Я родился на Украине, в городе Шепетовка Каменец-Подольской области в 1923 году. Тогда это был районный центр, чистый, уютный город, там прошло мое детство. Наш дом находился рядом с районным отделением милиции и ОГПУ, рядом тюрьма еще, я помню. Мы дружили с сыном начальника милиции и заходили во двор, нас уж там знали, пропускали всегда, вот такие дела. Учился я в средней школе, очень любил читать, помню, как-то мать сказала, что даже по радио в передаче про меня сказали, что я очень активный читатель, фамилию мою называли. И до сих пор читаю, я без книги не могу.
Сестра моя вышла замуж за военного, он был комиссар. А воспитывался я в её семье после смерти родителей, и я всегда с ними по всем военным гарнизонам: постоянно всё менялось, города, места. Он позже погиб под Киевом, попал в окружение, в Киевский котел: там около 600 тысяч бойцов попало, погибло и в плен взяли много людей. Немцы воевать умели, что говорить. Они наших генералов учили - как надо воевать, все они от и до - это же с Гражданской войны генералы, бывшие унтера, солдаты. Кое-где подучили, любого возьми - это все герои Гражданской. А немцы - это кадровые военные, обученные ведению войны, потомственные офицеры и генералы. И вся Европа была у них под пятой, вся военная техника, все ресурсы - почему наши военные не изучили их тактику и способы ведения войны: блицкриги и охваты? Ответа я не знаю. У нас танков было больше, чем у немцев, Т-34 - до Курской битвы непревзойденный был танк, прошивал любую броню, да только использовать их не умели. По некоторым данным, перед войной было у нас 1600 или 1800 Т-34, они все были разбросаны по танковым бригадам. Нет чтоб их в один кулак собрать, да и ударить! Нет, не было у нас танковых армий.
Но это я отвлекся. Короче, я все время был с военными, все свое детство. Уровень патриотизма был высокий, молодежь не такая была, как сейчас: не сачковали от армии, о дедовщине всякой понятия не имели. , Когда пошел мне пятнадцатый год, поехал учиться в Киев, в автомеханический техникум, и на третьем курсе пришел к нам из военкомата офицер - нужны командиры Красной Армии, кто хочет учиться? У меня уже значки ГТО и ВГТО были, мы гордились этим ужасно: что нам, пацаны, 15-16 лет, а мы уже стрелять умеем, еще что-то умеем, знаем противогазы, какие газы бывают и прочее. И я изъявил желание перевестись в военное училище, попал в Ярославль, в пехотное училище. Помню своих командиров: комвзвода лейтенант Каменов, комроты старший лейтенант Шинкаренко, и еще сержант Трунов, кадровый, помню их. Меня приняли: прошел мандатную комиссию, экзамены сдавали по русскому, по математике и, по-моему, по литературе. Мандатная комиссия: начальник училища сидит, замполит, еще три человека. Встаю перед ними, небольшого роста, сухощавый. Они мне - вы понимаете, вам тяжело будет, скатка через плечо, винтовка (Мосина винтовка, автоматов не было у нас еще тогда) - очень хорошее оружие в то время было. Максим пулемет - хороший! Но у него расчет - пять человек, вы понимаете? Противотанковая пушка - тоже расчет пять человек у сорокапятки. Командир расчета, кто щит на себе носит, тело пулемета и станок, и еще надо воду заливать перед стрельбой, сальник откручивать и заливать. А у немцев - МГ-34, два человека расчет: раз-два, установил, все вокруг утрамбовал и огонь открыл. Почему не могли у нас что-нибудь подобное придумать? Но это мы отвлеклись. Так вот, я остался в училище, и когда война началась, я там был. Настроения были залихватские у людей: вот, мы их быстро разобьем, тыры-пыры. И разбили, да. Немцы когда к Москве подходили, по тревоге подняли один батальон сержантов (мы к этому времени шесть месяцев уже отучились) и перебросили в город Балахна Горьковской области, там во дворце культуры бумажного комбината формировалась наша 29-я бригада, я был в первом батальоне. И после формировки на оборону Москвы нас бросили, в район Дмитрова, туда мы марш пешком шли. Уже морозы стояли, сильные, до минус тридцати доходило, но мы были хорошо, тепло одеты: телогрейки, теплое белье байковое, портянки тоже байковые, валенки, шапки-ушанки и подшлемники полушерстяные. Мы были хорошо одеты, не то что немцы - они вообще не были готовы к зиме, потом мы их видели замерзших. Сделали окопы, выдолбили позади окопов такую яму - мы называли её Волчья яма, прикрыли выход из неё, чтоб дым выходил, маскировку чтоб не нарушать, и грелись по очереди: трех-четырех бойцов оставляли в окопах у пулемета, остальные шли в эту яму. Раскладывали на полу костер и у многих, как сейчас помню, полы шинелей тлели и становились рыжие и с валенками то же самое происходило.
