Антонов Николай Андреевич

Я родился 14 декабря 1911 года, еще при царе Николае.

У вас остались какие-нибудь воспоминания из самого раннего детства?

Примерно с шестилетнего [возраста], еще до свершения Октябрьской революции, осталось такое воспоминание: мы жили как раз напротив казармы стражников и я видел, как они гарцевали на лошадях. А жил я - тогда это была Владимирская губерния, а сейчас Владимирская область, город Судогда. Жили мы в двухэтажном доме на нижнем этаже. Этаж на уровне земли, [одно] окно разбито, и я гулял под окном. У одного стражника заартачилась лошадь и [пошла] задом на меня. Мать меня выхватила в окно, спасла. С этих пор я и знаю стражников. А потом, уже после Октябрьской революции, со мной учились их дети. Вот такого мое малое детство. После свершения Октябрьской революции я был дошкольником, и был в детском садике при военном коммунизме. Потом школа. Школа тогда была девятилетней и разделялась на две части: сначала четыре года учились, а потом и дальше, до девяти классов.

По происхождению моя семья - рабочие. Отец у меня столяр, работал на производстве. Мать тоже, но последнее время она уже не работала, а раньше работала на текстильной фабрике прядильщицей. У нас там была текстильная и прядильная фабрика. Но потом была только домашней хозяйкой. А отец работал. В семье у нас было всего шесть сыновей. Самого старшего мы не знаем, он умер пятилетний. А после пошли первого года рождения, четвертого года рождения, седьмого года рождения, вот, одиннадцатого года рождения и четырнадцатого года рождения. Пять братьев. Из них сейчас я остался только один, из пяти братьев. Больше восьмидесяти одного года ни один не прожил. А мне девяносто четыре, сейчас девяносто пятый год. Мой, как говорится, жизненный путь очень длинный и с многими шипами.

В 1930 году я окончил школу, получил среднее образование. Хотел поступить учиться в Уральский институт стали, но не смог выехать. Транспорт ходил плохо, и я опоздал на приемные испытания и тем самым не поступил. Тогда решил быть военным. По исполнению двадцати двух лет, в тридцать третьем году, был призван в армию, во флот. В армии, как имеющий среднее образование, попал на курсы ускоренной подготовки командного состава. Тогда [командный состав] назывался не офицерами, а «товарищ командир». На этих курсах у нас было, если мне память не изменяет, двести пятьдесят человек. В общем, две роты курсантов. Мы на этих курсах прошли четырехлетнюю программу Военно-морского училища имени Фрунзе за два года, так как наши курсы были сформированы только из лиц со средним образованием, а училище Фрунзе принимало с семилетним образованием. В 35-году, 27 декабря 35-го года был зачитан приказ Наркома обороны Климентия Ефремовича Ворошилова о присвоении нам воинского звания лейтенанта. Наши курсы во всем Советском союзе, на всех флотах, первыми получили звание лейтенанта. Ведь в тридцать пятом году были введены персональные звания: офицер и лейтенант. И вот мы в военно-морском флоте первыми получили звание лейтенанта. До нас получили звание лейтенант только выпускники одной из сухопутных школ. Получил назначение на Балтийский флот служить штурманом на эскадренном миноносце «Артем». В тридцать девятом году с новым кораблем - эскадренный миноносец «Гремящий» постройки Ленинградской северной судостроительной верфи - перебазировался c Балтики на Северный флот [«Гремящий» был построен на Судостроительном заводе им. А. Жданова. - А. Г.]. На Северном флоте я служил с октября тридцать девятого года. Прошел там Финскую войну, прошел Великую отечественную войну. Перед Великой отечественной войной я был списан на берег преподавателем, потому что заболел радикулитом и врачи признали меня негодным к [корабельной службе], и Великую отечественную войну я начинал в береговой части.

Давайте вернемся к советско-финской войне. Расскажите, как Вас застало известие о войне?

Очень просто. Услышали. В декабре нам был только дан приказ обстрелять финское побережье. Но корабли Северного флота мало участвовали в этом деле. Там, в районе Печенги, особых боевых действий и не было. Сухопутные войска сразу же все заняли, так что задачей флота было только охранять побережье, не допускать противника с моря, и всё. А 23 февраля 1940 года мы стояли в дозоре у Кильдина. Шторм поднялся страшный, и нам разрешили укрыться в бухте. И вдруг приказ: идти спасать выбросившуюся на берег подлодку. А как идти? Двигатели не тянут - ведь разобьемся о камни! Но - вышли все-таки, задачу выполнили. Там я свой второй радикулит заработал - накрыло на мостике ледяной волной.

Вы не отрабатывали варианты вмешательства английского флота?

Нет. Это дело до нас не доходило, это в верхах обсуждалось, мы только получали приказы.

Доходили до вас слухи о потерях на сухопутном фронте?

Конечно, доходили. Мы знали, что наши войска в районе Ленинградской области прорывали очень серьезные финские укрепления. А ведь прорывать укрепления, береговые укрепления, всю эту полосу обороны - это же труднейшая вещь. Там же разные сооружения: и надолбы, и дзоты, и доты, и разные траншеи, проволочные [ограждения]. Так что, конечно, тяжело было в Финскую войну. Причем, [воевали] войска, не привыкшие к боевым действиям. Получилось, что мы вошли в войну неумелыми. На самом-то деле и в войсках Красной армии, и на флоте подготовка была хорошей, но трудности были именно в очень сильных оборонительных укреплениях финнов. Когда я служил уже в Карелии, то был в районе границы... да еще и до этого, там, на Северном флоте видел оставшиеся укрепления. В том же районе Печенги. Такие укрепления, это просто… В районе Печенги эти укрепления взяли как-то легче, потому что там финских войск было меньше, и там флог помог. На полуострове Рыбачьем у нас была хорошая артиллерия, которая достигала финской территории. Береговая оборона там и сейчас существует. В целом же, на Северном флоте мы особой тяготы в отношении боевых действий не чувствовали.

Тогда давайте перейдем к Великой отечественной войне.

Великая отечественная война застала меня на Соловках. Я уже говорил, что [перед войной] заболел радикулитом, и медицинская комиссия перевела меня на береговую службу. Мне предлагали разные должности, я решил [идти] преподавателем в учебный отряд Северного флота. Учебный отряд Северного флота находился на Соловках. Так как я штурман, то преподавал в объединенной школе по штурманской части. Война меня застала 22 июня 1941 года. А я ведь [к тому времени] был опытным моряком и, тем более, я с с кораблей, а [другие] военно-морские преподаватели даже на кораблях не были. И я там стал проводить разные соревнования, шлюпочные гонки. Вот как раз двадцать второго числа у меня были намечены шлюпочные гонки. Там было несколько школ: вот, объединенная школа, шкла свзи, оружейная школа. Учили матросов. Ну вот, готовился я к соревнованиям. Только посадил команды на шлюпки, как прибегает посыльный из штаба объединенной школы, и меня туда вызывают и сообщают, что началась война. [Приказывают] собраться всем на плац в районе объединенной школы. Это в [Соловецком] Кремле, где монастырь. Все собрались, построились и слушали выступление Молотова.

А было предчувствие надвигающейся войны?

Да нет, не особо. Чувствовалось, что все-таки атмосфера не такая, как в мирной обстановке. Много разных происшествий было в мире, причем много происшествий, которые были направлены против Советского Союза. Капитализм был очень серьезно настроен против Советского Союза, в особенности в Финляндии, Германии. Чувствовалось. И тут вызывают, митинг, слушаем выступление Молотова, что во столько-то часов войска немецкой армии перешли советскую границу, вступили на территорию Советского Союза. Это было двадцать второго. Двадцать третьего числа я вышел на занятие в класс, и меня снова вызывают в штаб объединенной школы. [Говорят:] «Николай Андреевич, Вам сегодня необходимо отбыть в состав Северного флота. Катер для поездки из Соловков в Кемь готов». Я попросил, чтобы мне хоть денек дали повременить, чтобы я с семьей-то все-таки [побыл]. Мне дали [один день], и двадцать четвертого числа я отбыл с Соловков на Северный флот, где был назначен дивизионным штурманом сторожевых кораблей на Северном флоте. Тогда флот был, надо сказать, слабый, на всем Северном флоте было всего два или три эскадренных миноносца. Мы пришли на «Гремящем» [в 1939 г.], и был еще один [эсминец] - то есть два новых миноносца и один старенький миноносец [на самом деле к июню 1941 г. на Северном флоте было 5 новых эсминцев проекта «7» и три старых типа «Новик». - А. Г.]. Были еще тральщики, два или три. А остальной флот - рыболовные траулеры, которые вооружали и превратили в сторожевые корабли и тральщики.

