Г.Г. - Родился 15/4/1926 в шахтерском городе Черемхово Иркутской области.
Рос без отца, мама работала бухгалтером. Утром 22/6/1941 жители Черемхово пришли на концерт цыганского ансамбля, но вместо выступления артистов мы услышали речь Молотова о нападении Германии на нашу страну. К тому времени я закончил семь классов школы №1 им. Пушкина, и в конце сорок первого года поступил на учебу в горный техникум. Студентам техникума, как и горнякам в забое, выдавали по рабочей карточке по 800 грамм хлеба в день, и нам еще полагался талон на обед в студентческой столовой, где давали "суп" - две галушки, плавающие в кипятке. Всю неделю мы занимались в техникуме, а по выходным работали на лесоскладе, грузили лиственницу - крепежный лес. Рядом с нами работали узбеки из трудовых батальонов, им было тяжело выдержать морозы по 45 градусов, они кучками сидели и грелись у костров, а мы, сибиряки, привычные к холоду, таскали бревна. Учебную практику мы проходили в забое, грузили вагонетки углем. Ребята также проходили курс обучения военному делу, где мы изучали винтовку - "трехлинейку" и пулемет-"максим". Всем учащимся горного техникума, как и горнякам, в военкомате давали "бронь" от призыва в армию.
В июле 1943 года в Черемхово приехали "агитаторы" - представители с Тихоокеанского флота, офицер в звании капитан-лейтенанта и три старшины с Учебного отряда подводного плавания. Их миссия была засекречена, поскольку они действовали в обход военкоматов, сами набирали на флот семнадцатилетних ребят, комсомольцев-добровольцев допризывного возраста, что было запрещено по закону. Как раз шел призыв "Комсомольцы на флот" и я записался добровольцем, хотя еще не был комсомольцем. С нашего техникума отобрали троих добровольцев: меня, Колю Титова и Гену Коновалова. Нам было запрещено говорить о том, что мы отобраны на флот. Прошел две медицинские и мандатные комиссии: в Иркутске и во Владивостоке.
На последней медицинской комиссии проверяли вестибулярный аппарат: нас крутили на центрифуге, а затем мы должны были пройти, не отклоняясь, по белой полосе, нарисованной на полу. Потом объявили, что я зачислен в Учебный отряд подводного плавания ТОФ. Во Флотском экипаже на Первой речке нас сводили в баню, постригли наголо, переодели в рабочую флотскую форму и ночью повели строем через весь Владивосток в Учебный отряд подплава на мыс Чуркин.
Весь наш набор был из сибиряков, и нас распределили на четыре учебные специальности: штурманские электрики, шифровальщики, электрики, трюмные.
Я попал в группу электриков, состоявшую из 30 человек.
Срок нашего обучения был определен заранее - один год. За время курса обучения у нас не было увольнительных в город, график занятий был очень плотным, а все свободное время мы уделяли спорту, в учебном отряде были свои футбольная и волейбольная команды, хорошо оборудованный гимнастический зал. Кроме того у нас был шестивесельная шлюпка, мы ходили под парусом и на веслах, участвовали в флотских соревнованиях. Занимались мы по чертежам подводных лодок класса "Щ", но по завершении учебы я попал на лодку класса "Л" ("Ленинец"), которая в отличии от "щук" состояла из восьми отсеков, а не из семи.
Г.К. - В какую бригаду подводных лодок Вы попали служить?
Г.Г. - В июле 1944 года меня направили на подводную лодку Л-17. Лодкой командовал капитан третьего ранга Кислов и наша субмарина входила в состав 2-й бригады ПЛ ТОФ. Бригадой командовал контр-адмирал Чебаненко, а нашим дивизионом капитан 2-го ранга Савич - Деменюк. Экипаж лодки состоял почти из 70 офицеров и краснофлотцев, и половина экипажа была из кадровых матросов и старшин еще довоенного призыва.
Экипаж был в основном сформирован из русских парней, но было у нас несколько украинцев, несколько евреев, один бурят и даже цыган.
Прибыл на лодку и быстро привык к укладу жизни моряков-подводников.
1-й отсек был торпедным, там находилось шесть торпедных аппаратов.
2-й отсек был жилым, его длинна было метров десять, под настилом находилась запасная торпеда, и в этом отсеке в четыре ряда по высоте размещались наши койки - брезент, натянутый на сетках. 4-й отсек - центральный, здесь находился командир лодки, штурман, боцман, акустики, радисты, сигнальщики и один электрик.
