Родился я на Кубани в станице Крыловская. Было нас у мамы семеро детей. В голодовку 33 года четверо померло, осталось трое…
В колхозе вредители потравили племенных лошадей. Туши зарыли за станицей на скотомогильнике, а днем выставляли на охрану милицию. Ночью, мне уже было десять лет, я туда лазил, отрезал куски и таскал домой. Три дня варишь, варишь – толку нет. Мясо твердое, хоть тресни.
Выжили мы с братом, он 19-го года рождения, только потому, что сестра устроилась домработницей в Ростове к начальству и оттуда присылала продукты.
Когда пришла война, я учился в Краснодарском аэроклубе. Старший брат пошел учиться в Харьков на летчика, я по его примеру – в аэроклуб. А мать орет: «Один дурак разобьется, и у второго ума нет. Там все бьются».
К нам эвакуировалось Винницкое пехотное училище. В аэроклубе нам говорят: «Ребята, мы вас доучить не успеваем. Днем работайте на производстве, куда пошлют, а вечером непременно учиться». И я, недолго думая, пошел в это пехотное училище. Отправили в лагеря за Краснодаром. В октябре месяце вернулись мы в Краснодар, еще пару месяцев поучились… С фронта шли дурные вести – немец взял Ростов!
Где-то в середине декабря все училища, которые находились в Краснодаре, а там их было много, начали готовиться к эвакуации на восток. Нас построили и объявили: «Во что бы то ни стало… приказ Сталина… отбить Ростов хотя бы на пару недель. Нужно выиграть время, потому что многое осталось на той стороне (реки Дон)… Надо отбить Ростов! На Кавказ есть только одна ветка железной дороги». И еще сказали… Мол, кто останется жив, тому будет присвоено звание младшего лейтенанта. Знаешь, тяжело вспоминать… и не хочется позорить нашу Красную армию…
Когда мы в первый раз брали Ростов, в моей винтовке было десять патрон. Вот и иди на немца, который тебя давит танками! А декабрь месяц, морозы… Но мы выполнили приказ. Перешли по льду Дон. Отбили Ростов и Таганрог. А 5-го января, есть там такой город Матвеев Курган, я был в первый раз ранен. Ничего примечательного… Знаешь, когда в атаку идешь, то стреляют со всех сторон. Пуля попала в этот сустав. Потемнело в глазах… Упал лицом в снег. Мне было тогда 18 лет, совсем еще мальчишка...
Сам поднялся, побрел в тыл. Слышу, как санитары кричат: «Кто может ходить, идите назад в Ростов. А те, кто – плохие, ждите машины».
Шел-шел, сколько не знаю. Мне показалось, четыре дня шел. Потом машина подобрала и привезла в Ростов. Сгрузили всех на площади. На ней толпа гражданских и куча раненых. Тех, кто мог ходить, люди забирали домой. Меня приютила какая-то женщина с ребенком лет десяти. Два месяца я жил у них дома, а на перевязку ходил в госпиталь.
После госпиталя окончил в Пятигорске Новочеркасское кавалерийское училище. Получил звание младшего лейтенанта. Вот что я тебе скажу за солдат…
Когда снова сдали Ростов, я уже командовал кавалерийским эскадроном. Эти ребята были что надо! С ними я сидел в обороне под Краснодаром, оставлял Минеральные воды и отступал вместе с ними аж на Кавказ, до самого Моздока и Кизляра. Вот докуда я отступал. С земли танки нас жали, а по воздуху сопровождали их «мессеры» да «фоки». И не давали нам ни вздохнуть, ни подняться, все время пикировали, пикировали... Были случаи, что некоторые весельчаки ради развлечения гонялись за отдельными солдатами. И пока не убьют, не успокоятся.
