Родился 12 января 1922 года в семье бедных крестьян в селе Башмачка Солонянского района Днепропетровской области. Отец - Лепеленко Захарий Антонович, 1877 -1952. Мать - Лепеленко (Пивоварова) Татьяна Фёдоровна, 1892-1947. В 1929 году повели в первый класс Башмачанской начальной средней школы. В 3 классе (1931год) пропустил обучение - не было обуви ходить в школу. В 1931-1933 гг. в селе началась коллективизация, а среди селян - разброд и шатания. 1932-1933года - два года страшнейшего голода, люди умирали с голоду. Ели всё, отчего нельзя было умереть, отец и мать больные, мне 11 лет, вся тяжесть выживания легла на меня: ловил карасей в пруду, вылавливал сусликов из нор, собирал траву, из которой вперемешку с отрубями пекли лепёшки. Коровы зимой не доились.
В 1934 г. стало легче. В 12-13 лет помогал родителям работать в колхозе: прополка, уборка урожая. В 14 лет работал прицепщиком на тракторе, на комбайне скидал солому. До работы комбайнов носил снопы, которые женщины складывали в копны, на стерне без обуви ноги были в крови.
В 14 лет мне при поливе капусты на ставище (участок низменности) пришлось наблюдать за двумя маленькими самолётами, которые летели вдоль Днепра из Запорожья в Днепропетровск. Эти самолётики кувыркались в воздухе (это были самолёты Ут-1, как я узнал о них через два года). Самолёты улетели, а я долго стоял и думал: раньше летали только птицы, а сейчас в небе человек в самолёте, летает как птица. Нет! Я тоже хочу летать! А тут вскорости в селе на толоке (майданчик) сел самолёт У-2. Кто хотел, мог прокатиться на самолёте за 5 рублей. Мой ближайший друг Дон Мифодий Андреевич - полетал. Его отец работал ветеринаром и имел деньги, Мифодию было за что полетать. А нашим родителям за работу начисляли трудодни. Этот случай окончательно вселил в меня желание научиться летать. Закончил 7 классов (в этом классе учился вместе с Дьяченко Галей - дразнили "курча", потом она стала Лепеленко Анна. В селе её называли Галя и никак иначе). Узнал, что учиться летать можно в аэроклубе в Днепропетровске.
В 1937 году поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ). Весной 1938 года в школу ФЗУ пришли какие-то лётчики и начали записывать тех, кто хочет летать. Добраться до этих лётчиков было очень трудно из-за более сильных учеников, литейщиков и сталеваров, они были здоровые и сильные. На коленях, меж ног этих здоровил, дополз до лётчиков и вынырнул у них возле животов: "Дядя лётчик, научите меня летать!". Посмотрев на меня и на Колю Кряж, ещё ниже меня, сказали, что нам ещё рано... Глядя в наши глаза, они поняли, что мы не отцепимся и записали нас. Объявили, что медкомиссию будем проходить через неделю и сказали, где будет проходить эта комиссия. Пошли на комиссию, шли кучей: впереди сталевары, мы - шмакодявки - позади. Сталевары оборачивались и со смехом говорили, куда мы лезем.
До комиссии наслышались, что внезапно проваливают в яму, а потом проверяют пульс - испугался или нет. Проходя медкомиссию, всё ждал, когда будет эта яма... Уж последний кабинет, а ямы всё нет. Сердце колотится, врач спрашивает: "Что с тобой?". Объяснил: "Волнение перед ямой", врач посмеялся, положил на кушетку, направил какие-то лампы. Я успокоился, аж спать захотелось. Врач посмотрел, послушал и отправил в коридор, сказав ждать результатов.
Дождались. На лётчиков прошли многие, в том числе я и Коля Кряж. До комиссии рассуждали, что если не пройдём, так хоть скажут, чем болеем. На радостях с Колей быстро шли впереди сталеваров, большинство из них комиссия забраковала и записала на обучение техников самолётов. Начал ходить в аэроклуб, который был от нашего училища где-то на расстоянии 10-12 км. Стал часто задерживаться на занятиях, на трамвай денег не было, а зайцем ездить стыдно. На питание в день у меня было 3 рубля, по рублю на завтрак, обед и ужин. Меню было: бутылка ситро - 32 коп. и булочка - 68 коп. Родители не помогали. Отец злился, что я полез не в свое дело, мать иногда помогала украдкой продуктами. Из-за дальности опаздывал в аэроклуб на два часа, с болью я перестал ходить в него. И вдруг, в ФЗУ появился лётчик и разговаривал с моим инструктором, который после этого позвал меня в свой полностью застеклённый кабинет. Инструктор "школил" меня, хотел знать причину непосещения аэроклуба. Я плакал и объяснял, что на трамвай денег нет, и занятия в ФЗУ допоздна. Результат: В ФЗУ освободили от занятий по политподготовке на два часа и выдали талоны на бесплатный проезд в трамвае. Ура! Ожил! В аэроклубе быстро освоил то, что пропустил.
В ФЗУ двухлетний материал освоил за год, инструктор, узнав, что мой дальнейшее обучение в ФЗУ можно прекратить, посоветовал отчислиться и поступить куда-нибудь на завод, специальность в ФЗУ - "слесарь-инструментальщик". Я поступил на работу в станкостроительный завод и жил там же в общежитии.
Весна 1939 года. Началась подготовка к практическим полётам. Обычно выпускали "птенцов" в самостоятельный полёт через 60-80 провозных полётов с инструктором, меня же выпустили на 44 полёте самостоятельно. В аэроклубе обучались летать и девчонки. Знал Марусю Долину и Ярёменко. Осенью 1939 года, закончив обучение, стал пилотом. Продолжал работать на заводе. Весной 1940 г. через Днепропетровский городской военкомат направлен в Качинскую школу пилотов-истребителей. Видимо, подпирала международная обстановка. Двухгодичную программу обучения сократили, "впихнули" нам за 9 месяцев. Обучался летать на самолёте И-15. В нашей школьной второй эскадрильи учился Тимур Фрунзе, Степан Микоян и ещё два знатных пацана. В школе выпускали лётчиков в звании лейтенантов, но по приказу Наркома обороны Тимошенко нас выпустили сержантами. Форму одежды, которую готовили на лейтенантов, выдали нам, сержантам.
Тимур Фрунза, Степан Микоян и два других человека продолжили курс обучения и их выпустили лейтенантами. Сын Сталина - Василий, пол года назад закончил школу лейтенантом, летал на истребителях И-16.
Окончил школу без обучения боевому применению (обучали только взлёту, посадке и высшему пилотажу: перевороты, боевые развороты, петли, бочки). Нас, группу выпускников, отправили в Белоруссию, где-то в район города Лепель, в 161 РИАП (резервный истребительный авиационный полк), где мы и должны были пройти курс боевого применения: полёты по маршруту, стрельба по воздушным и наземным целям, учебные и воздушные бои и др. Нас, выпускников, было человек 35, а боевых самолётов И-15 для обучения было всего 15 на нашу группу.