Какие функции возлагались на эти корабли?

Охрана военно-морской базы - раз, проводка конвоев - два, обеспечение взаимодействия с армией по обеспечению побережья помощи армии в отношении действий на берегу, высадка десанта, и прочее. Но самые основные - это охрана базы, боевые действия против береговых частей противника, высадка десанта и обеспечение проводки разных конвоев. Вот как раз тогда, в конце года, начали к нам приходить американские танки. Вообще-то это началось уже в сорок втором году. Стали приходить конвои. Ну а наши сторожевые корабли - рыболовные траулеры, [на которые] поставили на две пушечки - на некоторые сорокапятимиллиметровки, на некоторые - семидесятишестимиллиметровки, на некоторых были и стодвадцатимиллиметровые. Ход тихий, и мы занимались только охраной военно-морской базы. Ну встречать конвои [приходилось] эскадренным миноносцам, которые были на флоте. Очень большие конвои: по два-три десятка судов проходило. И было даже поверье у американских руководителей конвоев: когда они встречались с нашими миноносцами, то вздыхали свободно: ну, уже пришли в Мурманск или в Архангельск: пришли [на охрану] русские корабли. Они очень боялись немецкого флота, от которого несли большие потери. В особенности на Северном флоте, где у немцев действовал линейный корабль «Шеер» и эскадренные миноносцы [на Северном театре у немцев действовала 6-я флотилия эсминцев (5 новых эсминцев типа «Редер»), и, кроме того, норвежские эсминцы, захваченный в 1940 г. - А. Г.]. [Они базировались] на финской территории, на норвежской территории. Норвегия была занята финнами, и оттуда действовали в Баренцевом море немецкие корабли. И их боялись. В результате этих действий стало необходимым создавать военно-морские базы на Северном флоте. Организовалась Беломорская флотилия, была создана военно-морская база на Новой земле в губе Белушьей и военно-морская база на Диксоне. Я, находясь на этих сторожевых кораблях, попал в конвой на Диксон для сопровождения одного корабля, который шел с Америки Северным морским путем. Пришел он на Диксон, и надо было его сопроводить в Архангельск. Что мы и сделали. И вот с этих пор стала необходимость создать военно-морскую базу дальше на восток в сторону Урала. В Карском море на острове Диксон [и была основана] военно-морская база. Так как я там уже бывал, меня назначили флагманским штурманом военно-морской базы Диксон. Главной задачей флагманского штурмана была дача конвоям маршрутов движения, [указание] курсов кораблей и наше охранение. Составлял походные программы конвоя. Вот там я и был до конца войны.

С какого года?

Это с сорок третьего года по конец войны. После окончания войны [Карская база была ликвидирована 20 июня 1945 г. - А. Г.] меня взяли оттуда первым. Прибыл я в Архангельск. А куда идти? Базу расформировали, должностей пока нет. В Архангельске был в резерве. Потом, когда капитулировала Германия, капитулировал и германский флот, и необходимо было принимать корабли. Стали принимать корабли. В Архангельске был сформирован отряд из офицерского состава. Создали команду, в которой было тридцать два человека. И эту команду направили в Германию на приемку немецких кораблей. Немецкий флот был разделен на три части: Советский Союз, Америка и Англия. Для нашей части представляли поименно корабли, каждый корабль поименно. У нас были протоколы, и я этими протоколами ведал, потому что по этим протоколам я ходил по кораблям, принимал, осматривал. Наша команда, тридцать два человека, прибыла в польский порт Свиноустье. Потом меня вызывают и направляют в англо-американскую зону оккупации, в Киль - принимать корабли. А когда я туда прибыл, то увидал, что этой приемкой командует походный штаб, в котором [служат] мои бывшие начальники, [те, под начальством которых] я был на Северном флоте на эскадренном миноносце. А командовал походным штабом вице-адмирала Ралль. Он принимал корабли. Я был направлен помощником начальника походного штаба. В мои функции входило: осмотр поступающих немецких кораблей, осмотр, посадка на них наших людей - наших людей, например на транспорт, сажал для того, чтобы только вахту нести по три, по шесть человек, больше не сажал - создавать конвои, назначать одного из наших офицеров командиром конвоя, чтобы он командовал во время отправки в нашу зону. А уже в нашей зоне корабли распределялись по Балтийскому флоту и по Северному флоту. Меня туда командировали в декабре месяце, а потом телеграммой отозвали вот сюда, в Петрозаводск. Я прибыл в Петрозаводск 9 марта 1946 года.

Давайте вернемся к событиям во время войны. Что из себя представлял наш северный подводный флот?

Подводных лодок на Северном флоте у нас было два типа. Вернее, даже три. Основные - это подводная лодка «Малютка» и подводная лодка «Щука». Бригада “Малюток” и бригада подводных лодок «Щук». Еще было, кажется, две или три подводные лодки типа «Правда». Но это новые подводные лодки, они своего размножения не имели, после войны стали выпускаться более новые подлодки. Вот эти подводные лодки и действовали. «Малютки» действовали в наших прибрежных водах, в Баренцевом море. А «Щуки» выходили даже в Норвежское море, в Северное море, там действовали против немецких конвоев. Известна, например, атака подводных лодок немецкого корабля «Тирпиц», [когда] еговвели из строя. Пришлось немцам его уничтожить. А потом действия подлодок против немецких конвоев. Много, много потоплено немецких транспортов. И охрана наших коммуникаций с Америкой, охрана конвоев.

Вы сопровождали конвои уже на самом последнем этапе? То есть когда они уже приближались к Мурманску?

Я сопровождал корабли только в Карском море. В Баренцевом море я не сопровождал. В Баренцевом море сопровождали конвои эскадренные миноносцы. А я сопровождал конвои, когда был штурманом на военно-морской базе в Диксон. Ну, сам-то я не сопровождал, я им давал только направление движения. Зная разведку моря, где, что, какие силы, я давал курсы прохода конвоев, куда идти. В мои обязанности входило сопроводить конвой до выхода в Баренцево море, а дальше они сопровождались с военно-морской базы Белушья и Архангельской флотилии.

Что из себя представляла морская разведка? Как вы получали разведданные?

Нам эти разведданные давали уже сформированными. А в разведке участвовали… Привлекалась авиация, даже у флотилии Северного пути, которой тогда командовал Шмидт. Очень важна была воздушная разведка. Надводные корабли ходили в разведку. Подводные лодки обязательно ходили в разведку. И суммированные данные этой разведки со штабов флота и флотилии поступали нам. Я имел эти данные. По этим данным базировался для определения движения конвоя.

Кто представлял основную опасность для конвоев на Севере?

Немецкие подводные лодки. Надводных кораблей у немцев там было мало, так что особых военных действий надводных кораблей там и не было. А подводные лодки действовали. И наши надводные корабли главным образом вели борьбу с немецкими подводными лодками. Искали и уничтожали немецкие подводные лодки. У меня был такой случай. В Карском море я вышел на кораблях навстречу конвою. Вышли к мысу Челюскина - самая северная точка побережья нашего Отечества. Встретил конвой, и пошли мы на Диксон. К тому времени немецкие подлодки потопили два наших транспорта и корабль охранения. Но и мы в долгу не остались. Мы выходили на меридиан Диксона, тут у нас как раз должен быть поворот. Мы повернули. Утро. Наблюдатель на мостике докладывает: «Вижу подводную лодку». Она тоже шла в сторону Диксона, на юг, куда повернули и мы. Шла она в надводном положении. Темное время, но лодку все-таки обнаружили - в надводном положении. Вероятно, она проводила зарядку аккумуляторов. Ведь подводная лодка в подводном положении ходит на электротоке, у нее аккумуляторы и электродвигатели. А в надводном положении она на дизелях. И когда она в надводном положении, дизель у нее работает, она производит зарядку аккумуляторов. А когда ушла под воду, она уже на элетротяге, электомоторе. И ее мы увидели в надводном положении. Дали залп. Увидели взрыв, подводной лодки нет. Да, действительно, мы там подводную лодку утопили. Вот такой был случай.

Вы участвовали в спасении конвоя PQ-17?

А как же! Сам конвой мы не встречали... Я тогда был на заградителе «Мурман». После того, как конвой PQ-17 был разбит, нас отправили искать отбившийся транспорт «Азербайджан». И мы обошли все побережье Новой Земли, и нашли его! Он укрылся за мыском и радио не подавал - опасался, что перехватят немецкие подлодки. Капитан, как увидел нас, дал сигнал: «Добро пожаловать на борт, будет вам и хлеб, и соль, и вода». Да.

Как организовывались спасательные работы на море?

Все время существовали специальные спасательные службы. А потом, кстати, у меня тоже был случай. Шли мы с Архангельска шли на Диксон и обнаружили плавающие мины. А всегда, когда обнаруживаешь плавающую мину, обязательно надо ее расстрелять, чтобы не было необычных случаев, столкновений с миной. С одного эскадренного миноносца стали расстреливать из кормовой пушки. Развернулись, с кормовой пушки расстреливают мину. А на корме у эскадренного миноносца были глубинные бомбы для борьбы с подводными лодками. Они уже были снабжены взрывателями. И одна из бомб взорвалась, и оторвало корму. Хорошо, что винты сохранились, ход сохранился. А миноносец потерпел бедствие от взрыва своей же глубинной бомбы по уничтожению подводных лодок. Но мину уничтожили.

Наказали командира эсминца?

А за что наказывать? Он все делал по правилам. Бомбы для борьбы с подводной лодкой, которые там находились, уже были приведены в боевое положение. Их только сбрасывали, они в воде взрывалась. И тут взрыватель [сработал] просто от сотрясения воздуха, от выстрела пушки, а пушка все-таки стотридцатимиллиметровая, хорошая, и дистанция у нее хорошая. Когда она выстрелила, взрывная волна, вероятно, потревожила взрыватель, и бомба взорвалась. Тут можно всего ожидать.

Как далеко на Восток заходили немецкие корабли, надводные и подводные?

Немецкие подводные корабли заходили за пролив в районе мыса Челюскин, до островов Пионерской правды. Это море Лаптевых. Даже были случаи, когда подводные лодки приходили и производили зарядку... Тогда еще военно-морской базы особой не было на Диксоне. Они приходили не в диксонскую бухту, а в бухту, которая [расположена] рядом. Заходили туда, у берега приспосабливались и производили зарядку аккумуляторов [В 1942 г. немецкий флот тайно основал базу для подводных лодок в проливе Кембридж на Земле Франца-Иосифа, которую обнаружили только после войны. - А. Г.]. Были такие случаи в Карском море. Как раз там мы и воевали с подводными лодками.

То есть в Карском море существовала постоянная опасность от подводных лодок?

Авиация постоянно доносила, что [замечены] подводные лодки. Я как штурман получал авиационную сводку разведки: видел подводную лодку там-то, идет [туда-то], видел подводную лодку там-то. А как она будет действовать, куда она пойдет? За ней надо следить. Авиация следила. Постоянно были подводные лодки - если бы не было их, тогда бы там не создали военно-морскую базу Диксон. Эта военно-морская база специально была создана для борьбы с подводными лодками.

Что она представляла собой эта база? Можете описать ее внешний вид?

Во-первых, причалы. У Северного морского пути там уже были причалы. Какие-то строения. Помещение для организации, для работы штаба. Жилые дома для жилья людей. Там все это было и все было приспособлено для жилья и для борьбы, для наблюдения.

База действовала круглый год?

Круглогодично. Даже зимой, когда Карское море замерзает, все равно, база продолжала работу и вела наблюдение.