Шли мы через Чечню. Против чеченцев я ничего плохого не имею. Скажу тебе, что они угощали нас молоком, сметаной и яблоками. Бывало, на базаре подходили к нам с кувшинами молока. Вытаскивают оттуда лягушек штук пять, все за лапы связанные… В молоке держали лягушек, чтобы оно не портилось. И вот она кричит: «С лягушкой-холодушкой, с лягушкой-холодушкой». Действительно, молоко вкусное, холодное.
Немца остановили за Моздоком. Там уже им танки не смогли помочь. Потому что тут тебе и горы, и пески, и барханы. Бывало, лезешь, лезешь на него, а потом все на тебя посыпалось и вниз…
Так вот, что я тебе хочу сказать. Когда мы снова загнали немцев за Краснодар, у меня в роте осталось 18 активных штыков. Под станицей Крымская мы уперлись в очень сильно укрепленную позицию, так называемую «Голубую линию». Немец там сидел полгода, и успел подготовиться. Чего там только не было: несколько эшелонов траншей, блиндажи, доты. Что характерно, я со своей ротой занимал оборону по винограднику на сопке. Половина сопки у немцев, а половина моя. От роты одно название...
Из этих 18 человек чуть ли не все национальности страны: грузины, армяне, татары. Кого только не было. И все понимали, что надо… и беспрекословно подчинялись, и не было такого, чтобы неповиновение какое-то или еще что. Это очень-очень сложно объяснить… Это как большая семья. Человек, впервые попавший в действующую армию, он день – два ничего не понимает. А если ему помочь, он встанет рядом с тобой такой же, как и остальные, кто провоевал год или два. Солдату любой национальности я скажу большое спасибо за то, что они верили в меня и, не задумываясь, исполняли мои приказы.
А дальше наш Южный фронт развернули на Украину. Освобождал Никополь, Запорожье, Херсон.
Когда мы подошли к Перекопу, там такая грязь была, что не только танки не шли, а мы с трудом ползали. И сидели мы перед этим Перекопом, я тебе скажу, месяца два или три, аж до самого апреля. Дороги мостили, бревна укладывали, чтобы танки могли пройти. А мирное население по одному – по два снаряда на плечи, и несут к нам на передовую. Детвора, как муравьи ящик с патронами облепят… Господи, кто что может, то и волочит. Все несли туда, к передовой…
Знаешь, на Перекопе немцы сами себя перемудрили. Как у них водилось, они разгадали наш замысел. С передовой линии перед самой артподготовкой полностью вывели личный состав. Наши отстрелялись по пустому месту, и вдруг надумали проверить. Помню, нашли солдата, который «ни бэ, ни мэ», посадили на лодку его – «А ну, езжай, посмотри там». Он уплыл, полазил, полазил… Немцев нет! Является назад, говорит: «А немцев нету». Мы бегом в атаку. Хорошо в этот раз артиллеристы догадались, перенесли огонь вглубь, на вторую линию и там немцев накрыли. Тут мы с ходу навалились…
(В представлении на орден Красной Звезды от 21 апреля 1944 года сообщается о личном участии Ивана Яковлевича в штурме укреплений южного оборонительного рубежа перешейка. Прим. – С.С.)
Когда мы ворвались в Джанкой, там разгружался немецкий эшелон с танками. Только они начали разгружаться, а тут мы…
По Крыму уже быстро шли. Не успел оглянуться, вот она – Сапун-Гора. Там конечно густо они понаделали всякого разного: дзоты, доты, транши, норы какие-то…
Артподготовка как обычно, полтора часа. Артиллерия и танки били прямой наводкой, выковыривали их из нор.
Там я получил свою вторую пулю – был ранен в третий раз. Опять ничего примечательного. Был в окопе, наблюдал в бинокль. Слышу, как пуля в бруствер – плюх, вторая – плюх. За ними снаряд летит. Он когда летит, хорошо слышно. Где-то справа – бух, и крик – а-а-а-а-а! От бинокля оторвался, еще подумал – «Кто хоть это там так орет?» И тут в ключицу удар. Упал на дно окопа…
Штурм заканчивался уже без меня. В госпиталь я отказался, был при медсанбате. Пуля вошла аккуратно, а вот на выходе все вырвало кусками.