Извиняюсь, вернусь на минутку в Качинскую школу. Был случай, когда один курсант заходил на посадку 4 раза и не мог сесть, получался плохой расчет на посадку. Командир нашей эскадрильи, глядя на эту беспомощность, кричал и грозил кулаками в воздух: "Дурак! Ум кончился, а горючее ещё есть! Дайте мне зенитку, я его собью!..." Курсант этот был Лепеленко Сергей Северьянович из села Башмачка, с нашей улицы и приходился мне троюродным братом. Инструктора и командиры часто вели с нами непринуждённую беседу, сидели в кругу, среди нас сидел и тот, кто просил зенитку, спросил у меня, как моя фамилия, я сказал, что Лепеленко... Сколько же он начитал морали за тот случай! Среди разговора один из курсантов сказал: "Товарищ капитан, это не тот Лепеленко". Разобравшись, он громко извинялся.
Итак, будучи в РИАП очень часто были учебные тревоги, стояли в лагерях возле аэродрома у села Корча. Тревоги надоели до того, что начали шутить: "Тревога всем, или кто хочет?". И вот тревога 22 июня 1941, начали в ленты набивать патроны и заряжать самолёты. 23 числа командир звена Колятинский вылетел по тревоге на боевое задание и не вернулся. Его сбили мессеры. И-15 - машина манёвренная и не скоростная, без радиостанции, с пулемётами калибра 7,62, а у мессера были 2 пушки 20 мм и управлялись в бою по радио. 26 июня на аэродром налетели бомбардировщики Ю-88, ходили на малой высоте безнаказанно. Спалили на земле наши самолёты. Увидел, что самолёт противника шёл на нашу группу, выскочившую из караульного помещения, я побежал к спуску к речушке Ула, смотрю - посыпались три бомбы... - не долетят, а потом ещё 6 штук. Я ходу вправо - бомбы за мной, я влево - бомбы за мной, это такое ощущение! Лег на склоне, бомбы свистят, надеялся, чтобы не было прямого попадания, хотя бы попасть в шаг между бомбами, прижался к земле, прикрылся шинелью, бомбы шлёпали: одна выше головы, друга - ниже меня. Тут же взрывы - удар в правое бедро, выбросило с места, слышу крики солдат, которых тяжело ранило. Выскочил на дорогу, узнал, что наших пилотов направили на ближайшую станцию Иконки - для эвакуации. Просил у попутной машины подвести - не останавливались. Вторым заходом Юнкерс с виража забросал бомбами наш палаточный городок. Проезжают машины, поднимаю руку - не останавливаются, опираясь на палку, начал хромать. С кузова увидели, что ранен, остановились, подобрали и повезли до станции. По дороге остановились, рядом канавка воды. Подошёл помыться - лицо в грязи, с ушей шла кровь. Вижу в метрах 400 штабеля - это склад бомб и снарядов, подошёл четырёхмоторный бомбер противника "Фоке Вульф - курьер", за ним гнался наш ястребок И-16, это с другого аэродрома, и вёл огонь по бомберу, тот сделал пикирование под углом 70-80 0, оторвался от ястребка и ушёл. Мелкокалиберным оружием трудно сбить такую махину. Довезли до станции, влился в свою группу. Посадили нас в товарняки и повезли на восток. Куда едем сразу не знали, прибыли в город Ржев. Правая нога кровоточит. Достал резину с шар-пилота, завязал рану и покупался в Волге. Дальше нас повезли в Курск. Смотрим, колхозники жгут урожай хлеба - картина жуткая. Где-то через 2 недели нас снова на поезд и на восток. Прибыли в город Молотов, в какой-то ЗАП (запасной авиаполк), здесь собралось человек 60 сопливых пилотов, ждали получения самолётов, ждали месяца три. Самолётов нет. Появилось несколько новых самолётов МИГ-3, изучили матчасть, начали обучать летать на них. Я без труда освоил этот самолёт и вылетел на нём. Впечатления хорошие, но таких самолётов нам не дали, всё шло на фронт.
Поступила новость - получено и идут эшелоном много самолётов. Пришли, оказалось, это английские старые самолеты "Хаукер-Харрикейн", инструкции нет, описания нет. Техники разобрались - схема строения, как и у наших. Начали собирать самолеты (куда крепить крылья, куда хвосты, где соединят бензобаки в общую систему питания, ручки управления в кабине). Мы после сборки проводили время в кабине, изучали рычаги управления, приборную доску, узнали, где кран переключения горючего и др. Кто-то из старых инструкторов вылетел, полетал на этом самолете, поделился опытом и давай нас птенцов выпускать в воздух на этом Харрикейне. Управление простое, это как сесть с одной легковушки на другую. Но... показание высоты в футах, скорость в милях, горючее в галлонах. Вот и учись. Узнали, что 100 миль - это 160 км, 3800 футов - это 400 метров, 10 галлонов - 40 литров.
И так сформировали в Молотове 9 истребительный полк из 24 самолетов. Механик самолета у меня был Миша Кочетов (так он обслуживал мой самолет до 1946 года). Боевое применение не проходили. На фронт самолеты переправляли эшелоном до Кубинки, там снова их собирали, немного полетали и в феврале 1942 года перебазировали нас на Северо-Западный фронт на аэродром Крестцы. Однокашник Рябошанка, который в школе спал рядом с Тимуром Фрунзе, с горечью сообщил, что Тимур похоронен в конце аэродрома. Когда он шел после боевого задания без горючего, его подловил Мессершмит-охотник и сбил перед посадкой. Очень жаль. Потом я слышал, что Василий Сталин оставлял Тимура в Москве. Тимур отказался и рвался на фронт.
Полк приступил к боевой работе. Летчики других полков, которые уже получили боевое крещение на этом фронте, хотели передать свой опыт и особенности тактики противника. Но гордость командира полка не позволила такой встрече, мол, сам знаю... Мне как самому зеленому предлагали вести звено в бой. В группе сделал несколько боевых вылетов. Однажды на рассвете сопровождали штурмовиков ИЛ-2 на штурмовку станций Волот и Тулебля, что южнее Ладожского озера. Штурмовики поработали сильно - эшелоны рвались и горели. Самолеты Харикейн мало скоростные - 250 миль, На них стояло 12 пулеметов калибра 7,62. Командир пока сказал, что будет молодых закалять на штурмовках немецких зениток. От этой "закалки" потеряли почти все самолеты. Из 22 осталось 8 летчиков, кроме попавших в госпиталь и убитых. Остались, как помню: Сахаров, Пастухов, Вощенко, Лепеленко, Киров, Сапронов.