Каков был личный состав базы?

База - это ведь что? Она из себя представляет штаб базы, тыл базы… Все это военнослужащие. В штабе: командир военно-морской базы, начальник штаба военно-морской базы, флагманские специалисты военно-морской базы. А флагманские специалисты - кто? Штурман, артиллерист, минер, механик, связист. Видите, уже шесть человек офицерского состава. Начальник штаба, замначальника штаба, начальник оперативного отдела базы. Так что численный состав немалый. Никаких семей, конечно, не было, военное положеи.

Где оставались ваши семьи?

Там, где жили раньше. У меня, например, семья была на Соловках. Я же с Соловков войну начал. Но потом их с Соловков эвакуировали, и моя семья в эвакуации была в Башкирии. И только в сорок четвертом году из Башкирии приехала во Владимирскую область, в город Владимир. Переехала моя жена с детьми, с двумя ребятами, и со своей сестрой, похоронив свою маму - мою тещу - в Башкирии. И когда я из Германии [возвращался], меня вызвали сюда, в штаб Северного флота, и я, прежде чем попасть сюда, к родителям в Петрозаводск, попросил, чтобы мне дали отпуск. Мне дали двадцатисуточный отпуск, я побыл с ними во Владимире, забрал их и привез сюда. Привез сюда и поставил командование учебного отряда перед задачей: куда меня поселить. И мне дали комнату на улице Анохина, дом двенадцатый.

Давайте вернемся к вашим будням на базе Диксон. Как вы проводили полярную ночь?

Смотрели кинофильмы… А полярная ночь... Все равно занятия-то у нас были. Если боевых действий не было, то учеба у нас была, военно-морская учеба. Например, по штурманской части я вел занятия. По артиллерийской части флагманский специалист по артиллерии. Мы не отрывались от жизни. Обязательно следили за оперативной обстановкой. Велось дежурство. Ну а в свободное время смотрели кинофильмы. Там у нас был клуб, и в нем мы смотрели кинофильмы.

Никогда не было психологического срыва у моряков?

Да все же это легко. Про нас говорили: «О-о-о… Там обстановка такая...». А я, смотрите, с сорок третьего года по сорок пятый, по конец войны, был на Диксоне. Несколько лет получается, несколько зим. И мы это, как говорится, опровергли. Жить можно на Севере. И жить можно достаточно активно и успешно.

А чем еще, кроме кино, занимались? Спортом? Охотой?

Были лыжи. Кто-то занимался охотой, хотя тогда это все-таки не особо было распространено.

Кормили хорошо?

Конечно! В армии всегда хорошо кормят, а тем более на флоте.

Вы встречались с моряками или офицерами английских и американских конвоев?

Так видели, но как встречаться? Мы же все-таки военно-морская база, а они приходили в торговый порт. У нас их мало было. Если военный корабль зайдет, то, конечно, с ними встречались.

Хорошие были отношения?

Отношения были прекрасные. Прямо надо сказать, что с обычными людьми из состава матросов и офицерского состава военных кораблей отношения были замечательными. В Архангельске их много было, и мы приходили к ним в гости.

Вы сталкивались со случаями предательства? Внеуставных отношений?

Нет, я такого не встречал. Вот сейчас, недавно по радио передавили: человек лишился ног. Что это значит? Я удивлен. По телевидению и по радио сообщают. Я удивлен, как это можно дойти до такой вещи? Я помню, когда был еще курсантом, были драки. Драки, причем, моряков с береговиками, моряков или береговиков с гражданскими. Были драки в Ленинграде, но это все-таки драки такие легкие. А тут человек лишился ног, настолько его избить! Ведь это ужасно! Какая же это дисциплина в армии. Сейчас надо очень серьезное внимание относить к армии и предъявлять очень серьезные требования. Нельзя так. Иначе говоря, с теперешним солдатом я в бой не пойду. А раньше я шел.

Во время Великой отечественной войны вам не приходилось выходить на поддержку сухопутных войск?