После ранения меня направили в Черновцы на курсы усовершенствования офицерского состава для командиров батальонов, полков и начальников штабов. Курсы двигались за фронтом. Курировал их Мехлис. Видел его лично. Паскуда редкостная. Армию он просто ненавидел. Держал нас, уже по три, по четыре раза раненых, несколько часов на посту. Запретил увольнения, запретил кино. Садист форменный. Все запрещал… не любили его. Вот он один раз приехал, а бывшие разведчики взяли гранату, и пошли в город за вином. Зашли в какую-то корчму, положили гранату на стол, и вежливо попросили водки с закуской.
До Мехлиса конечно дошло, и он давай с нами расправляться. Так мы как сделали: побросали все к чертовой матери, где кто на посту стоял, винтовки оставили и разошлись.
Массовый бунт! Вот до чего дошло.
А разведчиков тех судили. В штрафбат.
В Черновцах мы защищали дипломы. Тактику сдавали прямо на местности. Ну, пока один защищается, потом другой, ждать долго. А вокруг сады всякие... Пошли по грушам, да по яблокам. Пока груши ели, пришла очередь мне защищаться. Подполковник сидит, а меня нема. Хоть я и защитился люкс, тактику очень любил, знал, как немца обдурить, но подполковник припомнил мне эти груши. Всем присвоили капитанов, а мне нет. Зато меня направили в одну из воинских частей формировать штурмовой батальон. Основная задача батальона – разведка боем, определение огневых средств противника. Это раз. Во вторых штурмовой батальон предназначался для захвата и удержания какого-либо важного объекта.
Считаю, что подготовили батальон неплохо. Ребята были обучены рукопашному бою, стрельбе. Приучали их идти за огневым валом, чтобы не боялись разрывов. Вооружение было обычное: автоматы, пулеметы и прочее. Вот только каски они не хотели носить.
Первый бой батальона состоялся под Прагой. После подготовки прибыли на фронт, там перед этим еще с пару недель потренировались. У всех отобрали документы, и где-то в три или четыре часа ночи мы пошли в атаку.
В предместьях Праги находился крупнейший подземный завод, где выпускали разные виды оружия. Немцы его уже подготовили к взрыву. Была задача: внезапно захватить завод и не дать возможность его взорвать. 16 апреля мы захватили завод целым и невредимым.
С Праги перебросили нас на Моравску-Остраву. Придали нам много танков. Я сразу всех в лес, танки выдвинул вперед, собрал своих ротных и вышел на опушку леса для рекогносцировки. Задача была следующая: взять районный населенный пункт.
Поставил задачу, где кому наступать, в каком направлении. Идем назад мимо танков. И тут «ишак» заскрипел…
Как дал по просеке, накрыл нас. Я нырнул под дерево в ямку. Голову вниз, а задница наружу. Ну и туда осколок – бах, готово. Захлюпало, полные штаны крови. Взяли меня хлопцы под руки, повели в тыл. Может метров сто по просеке прошли. Смотрю – стоит «виллис», вокруг него офицеры. Генерал выходит из машины и кажет: «Ну что, сынок, отвоевался? Ну, все, давай, отдыхай, мы сами уже разберемся». Так я первый раз увидел командарма 38 Москаленко. Потом уже, будучи комендантом в Станиславе, пил с ним горилку. Нормальный мужик.