7-й отсек - электромоторный, в нем размещались 2 двигателя (дизель генератор), и две минные трубы, и по боевому расписанию здесь находились: я с напарником и два минера: старшина 2-й статьи Федор Храмов и матрос Володя Кантемиров.
Стал знакомиться с экипажем, с моряками своей БЧ-5 (боевая часть). Старшим над электриками был главстаршина Прохоров, а командиром отделения электриков был Аракчеев, моим напарником по отсеку - старший матрос Костя Фирсов. Группой радистов командовал главстаршина Шишкин, а акустиками - старшина 1-й статьи Шифков. Штурманом лодки был Шлейфман, потом его сменил Трахтенберг.
Г.К. - В чем были особенности службы подводников до начала войны с Японией?
Г.Г. - Если мы находились на базе, то в 7-00 утра вся команда строилась на корме лодки для подъема флага, потом мы спускались в лодку через люк центрального отсека и расходились по своим отсекам, затем следовала команда: "Провернуть механизмы!", и мы проверяли "свои" механизмы, проводили уборку отсеков, и каждый отсек приступал к занятиям по учебному графику. Краснофлотцы изучали матчасть, а, например, сигнальщики с БЧ-1 и комендоры с БЧ-2 занимались изучением силуэтов японских кораблей по таблицам. Постоянные изнурительные тренировки личного состава проходили непосредственно на лодке, свободного времени у матросов почти не было. Отрабатывали взаимодействие экипажа в любой возможной ситуации.
Особое значение уделялось "борьбе за живучесть", на берегу стояла часть корпуса, разрезанной сваркой старой субмарины, и экипаж тренировался по операциям спасения в штатных ситуациях: "выход через торпедный аппарат" и "выход через люк".
Мы также проходили "испытание высоким давлением", во 2-м отсеке группа матросов задраивала все переборки и в отсеке "нагнетали давление" в 5 атмосфер...
На берегу стояла "газовая камера", в ней мы проводили по нескольку часов подряд в противогазах. Нас учили, как погружаться в легких водолазных костюмах с баллоном кислорода и дыхательным мешком. Но основная подготовка шла в море.
Наши выходы в море были или учебные, или боевые, непосредственно на боевую позицию, где лодка выходила в определенный квадрат и курсировала по нему по 2-3 недели. Здесь нас выматывали постоянными погружениями, когда, задраив все переборки, мы без кислородных аппаратов "тренировались на выживаемость". Погружались на глубину 120 метров, это почти максимальный предел, и в эти моменты корпус лодки начинал трещать, через швы в отсеках проступала вода, на первых порах становилось не по себе. Незадолго до начала войны с японцами на лодки стали приходить - знакомиться с обстановкой - группы разведчиков, которых с началом боевых действий подводники должны были высаживать на вражеском берегу. К нам попали пять человек из североморского разведотряда дважды ГСС Леонова. Как раз в этот момент на лодке проводились учения: "Тревога! Авария! Пробоина в корпусе!", и по этому сигналу на всей лодке вырубилось освещение, включая аварийное, экипаж приступил к ликвидации "аварии" в полной темноте и когда учения закончились, и снова включилось освещение в отсеках, мы увидели, как бледные "леоновцы", стоят, ни живые, ни мертвые, прижавшись к переборке, и только качают головами: "Ну и служба у вас, братишки"...
Были еще выходы в море на встречу и сопровождение "лэнд-лизовских" караванов, но в основном нагрузка на сопровождение этих грузовых судов ложилась на надводные корабли ТОФа.
Г.К. - ТОФ до лета 1945 года не участвовал в боях. Как кормили моряков-подводников: по "тыловой норме" или по 1-й "флотской" норме питания?
Г.Г. - Мне кажется, что флотский паек везде был одинаковым во время войны.
Не помню точно, как называлась наша норма, но экипажи подводных лодок в нашей бригаде кормили хлебом, испеченным из американской муки.
В море нам каждый день выдавали усиленный паек - шоколад и по 25 грамм положенного "пайкового" красного вина.
Коком на нашей лодке был Викторов, еще до войны работавший шеф-поваром в московском ресторане "Метрополь", он был виртуозом в своем деле и кормил нас отлично. Нам давали мясо - консервы с тушенкой и американскую колбасу, которую мы называли "пробка" - большие жестяные банки высотой сантиметров тридцать в которых находилась обезжиренная колбаса. Надо сказать, что благодаря "лэнд-лизу", продовольственное снабжение на ТОФе было на высоте.
Г.К. - Экипаж морально готовили к грядущей войне с Японией?