Однажды получил приказ вылететь на прикрытие посадки группы Миг-3, которые идут после боя почти без горючего. Взлетев, хожу на высоте примерно 1000 метров, погода ясная, видимость отличная. Смотрю, подходят Миги к аэродрому. Один из них резко пошел вниз. Я подумал, что срочная посадка без горючего. Потом увидел впереди два разрыва снарядов. Глянул вниз - стволы зениток горизонтально, глянул в зеркало заднего вида - в хвосте рядом самолет. Я резко развернулся и вижу, что это Миг-3. зашел ему в хвост (харикейн на виражах очень маневренный). Он кувырком пошел вниз. Я снова наблюдаю за воздухом, прикрываю посадку Мигов. Слышу щелчок по самолету и снова 2 взрыва снарядов. Глянул в зеркало. Снова Миг в хвосте. Круто развернулся и за ним. Он резко пошел на посадку. На стоянке самолетов нашего полка я был последний, а Миг, который крутился со мной, был первый среди Мигов. Когда Миги сели, сел и я. Подруливаю к своей стоянке, встречает Миша Кочетов, лицо бледное как сало. Говорит: "Командир, живой, слава Богу. По тебе Миг выпустил 2, потом еще 2 реактивных снаряда...". Мне стало дурно. Благо, пуская снаряды с малого расстояния, они после схода делали просадку проходили чуть ниже меня. Стреляй он дальше, самолет разлетелся бы в клочья.
Подъехал какой-то генерал, сильно обругал меня за то, что я допустил Мига в хвост. Я объяснил, что это же свой... Потом подозвал командира полка самолет которого был рядом с моим. Вот ему досталось за то, что не смог сбить такую мишень как я. Короче говоря, был какой-то ангел-хранитель.
Аэродром часто бомбили ночью, для того чтобы были в постоянном напряжении. Остатки полка погрузили в эшелон и направили на пополнение личным составом и самолетами. Оставшиеся летчики считались обстрелянными, учили пополнение боевому применению. Довооружились теми же Харикейнами, стали храбрее летать. В одном воздушном учебном бою я зашел в хвост командиру эскадрильи Павлу Сапронову, тот попытался любым маневром оторваться от меня. Учебный бой был над городом Иваново. Сапронов круто спикировал в центре города до речушки Талка, я за ним. Наблюдавшие за "боем" видели, что мы зашли за горизонт, считая, что мы врезались в землю. На бреющем полете вышли за город, там набрали высоту. Сапронов помахал с крыла на крыло, что значило пристроиться к нему. Строем пары вышли на аэродром (севернее Иваново), сели нормально. Что получил за этот "бой" Сапронов я не знаю, а мне за хулиганство сутки гауптвахты, на которой так и не довелось посидеть. Полку была дана команда перегнать самолеты в Люберцы, где снимали пулеметы и ставили 20 мм пушки. Это уже огонь!!!
В одном из перегонов с нами полетел Коля Карабанов. Он с Серпухова, это не далеко от аэродрома посадки. Он отпросился проведать родителей и взял меня с собой. Встретили радостно. На следующую перегонку самолетов Коля не был включен. Умолил командира, что полетит за меня... На посадке Коля забыл перевести винт на малый шаг (это как на машине, на первую передачу) и промазал. Т.е. перелетел знаки посадки и решил уйти на второй круг. В этом положении винта на малой скорости он не мог увеличить скорости и набрать высоту... Упал в лес и погиб. Долго считал себя виновным.
Какой-то начальник в Москве приказал отобрать 12 летчиков с самолетами и направить в столицу на Центральный аэродром. Там базировалась 2я АДОН (Вторая авиадивизия особого назначения). Это правительственная дивизия, оснащенная пассажирскими самолетами Ли-2 и Дугласами. Задача летчиков-истребителей - сопровождать эти самолеты, на борту которых находилось важное начальство. Мы их охраняли от возможных воздушных немецких охотников. Однажды на аэродром города Орел привели Г.К.Жукова. Сели, выключили моторы, слышим на границе аэродрома с запада сильная стрельба. Бой пехоты с немцами был у границы аэродрома. Жуков приказал нам срочно улетать в Балашов.
За время полетов меня повысили до командира звена, носил на петлицах 4 треугольника. Сопровождали Василия Сталина до Сталинграда, сели на аэродром Дягилево, что возле Рязани. Василий позвал нас отдохнуть под крылом самолета. Наш командир Гаврилов, показывая на меня, говорит Василию Сталину: "Смотри, он тоже кончал Качинскую школу почти в одно время с тобой. На погонах у него 4 знака - старшина, у тебя тоже 4 шпалы - уже полковник...". На эту шутку усмехнулись. Дальше полетели на Моршанск, Саратов, Сталинград. Василий в Сталинграде готовил отряд асов-истребителей, чтобы бить немецких асов. В Москву мы возвратились четверкой (звеном) без сопровождения. Базируясь на центральном аэродроме им. Фрунзе наблюдали за поведением Василия: он с Микояном взлетал на разукрашенных самолетах Як красного цвета. Полетали над Москвой, над Кремлем, потом сели. У Василия был ангар полный почти всеми типами советских самолетов. Он почти на всех летал, но пикирующего бомбардировщика Пе-2 боялся. У этого самолета сложная посадка (самолет при неудачном приземлении сильно козлил, аж моторы отваливались, это я сам видел в Германии под конец войны).
Получили задание: сопровождать Ли-2 на котором летел Жуков (маршрут полета: Москва - Рязань - Моршанск - Саратов - Сталинград). Сели в Сталинграде на северо-западном аэродроме. Недалеко слышна была стрельба. Немцы прорывались к Сталинграду. Приказ Жукова: немедленно нам (6 самолетов) взлетать и лететь в Энгельс. Доложили Георгию Константиновичу, что летчики ночью никогда не летали, и в Энгельсе нас никто не встретит. Однако приказ был жесткий - немедленно улететь. Летим ночью, интересно, видно Волгу, мосты через Волгу. В Энгельсе ни разу не садились. Где точно аэродром незнаем. Сплошная светомаскировка. Командир группы старший лейтенант Сергей Сахаров определил в темноте место аэродрома. Это была северная окраина города. Перед этим мы выстроились гуськом. Сахаров лучше нас знал кабину Харикейна, нашел кнопку, выпустил фару, зашел вслепую на посадку. Сел благополучно. Свой самолет поставил как букву "Т" и включил АНО (аэронавигационные огни). Они горели на концах крыльев и хвоста. Ориентируясь по самолету Сахарова, начали по очереди заходить на посадку. Высоту определяли по углу визирования за этим "Т". На удивление и на счастье сели все благополучно. Определились переночевать.
Утром пошли в столовую. В столовой рой летчиков - одни женщины!? За едой заметил знакомое лицо женщины, думаю, покушаю и подойду. Не докушав, почувствовал руку на плече. Повернулся, она, Маруся Долина с которой учился в аэроклубе. Поздоровались, в коротком разговоре узнал, что она в полку Расковой. Полк после короткой войны под Сталинградом переучивался на новую технику. Одна группа училась летать на пикирующих самолетах Пе-2, а другая на истребителях Як-1. Маруся летала на Пе-2 летчиком. В экипаже у нее была однокашница по аэроклубу Еременко. Она была штурманом. На этом и расстались, улетели в Москву.
Перед тем, как сопровождали Жукова до Сталинграда, пришлось сопровождать одного крупного военачальника на север от Москвы на аэродром Пески. Перед посадкой, снижаясь из-за облаков, я потерял самолет Ли-2. Летел "на ощупь", кажется, летишь нормально, а самолет переворачивается. Выпал с облаков в положении полупереворота, быстро выровнял самолет и выхватил у макушек леса в нормальный полет. Где аэродром - не знал. Появилось окно меж облаков, набрал высоту, вышел за облака. Взял курс на Москву, восстановил ориентировку и благополучно вышел на свой Центральный аэродром. Сел. Объяснил обстановку. Начальству стало ясно, что мы, птенцы, летать вслепую по приборам не умеем. Срочно принялись обучать полетам по приборам, ориентируясь по авиагоризонту, вариометру, компасу, альтиметру. Научились летать в облаках. Летать ночью и в облаках, это большая разница. Ночью видно горизонт, землю и небо, а в облаках бывает так, что конца крыльев не видно, это зависит от плотности облаков.
Получен приказ: сопровождать Жукова от Сталинграда до Москвы. К аэродрому Ахтуба, что возле Сталинграда долетели шестеркой сами. Обратно, охраняя самолёт нашего лидера, долетели до Москвы, на снижении попали в облака. Я шёл у левого крыла Ли-2, но вдруг передо мной Коминтерновская радиовышка, чтобы не столкнуться отвалил влево, потерял Ли-2. Под облаками примерно на 50-100 метрах очутился над Москвой. Вижу парашютную вышку, что в парке Горького, стал на широкую дорогу и пошёл, думал, что иду по Ленинградскому шоссе. Прикинул, что дойду до стадиона Динамо, от которого через шоссе в 100 метрах Центральный аэродром. Идя по широкой дороге, снова выскочил на парашютную вышку, оказалось, я шёл по Садовому кольцу. От вышки отвернул влево, подо мной красная площадь, на ней можно сесть. Побоялся, что расстреляют. Нажал кнопку бензомера - 4 галлона. Всё! Только набрать высоту, выйти за Москву и выпрыгнуть с парашютом. Вдруг передо мной мелькнул Белорусский вокзал, река Москва и какой-то аэродром. Сел, оказался аэродром Фили. Другие самолёты группы сели на разных аэродромах Подмосковья, два истребителя вместе с Дугласом сели на Центральной аэродроме. Для многих лётчиков и меня был минимум для полётов - это 400 м высота облаков и 4 км видимость. Ниже этого летать самостоятельно без лидера не разрешалось.
Когда в Иваново сформировался 9 полк, нашу группу объединили с ним. Полк дислоцировался на аэродроме Тушино. Полк продолжал сопровождать правительственные самолёты, летали не всем полком, а группами по 4,6,8 самолётов на один Ли-2.
Как-то раз был тяжёлый день, в этот день у меня было 8 часов чистого воздуха. Мы сопровождали шестёркой Ли-2, на котором летел Нарком путей и сообщения тов. Каганович Лазарь Моисеевич. Летели по маршруту Москва - Рязань - Моршанск - Саратов - озеро Эльтон (садились прямо на озеро, оно из засохшей соли) - Астрахань. В Астрахани жара. Техника, который бы знал наш самолёт, не было, обслуживали сами. Подходит к моему самолёту Каганович, я на левом крыле (худой, под грязным комбинезоном одни кости) и спрашивает: "Кто хозяин этого самолёта?" Я отрапортовал: "Старшина Лепеленко!". Каганович пригласил всех под тень крыла Ил-2, лётчики расселись вокруг него на брезенте. Он угостил папиросами, закурили, я опьянел от этих папирос, задавались разные вопросы. Ждали подвоза бензина. Каганович поинтересовался, какой бензин нам нужен, я ответил, что Б-100. Такого бензина здесь не было. Зарядились 4-Б-78, октановое число 95. Дальше объявили, что летим на Махачкалу через Каспийское море. У нас карты были только до половины пути, дальше шли за Ли-2, без ориентировки. В Махачкале нас зарядили и направили обратно в Астрахань. У лётчиков Ли-2 попросили карты, нарисовали схему полёта: курс, скорость и время полёта до границы наших карт. Шли на высоте метров 500, на траверзе Кизляра с моря поднялась огромная стая уток, я еле перетянул их, набирая высоту. Врезаться в стаю было опасно, дело в том, что на харикейнах стояли деревянные винты, и при ударе они разлетались в щепки. Сели в Астрахани нормально, ждали нового задания. В Махачкале остался один неисправный самолёт (лётчик Кранит Богословский), когда на второй день исправили самолёт, местные техники помогли Краниту сесть в кабину. Где-то под обед прилетел самолёт, сел, мотор работает, лётчик не рулит на стоянку. Подбежали к самолёту, открыли кабину, оттуда удалил запах Чачи, кавказской самогонки. Спросили, как долетел? Он говорит: "Я - хитрый еврей, придерживался левого берега моря, а издалека видел дым горящих нефтехранилищ в Астрахани".
В этой командировке мы задержались, выполняя всякие задания, около месяца. В это время в полк прибыло новое пополнение, я об этом не знал. Подходя к Аэродрому Тушино, на радостях сделал такие выкрутасы: на виражах крен 900, заход на посадку с полупереворотом, шасси выпустил после 4 разворота (надо после третьего). Пополнению сказали, что сейчас подлетает группа и в ней ваш командир Лепеленко. "Посмотрите, как летают "старики"!". Я сел идеально, прямо у "Т" и очень мягко. Потом за эту "мягкую" посадку дали сутки Ореста на гауптвахте. Сидеть не пришлось - снова на задание. Но технику пилотирования в лётной книжке поставили "отлично".
Забыл один случай... Будучи ещё на центральной аэродроме, лейтенанту Сергею Сахарову и мне приказано ровно в 12.00 над Арзамасом встретить английский самолёт и в почётном эскорте довести до центрального аэродрома. На этом самолёте летел премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль. После посадки нас не выпускали из самолётов, из кабины наблюдали эту встречу.
Всего на сопровождение правительственных самолётов я выполнил 120 вылетов. Вылетов через 80, меня вызвали в Кремль для вручения медали "За боевые заслуги". При получении этой награды встретился с писателем Алексеем Толстым. В курилке он рассказал мне и ещё одному летуну, как он был в Париже, его красоту.
Комиссару полка за наш труд вручили орден "Красной звезды"...??! Мой механик Миша Кочетов - награжден медалью "За отвагу"... (кто летал досталось меньше всех)
Где-то в начале мая 1943 наш полк перебазировали на аэродром Иваново. Приказано ждать новые самолёты, а пока на Харикейнах отрабатывали боевое применение, особенно воздушные бои. Прибыли новые самолеты, американские истребители "Кобра". Быстро переучились летать на них. Было приятно то, что взлёты и посадки на нём были очень простые, самолет на трёх колёсах, отлично работала радиостанция, чего не было на Харикейнах. Вооружение стояло: 1 пушка - 37 мм, два крупнокалиберных пулемёта и 4 пулемёта простых.