Лечиться отправили в город Кутна Гора, а потом перевезли в Ратибор. Я все на фронте смеялся – «То сюда меня ранит, то туда. Хоть бы раз бы в ногу». Ты подумай, допросился. Хлопцы те, которые ходячие, перевязку сделают, и по городу шастать. А у меня нога, и костыли одна пара на палату. Пока очередь дойдет. Ну ладно, дошла до меня очередь, взял я эти костыли, думаю, пойду в скверике посижу. Уселся вроде… Какая-то полячка присела. Тары-бары, туда-сюда... Пригласила меня домой, угостила грибным супом. А я на Кубани же никогда не ел такого супа. Не знаю, как быть. Но есть надо. Поел, подяковал. Назад еле дошел, нога разболелась. Пришел, кажу: «Хлопцы, нате вам эти костыли. Я больше никуда не пойду».
Полячка конечно красивая была. Но, знаешь, я такого бедного воспитания был, что не имел навыка обращаться с девчатами. Стеснялся, танцевать не умел… короче, хлопец из села. Да и особо не было времени этим заниматься.
Вообще, на фронте я часто встречался с несправедливостью. Вот привезут девчат на фронт. Их штабные выстроили, прошли вдоль строя: «Эта выходи, эта выходи». Этих оставляем при штабе, а остальные в армию. Там тоже начальники прошлись: «Эта хороша, а це ряба, це крива». Получается, если ты кривая да рябая, то тебе в окопы. Я тебе скажу, к нам одна ушла из штаба. Девушка симпатичная, красивая. Она им прямо сказала: «Я пришла воевать, как все остальные, а не заниматься этим делом. А то развели тут, черт знает что!»
Вот, упаси боже, было ее обидеть. Уважали, охраняли и даже друг за другом смотрели, чтоб никто и ничего… В лесу бывало, спать укладываемся: я, адъютант, и ее рядом. Он и за ней присмотрит и за мной. А адъютант у меня к концу войны до чего хороший мужик попался. Смотрю – старичок уже, совсем тяжко ему. Разговорились о том, о сем, выясняется – земляк, семь километров от моей станицы. Семь километров, разумеешь!? Когда, меня ранило, он меня на повозку, продуктов набрал, отвез в госпиталь и говорит: «Выздоравливай быстрей! Я через пару дней приеду проведать». А вместо меня пришел другой комбат и в первый же вечер упился в стельку. Начал разгоны устраивать, начальника штаба выгнал. Через пару дней они в атаку пошли, и он моего адъютанта сгубил. Паскуда!
Выписался из госпиталя, получил необычное задание. Возле города Кутна Гора был большущий заповедник. В нем водились сотни всяких животных, как диких, так и домашних. Это немцы все собирали туда, а потом оттуда хотели в Германию. Нам приказали доставить домой своим ходом 550 лошадей. Каждому солдату нужно было поймать в этом заповеднике по девять-десять лошадей и гнать их на Родину. И вот мы гнали их до Тернопольской области.
Потом Чертков, Станислав. В Станиславе попал в 76-ю орденоносную гвардейскую дивизию. Служил начальником штаба батальона до 50-го года. Присвоили мне звание майора и приказали ехать в Москву. Но я отказался… может быть и зря.
Не захотел в Москву, поезжай в Германию. Границу пересечь такого-то числа. Бывай здоров!
Приехал в Германию, пришел по адресу в акционерное общество «Висмут», нашел генерала. Тот меня отправил формировать новый батальон. Этот батальон занимался охраной оборудования, приборов, и еще кое-чего. На этом объекте работало 120 тысяч немцев. И что характерно, в пятницу они уезжали по домам, а в понедельник все – как штык на рабочих местах, ни одного ни прогульщика. Немцы добывали урановую руду, инженеры были только русские. Эта урановая руда – обыкновенный камень. Ее добывают так же, как добывают обыкновенный уголь. Самая богатая жила буквально толщиной со спичку. Чтобы добыть уран те камни дробили. Получался обыкновенный порошок. Из него отбирали уран, укладывали в свинцовые канистры, опечатывали и отправляли самолетом.
Из Германии меня в 52-м году перевели в Союз по болезни сына, и я попадал во Львов в 24-ю Самаро-Ульяновскую железную дивизию. И что характерно, когда «самостийцы» стали все советское уничтожать, до 24-й дивизии у них руки так и не дошли. Она до сих пор славно поживает в Яворове. Потом меня назначили комендантом города. Да так и остался тут жить, потому что куда не поедешь, везде был запрет. На Кубань хотел, но не разрешили. Там и без меня желающих было, пруд пруди. Вот и весь сказ. Что тебе еще рассказать?
- Когда вы получили первую награду?
- В 43-м получил орден «Красной звезды» прямо на фронте. За Кавказ получил уже после войны. За Прагу тоже.
- Иван Яковлевич, у вас две медали «За оборону Сталинграда» и «За оборону Кавказа». Необычное сочетание. Когда вы получили медаль «За оборону Сталинграда»?
- Я уже и забыл.
Вторую «Красную звезду» мне дали в Ивано-Франковске. «Отечественной войны» тоже в 43-м году.
- С женой вы здесь познакомились?
- Когда я служил в Ивано-Франковске, то ехал с одного населенного пункта на лошадях, потому что мои солдаты заготавливали лес для армии. Тогда газ еще не провели, надо было заготовить 15 тысяч кубометров леса для штаба армии. Вот там, когда заготавливали лес, у меня было 500 повозок. Пока дрова рубили, из леса два раза выходили бандеровцы. Хорошо еще никого не убили, забрали у солдат оружие да кому-то по шее дали.
Лес рубили в семи километрах до города. Ну, еду, смотрю – идут две девки. Тогда ни машин, ни автобусов не было. Спрашивают: «Подвезите», – «Садитесь, девчата». Оказались украинки. Обе с Запорожья. Их прислали сюда работать в комитете комсомола района. Моя была секретарем райкома. Познакомились – «Приходите на танцы, в кино». Ну, думаю – «Черт его знает, уже 22 года. Давай, женюсь». Да и женился. Пришли свататься… старшина меня сватал. Где-то достал 3-литровую бутыль спирта, курей. А ее «старый» меня пытает: «Ты член партии?» – «Да», – «А женатый?» – «Да где же я женатый? Мне 22 года». А мать кажет: «Да они все брешут. Они все женатые. Жинки дома сидят, а они тут кобелируют». Ну, поженились. Скажу тебе, она – непоганая баба. Мы вместе живем уже 68 лет.
Я тебе не сказал одну вещь. У меня две даты рождения. Когда война началась, меня ж не брали, еще не исполнилось 18. А мать учудила. Не знаю, кто ее научил, или она сама додумалась, ведь неграмотная была совсем. А денег могла пересчитать миллион, а читать не могла. Пошла в военкомат и кажет: «Забирайте хлопца в армию, ему уже 18 год. Все равно без штанов бегает, и кормить его мне не чем». Они говорят: «Давайте документы, метрику», – «Да какая вам метрика? Метрика сгорела, церкву немцы разбомбили. Забирайте, давайте». И добавила: «Запишите. Он 21-го года». Так что 27-го числа мне исполнятся мои законные 90 лет. Ты подумай, некоторые своим деткам убавляли, а моя прибавила мне: «Иди сынок». Мать у меня дюже хорошая была, просто мы бедные были. Каждый год, я воевал и матери высылал деньги. Аттестат оформил, она получала. Вот такая моя судьба. Ну, Бог меня бережет, я ему дякую за то. Смотрю на этот белый свет и радуюсь, что он мне дал столь долгое время на нем прожить. Ты знаешь, я страстный футбольный болельщик. Раньше всегда болел за ЦСКА. Но сейчас их нам здесь не показывают. Поэтому я стал поклонником донецкого «Шахтера». Мечтаю купить шарфик болельщика «Шахтера». Просил сына, а ему не до того. Вот думаю, кто бы мне его прислал, а я бы заплатил деньги. Пенсию нам хорошую платят…
| Интервью и лит.обработка: | С. Смоляков |
