Я родился 1 апреля 1923-го года в селе Томашовка Уманского района Киевской области Украинской ССР. Родители мои трудились в колхозе, отец работал зоотехником, а мама – простой колхозницей. У меня было две сестры, Мария и Галина, братьев не имелось. В 1933-м году наша семья переехала в поселок Новоархангельск Кировоградской области, куда отца назначили на должность начальника охотничьего союза. Окончил девять классов в местной средней школе, а когда пришло время переходить в десятый класс, то прочитал в газете «Известия» о том, что в Советском Союзе в 1940-м году открываются в больших городах средние специальные военно-морские школы. Такие спецшколы открылись в Москве, Ленинграде, Баку, Горьком, Владивостоке, Киеве и Одессе. Я попросил отца отвезти меня с шестью похвальными грамотами в Киев. Побывали у директора, он посмотрел мои документы и говорит: «Мы вас принимаем, только пройдите медкомиссию». Я ее успешно прошел, и был зачислен учеником 10-го класса в Киевскую среднюю специальную военно-морскую школу № 5, мне тогда было семнадцать лет.
В ходе занятий нам сообщили, что нас, десятиклассников, изначально готовят для будущего поступления в Ленинградское высшее военно-морское училище им. Михаила Васильевича Фрунзе. Все мы ходили в матросской военно-морской форме. Нас готовили морскому делу на Днепровской военной флотилии, командовал занятиями военрук, командир, который уволился из военно-морского флота по выслуге лет, капитан первого ранга запаса. Этот военный руководитель нас подготовил очень хорошо, мы умели стрелять из всех видов оружия, я, к примеру, очень хорошо стрелял из пистолета, как правило, выбивал 29-30 баллов, одни «девятки» и «десятки». На флотилии мы познакомились со всеми видами оружия, в том числе с 45-мм орудиями, установленными на бронекатерах. К концу обучения каждый воспитанник школы легко мог стать горизонтальным и вертикальным наводчиком. Когда учебный год подходил к концу, 15 июня 1941-го года к нам прибыли три преподавателя из нашего будущего училища, они должны были принять участие в проведении единого экзамена – мы сдавали выпускные экзамены за десятилетку и тут же нас принимали в училище. Преподаватели, капитаны первого, второго и третьего рангов, были очень грамотными морскими командирами, один из них, капитан 3-го ранга, принимал участие в советско-финской войне 1939-1940-х годов.
Перед экзаменами нас первым делом собрали, и преподаватели из училища выдали каждому специально отпечатанные книжки Ленинградском высшем военно-морском училище им. Михаила Васильевича Фрунзе. Помогали нам в подготовке, заранее выдали список вопросов, по которым необходимо подготовиться, а также отвечали на все вопросы, которые нас интересовали о будущей учебе. Кстати, в ходе одной из бесед преподаватель, участвовавший в советско-финской войне, нам открытым текстом заявил: «На днях начнется война с Германией! Она на нас нападет!»
Эти преподаватели присутствовали на всех экзаменах, но чувствовалось, что существовала установка о том, чтобы все выпускники спецшколы смогли пройти в училище. В день начала Великой Отечественной войны 22 июня я готовился к экзамену, и рано утром раздался взрыв авиабомбы на товарной станции неподалеку от нас, здание школы затрясло, потому что там, как позднее выяснилось, упала 500-килограммовая бомба. Вскоре немцы начали каждый день бомбить Киев, и мы сдавали экзамены фактически в подвале, потому что наверху было очень страшно, ведь первое время Киев подвергался интенсивным бомбежкам. В пять часов утра уже надо куда-то прятаться, вражеские бомбардировщики нанесли много вреда, ведь враг знал, в столице Украинской ССР как в центре Киевского особого военного округа сосредоточены немалые войска. Причем агентура противника работала крайне активно, я сам видел, как ночью или рано утром, только сереет, вражеские самолеты появлялись над городом, и в воздух летела ракета. Это диверсанты ее запускали, непонятно только, откуда они брались.
