Шатило Михаил Федосеевич

Я родился 22 ноября 1919 на Украине, Черниговская область, село Солоновка. В 1926 году моя семья переехал в Сибирь, в город Тайга Кемеровской области, у отца там жила сестра. В Тайге я окончил 7 классов, после чего поступил в школу ФЗУ, которая находилась в Новосибирске. Где-то в 1938 году окончил ее по специальности слесарь по ремонту паровозов и пошел работать в наше депо.

Тайга – город небольшой, находится между Новосибирском и Красноярском. Оттуда шла железнодорожная ветка на Томск, вот на ней мы с отцом и работали – отец машинистом паровоза, а я слесарем в депо.

В Тайге был аэроклуб и его самолеты, У-2, все время над городом летали. Самолеты невысоко летали, метров 150-300, и мы с пацанами все бегали на них смотреть. Я заинтересовался авиацией и, ради шутки, подал заявление в аэроклуб. Меня приняли и направили в Томск, там углубленная медкомиссия была, мандатная комиссия. Я эти комиссии прошел, мне написали годен и направили мои документы в Тайгинский военкомат. Вернулся из Томска и продолжил работать в депо. Вдруг, в начале 1940 года, вызывают в военкомат и говорят: «Поедешь в Омск, в летную школу». Ехать, так ехать. Собрал чемоданчик и на поезде отправился в Омск. Приехал в школу, где меня зачислили в 1-ю эскадрилью.

Выдали военную форму, после чего мы три месяца проходили курс молодого бойца. Сейчас как вспомнишь эту подготовку – страшно становится. Жара, а мы – то по-пластунски ползаем, то маршируем. Но кормили хорошо – на стол ставили огромную кастрюлю, а за столом всего четыре курсанта сидело. Потом официантки разносили второе, третье. Кормили четыре раза в день.

После окончания курса молодого бойца начали изучать самолеты. Учились на У-2, Р-5, СБ. Летали и летом, и зимой. Окончил школу на пилота СБ, за время учебы я на СБ совершил 80 самостоятельных вылетов. Выпустился из школы – а тут война.

В самом начале войны немцы все СБ перебили, и меня направили переучиваться на Ил-2, а в 1943 году, после переобучения, я попал в 8-ю воздушную армию, которой командовал участник боев в Испании генерал-лейтенант Хрюкин. В 8-ю армию наc 20 человек направили, посадили на пассажирский Ли-2, и из Сибири на Украину, из зимы в лето. По прибытию распределили по частям. Меня и еще четырех ребят направили в 1-ю Гвардейскую Сталинградскую штурмовую авиадивизию, которой командовал полковник Прутков. Дивизия состояла из четырех полков – 136-го, 74-го, 75-го и 76-го. Я и еще два или три парня попали в 76-й гвардейский Мелитопольский полк, которым командовал полковник Семенов. Комиссаром полка был Голубев, а начальником штаба – Посильев.

Меня назначили в 3-ю эскадрилью. Пришел на обед в столовую, за стол сел, думаю – надо же комэску представиться. Тут ко мне подходит командир и с ним еще один летчик – оказалось, это все, что осталось от 3-й эскадрильи, тогда на юге Украины шли жаркие бои, и все остальные летчики эскадрильи погибли. Я доложил командиру, лейтенанту Анисову: «Сержант Шатило прибыл в ваше распоряжение». Они меня расспросили, а потом комэск говорит: «Садись, третьим будешь». Вскоре Анисов ушел в Академию, вместо него комэском стал Иван Алексеевич Воробьев, с которым я всю войну и прослужил.

Присвоено первое офицерское звание - мл. лейтенант, 1944 г.

Дивизия должна была получить новые самолеты, так что, командование отобрало 30 летчиков и осенью 1943 года направило в Куйбышев. Прилетели в Куйбышев – и до января 1944 года там сидели – погоды нет. Дивизия уже воевала в Крыму, а у нас – то туман, то низкая облачность и не выпускают. Неделями на аэродроме сидели, команды ждали, а ее все нет. Да и кормили… Тогда весь тыл как попало кормили – кусок хлеба и перловка.

В конце концов, в январе 1944 года, прилетели в свою дивизию. Самолеты распределили по полкам, 4 или 5 самолетов попало в мой полк. 12 января 1944 года у меня был первый боевой вылет. А на восьмом вылете меня сбили.

В Крыму тогда шли жесточайшие бои – 4-й Украинский топил немцев в море, но Севастополь и Симферополь были еще у них в руках. У немцев на Херсонесе был аэродром, где базировались лучшие немецкие асы. Этот аэродром и бомбардировщики долбали, и штурмовики – никак не могли разбить. И вот, однажды, дали нам дали приказ – разбомбить этот аэродром. Полетели всем полком – 24 самолета. Три эскадрильи боевые, а четвертая сборная, ей майор командовал, который из тыла приехал, перенимать опыт. Я как раз в эту сборную эскадрилью и попал.

Полетели на Херсонес. Три группы штурмовиков – 18 илов, идут впереди и немного ниже, а наша эскадрилья поднялась на 2000 метров и попала в самые облака. Прилетаем к аэродрому, я вижу – эти группы бомбят, но все мимо полосу. Мой ведущий пикировать стал и скосил в облака, так что я один остался. