда я успешно сдав сессию вдруг перевелась на филфак… Вот такая смешная история.

Какой вам запомнилась послевоенная Одесса? Может, слышали от местных жителей что-то интересное о жизни во время оккупации?

Нет, ни про оккупацию, ни вообще про войну я в Одессе никаких историй не слышала, потому что мы всегда были очень заняты - отчаянно учились. Кроме того, нас постоянно привлекали на какие-то работы, поэтому мы жили своим кругом, а с местными почти и не общались.

Известно, что в послевоенной Одессе была очень непростая криминальная обстановка.

Да, банды были кругом, это правда. Но я вам скажу, что в Молдавии в этом плане было ещё страшнее. И поверьте, я знаю, о чём говорю, потому что муж моей сестры служил в милиции, и я видела, с каким напряжением они работали. Помню, например, какой ужас на всю округу наводила банда Бодю, как они держали в страхе целые сёла, и как жестоко расправлялись с людьми. Ведь когда мы только приехали, я была на похоронах девушки, которую бандиты повесили только за то, что она была комсомолкой…

А какой голод здесь был в то время… Но всё-таки Советская власть – хорошая власть, потому что в сёлах начали создавать столовые для голодных, и особенно старались поддержать детей. Ведь я когда перевелась на филфак, то эти полгода до начала нового учебного года проработала в Бравичской школе преподавателем начальных классов. Правда, я не помню, чтобы люди умирали от голода, но и о нормально учёбе речи там, конечно, не шло. Какая там учёба, если мысли только о еде?.. В такой обстановке дети не хотели учиться, но в школе один раз в день кормили и только ради этого они приходили на уроки. А кто-то из них ещё умудрялся из этого скудного пайка выкроить кусочек хлеба, чтобы унести домой. Помню, спрашиваю мальчика: «Куда же ты понёс?» - «У меня там сестричка голодная…», или мама. Совсем ведь ещё дети, но какими всё-таки росли добрыми и благодарными…

На филфаке я училась отлично и активно участвовала в общественной и комсомольской работе. Работала в комитете Комсомола, а секретарём у нас был Евгений Постовой, которого потом назначили министром Просвещения МССР. С ним у меня, кстати, связан один смешной эпизод. Когда мужа по работе перевели из района в Кишинёв, я пошла к нему на приём, потому что свободных вакансий для учителей моего профиля в городе не было. И он мне сразу предложил пойти преподавать в институт: «Ты должна расти! Должна защитить диссертацию», но я категорически отказалась, потому что считала, что моё место в школе, и другого мне не нужно. – «А в школах у меня всего одно место - в спецшколе для трудных подростков». – «Я согласна!» - «Неужели пойдёшь туда работать?» - «Пойду!» Но там я действительно проработала недолго, и вскоре перешла на работу в 37-ю школу. (Здесь просто необходимо сказать, что Нина Яковлевна еще три года назад преподавала в кишиневском лицее имени Н.В.Гоголя. За выдающиеся успехи и творческий подход в многолетней педагогической деятельности ей было присвоено звание «Заслуженный учитель МССР», но самое главное, что десятки бывших учеников по всему земному шару называют ее своей любимой учительницей – прим.ред.)

Какой же у нас там был прекрасный педагогический коллектив… Кстати, совсем недавно в нашем лицее торжественно отметили 100-летний юбилей Всеволода Алексеевича Китаева. Я бы хотела сказать о нём несколько слов, ведь он не просто легендарный директор нашей школы, но и фронтовик.

Я думаю, что обязательно нужно о нём рассказать.

Всеволод Алексеевич начал работать учителем ещё до войны, и когда она началась, то так случилось, что ему пришлось воевать в одной роте вместе с двумя своими бывшими учениками. И однажды во время сильного артобстрела его полностью засыпало в большой воронке. В этой общей суматохе все кинулись кто куда, а два его ученика, вместо того чтобы прятаться самим, бросились его искать. И успели найти и спасти в самый последний момент, потому что когда они Всеволода Алексеевича откопали, то он уже не дышал, от удушья сосуды в голове полопались, и всё лицо стало синего цвета.

Вот так его ученики спасли ему жизнь, и он вернулся с войны с твёрдым убеждением, что всю свою оставшуюся жизнь посвятит молодежи и будет только учителем. (На сайте www.podvignaroda.ru есть наградной лист, по которому Китаев Всеволод Алексеевич 1911 г.р. был награжден медалью «За отвагу»: «Будучи писарем штаба 274-го Корпусного Артполка 17-го Стрелкового Корпуса получил приказ командира полка полковника Ративоз – «пробраться в тыл противника, найти оставшихся в окружении безоружных бойцов в количестве 400 человек и вывести их в расположение наших войск.

2.07.41 тов.Китаев сумел пробраться в тыл противника, нашел бойцов и без потерь вывел их в расположение наших войск. При выполнении этого задания красноармеец Китаев был ранен в правую руку.

В ночь на 1.09.41 в районе Нижне-Днепровска противник высадил крупный десант. В составе своего полка тов.Китаев самоотверженно удерживал занятый рубеж обороны. В ожесточенном бою, который длился всю ночь и зачастую переходил в рукопашные схватки, тов.Китаев был тяжело ранен и контужен. Находился на излечении в госпитале семь месяцев, после чего был комиссован из армии по состоянию здоровья. В настоящее время – инвалид Отечественной войны»).

Какую он всё-таки создал школу, какую команду… Самое главное, что всегда и во всём он подавал прекрасный личный пример и для учителей и для учеников. Не только в работе, в поведении, но даже и своим внешним видом. На улице грязи хоть по колено, а Всеволод Алексеевич всегда безупречно одет, отутюжен, в до блеска начищенной обуви. И каждый божий день у нас начинался с встречи с ним и его искренняя улыбка и удивительная доброжелательность, создавали всем нам прекрасный настрой на весь день.

А я вам скажу, что, подавая личный пример, и соответственно, иметь право делать замечания и возможность спрашивать с людей, это значит очень и очень многое. Вот, например, после войны в школу пришло работать много бывших фронтовиков: Давид Самойлович Фельдман, Николай Петрович Поливцев, Захарова Антонина Арсентьевна, другие учителя, и все шмолили страшно. Но тогда Всеволод Алексеевич обратился к ним к ним с такими словами: «Мы же учителя, и если хотим, чтобы дети не курили, то мы сами должны подать им пример!» И после этого, все они до единого бросили курить! Нет, всё-таки правильно говорят, что об этом человеке и педагоге с большой буквы можно писать поэмы и слагать легенды. А как его любили дети, с каким неизменным почтением и уважением к нему относились.

И я рада, что нынешнее руководство школы не забывает о нём, и в день его рождения – 23 февраля во всех до единого классах прошли уроки его памяти. Ни в коем случае нельзя забывать своё прошлое, и на примере именно таких прекрасных, честных и порядочных людей нужно воспитывать молодёжь.

Давайте тогда вспомним и вашего мужа.

С Василием Михайловичем мы познакомились в Бравичах, где он, вернувшись с фронта, работал директором школы. Он прошёл всю войну, причём начал воевать ещё до призыва в армию. Когда в первые дни после начала войны немцы выбросили десант недалеко от Дубоссар, то их, старшеклассников, срочно призвали в истребительный батальон для уничтожения этого десанта.

И почти всю войну он прошел шофером в автомобильных войсках. Я говорю почти, потому что он хоть и не был ранен, но зато у него был туберкулёз, и когда он перешёл в открытую форму, его из армии комиссовали. Муж мне лично рассказывал, что в принципе по такому поводу комиссовывали раз и навсегда, но врач на всякий случай всё-таки назначил ему переаттестацию через шесть что ли месяцев.

Он уехал к своим родным, которые в эвакуации жили где-то в Саратовской области, и там случилось настоящее чудо. Его мать, и старики, у которых они жили на квартире, его выходили. Вы же знаете, что даже сейчас туберкулёз очень тяжело лечится, а уж тогда: без лекарств, без денег, без полноценного питания, и только народными средствами, но они каким-то чудом умудрились его вылечить. Благодарность к этим людям он пронёс через всю жизнь. Постоянно с ними потом переписывался, и как мог, старался помогать. Василий Михайлович мне рассказывал, что когда он через положенное время явился на переаттестацию, не просто живой, а здоровый, то врач от удивления просто вытаращил глаза и никак не мог в это поверить. А уж как была счастлива его мама, что оба её сына вернулись с фронта живыми. На всё их родное село Вадул-Туркулуй она одна оказалась такой счастливицей…

Вот так мы познакомились, поженились и уехали из Бравичей на учёбу в Кишинёв. После окончания юридической школы Василий Михайлович работал судьёй, потом его назначили председателем райисполкома, а затем секретарём райкома. После этого его перевели на работу в ЦК Компартии Молдавии, и уже потом до самой пенсии он почти двадцать лет проработал министром юстиции МССР.

При слове война, что вам вспоминается в первую очередь?

Над нами стариками посмеиваются, когда мы повторяем одну и ту же фразу: «Лишь бы не было войны!» Но, поверьте, в этих простых и банальных словах заключена, пожалуй, самая главная мудрость многих и многих поколений. И пусть у нас сейчас не всё гладко, и то не так и этим мы недовольны, но я могу только ещё раз повторить: «Лишь бы не было войны!» Так что 9-е мая - это наш праздник и наша жизнь. И я рада, что у моей внучки в машине георгиевская ленточка висит не только в мае, а круглый год.

Но вообще я должна признаться, что, глядя на нынешнюю молодёжь, мне становится страшно, очень страшно за будущее нашего народа. Уж поверьте мне, современные дети ничуть не глупее, чем были раньше. Нет, ни в коем случае так утверждать нельзя! Скорее наоборот, в очень многих вещах они разбираются и ориентируются гораздо лучше нас, людей старшего поколения. И даже то, что они почти не читают и много чего не знают, Бог с этим. Но они несчастные, потому что не имеют своего рода сверхзадачи, в них не заложены идеалы добра, нет желания жить по-человечески, помогать друг другу, а есть лишь стремление жить только ради себя, ради денег. Конечно, люди с такими взглядами были всегда и во все времена, но раньше этой гнили был лишь процент, а сейчас это норма… Причём, что самое страшное, как бы их не воспитывали дома и в школе, но под влиянием окружения и телевидения они чаще всего всё равно становятся такими. Но мне страшно думать, как они будут так жить…