Это начало декабря 1941 года, мы там дня три-четыре стояли пред переходом в наступление. Поступил приказ об этом самом наступлении, поднялись, пошли. Грохотало справа-слева, немцы пытались на нашем участке провести разведку боем, но чувствовалось, что уже сила у них иссякла, они выдохлись. На них сильно эти морозы действовали, такие же люди, а надеты на них легкие шинели. Был случай - наша разведка взяла двух немцев в плен где-то за день-два перед началом контрнаступления. Здоровые бугаи! Их ведут - мы все из окопов выглядываем, помню: один был в шапке, пилотка, а сверху шапка, и второй - женским платком укутан поверх шинели. У одного были соломенные бахилы на ногах, а у другого валенки, разрезанные сзади, чтоб на ноги налезли.
Началось наступление: одну деревню освободили, вторую, двигаемся в сторону Клина. Названий деревень я не помню, я ж не офицер был, к карте доступа не имел, да и не у всех офицеров эти карты местности были, хорошо, если старые, четырнадцатого года попадутся. У немцев же были карты, новые. Каждый ротный офицер имел карту местности. Тогда я получил ранение в правую руку, первое мое ранение. После госпиталя я попал в кавалерию: 2-й Гвардейский кавалерийский корпус Доватора. Не помню, Доватор командовал или уже Крюков, муж Руслановой, знаете? Так вот, формировались мы в Подмосковье, местечко Спас-Нудаль (сейчас населенного пункта с таким названием нет - прим. А. О.). Я после войны приходил к хозяйке, у которой стоял - увидела он меня, обрадовалась, живой остался? Остался… Вот так. Сформировали нас, пополнение, оружие выдали, учили. Учили, конечно, кое-как: война, то-се. Лозунг был - лучший вид обороны - это наступление, вперед! Мы с винтовками, а у немцев автоматы-шмайсеры, он идет и на ходу, не целясь, стреляет. Привезли нас на фронт, во второй эшелон обороны: слышно, как погромыхивает, постреливает, мы в лесу. Помню случай: идет комсомольское собрание, я стою у дерева, вдруг мне замполит полка говорит: интересно тебе, комсомольцем хочешь быть? Я - конечно, хочу. Он говорит - дай книжку свою красноармейскую, прочитал, ты, говорит, парень грамотный, и в техникуме три курса прошел. Ладно, и тут же дает мне рекомендацию. Он коммунист, член партии - и меня приняли в комсомол. На второй или третий день приносят мне приказ: распишитесь - сержанту Степенскому Александру Борисовичу присвоить звание гвардии старшины и назначить на должность заместителя политрука эскадрона. Помню - пацаны все кругом, а я начальник, и я белыми нитками себе пришил петлички.