Окончив курсы переучивания, нас группами посадили на Ли-2 и перевезли в Красноярск, оттуда группами по 9-10 самолётов перегоняли "Кобры" в Иваново по маршруту Красноярск - Новосибирск - Омск - Свердловск - Казань - Иваново. При полёте второй группы в Красноярск нам посадили артиста Б. Черкова, попутно отвести его в Ижевск, его родной город. По дороге ему и нашему летчику стало плохо, рвало их жутко.
В Красноярске было очень жарко, решили выкупаться в реке Енисей, прыгнули в воду и выскочили, как пробки: горная вода не больше 100.
Итак, снова к "Кобрам". Инструкции по пилотажу и его особенностях не было. Как боевая машина она сильная, но в пилотаже очень капризная и строгая. Многие разбивались на штопоре. Штопор у неё не как на других самолётах, в одном штопоре положение было перевёрнутое, крутое, плоское и др. С такого штопора сразу не научились выводить машины. В один день осваивая особенности самолёта, погибло 4 лётчика из соседнего полка.
Во втором перегоне я был заместителем ведущего группы. На полпути от Омска до Свердловска мне пришлось подсказать точный курс полета. Группа уклонялась в сторону Гурьева (на юг). В Омске с удовольствием купались в реке Иртыш, вода теплая. Да, забыл сказать, что Кобры, бомбардировщики Бостон и Боинг в Красноярск перегоняли с Аляски наши летчики-перегонщики. Перегнав 32 самолета с Красноярска, укомплектовали полк. Сформированный наш 9 полк вошел в состав новой, 304 авиадивизии (три полка).
Из Иваново перелетели на полевой аэродром в район города Усмань, это недалеко от Воронежа. Осенью 1943 прибыли на 2-й украинский фронт. Сели недалеко от Полтавы, полевой аэродром Кочетовка. Войска начали форсировать Днепр. В первом вылете встретился наш Як, который открыл огонь по мне слева снизу. Я уклонился от огня, когда он проскочил у меня над головой, увидел под крыльями кресты. Это был немецкий разведчик на нашем трофейном самолете. Сразу передал об этом командиру группы, но Як быстро ушел от нас. Наша задача была одна и строгая: прикрыть переправы с воздуха, не дать противнику бомбить. С аэродрома Кочетовка пересели на аэродром Кобыляки - это ближе к Днепру. Переправы пришлось прикрывать по реке Днепр от Днепродзержинска до Черкасс. Вместе с прикрытием выполняли сопровождение бомбардировщиков Пе-2 на бомбежку вражеских войск и объектов. В одном из полетов Пешки шли под облаками, метров 300. Я в паре с ведомым Пашкой Полуяновым. Увидел одиночку Ме-109. Дал команду "Прикрой, атакую...", резко развернул на мессера. Тот шел на бреющем, метров на 50 ниже. Со снижением увеличил скорость до 300 миль, догнал мессера. Дал заградительный огонь со всего оружия. Очередь прошила противника, он упал возле деревни Мишурин Рог - это недалеко от Кременчуга. При прикрытии переправ, в районе Черкасс, встретились с фокерами. Нас 4, а их 6. Во втором вылете нас 6, их 8. Группы вел комеск Коля Леонов. В этом бою Коля и я сбили по одному фокеру. Было видно, что летели бомбить желторотики с аэродрома Канатово (Кировоград).
Однажды, глубокой осенью, я четверкой сопровождал 9 бомберов Пе-2. Группу вел генерал Полбин. Задача бомберов штурмовка аэродрома Канатов. В это время взлетал один мессер. Генерал догнал его и сбил. Наша задача - охранять бомберов от атак противника. Наши войска от Днепра продвигались на юг. Линия фронта была в районе сел Верблюжка и Желтое. Противник усиливал бомбежки наших войск. В одном из вылетов командир эскадрильи Павел Сапронов сбил 3 самолета противника Ю-87. Это пикирующие штурмовики немцев, скорость у них малая. На самолете Пашки кончилось горючее, он сел рядом с селом Зеленое. Ждал подвоза горючего от аэродромов комдива Александра Покрышкина. Они уже перелетели на юг Днепра. Паша шел по селу, когда начался налет немецких пикировщиков на наши войска в Зеленом. Ему пехота с окопа кричит: "Летун, в окоп, налет...". Пашка глянул вверх, увидел лаптежников (Ю-87) и говорит - "Я их только что сбил 3 штуки". Осколки бомб скосили Сапронова. Там же его похоронили. Еще не зная, что Пашка погиб, командир полка подполковник Сергей Тимофеев решил разведать, где он сел. Ведомым к себе взял меня. Мой самолет к вылету еще не был готов. Сел на свободный, что для нас плохой признак. Только перелетели Днепр, на моем самолете начал стрелять мотор, в сопло забора воздуха вылетело пламя. Тяга пропала, пошел на вынужденную посадку в поле. Командир полка указывает сесть на озимку, но она холмиться, а через овраг площадка и стоит наш штурмовик Ил-2. Я решил сесть рядом с ним, выпустил шасси и на выравнивании увидел, что вся эта площадка в воронках, а Ил лежит на животе. Мотор не тянет. Сажусь, тормозами управляю, чтоб не попасть в воронки. На обратном пути комполка по радио запрашивает, где точно я сижу. По звуку его самолета навел на себя. Приказано быть у самолета, а завтра прилетят механики и устранят неисправность. Подходила ночь. Страшновато, фронт недалеко, где-то 12-15 километров. Стемнело. Рядом овраг, из которого донесся какой-то звук. Я перелез в Ил (днем осмотрел, он был полностью загружен кумулятивными бомбочками, которые выпали из кассет и лежали на земле, наверное, пехота дергала за все рычаги.). В кабине попробовал нажать на гашетку огня пушек. Очень туго, все механическое, а на кобрах легко - там все электрическое. Нажал с большой силой на гашетку. Обе пушки на крыльях самолета начали стрелять. От неожиданности испугался. Тут же с оврага послышались выстрелы. Я еще раз стрельнул, снова отклик - это эхо от разрыва своих снарядов на склоне оврага.
На второй день прилетел наш По-2, привез техников. Исправили мотор (была пробита одна из побегушек подачи искры в цилиндры, искра подавалась беспорядочно, вот почему мотор стрелял). Проверил мотор, все отлично, но как взлетать? Площадка очень малая, ветра как назло, нет. При встречном ветре самолет быстрее отрывается.
Ботвой от кукурузы наметили линию взлета, где были на пути неровности - заровняли. С утра до вечера ждал ветра. Нет. Решил взлетать. Зарулил на край оврага, техники придержали самолет за крылья, включил форсаж, пошел... На полпути взлета рули глубины воздуха не почувствовали, малая скорость, мягкий грунт, разгона, как хотелось, нет.
Прерывать взлет опасно, проскочил направляющие тычки, пошел по плавному склону оврага... Самолет оторвался, но висел на малой скорости, маневр опасный. Плавно, чтобы не врезаться в противоположную сторону оврага, отвернул самолет, подвернул вдоль оврага. Пошла нарастать скорость, шасси и щитки уже убраны, скорость 180 миль. Ура! Техники просили после взлета помахать им, что все в порядке. Развернулся на 180 градусов, чтобы подойти к месту взлета. Техники были на полпути взлета. Когда я снизился в овраг, они бежали за щепками от самолета. Потом дома рассказывали, как они испугались и ругали себя за то, что не помешали мне взлететь. Снова нашелся Ангел-хранитель!
Прилетел и сел в Кабыляках на своем аэродроме. Позже перелетели ближе к Днепру на полевой аэродром Кобылячек. Фронт продвигался вперед. Занята значительная часть территории южнее Днепра. Освобождены Пятихатки. Фронт от Пятихаток был за 50 километров дальше.
Приказано перебазироваться на аэродром возле Пятихаток. Это с. Калиновка и 300м. ж.д. станция Яковлевка. Дело было в начале декабря. Погода ухудшалась, пошел снег и поземка. Я получил приказ разведать погоду по маршруту перелета.
В паре с Пашкой Полуяновым я полетел на новую точку строго по маршруту (у меня был дар точного ориентирования в полете). На полпути перелета по радио передал, что погода резко ухудшается, наземные ориентиры закрываются белой пеленой поземки. Перелетать пока нельзя. Дошел до станции Яковлевка, увидел сигнальные ракеты с аэродрома, сели при плохой видимости. Перед посадкой слышал непонятные переговоры по радио. Перелет должен быть при полном радиомолчании, чтобы противник не засёк наше перебазирование. После меня к аэродрому подошли и сели ещё два самолёта. Летчики в смятении и в ужасе. Оказалось, что после моего вылета командир дивизии, полковник Печенко, решил пойти на перелёт, взяв с собой двух заместителей. В полете комдив решил перейти на бреющий полёт. В таком строю ведомые лётчики всегда держаться выше ведущего. И вот трагедия! Комдив врезался в курган, закрытий позёмкой, и погиб. Похоронен не далеко от нашего аэродрома. При встрече однополчан в Пятихатках мы посетили могилу Печенко и других погибших лётчиков. Селяне бережно сохраняли и ухаживали за могилами.
После гибели Печенко в полк прибыл для ознакомления новый комдив и Покрышкинской дивизии подполковник Горегляд. Поясню. Наша дивизия (304) была в составе авиакорпуса, в неё входило три дивизии, одна из них - Покрышкинская.
В один из летних дней Горегляд попросил нашего командира полка, майора Тимофеева, дать ему ведомого лётчика - слетать на боевое задание - выбрали меня. Горегляд поставил мне задачу по прикрытию. Главное не дать противнику атаковать его в бою. Вылетели, пошли на прикрытие Кировограда. Немцы на Ю-88 и Хенкель-111 делали звёздные (одновременные со всех сторон) налёты. Эта тактика рассеивала наши силы. Встретили 9 Хенкелей. Мы были выше. Горегляд скомандовал: "Прикрой, атакую!" и пошёл в пике на них. Я за ним. Перед этим оглядел воздух - истребителей противника не было. На крутом пикировании Горегляд атаковал и поджёг ведущего группы Хенкелей, строй их рассыпался, бомбы сброшены бесприцельно. После посадки комдив похвалил меня за отличное прикрытие, это было в конце декабря 1943 года.
Однажды, 1 января 1944 был сильнейший снегопад и буря. Наша лётная столовая находилась в здании вокзала. Не дойдя до столовой 150 метров (а видимость была метров всего 100)... вдруг вспышка света и сильный гром. Бомбёжка? Нет. Вторая сильная молния и гром. Вот такие бывают погодные аномалии зимой.
Прошу извинения, забыл описать один случай, когда летели с аэродрома Кобылячек. Дня три-четыре была плохая погода, не пускала авиацию в полёты. Комполка дал задание лётчику Пете Пастухову (он был замкомеска в паре со мной) пойти на разведку погоды в районе боевых действий. Погоду передать по радио, при встрече с противником в бой не вступать. Полетели на разведку. За Днепром погода улучшилась. Выскочили на аэродром пр-ка Канатово, что рядом с Кировоградом (он был ещё у немцев). В районе аэродрома встретили две девятки Хенкелей III, они были уже выше нас. Пастухов по радио командует: "Прикрой, атакую!". С набором высоты на малой скорости (около 250миль) начал атаковать ведущего первой девятки. Стрелов второй девятки вёл огонь по Пастухову. Я прицелился и дал длинную очередь по Хенкелю, заметил серые хлопья дыма от его мотора. В эту секунду по мне врезал мессер (из 8 пушек эрликон), которого перед атакой не видел. Проскочив меня на скорости, мессер подошёл к Пастухову и сбил его. Петька выпрыгнул на парашюте. Скорость я уже разогнал до 300 миль (это где-то 460км/ч), наблюдаю за Петькой. Снова по мне ударил второй мессер. Я рванул самолёт круто вверх, свечой, мессер за мной. Смотрю, мессер идёт на меня свечой, хочет сблизиться и сбить наверняка. Скорость потерял, самолёт валиться на левое крыло. Мессер тоже повалился, но я выше него... прицелился, дал длинную заградительную очередь. Попал, немец выскочил на парашюте. Вышел я из пике, развернул самолёт на восток в сторону нашей территории. Повернул самолёт курсом на свой аэродром. В кабину повалили гарью масла, окна и приборы начали запотевать. Дойдя до Днепра, слышу по радио команду командира корпуса генерала Утина (по радио он Гусев, его КП на берегу Днепра): "Кобра, кто горит - прыгай, прыгай..! Я - Гусев" - "Я, Лепеленко, вижу свою точку, иду на посадку..."
После Днепра обороты мотора уменьшил, но пар всё равно валил в кабину. Открыл боковые стёкла и форточку на лобовом стекле. Начал выпускать шасси. Они вышли только до половины и заели. Садиться в таком положении - это гибель. Прыгать? Нет высоты. Переключил выпуск шасси на механический, скинул краги, ухватил ручку и с большой силой (откуда взялась - не знаю) начал крутить систему на выпуск. Что-то рвануло в ручку, подумал, что оторвалась цепь выпуска... Загорелись зелёные лампочки. Радость! Шасси вышли!!! Захожу на посадку, выпускаю щитки (закрылки). Выпуск не быстрый, электрический. Самолёт начал переворачиваться влево, удержать ровно не хватает сил. Догадался, быстро включил тумблер на уборку щитков. На полуметре от земли самолёт выровнялся и тут же сел. Слышу неимоверный грохот и тряску. Пробег без тормозов меньше, чем с тормозами. Выключил двигатель. Вышел из кабины и вот картинка: пневматика (колёса) разбиты, сел на дисках. Самолёт изрешечен, масляный бак разбит, ушло масло. Ещё чуть-чуть и мотор заклинило бы...
