Родился я на Украине 14 января 1922 года. В селе Большой Токмак Запорожской области. Всего мама родила шестеро детей, но двое умерли еще в младенчестве, и нас осталось четверо – сестры Катя, Люба, я и младший брат Николай 1927 г.р.
Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни вашей семьи. Например, голод 1932-33 годов помните?
Во время той голодовки жилось очень тяжело. Знаю, что у нас в Токмаке многие опухли от голода, а некоторые даже умирали… Но отец в то время работал в охране тока и смертельно рискуя выносил оттуда понемногу зерна и тем самым спас и нас и помог очень многим своим друзьям.
Репрессии вашей семьи как-то коснулись?
Насколько я знаю, во время коллективизации отец занимал в селе какой-то пост, но когда сверху спустили норму на раскулачивание определенного количества зажиточных крестьян, то отец этой нормы не набрал, и тогда его самого раскулачили и дали два года… Смутно помню, что он сидел где-то под Мелитополем, но уже где-то через год его освободили.
Сколько классов вы окончили?
В 1940 году я окончил десятилетку в соседнем городке Молочанске. Учился как все, не могу сказать, что в учебе чем-то выделялся, нет, разве что особенно любил географию. И после окончания школы осенью 40-го меня призвали в армию. Вообще-то наш 22-й год еще не должны были призывать, но тех, кто окончил десять классов, брали.
Вначале я попал служить в БАО на авиабазу в Смоленске. Как и все ходил в караул, но потом меня как шибко грамотного назначили писарем. Правда, тут приехали вербовщики, которые агитировали пойти учиться в Витебский ШМАС (школа младших авиаспециалистов). И я согласился, ведь у летчиков в то время такая форма была…
Приняли нас без всяких экзаменов и с октября 40-го мы там учились на стрелков-радистов бомбардировочной авиации. Считаю, что учили нас хорошо, правда, совсем не летали, только стреляли из ШКАСов. Если не ошибаюсь, в ШМАСе мы должны были проучиться целый год, но уложились в полгода, и окончили учебу буквально перед самой войной. Наш выпуск из трехсот курсантов разделили. Половину отправили в Пружаны, а нас отправили на аэродром в Барановичи. И приехали мы туда 18-го июня 1941 года…
А там у вас не ходили слухи о скором начале войны?
Такого я не помню. Абсолютно ничего, во всяком случае, до меня ничего не доходило. Правда, что мне запомнилось. В Барановичах пока мы ждали распределения по эскадрильям 314-го разведывательного полка, нас расположили в палатках, которые стояли у самой железной дороги. Так вот, по ночам буквально через каждые пятнадцать-двадцать минут на запад шли эшелоны с войсками и техникой. Конечно, будь я чуть поопытнее это должно было меня насторожить, а так начало войны оказалось для меня полной неожиданностью.
Как вы узнали о ее начале?
22 июня нас подняли по тревоге часа в четыре утра, построили. Стояли-стояли, никто к нам так и не вышел, даже замполит, поэтому разошлись опять по палаткам. И только часов в шесть-семь нас опять подняли и объявили… А тут как раз и немцы в первый раз налетели... Бомбили они очень здорово. За день на наш аэродром было произведено пять или шесть налетов, которые нанесли большой урон. От нескольких полков почти ничего не осталось…
А мы сразу ушли с открытого места в лес. И пока ждали распоряжений на наш счет, кто просто сидел, кто-то даже уснул, а некоторые наши ребята ушли подальше в лес, поближе к позициям зенитчиков, что стояли рядом. Но во время одного из налетов они оказались под бомбами, так что первого из наших мы похоронили в первый же день войны…
А уже 23-го июня пешим маршем мы двинулись на восток. Вышли на Варшавское шоссе, а там боже мой… Столько народу, кого, сколько, чего, никто ни черта не знает… Неразбериха полная, к тому же в небе постоянно висели «рамы», которые наводили на нас авиацию. Все время бомбежки, бомбежки, бомбежки…
Пока дошли до старой границы, часть из нашей группы разбежалась. Потом во время ночевки в Бобруйске проспали, все наши в это время уехали, и нас осталось четверо. Что делать, сами пошли дальше на восток. Но вы знаете, растерянности все равно не было. Нам же по девятнадцать лет всего было, какая растерянность?! Был один настрой – воевать! Где шли, где цеплялись за проходящие машины, лишь бы добраться до какой-то воинской части.