И в бой, марш на лошадях, Погорелое Городище, это в Калининской области (ныне Тверская - прим. А. О.). Подъехали мы к месту, поселение само чуть ниже, а мы на высоте в лесу, тут налетели немцы и бомбили эшелоны и станцию. Мы коней оставили в этом лесу, больше мы этих коней не видели, сами пешим порядком через лес, через гати вышли на Вазузу во второй эшелон, весь берег изрыт щелями для защиты от бомбежки. Немецкие самолеты с утра, с семи-восьми часов налетали, юнкерсы. Мы их лапотниками называли. Видимо, разведка им сообщила, что эшелоны наши подходят, вот они и бомбили каждый день. А мы думаем: где наши сталинские соколы? Не видно. Два штурмовика появились однажды, один немцы подбили и возле нас он упал, летчика убило, наверное.
Пошли в наступление, взяли деревню. Дальше должны идти, сосредоточились в овраге: ждем команды в атаку. Вперед! А немцы все пространство впереди простреляли и пристрелялись уже, только мы выскочили - они стали бить из минометов. Если б не каска - погиб бы, осколок пробил каску и застрял у виска, я упал, санитары в овраг меня оттащили, перевязали. Отвели нас, меня и еще одного бойца, в медсанбат, по дороге туда видел две Катюши, они стояли в овраге и дали залп, может быть, и даже по той деревне, на которую мы наступали. Так вот - дали залп и тут же разворачиваются и уходят, потому что у немцев хорошо работала радиотехническая разведка, они быстро засекали, откуда стреляли и начинали бить по этому месту. Так вот мы идем, Катюши уехали и немцы начали обстрел! Хорошо, воронку там нашли, плюхнулись в неё, переждали. В госпитале лежал в Москве, возле Киевского вокзала, правее рынка четырехэтажное здание: там была гостиница, потом госпиталь сделали, это здание и до сих пор стоит, я недавно там был - видел. После всего меня направили в резерв политсостава, я же был замполит эскадрильи и потом дали предписание явиться в свой корпус, в распоряжение полкового комиссара Дробиленко. Это уже 43-й получается год. Долго мы стояли на формировке, потом совершили марш на 400 километров - на лошадях. Я уж не буду говорить, что на формировке делали баню, вшей вывели, много было вшей, не мылись по месяцу, бывало. В обороне или даже во втором эшелоне какая может быть баня?
Еще был случай зимой, тоже в Тверской области: у кого коней не было, тех на танки в десант сажали, или в пехоту определяли. Так вот меня в составе танкового десанта и зацепило, во время прорыва корпуса. Там стык был в линии обороны у немцев, наш корпус туда и направили: артподготовка, все было сделано и конный корпус прорвался, танки тоже. А немцы прорыв раз - и закрыли, перерезали железную дорогу Сычовка-Ржев. Ну понятно - мы все голодные-холодные, коней побили, ели конину, было такое. Я ж молодой был совсем, девятнадцатый год, помню березнячок на высотке и там перебегают в белых халатах. А мы ж не знали еще, что немцы танками закрыли прорыв и я говорю: ребята, немцы! Мне - какие немцы, это наши прорвались! Как сейчас перед глазами все стоит: немцы в белых маскхалатах, автоматы висят и рожок. Мы подтолкнули санитарную машину, которая обратно за ранеными пришла, там дорожка такая в горку, мы и подмогли, стоим там, я уже лежу под ГАЗончиком этим санитарным возле заднего баллона, и немцы огонь открыли: помню звук, как пули в этот баллон с таким звуком попадали - как чмоканье. Сопровождающий санинструктор и шофер, кто-то из них был ранен - санинструктор вроде, так мы с этой немецкой разведкой завязали бой, их человек десять, видать, боевая группа была. И помню как сейчас - у них все время звучала команда по-немецки: форвардс, вперед то есть, видать, у них было другое задание. Ну а мы раненого взяли, машину оставили - все, колеса-то прострелены. Смеркалось, мы поднялись вверх: стоит противотанковая пушка сорокапятка, полный расчет при ней, старшина командир и редкая цепочка бойцов впереди, а за ней танки стоят, немецкие. И никто огня не открывает - ни они, ни наши, выжидают все. Часов в пять вечера, как стемнело, они пошли вперед: десантники на броне сидят, а танки не из пушек, а из пулеметов бьют трассирующими пулями. Если б я был высокий и плечистый - остался бы там, такой сноп пуль возле меня пролетел. Все наши, кто были - в этот овраг, что неподалеку, и раненых ходячих тоже, а в деревне уже немцы, оттуда как раз та разведывательная группа и вышла, мы-то думали, что там наши! А они ракетами в воздух вжик, вжик! Куда нам деваться? Пошли по оврагу. Тут я понял, почему они из пушек танковых не били - потому что мог быть перелет, по своим бы попали. Вышли мы к своим обратно, по той дороге, по которой санитарная машина приехала.
Вывели нас на формировку, получили пополнение, корпусом уже командовал Крюков, и вышли на пеший марш: четыреста километров вдоль линии фронта. В основном шли вечером и ночью, чтоб уберечься от вражеской авиации, и вышли на Украину, прорвали фронт, освободили город Севск, это начало марта 43-го года. Разгромили хутор Михайловский, там венгерское подразделение стояло: не то бригада, не то дивизия - свыше пятисот венгров только в плен взяли, остальные разбежались, и их на ходу ребята рубили, такое тоже было.
Вышли на реку Десну. А за Украину немцы держались! Будь здоров как держались: там и металл, и уголь, Донбасс, еды много, сало, хлеб. И после нашего прорыва на нас бросили танковую дивизию, плюс к ней еще венгерскую пехотную. С нами три лыжные бригады еще были, вооруженные автоматами. Бои были тяжелыми, закончились боеприпасы, гранаты, снаряды танковые, и все танки, которые не были подбиты - были самими танкистами разрушены: замки орудий повытаскивали, и либо разбили, либо закопали, чтоб немцы не могли воспользоваться. Очень трудно выходили обратно, с тяжелейшими боями. Случай был, когда нас немцы прижали к Сосновке (или Сосенцы, не помню) в ходе боев, потому что они рвались на Севск, мы же отступали уже обратно из этого прорыва. Так вот в этой деревне нащупали они нас, стали вести минометный огонь, а я услышал рев моторов немецких танков и говорю своим - танки! Ложись! Один боец почему-то на коленях стоит, кругом мины ложатся, я ему ору - ложись! А он к дороге ползет, которая уже немцами занята, и ему пальцы осколками отсекло. И танки пошли вперед, били уже из орудий, а там за крайним домом стоял наш Т-34, они, видать, по нем били-то и заходили с фланга. Мы драпанули по оврагу, в сторону Севска и все остатки нашего полка присоединили к другому полку, который в обороне стоял у города, немцы их тоже теснили. И мы все вместе немцев немного отодвинули от окраин города. Потом подошли немецкие огнеметные танки, мы опять отступили. Переходили реку Сев по льду, это уже конец марта, а мы в валенках, днём тепло, к вечеру подмораживает - ни сапог у нас, ничего. В валенках. Так вот, выбили они нас с огневого рубежа, командир полка прибежал, кричит: расстреляю командира эскадрона, почему отступили, расстреляю! А я ему говорю: чем? У нас же нет боеприпасов, все кончилось: патроны, снаряды, гранаты. Он мне - вы кто такой?! Замполит эскадрона, так и так. Вас не спрашивали, он мне говорит. Все бегал, комэска искал. Я до сих пор помню - как нечем было стрелять.
Когда уж выбили нас немцы из Севска, вышли мы к реке, там пологий такой спуск, на другой стороне наши заняли оборону, я смотрю на спуск: немцы устанавливают пулеметы на прямую наводку. Если б они успели и установили - никто б из нас живым не вышел. Я хотел очередь дать по ним из ППШ, и у меня автомат пополам в руках развалился. Оказывается, как-то во время одного из обстрелов, под которые мы попадали постоянно - в автомат попала пуля и сидела в нем, и получается - в меня не попала, жизнь мне спас автомат. А из боя без оружия выходить нельзя, и я взял у убитого бойца карабин, с ним вышел из боя. Вот такой случай. За бои под Севском я получил медаль "За Отвагу".
Вывели опять нас на формировку, апрель. И тут я заболел тифом, отправили в госпиталь в город Фатеж Курской области, там пролежал в тифу больше трех месяцев, до июля. Вернулся в полк, он уже стоял в Белоруссии, шла подготовка к операции "Багратион". Как мы попали туда: пешком или в конном строю - не помню. Форсировали Днепр в районе Лоева, есть там такой поселок, там была переправа. Завязались бои, направление Калинковичи-Мозырь. Там уже наша авиация поддерживала вовсю, это белорусское Полесье, ястребки летали. За каждый населенный пункт шел бой, и в одном из таких боев летчика, выпрыгнувшего из самолета, пленили немцы на земле. Как сейчас помню - я лежал с противотанковым ружьем, я тогда в расчете ПТР был - два человека. Здоровое ружье, отдача сильная, даже у здоровых мужиков след оставался на плече от такого ружья. И вот который первым выпрыгнул из самолета - а кто обычно первым прыгает? Из бомбардировщика - стрелок-радист, из задней сферы. Выскочили они, медленно на полусферах парашютов опускаются вниз - как в кино. И немцы на бронетранспортере выскочили справа от деревни, а мы слева - и к ним. Я говорю - бей, только по баллонам! От них до нас метров двести, я выстрел сделал и увидел, как искра по броне от рикошета скакнула. Не попал. Они подъехали, парашют обрезали у него и сразу в машину и в деревню, забрали в плен. А те, кто позже выпрыгнул - они уже на нашей стороне приземлились. Вот такой случай.
Ну так вот дальше рассказываю. Пришел приказ деревню взять, тут прибегает связной и ко мне: вас командир эскадрона вызывает. Что такое, в чем дело? Я бегом туда, он в воронке лежит. Первые слова, которые он мне сказал, никогда не забуду: Сашка, говорит, ты живой останешься. Потом спрашивает: шмотки с собой? Ну да, что у нас вещей-то - сидор и все. Дуй, говорит, в штаб полка, тебя в военное училище отправляют, Новочеркасское кавалерийское училище. От полка три человека было: я, Зозуля там такой, лет двадцати семи, тоже боевой, награжденный уже орденом Красной Звезды и еще один. Пришел я к командиру полка, доложил по форме, он меня спрашивает: где звездочка твоя? На фуражке. Видать, срезало её в бою осколком или что еще, а я и не знал. Собирай документы, говорит, и в корпус, а штаб корпуса еще дальше от линии фронта, чем штаб крупнее - тем он дальше, в корпусе три дивизии, приданные средства и так далее.
Прибыли. Что нам сделали в первую очередь - дали новое обмундирование. Офицерское шерстяное все, переодели нас. И что мы сделали? Мы ж казаки, человек 10-11 со всего корпуса, кто-то достал ленты и мы себе на брюки нашили лампасы, идем, девки глядят - думаю, генералы идут. Ну выдали паек, поехали в Москву. Старшина у нас был опытный, по прибытии всех в комендатуре отметил по списку и в Подольск мы должны были ехать, туда, где сейчас ЦАМО, там наше было училище расположено в эвакуации. Он и говорит: у кого родственники есть в Москве, знакомые - идите гулять, но завтра сбор вот тут в определенное время. У меня ж тут брат, я у него до войны бывал. Иду по улице, любуюсь сам собой, лампасы… и вот на Самотеке патруль, а я их и не заметил. Они мне: товарищ старшина, остановитесь! Кто такой, откуда-куда, почему не отдаете воинское приветствие? Я говорю - засмотрелся, виноват. А документов-то у меня нет! Все у старшины! Пойдемте в комендатуру, там рядом совсем. Привели генерала в лампасах без документов! (смеется). Пришел помощник коменданта, я к нему строевым шагом, докладываю: так и так, он строго - почему честь не отдали патрулю, почему документов нет? Я объясняю все, что мы только прибыли, что мы с передовой, все как есть говорю, что документы у коменданта вокзала на всех нас лежат. Он звонит туда, все выясняет: прибыли ли такие-то кавалеристы, завтра должны убыть, фамилию мою сверяет по красноармейской книжке, ему все подтвердили, он меня отпустил. Наказал быть внимательнее, тем более на патрули внимание обращать. Счастливо отделался.
В училище я прокантовался год, выпуск был осень 44-го года. У нас было два взвода: один весь из фронтовиков, как я, и второй из салаг, по семнадцать лет были ребята.
Кормили нас по курсантской норме: утром два кусочка хлеба, кусочек сливочного масла и чай. Обед: первое, второе - перловка или просо. Но организмы требовали большего, все же молодые, кушать хочется!
Выпустили нас лейтенантами, я еще и отличник был, это меня спасло один раз: прихожу с наряда на конюшне, нас всему учили: и рубить лозу, и ухаживать за конями, всему. Что интересно - кони на слух знали сигнал к подъему. Чуть протрубит - они уши вострят, знают, что их сейчас будут кормить, чистить и только тогда гадят, что убрали сразу. Кони - они грязи не любят.
Так вот, пришел я ночью с наряда, усталый, с суток, а после наряда можно лечь спать и только задремал - будят, старшина опять в наряд посылает туда же. Я ему - я ж только пришел, у меня глаза слипаются! Он мне - встать! Я его послал, старшину. Завалился спать. Пока я спал - доложили командиру эскадрона, капитану Ершову, он кадровый кавалерист был, комвзвода был старший лейтенант Прокопенко. Вызывает меня командир эскадрона: так и так, почему не выполнили приказ? Я объясняю: я как пьян, сутки не спал, не соображал. Он тихо, спокойно - никогда не орал - хорошо, о произошедшем будет доложено начальнику училища, генералу-майору Каминскому. На второй день вызывают, пошли, говорит, к генералу Каминскому. Думаю - все, в штрафную роту отправят. Ну докладываю по форме, капитан Ершов в сторонке стоит. Генерал мне тот же вопрос задает: почему не выполнил приказ старшины? Вы знаете, что значит неподчинение приказу в военное время или в боевой обстановке? Я объясняю: это же не боевая обстановка, я только с наряда пришел и так далее. Он мне нотацию, в штрафную роту обещал отправить. Потом обращается к капитану Ершову: как он учится? Капитан говорит, что я отличник, у меня пятерки кругом по всем видам боевой и политической подготовки. Ну и объявили мне десять суток ареста, марш! Отлегло у меня. Арест это что? Сидишь на гауптвахте в утепленной землянке, день горячим кормят, день хлеб и вода. Но охраняли свои ребята-курсанты, так что было ничего там сидеть, терпимо (смеется). Дня три я там побыл и меня выпустили - экзамены же на носу. Я все сдал на пятерки, до сих пор один вопрос помню, которого больше всего боялся: про замок станкового пулемета Максим. Это очень сложная вещь, но я ответил четко. Вот так, отделался вот так от штрафной роты благодаря отличной учебе. Сдали все, нацепили лейтенантские погоны и в запасной полк, в Ковров, станция Федулово. Там формировали маршевые эскадроны на фронт и в этом полку я застал конец войны.
Был случай еще подо Ржевом. Мы шли по дороге, а впереди кухня ехала, по колее: там уж не одна телега проехала, машин много прошло, и лошадь, которая эту кухню везла, видать, на мину наступила. Трах, бах, кухня вверх ногами, коня убило насмерть и повара тоже ранило или контузило. Это я к чему рассказываю: в запасном этом полку уже вдруг лейтенант один меня окликает: товарищ лейтенант! А это тот повар наш, жив-здоров! Ему уж лет пятьдесят было к тому времени. Вот такая встреча.
И через какое-то время, когда мы уже готовились к войне с японцами, к нам в полк попал внук революционера Куйбышева, потом перевели в Забайкалье весь полк. Я был командиром взвода уже, обучал личный состав: сначала меня учили, теперь я учил. Потом перевели на монгольскую границу: там стояла дивизия, которая вообще не принимала участия в боевых действиях в прошедшей войне. Формировалась конно-механизированная группа Плиева, кавалерийского генерала. Монгольская дивизия, наша дивизия входили в состав. Нас держали в резерве на случай сильных потерь, стояли в районе Чойбалсана. Наступил день Х, мы через границу вступили в Китай, марш-броски через отроги Хингана, по пустыне Гоби, по дороге много сдавалось войск во внутренней Монголии, без боя. И окружили город Чжихе - большой город. Японцы вояки будь здоров, воевать умеют дай бог каждому. Еще они очень дисциплинированные. Уже когда в плену были, офицер в комнату входит - они по команде встают.
Так вот, генерал наш Плиев сам, со штабом и с охраной подъехал туда, где японский штаб находился. Потом рассказывали, что японский полковник, когда ему доложили, что происходит, спрашивал: кто по званию тот человек, что меня вызывает? Ему сказали, что генерал Плиев, он вышел. У него под командованием было тысячи три, три с половиной головорезов. Ему генерал ситуацию описал: город окружен, Катюши стоят расчехленные на боевом взводе, сдавайтесь. Капитулировали без боя, этим разговором Плиев много жизней спас, у них же смертники были , все дела.
Выводили нас потом еще в Даурию в 47-м или 48-м году, потом я демобилизовался.
- Скажите пожалуйста, как вы оцениваете снабжение на фронте: пищевое, снарядное, вещевое в разные периоды войны?
- Могу сказать, что питание у нас было очень плохое. Когда на переднем крае стоим - то паек: девятьсот грамм хлева, приварок, консервы, сухари, сала кусок, грамм на сто пятьдесят или сырокопченая колбаса, чай, соль - это НЗ, неприкосновенный запас. Но этот НЗ можно было только по команде есть: особенно когда вперед продвигаемся, не подвозят питание. И его ни у кого не оставалось, все съедали на ходу. Подвоз летом лучше, зимой хуже: дороги плохие, заносы, снег. Хорошо еще если какое-то время стоишь в обороне, тут давали кушать, и тушонку банку американскую на двоих. Гороховый суп из концентрата, гречка или пшенка, перловка. В обороне лучше, а в наступлении за счет подножного корма. Хорошо, если население покормит - кто картошки, кто сала даст. У немцев намного лучше было снабжение, но это и понятно: ограбили всю Европу и Украину с Белоруссией, сало, мясо, картошка у них были.
Обмундирование вот в 1941 году было очень хорошее. Все теплое: байковое белье, байковые портянки, подшлемники, валенки, тут у немцев все хуже было с экипировкой. Но потом они поняли это и после 41-го года стали готовить теплое обмундирование, шапки не как у нас, но такие, чтоб уши закрывали, не мерзли.
- Снабжение кавалерийских частей отличалось от снабжения, например, пехотных дивизий?
- Питание было такое же. А остальное - кавалеристы в обмотках никогда не ходили, у нас были всегда сапоги, это единственное. Вот в Белоруссии кухни тоже отставали, особенно когда преследование. Кормили нас люди, мы спрашивали - что где, нам иногда говорили: вон двор полицая, они сбежали от наступления наших частей, мы и тем кормились, что на таких дворах находили.
- Какая средняя продолжительность жизни лошади на фронте?
- Во-первых, лошадь очень чистое, очень умное животное. Она все понимает и если ты с ней не один месяц, то она тебя слушает всегда. Пьют они только чистую воду, сено едят, овес - от него вся сила у лошади. В мирное время три килограмма овса полагалось лошади в день.