В итоге за десять дней после начала войны мы успешно сдали вступительные экзамены и там же в Киеве мы уже стали курсантами Ленинградского высшего военно-морского училища им. Михаила Васильевича Фрунзе. После этого нас сразу же подготовили в дорогу, выдали сухие пайки, и сказали, что мы поедем на поезде в Ленинград, в училище. Сопровождал нас, 36 будущих курсантов, тот самый капитан третьего ранга. Но когда оставалось буквально несколько станций до Харькова, немецкие самолеты, которые возвращались с бомбометания, обстреляли наш состав из пулеметов. К счастью, никто не пострадал, и в Харьков мы все-таки приехали, наш капитан созвонился с Ленинградом, и там сказали, что нам нужно поворачивать в Баку, куда перебазируется само училище. Прибыли туда, и месяца через два после нашего приезда появилось наше эвакуированное учебное заведение. Его объединили с Каспийским высшим военно-морским училищем и создали общее учебное заведение под названием Высшее военно-морское ордена Ленина Краснознаменное училище им. Михаила Васильевича Фрунзе. Таким образом, мы стали «фрунзенцами» в Баку.
Приняли присягу 14 августа 1941-го года. Находились в бакинском поселке Зых. После присяги нас посадили на учебные корабли «Шаумян» и «Правда», и как курсанты-первокурсники до 1 октября занимались на них, а дальше начались занятия. Всех 36 выпускников Киевской спецшколы назначили на должности старшин классов и помощников командиров взводов. В учебе прошел 1941-й, начался 1942-й год, немцы продвинулись на юге до Сталинграда, взяли Ростов и вторглись в Кавказ. В этот период мы находились на морской практике на канонерских лодках Каспийской военной флотилии. Эти корабли несли сторожевую службу, у них на носу стояли 100-мм орудие и на корме 45-мм орудие, а также пулеметы. Задача канонерок заключалась в том, чтобы патрулировать северную часть Каспия, чтобы немцы не проникли туда, ведь в это время была очень тяжелая борьба с врагом на подступах к Волге. Кстати, в конце морской практики перед строем нам зачитали Приказ Народного комиссара обороны СССР от 28 июля 1942 года № 227 «Ни шагу назад!» К утру все курсанты в полном составе написали рапорта с просьбой отправить на фронт. Я тоже хотел поехать, но меня вызвал командир, который комплектовал группу добровольцев (примерно одна треть курсантов ушла под Моздок). Мне же заместитель начальника училища по строевой части, полковник, служивший еще в царской армии, говорит: «Так, мне здесь надо, чтобы командиры тоже оставались, ты помкомвзвода, тебя отправить на фронт не могу». Я снова попросился, но мне окончательно отказали, и добровольцы ушли без нас.
В начале осени 1942-го года появилась угроза для бакинской нефти, поэтому в Баку расположились сильные резервы для защиты нефтяных промыслов, и тут в августе 1942-го года дозорную службу в ночное время у нефтяных скважин обязали нести наше училище. По всей видимости, большинство солдат в стрелковых частях были недавнего призыва, сосем молодыми и необученными, так что им не сильно доверяли. Так что каждой учебной роте четырехвзводного состава были нарезаны районы охраны, в восемнадцать часов подходил автомобиль, мы на него садились и ехали к месту несения караульной службы. Охраняли через трое суток на четвертые, но все равно не высыпались. По прибытии на место я как помощник взводного оставлял по два вооруженных курсанта у каждой скважины в нашем районе, мы обычно охраняли по четыре действующих поста. То есть непосредственно караулили восемь человек, а всего в моей группе было 22 курсанта. Остальных расставлял цепью, расстояние между ними примерно сто метров, и мы всю ночь прочесывали местность. Дозор несли до восьми часов утра, после чего сдавали свои посты армейцам. Была договоренность о том, чтобы сделать три выстрела в том случае, если охранники что-либо заметят чего-либо или им потребуется помощь. Мы не допустили ни одного поджога нефтяных скважин, охрану несли железно. Правда, был у меня один нехороший случай. Я пошел к одному из постов, а мой маршрут проходил через виноградник, по правую сторону от которого стояло шесть человек, и столько же слева. И вдруг слышу, как в кустах виноградника что-то зашевелилось и какой-то звук издало. Я кричу: «Стой, стрелять буду!» Ответом было молчание, тогда снова повторяю команду. Потом думаю, кто же там может быть. Короче говоря, выстрелил и попал в ухо ишаку, которого мы потом нашли, он умер от потери крови. Думаю, что же с ним делать, а время шло уже к утру. Мы с курсантами вырыли яму, используя лопаты, найденные у скважин, и похоронили ишака. Никто претензий не предъявлял, по всей видимости, хозяин решил, что ишак убежал от него. Так что случай был смешной.