В Могилеве на аэродроме пошли к командованию БАО, который обслуживал истребительный авиаполк. Начали объяснять, что мы готовые стрелки-радисты, просились к ним в роту связи, но нас не брали. Правда, когда немцы подошли совсем близко, то нас они забрали с собой. Помню, как где-то под Оршей дня три-четыре готовили аэродром. Но потом батальон перебазировали в Юхнов, а там на аэродроме стоял 1-й тяжелобомбардировочный полк, который летал на ТБ-3 и нам сказали: «Что вы с нами маетесь? Идите в штаб и попроситесь к ним». И, действительно, нас четверых приняли в этот полк, и под Москвой я в разных экипажах сделал свои первые шесть боевых вылетов.
На какие задания приходилось летать?
В основном летали бомбить скопления немецких танков. Сбрасывали на них такие специальные шары с горючей смесью. Как-то мы на аэродроме взяли один шар, вилами его проткнули, и они моментально расплавились. Там же дикая смесь внутри. В полку было четыре эскадрильи, но на задания мы ходили не группами, а исключительно поодиночке. И, конечно, летали только ночью, потому что с нашей скоростью днем делать было совершенно нечего.
Летал в передней рубке этой махины, по пояс наружу, и когда в одном из полетов нас поймал луч прожектора, то из своего пулемета я начал стрелять по прожектору. Попал, не попал, не знаю, но вы знаете, он погас. Вот это был единственный случай за всю войну, когда мне пришлось стрелять по немцам.
И десант выбрасывать приходилось. При этом, кстати, я стал свидетелем страшного случая. Нужно было выбросить десант за восемьдесят километров от Москвы, под Волоколамском что ли. Но какие это парашютисты? Обычные солдаты, на которых надели парашюты, а в первый раз, конечно, все боятся. В первый вылет мы загрузили человек 30-35, полетели, но все выпрыгнули, а двое испугались. И как только не пытались их вытолкнуть, а они ни в какую, уперлись и все. Ничего не смогли сделать с ними и привезли обратно. А на аэродроме ждет новая группа. Так ее выстроили, и этих двух пацанов перед ними расстреляли… Конечно, ужасно жалко их было, но что мы могли сделать...
Как я уже говорил вначале наш полк стоял в Юхнове, но потом нас перебазировали под Владимир. Станция Добринская что ли. Там новый год и встречали. К тому времени рабочих самолетов уже почти не оставалось, мы не летали, а только занимались боевой подготовкой. Оттуда нас в мае 42-го отправили на переформирование в 7-й запасной авиаполк в Бузулук. Жили там прямо на аэродроме и три месяца нас переучивали на другие виды самолетов.
Потом отправили во Фрунзе и с августа по декабрь 42-го мы проходили переподготовку в 47-й радиотехнической эскадрилье. Там как раз создали школу подготовки радистов, но мы ведь были уже фактически готовые специалисты, и зачем нас туда направили непонятно. Но больше запомнилось, что там было много «блатных» - разных сынков московских генералов. И когда мы в ноябре уехали доучиваться в Баку, то они остались… Потом я слышал, что они там несколько лет просидели и только под самый конец войны их отправили по частям.
С декабря 42-го по март 43-го я служил в летном центре Гражданского Воздушного Флота и оттуда попал в 1-й авиатранспортный полк ГВФ. Тут уже пришлось летать много, часто и на самые разнообразные задания. На линию фронта возили и людей и всякие грузы. И даже к партизанам приходилось летать. К ним возили оружие и боеприпасы, там дожидались следующей ночи, и обратно летели уже с тяжелоранеными.
А разведгруппы забрасывать не приходилось?