Нет. Я на миноносцах уже не служил. У нас, на Северном флоте, выходили на поддержку сухопутных войск только эскадренные миноносцы, которые имели стотридцатимиллиметровую артиллерию, очень дальнобойную. Они выходили вдоль береговой черты на поддержку сухопутных войск. Но очень мало.

Что из себя представляла послевоенная Германия, когда Вы туда приехали? Помните свои впечатления?

Ну что, Германия… В отношении людей - я, например, имел встречи с немцами, они очень доброжелательно относились к нам, к военнослужащим. Очень доброжелательно. Очень дисциплинированный народ. Если он сказал: «Яволь»… Когда я принимал корабли - а ведь команда-то немецкая - я начинал расспрашивать, как и что. Они докладывают, что какой готовности корабль, что надо сделать. Ну, например: «Мне необходим небольшой ремонт, например, дизелей или паровых машин», или «без этого я не пойду…». Спрашиваю: «Сколько требуется времени?». Он говорит, например: «Сутки». А я говорю: «Полсуток. Вам полсуток и больше нет». Он отвечает: «Яволь. Будет сделано». И сделает точно за полсуток. Точно через полсуток придет и доложит: «Корабль к выходу готов». С гражданским населением особо встречаться не пришлось. В послевоенное время там беднота. У них очень часто встречалось: стоишь, ребятишки маленькие, как сейчас у нас много ребят, бездомных, беспризорных. И там стоит: «Хлииба дай, хлииба». Он изучил два слова: «дайте» и «хлеб». И, вот: «Дайте хлииба». Кушать хочет. У них было очень плохо с питанием. Ну а как же: ребенок стоит, просит. Неужели ему кусок хлеба не дать. Вот в этом отношении русский человек очень доброжелательный. Он не считает уже его противником, он ему поможет. Большое различие в отношении. Я, например, помню рассказы, как немцы в оккупированных областях немцы обращались с нашими: с русскими, с белорусами, прочими. И как мы. Это две противоположности. Русский - добрый человек, очень добрый.

Антонов Николай Андреевич 1999

А Вы не пытались понять, почему этот народ оказался способен на такое зверство, на такие жестокости?

Так они на Гитлера все сваливают. Это фашизм. Ведь среди немцев тоже много было антифашистов.

Какие были Ваши впечатления от немецкого военного флота?

Во время войны я мог представлять немецкий флот только по описаниям флотской литературы. А после войны, когда я принимал корабли военные - это хорошие корабли, хорошо содержащиеся, с хорошей дисциплиной у команды. У них вообще в отношении дисциплины очень серьезно стоял вопрос, очень серьезно. Уж, я говорю, если мы победители, так они должны, как говорится, на коленях стоять перед нами. Но он же исполнитель, он же мог и саботировать, затянуть, а нет, он: «Яволь», и всё. Дисциплины у них больше. Корабли содержались в очень хорошем состоянии.

Тут еще как-то получилось, что я сталкивался с такими вопросами: например, у меня в протоколе раздела немецкого флота стоит какой-то корабль и его номер. Номер [у корабля] на борту. Прихожу осматривать корабль - номер-то стерт, а поставлен новый. То есть англо-американцы заменяли. Им, может быть, попался похуже. Так они, значит, стирали номер, ставили свой, другой номер, и тот, который нам достался, [рисовали] на свой корабль. А наш забирали себе. Вот такие вот вещи… Или приходишь на корабль - а так какой-нибудь агрегат свинчен. Куда делся? Немец честно докладывает: «Англичане унесли». Я докладывал, конечно. Ну и наше командование видело, когда корабли приходят. Претензии? А какие тут могут быть претензии, раз Германия разгромлена, флот поделен. Наша задача была лишь бы скорее откуда забрать все корабли, то, что нам положено, увести и пустить то, что годное, в ход, а то, что негодное - в утиль.

Вы помните кого-то из своих сослуживцев?

Мало. Я говорю, память у меня изменила. Я даже вот сейчас живу дома, никуда не ухожу. Я даже петрозаводские улицы забыл. Не помню, где такая-то улица, где такой-то дом. У меня тут внучка со мной живет, с мужем. Я их спрашиваю: «А где такая-то улица?». Они рассказывают. Девяносто пятый год пошел…