В общем, заканчивается 1942-й год. Дальше наступает 1943-й, в марте с нас сняли обязанности по охране нефтяных скважин, враг был разбит, и угроза Кавказу миновала. Через некоторое появились сведения о том, что в Иране осенью 1943-го года решили организовать Тегеранскую конференцию «большой тройки»: Иосифа Виссарионовича Сталина, Уинстона Черчилля и Франклина Рузвельта. В это время там находилась наша 45-я армия, которая прикрывала государственную границу с Турцией, а также охраняла ленд-лизовские коммуникации в Иране. Перед началом конференции ее решили усилить за счет различных сводных подразделений, в том числе и за счет сводного батальона двухротного состава нашего училища, всего 250 человек. Посадили на эсминец «Бакинский рабочий», канонерки «Ленин», «Альтфатер» и «Красный Азербайджан» и мы отправились по Каспийскому морю к городу-порту Ноушехр. От него мы шли пешком километров 20, и вступили на территорию летней резиденции шаха. Говорили, что какие-то иранские части были разоружены, но нам по пути никто не попался, мы спокойно охраняли порученный объект. Перед тем, как мы отправились к Ноушехру, каждый курсант под смершевским контролем дал подписку о неразглашении деталей операции. И после войны я не встречал в прессе или литературе упоминаний об этих событиях. Вскоре нас, ничего не объясняя, вернули обратно в училище, и мы получили медаль «За оборону Кавказа».
В 1944-м году началась мичманская практика, половину курса, в том числе и меня, зачислили на эсминец «Бойкий», остальные попали на линкор «Севастополь», который ранее назывался «Парижской коммуной». Практика проходила с 1 августа по 14 сентября, нам присвоили звание старшин первой статьи, почему-то мичманами не сделали, но выходили мы на корабле в море всего пару раз, в основном подходили к Керчи и Новороссийску. У меня же чего-то была тяга на малые корабли, и под конец мичманской практики я попросился на сторожевой катер «СКА-450», которым командовал капитан-лейтенант. На этом катере мы все время несли дозорную службу по охране Кавказского морского побережья. Причем главную опасность представляли в основном не немецкие подлодки, а наши мины, которые были выставлены в начале войны. Эти маленькие корабли нам поставили американцы, поэтому их почему-то называли «индейцами». В итоге благодаря работе на катере я один из всех курсантов своего потока сдал отдельный экзамен на самостоятельное управление морским охотником, а о самом пребывании на «СКА-450» у меня осталась самая хорошая память.
Мы вернулись в училище к 1 октября 1944-го года, и пятый курс для нас продлился до декабря, то есть фактически три месяца, уже в январе 1945-го года сдали все экзамены, а выпустили наш курс 23 февраля 1945-го года. Дальше пошел процесс распределения курсантов, большинство уехало на Тихоокеанский флот, там надо было укомплектовать экипажи кораблей в связи с приближающейся войной с Японией. Но я все-таки тянулся к Черноморскому флоту, и выбрал его, потому что имел дополнительные пятнадцать баллов к результатам экзаменов как помощник командира взвода.
Приезжаю в Севастополь в конце февраля 1945-го года, пришел в отдел кадров. По дороге обратил внимание на то, что город был совершенно разрушен, например, на улице Большая Морская стояли только православный храм и здание почты, у которого угол был срезан бомбой. Прошелся по проспекту Нахимова, где сохранилось единственное здание, где сегодня размещается современный музей Черноморского флота. И то, правая сторона у него была сильно разрушена.
В тот же день из Севастополя меня отправили в Румынию. 3 марта 1945-го года уже в Констанце назначили штурманом на Краснознаменный базовый тральщик «Арсений Раскин». На нем смонтировали электромагнитный трал, под тактическим номером «ЭМТЩ-412». Прибыл на корабль, и здесь выясняется, что помощника командира «Арсения Раскина» отправили капитаном другого тральщика в Севастополь. Я молодой лейтенант, но у меня было право на самостоятельное управление катером, поэтому командир капитан-лейтенант Борис Сергеевич Львов говорит: «Штурман, будешь одновременно исполнять обязанности моего помощника». Попробовал отказаться, мол, мало знаю. Но он меня послушал, узнал, что я уже плавал и участвовал в различных операциях. Кстати, могу похвастаться, что получил за охрану нефтяных скважин от наркома Военно-морского флота СССР Николая Герасимовича Кузнецова карманные штурманские часы швейцарской марки. Точнейшие часы, почти что хронометр. Партию таких часов прислали нам в училище весной 1943-го года. Так что от исполнения обязанностей помощника мне отвертеться не удалось.