Во время марша вперед высылается головная застава, и где только возможность есть - то боковые заставы тоже. Как только выстрелы, бой - так сразу команда спешиться, коней коноводы в овраг уводят ну или в укрытие, в лес, конь же лечь не может от обстрела, а мы в бой как пехота идем, и танки поддерживали, особенно когда уже в наступление перешли.
В училище лошадей наших не приучали к звукам стрельбы, конечно, лошади пугаются, слыша выстрелы. Может сорваться и понести. Это только в фильмах и в учебниках рассказывают, что приучают лошадей к выстрелам. Ну может, где такое и было, но я такого ни разу не видел.
- Куда девают лошадей, когда кавалерийская часть стоит в обороне?
- Все как у пехоты.
- Какой вид оружия является для кавалериста основным?
- Вообще шашка. Команда дается: Шашки вон! Или шашки к бою! Через левое плечо портупея или к седлу приторочены ножны. Но в бою она не нужна. Так что вооружение у нас было как у пехоты, и пулеметы, и прочее. Тачанки были в Китае. Я одно время был командиром пулеметного взвода: четыре тачанки, четыре пулемета, двадцать пять солдат. Но это уже сильно устарелое орудие было.
- Доводилось ли вам встречать женщин на войне?
- Была одна медсестра, боевая! На переднем краю воевала. Молоденькая девчонка, лет двадцати. Войну прошла, закончила медицинский институт, стала врачом. В пехоте было много девушек, медсестры и прочее. Отношение к ним было разное, как себя ведет - такое и отношение.
- Доводилось ли вам использовать в бою немецкое оружие и как оно вам в сравнении с нашим?
- У меня был немецкий автомат, когда я был замполитом. Немецкое оружие было сильно лучше нашего. У нас автоматы появились только в 42-ом году, или в середине, или во второй половине, но! Наш ППШ, а потом ППС - бил на семьсот метров, а немецкий - на пятьсот, их шмайссер! Максим если брать: пулемет времен первой мировой. Громоздкий, но хорошо бьет, хорошо стреляет, отличный пулемет. Но опять: расчет пять человек, как у противотанковой пушки. Все тащат на марше: ствол, станок, щит, и остальное. Пока соберут, пока все такое. А у немцев? Два человека: раз-два, приземлился, упор раскинули, ленту вставили - стреляют!
Танк наш Т-34 был не превзойден до Курской битвы. Когда у них тигры пошли - они с двух километров пробивали броню этого танка.
- Как была организована ветеринарная служба?
- Я точно не помню, но то ли на дивизию, то ли на полк был ветеринарный врач, который следил за состоянием конского состава. В училище когда я был, у меня заболел конь, то есть кобыла у меня была, и она очень боялась щекотки, шпоры ей когда даешь - она на дыбы поднималась. Её поместили в ветчасть, и для меня началась лафа: ветчасть, в отличие от остальной конюшни, отапливалась. Я там раздевался, чистил её, её лечили - выздоровела. Тогда я даже благодарность получил от ветчасти, за то, что конь у меня в хорошем состоянии, ухоженный.
- Сколько времени в день отнимает уход за конем?
- Три раза в день к нему надо прийти. Почистить, прочее. В кавалерии зарядки нет в мирное время: на конюшне чистим. И в армии тоже: за каждым закреплена лошадь, конь, её надо обиходить, а у офицеров ординарец - он от наряда освобождается, потому что он еще и офицерского коня обиходит.
В училище у нас были хорошие кадровые кони, а в строевых частях - уже не те, кадровые были только у офицеров, у нас были монгольские кони, маленькие такие, но очень выносливые, Монголия нам поставляла конский состав в очень больших количествах.
- Расскажите, пожалуйста, про день 9 мая 1945 года.
- Этот день пришел, когда я был в запасном полку под Ковровым. Стали палить из пистолетов офицеры, мы выскочили - что за стрельба?! Старший лейтенант и капитан нам: ребята, война окончилась!!! У кого было оружие - стреляли в воздух. Обнимались все, большой праздник.
| Интервью и лит.обработка: | А. Орлова |