Г.Г. - Рядовые краснофотцы о войне не думали, и вслух о такой возможной войне никто разговоров не вел. В принципе, во время выходов на боевую позицию мы и так постоянно находились в боевой готовности №1, так что к любому сценарию развития событий были готовы. Но летом 1945 рядом с нашей базой подплава разместились стрелковые части, переброшенные из Германии на Дальний Восток, они называли себя "бойцы Рокоссовского", и сам факт их переброски говорил о том, что война с японцами не за горами. Перед самым началом боевых действий мы находились на позиции в море, по ночам всплывали на подзарядку аккумуляторов и сразу снова погружались на глубину. Поступила радиограмма: "Вернуться на базу", мы пришли в бухту, встали у пирса, где нам заменяли запас торпед и снарядов на новые боеприпасы.
Мы, электрики, должны были зарядить аккумуляторные батареи и пополнить запас дистиллированной воды. Эту воду набирали из дистиллятора в специальные прорезиненные мешки, каждый емкостью на 25 литров. Вода из дистиллятора капала медленно, и последний мешок выпало наполнять мне. Я решил, что еще успею помыться в душе в котельной, возвращаюсь и вижу, что моя лодка уже отходит от пирса.
Я побежал к лодке, кинул мешок на палубу и сам прыгнул с пирса, там расстояние метра три-четыре было, но все получилось удачно, попал на "були", швартовая команда только смотрела на меня, успею или нет. Подхватил мешок и через люк спустился в центральный отсек и побежал " к себе", в 7-й отсек, где на моем месте уже стоял Аракчеев. Вышли за пределы бухты, и тут поступила команда "Стоп!".
Ребята из центрального отсека потом рассказывали, что на выходе из бухты к лодке подошел катер с начальником штаба бригады, капитаном 2-го ранга, и нашему командиру Кислову был передан пакет, с грифом "Вскрыть пакет 8/8/1945 в 6-00 утра в заданном квадрате "... Когда по "трубам связи" нам передали "Объявлена война Японии. Мы находимся на боевой позиции", то все в отсеке сразу посуровели...
Мы понимали, что пришла наша очередь отдать свой воинский долг Родине - победить или погибнуть в бою с честью...
Г.К. - Были моменты в этом боевом походе, когда становилось страшно?
Г.Г. - Нет. Страха не было. Я находился в своем отсеке, а в это время лодка преодолевала минное поле, но ведь наш отсек об этом не знал, так что мы были спокойны. Единственный раз, когда стало не по себе, так это когда нас "глушили" глубинными бомбами японские морские охотники. Нас заметил в надводном положении японский самолет-разведчик, и сразу появились МО противника. Лодка ушла на предельную глубину, в отсеках - гробовая тишина, и лодку трясло от близких разрывов бомб.
И в эти мгновения, как будто вся моя жизнь пронеслась перед глазами, мать, друзья. Умирать не хотелось, тем более сами знаете, как страшная у подводников смерть, и обычно - безвестная. Подумал тогда о матери, о том, что ей будет тяжело пережить гибель единственного сына. Это боевой поход длился для нас целый месяц...
Г.К. - Ваша лодка атаковала надводные цели?
Г.Г. - Были выпущены три торпеды, и нам потом сказали, что две цели поражены.
Мой товарищ, акустик Кучер, подтвердил в разговоре со мной, что лодка потопила морской охотник и транспорт японцев, а что там засчитано экипажу Л-17 в официальной историографии - я не знаю...
Г.К. - Ваша бригада ПЛ понесла потери во время войны с Японией?
Г.Г. - Из боевого похода не вернулась субмарина Л-19, которой командовал кап-три Кононенко. На этой лодке служили мои товарищи - радист Ваня Белоглазов и электрик с исторической фамилией Ленин... Эта лодка пропала без вести, наша Л-17 приняла последнюю радиограмму с Л-19 -"Проходим минное поле", и все,... с концами... Командир этой лодки Кононенко был близким другом комбрига, и тот еще целый месяц после окончания войны приходил утром на пирс, смотрел в море и ждал, когда появится, вернется из небытия, лодка Л-19... Но чуда не произошло...
Г.К. - Как узнали о капитуляции Японии?
Г. Г. - Передали по отсекам: "Война окончилась!"... В этот день нам выдали двойную норму вина. А когда вернулись на базу то весь экипаж, кроме швартовой команды, выстроился на корме, в честь нас был дан салют из орудий батарей береговой обороны, а на пирсе нас встречал лично адмирал Чебаненко со своей свитой.