За время пребывания на тральщике с 1 марта по 20 декабря 1945-го года участвовал во всех боевых операциях корабля. Несмотря на тяжелую и сложную навигационную обстановку на Черном море наш корабль обеспечил бесперебойную проводку транспортов. Мы принимали непосредственно участие в спасении американского транспорта типа «Либерти», водоизмещением 14 с половиной тысяч тонн. Дело в том, что в Черном море было установлено множество морских мин, и мы занимались проводкой судов до Констанцы, причем специально отправляли на иностранные транспорты лоцманов. Но в тот раз этот американский корабль решил пройти самостоятельно через минное поле, и, конечно же, подорвался. Получив сигнал бедствия, наш тральщик с двумя морскими буксирами отправили к нему, и сказали, чтобы мы не подпускали буксиры к этому транспорту, пока мы все не протралим. Поставили тралы, подошли к транспорту и увидели, что он стоял в море, имея примерно 20 градусов дифферент на нос, и столько же градусов дифферент на правый борт. Команду американца составляли негры, и только офицеры были белыми. Буксиры остановились поодаль и ждали, пока мы не протралим. Сделали первый галс, чтобы себя обеспечить, потом второй галс, уже по проторенной полосе пошли. На третий галс должны были пройти поближе к борту корабля, чтобы смогли подойти буксиры. Сделали все как надо, сначала к транспорту один буксир подошел, и эти негры с перепугу в спасательных жилетах начали прыгать прямо в воду и забираться на буксир. Они страшно боялись, что транспорт сейчас может подорваться и пойти ко дну. Мин мы у его борта не обнаружили, по всей видимости, он как носом попал в начало минной линии, так и остановился. Поэтому основная масса корпуса осталась целой. Если бы корабль подорвался еще на одной мине, и она разорвалась бы в районе машин, или грузовых отсеков, транспорт наверняка бы затонул. Тем временем мы еще протралили до подхода второго буксира, после чего буксиры взяли его за корму, и вывели на фарватер, а дальше мы их повели в порт Констанцу. Транспорт из-за крена не смог зайти к причалу, поэтому буксиры выкинули его на прибрежную отмель. Мы же ушли в Бургас и Варну, а когда вернулись, то мне сказали, что этот корабль местные жители начали так обворовывать, что ужас. Дело в том, что он привез много разного товара, не знаю, что конкретно там было, но разобрали все подчистую.
Далее мы начали исполнять лоцманские обязанности, ведь в это время открыли движение по Черному морю, и хотя война приближалась к концу, но раненых была масса. Нам выделили для конвоирования теплохода «Украина», который ранее принадлежал румынскому флоту и назывался «Бессарабия». Он грузился ночью, с фронта прибывали машины, которые привозили раненых, и наша задача заключалась в том, что отконвоировать его через минные поля до Одессы. Мой тральщик совершил по его проводке примерно двадцать рейсов, а сам транспорт брал на борт более тысячи раненых. Нам этого, конечно же, никто не говорил, но я потом ради интереса узнал у начальника морского вокзала, что теплоход, ставший после войны мирным кораблем, мог принять на борт тысячу двести пассажиров. Так что примерно тысячу раненых мы каждый раз привозили в Одессу. Швартовались в Арбузной гавани, к «Украине» подходили машины «скорая помощь», примерно штук двадцать, раненых сразу же грузили на них и увозили по госпиталям. Командовал теплоходом капитан Манн, который затем служил в знаменитой китобойной флотилии «Слава».