В 44-м уже из-под Одессы нам поручили сбросить троих разведчиков в Румынии. Дня три просидели на аэродроме, сплошной туман стоял, но потом все-таки слетали и выбросили. И когда мы уже стояли во Внуково вдруг в столовой увидели командира той самой группы. Разговорились, и он рассказал, как было дело. Говорит, самое дорогое это звук – как самолет уходит-уходит-уходит… Но через месяц где-то они прогорели и их поймали румыны. Допрашивали и они честно признались: «Мы разведчики, и должны следить за передвижением частей». А расстреливали только по утрам, так они уже знали, что если утром не расстреляли, то все, день можно жить спокойно… Но потом в один день его вдруг вызывают: «Вы можете связаться со своим руководством?» Оказывается, румыны надумали повернуть оружие против немцев, и для связи с Красной Армией решили воспользоваться и этим каналом связи.
Еще случай. На аэродроме под Вильнюсом что ли, как-то грузили немцев, которых перевербовали и забрасывали обратно. И что-то разговорились с их инструктором, и он примерно так выразился: «Если из этих тридцати человек хоть два-три человека выполнят задание, то это будет успех…»
Самый страшный вылет можете выделить?
Все по-своему помнятся, ведь одинаковых полетов не бывает. Помню, под Киевом творилась такая неразбериха, что самолеты в воздухе чуть не сталкивались, поэтому даже приходилось включать бортовые огни. А ведь мы при подлете к линии фронта всегда обязательно выключали все освещение на борту. В основном линию фронта пересекали ночью и на высоте 2 500 метров, потому что до этой высоты всякая зенитная мелочь не доставала. Потом с высоты 2,5-3 километра снижались до 200-300 метров и на бреющем полете выполняли боевые задачи.
И, конечно, запомнились полеты за линию фронта, если не ошибаюсь в районе Кривого Рога. Там большая танковая часть, если не путаю, генерала Панкова, совершавшая рейд по тылам фашистов, оказалась в очень непростом положении. Распутица, ни топлива, ни боеприпасов обычным способом им не подвезти, поэтому отправляли нас. Все время на бреющем, на бреющем… И главное – днем, именно поэтому и потеряли несколько самолетов. Помню, ждем наступления темноты, чтобы вылететь, как приехал какой-то генерал, вроде заместитель командующего Фронта по тылу: «Ну, потеряли два самолета, это десять человек, зато помогли тысячам и тысячам. Вперед ребята!»
В первый раз туда полетели, и все так удачно прошло, что даже не заметили, как прошли линию фронта. Зато во второй раз аж четыре оборонительных линии пересекли и все по нам лупили… Весь самолет изрешетили… А мы же сбрасывали им горючее и боеприпасы, а это ведь все тяжелое, так нам в каждый вылет давали по два-три солдата, чтобы они это все помогали выталкивать. Так одного из них ранило, а другого убитого привезли… Конечно, этот вылет запомнился, ведь так низко летели, что чуть ли не столбы цепляли…
В такие моменты вы думали, что погибнете или верили, что все-таки останетесь живым?
Нет, даже в те вылеты я почему-то особенно не думал, что погибну. Когда кругом такая битва идет и столько людей гибнет, что думать о себе это как-то неправильно. Дух был боевой, и мы так и думали: надо так надо… Так что нам повезло, нас ни разу не сбивали, а другие экипажи и гибли, и на вынужденные садились, и с парашютами прыгали. Помню, даже такой случай произошел.