При выпуске закрылок самолет начал переворачиваться, я мгновенно, секундно вспомнил, как лётчик на ЯК-1 шёл после боя на посадку, подбитый. Он выпустил закрылки, мгновенно перевернулся и погиб. Там щитки выпускались воздухом, очень быстро, а на кобре - электрически - медленно... это моё спасение.
Самолёт ремонту не подлежал. Как-то в переписке техник звена Петя Малкин из Балашова напомнил о моём случае. Он сказал, что после посадки было насчитано около 400 пробоин.
Вернёмся под Пятихатки. По лётной карте было видно, что село, где жили родители, было освобождено. Написал 4 письма - ответа не было. После одного вылета с Гореглядом я попросился у командира полка отпустить меня дней на пять в своё село. Командир доложил комдиву о моей просьбе. Тот разрешил. Довольный, счастливый я побежал из землянки (КП), побежал готовиться ехать домой. Вдруг крик: "Лепеленко, к командиру!" Думал, всё... отменили. А тут вопрос ко мне: " В вашем селе есть место, где можно сесть на самолёте ПО-2?" Ответил, что есть. Командир говорит? "Летите на ПО-2 на 5 дней, тебя заберём обратно на самолёте. Радости - аж дух спёрло!!! Выскочил к самолётам, и стоял ПО-2. Кричу инженеру Капустину: "Готовь самолёт, лечу домой!" А в ответ: "Не полетишь, пояс бензобака лопнул". Я кричу, что бензобак буду держать на коленях, но полечу. Быстро начали исправлять самолёт... слышу крик: "Ферес, Ферес!" Глядь, мама в огороде того дома, где я жил. Думаю, ну всё, начальство увидит и не пустит домой. Встретились с мамой, обнялись, плакали. Завожу маму в хату, чтоб начальство не выделило. Говорю: "Мама, подожди, я слетаю домой, увижу остальных, прилечу обратно и будем вместе".
Улетел. Взял с собой Колю Сурикова, чтобы он перегнал самолёт обратно. Прилетел в Башмачку, сел в огородах, самолёт на лыжах. Это было в феврале... Народу тьма! Встретил всю родню. Подробности встречи не пишу, это очень долго.
Поздно пообедали. Колю провожаю на ПО-2 в свою часть и, подумав, попросил передать маме, чтобы она ехала домой. За 2 дня доедет, а 3 дня будем все вместе. Коля улетел. Прошло 2 дня, мамы нет. Прошло 5 дней - мамы нет! Уже ждал самолёт за мной. Глазами встречал все "кукурузники", что пролетали из Днепропетровска в Запорожье. К вечеру один самолёт, уже пролетев село, начал возвращаться обратно. Хотел садиться далеко от дома. Потом подлетел к нашей хате, сделал круг. Задняя кабина для меня была занята, подумал, что не за мной. Сел ПО-2, пошёл встречать. Смотрю, в кабине улыбается мама, очень замёрзла. Снова много народа. В стороне стояло два капитана. Подошли они ко мне и лётчику (маму привёз майор Тютекин, комиссар полка), спросил, что за картина. Я просил их обратиться к Тютекину. Он рассказал. Капитаны были фотокоры. Наделали снимков и ушли.
К вечеру погода поиспортилась. Туман. Нет видимости для полёта, и так ждали 5 дней. Прилетели в часть, за это время в полку в боях потеряли четырёх лётчиков. Мне было не по себе...
С боями дошли до аэропорта села Джулинка, это недалеко от станции Вапнярка. Весна, распутица, полётов пока нет. Жили в хате крестьян. Хозяева старались нас кормить своей пищей, кто отказывался - грозили выселить. В эти дни мой ведомый Пашка Полуянов, идя по улице, встретил лошадь, полудохлая, которая стояла неподвижно. Сдуру, по пьянке, Пашка застрелил кобылу. Позор на весь полк, и мне досталась, так как он мой ведомый.
Шло наступление наших войск. Перелетели на аэродром Бабчинцы, что рядом с г. Ямполь (на границе с Молдавией). Здесь в Бабчинцах располагался штаб дивизии. Однажды шёл мимо штаба, меня увидел начальник политотдела дивизии полковник Абрамович, подозвал к себе, завёл в кабинет и начал задавать вопросы: "Что пишут из дома? Как дела у родителей?" Жду, когда дело дойдёт до кобылы. Не выдержал, говорю: "Товарищ полковник, вызвали - так ругайте" Он понял, что я не в духе, подарил мне журнал "Огонёк" и отпустил... На улице начал смотреть журнал. Смотрю фото - Маруся Долина - Герой Советского Союза. Подумал, откуда начполит знал, что я с Долиной учился в Днепропетровске в аэроклубе? Дал журнал ребятам, сказал о Долиной. Лётчики развернули журнал и сказал: "Му..к ты! Вон фото, где ты летал домой!" Так я узнал о Долиной, которую видел в Энгельсе
На аэродром Бабчинцы мы перегоняли кобры с Кировобада (Азербайджан) для пополнения полка новыми машинами. Перегоняли два раза по две девятки самолётов. На ЛИ-2 нас дважды перебрасывали в Кировобад за кобрами. Кобры в Кировобад перегоняли с Ирана лётчики-перегонщики. Мы перегоняли самолёты на полевой (фронтовой) аэродром (под Яполь). Маршрут перелёта: Кировоград - Махачкала - Армавир - Новочеркасск - Кировоград - Ямполь. От Новочеркасска до Кировограда маршрут пролегал через моё родное село Башмачки. Будучи командиром второй группы, попросил комполка разрешить мне выбросить родителям посылку, собранную в Новочеркасске (чехол самолёта, мыло, немного бортпайка). Комполка вёл первую девятку, я на расстоянии десяти минут вёл вторую. При подлёте к Башмачке дал команду своему заместителю группы - вести группу за меня. Сам, увеличив скорость, вышел вперёд. Вышел на село, летел вдоль своей улицы метров на 10-20. Перед хатой приподнял нос самолёта и дал салют из 37 мм пушки. Люди испугались, потом опомнились, что это я. Сделав круг, зашёл бросить посылку в огород, родители стояли во дворе. Бросил, посылка упала в огороде. Дальше повёл группу до Кировограда. Потом из дома писали, что были напуганы, думали, снова немцы напали. Снаряды падали в поле возле будки трактористов. Трактористы испугались, бросили обед и рванули кто куда. Один из них коленом перевернул глэчик (кувшин со сметаной). И только это моя шкода за сметану.