12 апреля 1945-го года во время конвоирования транспорта «Украина» разыгрался сильный шторм, наш капитан отстоял вахту вместе с командиром артиллерийской и минной части до полуночи. А я заступил вместе с замполитом после полуночи, и командир мне говорит, что по его расчетам мы должны были подойти к Одессе в четыре часа утра, а в 4-30 светает. Но в это время усилился шторм с юга, и нас подогнало к берегу уже в три часа ночи, а командир ушел с мостика только полпервого. Думаю, ну что его будить, черт возьми, он всего два часа поспал, решил, что сам войду в порт. Приказал капитану Манну застопорить ход, и стоять на месте у подходного буя Одесского залива. До дальнейшего распоряжения запретил движение. Мы с капитаном транспорта договор имели, что в случае опасности он стопорит ход. Ведь если бы он попал на мину – катастрофа, я вместе с командиром отправился бы под расстрел. У нас на мачте тральщика стоял прожектор диаметром 75 сантиметров, который давал сильный свет. Я приказал сигнальщикам включить этот прожектор, а также два бортовых, которые направил на носовую часть, чтобы самому не напороться на мину, ведь шторм был сильный, а на пятом минном поле, которое находилось на подходе к Одессе, наверняка с якоря сорвало какую-нибудь морскую мину. Поэтому решил обследовать вход в бухту прожекторами, и действительно, на самом фарватере обнаружил две мины. Тогда приказал замполиту срочно разбудить командира. Проснувшийся Борис Сергеевич Львов приказал стоять на месте, кроме того, на всякий случай отдал еще одно приказание капитану транспорта без нашего распоряжения не трогаться с места. Теперь надо что-то делать с минами, и здесь нам сильно помог тот факт, что в это время большую часть команды составляли старые моряки, ребята, которых призвали еще в 1936-м году. Они в 1941-м должны были увольняться, а тут война, и они еще пять лет прослужили. Эти матросы и мичмана были сильными специалистами, настоящими асами, особенно артиллеристы, обладавшие превосходной меткостью, среди них молодых моряков имелось совсем мало. И вот эти самые мины мы расстреляли, а потом наши сигнальщики обнаружили примерно кабельтов в пяти-семи, то есть на один километр южнее, еще одну болтающуюся мину. Шторм уже начал стихать, мы пошли туда и расстреляли ее. Причем, несмотря на волну, наши артиллеристы из 45-мм орудия, стоявшего на корме, попадали с одного, или, в крайнем случае, со второго выстрела точно в мину. После операции спросил командира, правильно ли я действовал, он все подтвердил, только сказал, что надо было все равно его немедленно будить, но куда же будить, если Борис Сергеевич только-только лег спать. Тем более, что я решил мины освещать и находить, а самостоятельно их уничтожать не стал.
Затем мы стали участвовать в боевом тралении, открыли несколько фарватеров в районе Бургаса, Варны, Констанцы и разблокировали вход в Сулинское Гирло Дуная. В училище нас этому четко учили, и я быстро освоил систему траления. Все время работал над повышением и усовершенствованием своей специальности. В Костанце мы встретили День Победы, причем получилось интересно. 7 мая 1945-го года в Реймсе был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии, но Иосиф Виссарионович Сталине не признал его и потребовал подписать второй акт. А у нас в порту находились корабли союзников, члены экипажей которых пришли к нам на корабль 8 мая с ромом и коньяком, мы вместе отметили День Победы. Но мы с командиром думаем, что же такое, вроде бы ничего не получали из Севастополя. И я говорю: «Борис Сергеевич, быть может, запросить Севастополь?» Он написал шифровку, мы ее отдали радисту и вскоре получаем ответ: «Командир дивизиона тральщиков капитан второго ранга Адольф Максимович Ратнер. Меньше пейте». Он вообще был шутливым человеком, но в то время еще сам не знал, что война окончилась. Восьмого числа вечером транспорт «Украина» опять принял на борт раненых, мы отправились в Одессу, и пришли туда в четыре часа утра. Увидели, что Одесса вся освещена, уже объявили о том, что война закончилась. Командир нас отпустил вдвоем с командиром БЧ-23 в город. Нас около причала подхватили одесситы, какая-то еврейская семья, начали целовать и обнимать, пригласили к себе домой, и мы у них выпивали и закусывали часов до двенадцати дня. Потом прибыли на корабль, командир нас ругает и говорит: «Вот сволочи, отпустил вас только посмотреть, а вы когда пришли?! Парализовали всю работу корабля, ведь два главных офицера отсутствуют!»