Однажды где-то в районе Брянска в 43-м возвращался с задания экипаж из 2-й эскадрильи, их обстреляли, и самолет загорелся. Командир дал команду приказ прыгать, но у их бортрадиста почему-то не оказалось парашюта. То ли куда-то задевал, то ли что-то, непонятно. Последним прыгал, естественно, командир, Фроловский, кстати, Герой Советского Союза. (Семён Алексеевич Фроловский (1906-1998) - командир экипажа 1-го авиационного полка 1-й авиатранспортной дивизии Главного командования Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Выдержка из наградного листа: «Пилот 1-го класса старший лейтенант Фроловский - мастер ночных и слепых полётов. Общий налёт - 5800 часов. К июню 1943 года старший лейтенант Фроловский совершил пятьсот боевых вылетов за линию фронта, перевёз более двух с половиной тысяч тонн различных грузов для разведывательных групп и партизанских отрядов, высадил свыше одной тысячи разведчиков, бойцов и командиров десантных частей, эвакуировал более трёхсот раненых. Зимой 1941-1942 гг. доставил в блокадный Ленинград более 250 тонн продовольствия и вывез из города 2300 специалистов оборонной промышленности... – прим.Н.Ч.» И, судя по всему, это сам Фроловский рассказал, что у них произошло. Бортрадист бросился к нему, схватил: «Товарищ командир, давайте вместе биться! У меня нет парашюта!» - «Как нет? Вот же, посмотри там!» Тот обернулся, а этот выпрыгнул… (В одной из заметок о ГСС Фроловском С.А. упоминается, что в том вылете погиб бортрадист Александр Шарпанский – прим.Н.Ч.) А после освобождения того района местные жители рассказали, что немцы похоронили бортрадиста с воинскими почестями, и офицер при этом даже воспитательную речь толкнул перед солдатами: «Смотрите, еврей, а ордена имеет, значит, достойно воюет…»
На каких самолетах вам довелось летать после переподготовки?
Только на Ли-2 и С-47.
Можете их сравнить?
Это фактически одна и та же машина, просто С-47 более новая модификация. Мне на ней больше нравилось летать, пусть и в мелочах, но все-таки лучше. И двигатели мощнее. У них ресурс был - 750 часов, но как отлетают, их сразу на капитальный ремонт. Потом комиссия собирается и продлевает еще на сто часов. Потом еще на пятьдесят и все, на большее уже никто не хотел брать на себя ответственность. Но что удивительно, после войны американцы стали требовать свою технику обратно. И ребята рассказывали, что прилетали, сдавали, и прямо у них на глазах американцы пускали машины под пресс…
Ваши экипажи помните?
Мне пришлось летать в разных экипажах, и уже мало кого вспомню, но могу назвать, например Василия Шипилова. (Василий Алексеевич Шипилов (1908-1987). С лета 1944 года и до конца войны командир корабля Авиационной группы особого назначения 18-й Воздушной Армии. За образцовое выполнение боевых заданий командования в 1945 году ему было присвоено почетное звание Герой советского Союза – прим.Н.Ч.)
Сколько у вас всего вылетов за войну?
Около четырехсот.
Что входило в ваши обязанности?
Бортрадист, без преувеличения это первый помошник пилота и штурмана. Фактически глаза и уши экипажа. Ведь это именно бортрадист занимается радионавигацией, т.е. держит связь с радиопеленгаторами, а в плохую погоду или в полете над облаками именно по ним определяются координаты самолета. Ну и, конечно, непосредственная связь с базой.
Какие радиостанции использовали?
Только нашу – РСБ. Каких-то нареканий в ее адрес я не назову, для своего времени это была нормальная радиостанция.
Какие у вас боевые награды?
Медалью «За отвагу» меня наградили за операцию по доставке помощи нашим частям, попавшим в окружение под Кривым Рогом. Орденом «Красной Звезды» - за действия при обеспечении захвата плацдарма под Киевом. А наградные часы и благодарность за срочную доставку в Москву нашего посла в Великобритании Гусева.
Расскажите, пожалуйста, об этом.
Если не ошибаюсь, в самом конце 1944 года нас вдруг срочно отправили в Сталинград. В то время я уже служил в 19-м Отдельном Авиаполку ГВФ, который располагался во Внуково. Мы оттуда летали с самыми разными заданиями на все фронта. Прилетели в Сталинград, ждали-ждали, тут новый приказ: «Летите в Астрахань!» Насколько я знаю, туда Гусева привезли через всю северную Африку, а мы его забрали и срочно доставили на совещание в Москву. И точно также однажды доставили в Москву из Швеции Коллонтай.
И об этом расскажите, пожалуйста.