Фронт передвигался дальше. Перелетели на аэродром Бельцы, потом в Румынию на аэродром Лихнешты, потом Стэфанешты. НА фронтах временное затишье. Шла подготовка к Яссо-Кишинёвской операции. В это время наш корпус перелетел на 1 украинский фронт. Пошло наступление, начались воздушные бои.
Один из моих боёв, в районе города Броды на Львовском направлении описан фронтовым журналистом Ильей Бражниным в книге "В Великой Отечественной" со страницы 312. Также описан воздушный бой над Черкассами, там я сбил один Фокс-Вульф-190. Они группой шли бомбить переправы через Днепр (Наша дивизия Черкасская).
В одном вылете из-под Брод участвовал в массированном полёте. Шли бомбить 90 наших По-2 и 60 истребителей-кобр. При этом потерь не было. Потом перелетели ближе к Польше на аэродром Рава Русская. Там встретились с фронтовым корреспондентом Ильей Бражниным. Он и описал жизнь одной эскадрильи. В то время я уже был штурманом полка и летал с лётчиками любой эскадрильи.
Забыл сказать, что летая с аэродрома Бабчинцы, в одном из боёв на пикировании у меня порвались барабанные перепонки. Как потом я понял, это сказалась травма перепонок при бомбёжке аэродрома на четвёртый день войны 26 июня 1941г. С травмой ушей направили во фронтовой госпиталь №1080 г. Бельцы. После лечения врачи запретили летать на истребителях. Можно только на транспортных и легкомоторных самолётах (на Дуглас "ЛИ-2") и на ПО-2.
Бои шли на Сандомирском плацдарме. Добился полётов на Кобре. Сижу в кабине - готовность номер один - ждём бомбёров для сопровождения. Наблюдаю воздушный бой над городом Сандомиром. Дрались наши Яки с Мессерами. Як поджёг Мессера, он рухнул на землю, в это время подбили нашего Яка, он шёл в сторону нашего аэродрома и не выпустил шасси, сел на животе на картофельном поле рядом с нашим аэродромом. Лётчик видимо не знал о нашем аэродроме. Сандомир был так близко, что немцы ночью обстреливали с артиллерии наш аэродром. Подбежать к севшему самолёту не было возможности, так как готовность номер один. Вскоре этого лётчика увезли на самолёте ПО-2. У меня снова получилась травма ушей, снова направили в госпиталь. Попал в тот же эвакогоспиталь№1080 уже в Польше в городке Пшевурске. Когда медсестра записывала меня в журнал, на одной строчке я заметил фамилию Волошин А. (он с Днепропетровска, аэроклуб и Качинскую школу мы оканчивали вместе). Спросил медсестру: "Где Волошин?" Она показала кровати, затянутые марлей от мух. Под марлей больных не видно... вдруг крик: "Феликс". Подошёл к кровати - лежит Сашка. Обрадовался, спросил у него, что случилось. Он рассказал о воздушном бое над Сандомиром... тот бой, который я видел. Лицо у него было обгоревшее. Потом с Волошиным мы встретились в Белоруссии. Он был капитан, Герой Союза.
В госпитали врачи, узнав меня, вспомнили мои уши и после лечения вообще летать не разрешили. Добился у командира летать на Кобре "потихоньку", он через дней 20 разрешил. И я понял, что при насморке мне на высоту летать нельзя.
Перемещаясь за фронтом, перелетели в район г. Ченстохов (Польша). После Ченстохова начали перелетать на территорию Германии Весна, распутица, с грунтовых аэродромов летать нельзя. Покрышкин добился летать с автострады. Перелетели на аэродром Бриг (Бжег), потом на старую германскую границу к городу Котбус на аэродром Зарау. Оттуда летали на Берлин и на его пригороды. Берлин взят 2 мая 1945 года с этих аэродромов, что в районе Котбуса летали, прикрывая бомбёров на Прагу и г. Младаболеслав. Немцы от Младаболеслава рвались к Праге.
В район Праги летали 8,9 и 10 мая, хотя уже объявили о конце войны. 9 мая, прикрывая Пешек, идя на свой аэродром, в районе г. Бауцен встретил Раму. Я подошёл к раме, самолёт американский, я помахал крыльями и направился к Пешкам. Рама - это "Лайтинг"-2, два мотора, шесть крупнокалиберных пулемётов. Он зашёл мне в хвост на дистанцию огня... Ужас, одна очередь и кончилась моя война. Резко начал пилотировать, скомандовал лётчикам группы: "Кашников, Контюх, выбейте раму из-под хвоста. Они завязали карусель с этой Рамой, и уже рядом с нашим аэродромом, она, сделав переворот со снижением, ушла на запад.
Не могу не рассказать об одной трагедии. 10 мая поручили задачу сопроводить 9 пешек в район Младаболеслава. Пешки взлетали с нашего аэродрома. Мы, истребители, сидели в кабинах с запущенными моторами. После взлёта последней девятой пешки, мы выруливали на взлёт. Тут по радио с КП команда: "Прекратить взлёты, кто взлетел - идти на посадку!" Я заметил, как у последней пешки загорелся правый мотор. Она срезала круг и спешила на посадку. Подходя к краю аэродрома, пешка вспыхнула и рухнула на землю. Экипаж из 3 человек погиб. Это жутко! Дай на минуту раньше команду о прекращении взлёта, экипаж был бы жив.
После объявления Дня Победы, ночью били со всех видов оружия. Небо было как в огненном жару от трассирующих пуль.
С Германии нас пересадили на аэродромы Австрии. В Австрию перегнали не все самолёты, некоторые ремонтировали, и пришлось мне их перегонять позже. Мой самолёт перегнали на нашей машине "ЗИС-5". С Австрии перевозили меня в Германию через Чехословакию. Заночевали у одного чеха. Здесь увидел электролампочку выпуска 1870 года, такая древняя и не перегорает! Проехав Чехословакию, оказались в Германии. Здесь пришлось увидеть страшную картину: возле одного дома лежали убитые старик, старуха, молодая женщина, её ребёнок и корова. Зайдя на территорию Германии, солдаты были настолько ожесточены, что убивали всё живое. Потом был приказ Жукова о прекращении бесчинств над населением.
В Германии базировались на аэродроме Бриг, лётчиков расселили в соседнем селе Мольвиц. Проходя по селу, видели белые флаги, торчащие и з домов и амбаров. Немцев-подростков, одетых в военную форму, заставляли сражаться за Германию. Эти подростки, неспособные воевать, пытались сдаться в плен. Все они были убиты нашими автоматчиками. Картина жуткая...
И ещё. За войну я провел 30 воздушных боев, сбил 6 немецких самолётов: 2 Мессера, 2 Фоке Вульфа, 1 Хенкель III,1 Ю-87ю Награждён: 2 медали "За боевые заслуги", 2 ордена Красной звезды, 2 ордена Отечественной войны (первой и второй степени), орденом Боевого Красного знамени, медалями "За взятие Берлина", "За освобождение Праги", "За победу над Германией" и многими другими.
Воспоминания прислал Алексей Парван