А еще через несколько дней на базе, на площадке в помещении торпедного склада были накрыты столы для экипажей лодок Л-17 и Л-18, и здесь мы торжественно отметили победу над Японией... Но горечь утраты, "камень на сердце" после гибели экипажа Л-19 не позволили нам радоваться по-настоящему, мы невольно чувствовали себя виноватыми в том, что мы живы, а наши товарищи нашли свою смерть в морской пучине... Мы почтили память погибших товарищей минутой молчания, а позже, своими силами, у здания на входе на базу подплава сделали памятник экипажу Л-19, на памятнике были выбиты имена всех подводников с этой субмарины, и каждый матрос или офицер, проходя мимо памятника, всегда отдавал честь погибшим морякам...
Вскоре нам вручили награды за боевой поход. Командир лодки Кислов был отмечен орденом БКЗ, помощник командира, штурман и другие офицеры (командиры БЧ) награждены орденами Отечественной Войны. Боцман Соколов, радист Шишкин и командир группы электриков главстаршина Прохоров получили ордена Красной Звезды. Остальные матросы и старшины были отмечены медалями Ушакова и Нахимова. Медаль Ушакова в матросской среде ценилась выше, чем Нахимова, скажем градация была такой - медаль Ушакова приравнивалась по значимости к медали "За Отвагу", а "нахимовская" к "За БЗ", так всех матросов довоенного призыва наградили медалью Ушакова, а остальных моряков, призванных уже в годы войны - медалью Нахимова...
Потом лодка перешла в бухту Золотой Рог, где ее поставили в сухой док на 2 месяца, экипаж занялся ремонтом механизмов, покраской лодки, заменой "регенераторных машинок" на новые. Служба продолжалась....
Г.К. - Насколько опасной была послевоенная служба моряка-подводника ТОФ?
Г.Г. - Приведу пример. Зимой 1946 года мы вышли в поход на Южный Сахалин, с нами шли два надводных корабля с пехотой. Когда проходили Татарский пролив, то попали в девятибалльный шторм, обледеневшая лодка не могла погрузиться на глубину, нас как щепку бросало на волнах... И таких "внештатных ситуаций" хватало....
Г.К. - Не было желания навсегда связать судьбу с ВМФ?
Г.Г. - Никто у нас особо желания не спрашивал... За семь лет службы я только один раз был дома, получил десятидневный отпуск, не считая дороги... А семь лет срочной службы - это, согласитесь, немало. Были приятные, незабываемые моменты, помню, как адмирал Кузнецов, снятый с должности наркома (министра) ВМФ и назначенный командующим 5-м Флотом приехал к нам в бухту Ракушка, нас построили, и адмирал каждому лично (в том числе и мне) пожимал руку. В 1948 году, уже находясь в должности инструктора Учебного отряда подплава, я попал в сборную команду ТОФа по футболу...
Но хотелось вернуться домой, хотя многие наши моряки после службы оставались на Дальнем Востоке, работать на китобойной флотилии "Алеут", которая имела "интересный плавсостав" - на бывшие "лэнд-лизовские" американские МО ставили гарпуные пушки, и получалось китобойное судно. Я тоже хотел пойти в китобои, но к моменту моей демобилизации флотилия уже ушла в плавание...
На "гражданку" я уходил из бухты Ракушка. Нас, уходящих в запас, построили на пирсе, вручили грамоты, и командир дивизиона капитан 2-го ранга Буйклицкий поблагодарил лично каждого моряка за верную службу Родине.
От Владивостока до Чермехово я на поезде добирался 5 суток, на верхней багажной полке. Вернулся на учебу в свой горный техникум, который закончил с отличием.
В моей учебной группе был только один фронтовик, капитан пехоты, весь в орденах.
В Черемхово я встретил девушку по имени Изабелла, мы полюбили друг друга и в 1951 году поженились. Жена, юрист по специальности, работала в Черемхово нотариусом.
В 1952 году у нас родилась дочь, а в 1957 году родился сын.
Как окончивший техникум с "красным дипломом" я был направлен на учебу в ВУЗ. Получил высшее образование, закончил горный факультет Новочеркасского политехнического института, учился на специальности "шахтостроение".
Работал на шахте на своей родине, в Черемхово, затем в Ангарске, а в 1961 году переехал в Кривой Рог, где трудился в рудоуправлении. Тридцать три года отработал на урановых рудниках. Мы с женой вырастили детей, каждый из которых получил высшее образование и многого достиг в жизни. У нас трое внуков, теперь ждем правнуков...
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