Скорее всего, это было в начале 45-го. Прилетели в Стокгольм и провели там целые сутки, потому что по какой-то причине Финляндия нас не пропускала. И что удивительно, война еще не закончилась, а мы стояли рядом с немецким самолетом… Немецкие летчики, правда, все одетые в гражданское, смотрят на нас, а мы на них, необычные ощущения… И удивило еще что. У нас все аэродромы каменные, а там в Швеции был уже совсем другой стиль – бетон и стекло. Потом привезли Коллонтай, она уже очень больная была, и мы без приключений доставили ее в Москву. (Александра Михайловна Коллонтай (урождённая Домонтович; (1872-1952) - деятель международного и российского революционного социалистического движения; первая в мире женщина-министр. В 1930 – 1945 г. А.М.Коллонтай - посланник (постоянный поверенный) и посол в Швеции (кроме того, она входила в состав советской делегации в Лиге Наций). Одной из важнейших задач, стоящих перед новым советским послом в Швеции, была нейтрализация влияния гитлеровской Германии в Скандинавии. Когда в ходе «зимней» советско-финской войны Швеция, поддерживаемая Великобританией, отправила в Финляндию два батальона добровольцев и стояла на грани открытого вступления в войну против СССР, Коллонтай добилась от шведов смягчения их позиции и посредничества в советско-финских переговорах. В 1944 в ранге чрезвычайного и полномочного посла в Швеции она вновь взяла на себя роль посредника в переговорах о выходе Финляндии из войны. В 1945 году в силу тяжёлой болезни, приковавшей её к инвалидному креслу, Коллонтай оставила должность посла, продолжая числиться советником МИД СССР – прим.Н.Ч.)
Кого-то еще из известных людей приходилось возить?
Как-то с нашим экипажем летали Сергей Михалков и Эль-Регистан, которые написали новый гимн СССР. Помню, летели с ними над фронтом, и они все просили: «Ниже! Ниже!»
А знаменитых маршалов, генералов?
Нет, не пришлось.
Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.
Это человек и стратег с большой буквы! Ведь он на своих плечах такую ношу вытянул… При нем, даже в самое тяжелое время войны, в ее первые месяцы у нас не было никакой безнадежности, все равно надеялись победить, вот такой это был государственный деятель. Как жили при нем, как работали, как шли вперед… А то что сейчас про него рассказывают, это так…
Где и как вы встретили победу?
В те дни мы как раз совершили беспосадочный перелет в Берлин. Привезли туда на процедуру капитуляции московских корреспондентов. А вторым самолетом после нас Молотов летел.
Кто еще из ваших родных воевал?
Моему младшему брату воевать не довелось. Но зато его должны были угнать в Германию, и лишь благодаря огромным усилиям мамы его как-то отмазали. А отец был 1890 г.р. и он воевал с немцами в 1-ю Мировую, даже был награжден Георгиевским крестом. Перед войной работал бригадиром в колхозе, но в первые же дни его мобилизовали на строительство оборонительных сооружений, и он вернулся домой только после освобождения нашего села. А до этого все время работал где-то в Краснодарском крае.
Муж сестры Кати тоже воевал, но пропал без вести. И отец моей жены тоже пропал без вести… (По данным ОБД-Мемориал Польшин Василий Гаврилович 1901 г.р. призванный из Приазовского района Запорожской области в августе 1941 года числится пропавшим безвести – прим.Н.Ч.)
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
В 1946 году демобилизовался, обратился в Главное Управление ГВФ и мне дали направление в Кишинев. Прилетел сюда и принимал участие в становлении гражданской авиации Молдавии. Как раз при мне сюда направили те пять самолетов, которые Тито возвратил Сталину, когда они поссорились.
Летал вплоть до 1953 года, но потом по состоянию здоровья перешел в наземную службу. Работал радиоинженером, потом преподавал радиооборудование самолетов в учебном летном отряде Кишиневского аэропорта. А когда вышел на пенсию, то еще 18 лет работал главным техническим инспектором в ЦК авиапрофсоюзов МССР. Есть дочь и внук.
При слове война, что, прежде всего вспоминается?
То, что через столько испытаний прошли, но все-таки выстояли и победили. Вот только обидно за отношение к ветеранам нынешних молдавских властей…
| Интервью и лит.обработка: | Н.Чобану |