После того, как мы оказались в Одессе, пришел новый приказ. Дело в том, что до окончания войны нам было запрещено морские мины тралить, разрешали только пробивать фарватер для движения кораблей, на которых работали специально обученные лоцманы. На Черном море было выставлено одних советских морских мин 12 300. Кто выставлял? Наши корабли по приказу командующего Черноморским флотом адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского. Командование в первые годы войны серьезно опасалось того, что немцы и итальянцы организуют удар крупными кораблями через Дарданеллы в Черное море. И все порты, как румынские, так и наши, были заминированы. Даже Батуми и Поти окружили минными полями. Первое минное поле находилось в южной части Болгарии, а пятое располагалось около Одессы. Также были заминированы прибрежные морские воды вблизи Тарханкутского полуострова, Евпатории, Севастополя и Ялты. Кроме того, в Черном море оставались еще те морские мины, что были установлены во время Первой Мировой войны. Ставили мины также и румыны, и немцы, всего, по приблизительным подсчетам, в нашем море стояла двадцать одна тысяча мин. Мы тралили район Констанцы, особенно подходы к бухте, где в ходе своего первого боевого выхода погиб лидер «Москва». Эти минные поля были очень сильными и обширными. Мы находили даже английские мины, но большинство были румынского производства. На тральщике «Арсений Раскин» 1-й ордена Ушакова бригады траления Черноморского флота я проплавал до 17 декабря 1945-го года. Был награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 годах». Кстати, после войны у нас на корабле работал известный кинооператор Иван Запорожский, который давал свои видеоматериалы в киножурналы по флоту. В то время перед каждым показом фильма в кинотеатре обязательно давали киножурналы. Запорожский у нас жил на корабле, снимал материал, и сильно выручил меня перед поездкой в Германию, так как снабдил венгерскими и австрийскими деньгами, а я ему отдал болгарские левы, которые мне выдали на командировку.
Как я побывал в Германии? 15 декабря 1945-го года получаю личную шифровку, в которой меня вызывали в Германию. Первоначально хотел проехать через Советский Союз, но мне отсоветовали товарищи, объяснили, что тогда нужны проездные, а в Европе мы могли остановить любое транспортное средство, все, что угодно, гражданские нам беспрекословно подчинялись и везли бесплатно. Так что из Болгарии я отправился в Констанцу, оттуда в Бухарест, дальше попал в венгерский город Кечкемет, потом приехал в Будапешт. У меня командировка была выписана на десять суток, но я решил, раз первый раз бываю в Европе, надо все посмотреть, пусть и поругают за опоздание, даже посадят на гауптвахту, ну и что с того, зато посмотрю иностранные государства. Из Будапешта я поехал в Вену, и увидел, что на столбе у центральной венской площади была прибита надпись «Площадь Сталина», это был знаменитый Штефансплац. Оттуда приехал в Братиславу, посмотрел центр города, после чего пошел к коменданту железнодорожной станции, армейскому подполковнику. Дело в том, что у меня были талоны на продукты, так что получил себе на дорогу паек, и отправился на Прагу. Оттуда кружным путем 25 декабря 1945-го года добрался до Берлина с попутчиком-майором, пришли с ним к коменданту города. И тут выясняется, что у меня заканчивается командировочное удостоверение. Тогда я говорю коменданту, мол, так и так, не можете ли вы продлить, сам же был в морской форме лейтенанта. И тогда тот говорит: «Не только продлю. Давай сюда удостоверение, напишу тебе столько дней, сколько нужно. У меня сын служит на Северном флоте, тоже лейтенант». Продлил он мне командировочное удостоверение до 3 января 1946-го года, в этот день надо было прибыть в Свинемюнде. При этом комендант определил нас в гостиницу, которая не отапливалась, зато нам выдали теплые перины, да еще и лежали на перине. Для празднования новогодней ночи нам написали направление в ресторан «Москва», где весь обслуживающий персонал был нашим. Прибыли туда в 23-00 к метрдотелю, советскому майору, и увидели, что все официантки – из числа наших девушек, угнанных в Германию, а теперь они после проверки работали официантками. И мы с майором-попутчиком весело встретили Новый 1946-й год за отдельным столиком. На одной стороне ресторана играл немецкий оркестр, на другой – русский, танцы были всю ночь.
Утром надо спешить к месту назначения, нужно как-то добраться до Свинемюнде. Пришел на вокзал, поезд должен был отходить ночью, скучно ждать, спрашиваю военных, едет ли кто-нибудь в данном направлении, и нашел одного военного, армейца, он на машине должен был отправиться в Свинемюнде в командировку, меня взял с собой, так что прекрасно доехал. Нашел отдел кадров своего родного Черноморского флота, который размещался в здании прибрежного поселка. У меня имелось предписание из Севастополя служить на плавбазе, и в штабе говорят о том, что мне нужно отправляться на плавбазу подводных лодок «Хэлу», бывшую в ходе войны кораблем штаба и управления подводных сил гросс-адмирала Карла Деница, которая впоследствии стала у нас кораблем управления «Ангара». Я туда пришел, оказалось, что этот корабль направляют на Балтийский флот. И вдруг приезжает вице-адмирал Андрей Андреевич Николаев, который говорит о том, что те черноморцы, кто не хочет служить на Балтике, могут идти в свой отдел. Я даже не пошел, а побежал туда, здесь встретил наших ребят с Черного моря, даже своего будущего командира Петра Петровича Полка. Тот мне и заявил, что у него на тральщике есть штурман, но он балтиец, хочет к себе домой. Тогда я предложил ему обменять этого штурмана на него. И вот таким образом стал служить на тральщике Т-915.
Начали мы готовить свои корабли к длительному переходу. Нас поставили в док завода «Росток», мы там находились почти восемь месяцев, проходили большой ремонт, а меня назначили старшим по штурманским приборам, для проверки их работа даже создали специальную комиссию. Поручили работать с двумя немецкими специалистами, доктором навигации и доктором девиации. Я с ними подружился, при этом покупал русско-немецкие разговорники, выучил язык. И тут Петр Петрович Полк поручил мне перевод инструкций, которые все были написаны на немецком языке. Команду тральщика составляли в основном молодые матросы, которые, по сути, имели мало знаний о приборах, так что им все нужно разжевывать. В результате мне сказали, мол, как хочешь и что хочешь, но надо перевести немецкие инструкции. А технический язык – это тебе не разговорный, на котором можно объясниться с помощью разговорника. Смотрю, что в этом деле я профан. Что же делать, где взять материалы, ну, вместе с командиром доложили обо всем начальнику экспедиции, контр-адмиралу. Меня решили командировать в Берлин, и там найти адрес, где есть необходимая литература. Все нашел, там даже были русские переводы, приехал обратно, и сделал ровно 100 инструкций. Причем работал следующим образом: взываю к себе того специалиста, кто, к примеру, заведовал двигателем, и просил его: «Я буду читать, а ты меня поправляй, если я что-то не так говорю по устройству двигателя». Вот таким образом перевел все инструкции.
Дальше пошли мы в морской переход. Конвой составляли двенадцать тральщиков типа М 1935 и три корабля, один буксир и еще что-то. Старшим ведущим на флагманском корабле был назначен капитан, не офицер, а из гражданского флота, потому что хорошо знал район проводки. Первым делом прошли через Кильский канал. На берегу нас встречали немецкие пацаны, которые научились русскому мату, и перекрикивались с нами исключительно матом, а канал был небольшим по ширине, так что они бежали по берегу рядом с нами, и постоянно кричали всякие гадости. Затем мы пришли в Англию, остановились в городе Фалмут. Для нас решили организовать экскурсию в Лондон, где показали линкор «Король Георг V». Что меня поразило - у них на левом борту имелись полосы, символизирующие то место, где погиб адмирал Нельсон, и при ходьбе мимо этих полос нужно было по стойке «смирно» пройти строевым шагом, при этом обязательно отдавая честь. Мы все сделали, как положено. И еще один интересный момент. Меня соответствующие органы вооружили скрытым фотоаппаратом – но в ходе экскурсии по линкору ничего нельзя было снять, только хочу оторваться, тут же дверь каюты открывается и в проеме чужая морда висит. Так что ничего не удалось сделать. После Англии мы пошли в Гибралтар, до этого Бискайский залив прошли, он же штормовой, но мы перешли его удачно, волна поднялась, но при этом, к счастью, небольшая. Когда пришли в Гибралтар, то встали там на якорь и передышку. Англичане нам разрешили осмотреть порт. И меня как внештатного разведчика снова включили в группу, и опять ничего нельзя было сделать, потому что к каждому союзники приставили человека, который назывался экскурсоводом-сопровождающим. Посмотрели порт, интересно. Вторая остановка случилась на острове Мальта, в городе Валетта, который сильно похож на Севастополь. Там мы заправились мазутом. И следующая заправка была намечена в Стамбуле, но в это время в Турции шли парламентские выборы, поэтому турки не разрешили нам остановку. И мы вынуждены были идти в Севастополь на остатках топлива. И что вы думаете, многие корабли из нашей группы закончили расход топлива примерно у Херсонесского мыса. У кого еще чуть-чуть оставалось, тот брал на буксир другой корабль. Так что, как говорится, прибыли мы в город голыми и босыми.
Прибыли мы в августе 1946-го года. И в ходе боевого траления по достоинству оценили качество германских океанских тральщиков типа М 1935. Они работали на мазуте, с тралами давали семь узлов, при этом хорошо подрезали мины тралами типа МТ-1. Я прослужил штурманом на тральщике Т-915 2-го дивизиона тральщиков 1-й ордена Ушакова бригады траления Черноморского флота с 28 августа 1946-го года по 22 декабря 1948-го года. О том, какую работу мы выполняли – на одном третьем минном поле одной правой частью трала подсекли сорок две мины, это был личный рекорд тральщика. Для сравнения, обычно в год мы вытраливали более 100 морских мин. Потом я перешел на тральщик Т-920 того же дивизиона и бригады, где прослужил с 22 декабря 1948-го по 24 ноября 1950-го годов, стал помощником командира тральщика. Далее был назначен командиром тральщика «Якорь» 4-го дивизиона охраны водного района главной военно-морской базы Черноморского флота, и в этой должности занимался боевым тралением с 24 ноября 1950-го по 19 сентября 1952-го годов.
Хотел бы рассказать о том, что собой представляло боевое траление. Например, у Тарханкута мы тралили магнитное поле на тральщике Т-915, и к концу траления морская мина запуталась в трале, мы никак не могли освободиться. Как там командир ни дергал вперед корабль, ничего не получалось. Мина все время оставалась, как показывал динамометр, в трале, не знали, что нам делать. Ну, тогда командир приказывает выбирать трал. Начали это делать, левую часть выбрали раньше, и поняли, что в правой части засела мина. Примерно в двадцати метрах от кормы мина взорвалась, по-видимому, мы каким-то образом задели колпаки взрывателя. Шестнадцать человек, вся минная группа, полегла на палубу от ударной взрывной волны. Повсюду разлетелись осколки, мелких не было, одни крупные. Все на корабле были предупреждены, что если произойдет взрыв, то надо укрываться за любые перегородки и вещи поблизости. Я стоял на мостике как штурман, ведь должен был зафиксировать по маяку на мысе Тарханкут пеленг и дистанцию. И вдруг у меня примерно в десяти сантиметрах, потом рассчитали, пролетел осколок от корпуса морской мины и ударился в крыло мостика. Даже на железе осталась вмятина. Точно такая же вмятина могла остаться у меня на виске.
Но самым опасным в ходе боевого траления была ликвидация морских мин. Когда поднималась волна примерно в 2-3 балла, то расстреливать обнаруженные «сюрпризы» моря тяжеловато, пришлось бы использовать много боеприпасов. Тогда мы спускали две шлюпки, в одной шел командир минной части (БЧ-23), а на второй шел я, и у меня подрывал мины старшина группы минеров, большой специалист, который знал все на зубок. Мы кормой медленно подходили к мине, старшина ее берет за клапаны, и навешивает подрывной патрон с бикфордовым шнуром, взрывчатка весила килограмма два тротила. И после этого я даю команду: «Весла на воду!» Пока горит шнур, надо отскочить от мины, примерно на 60-70 метров, это «мертвая зона». Ведь когда морская мина взрывается, то все осколки летят дальше этой зоны. За все время только один раз небольшой кусочек корпуса мины попал в шлюпку. Когда же мы отскакивали от мины и ждали взрыва, то все матросы ложились вниз, а я вместе со старшиной группы накрывал их своими телами. Ведь если кто-нибудь погибнет, то будем виноваты только мы. Вот таким образом боролись уже в мирное время с морскими минами. За боевое траление Черного моря я был награжден в феврале 1948-го года Орденом Отечественной войны I-й степени.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
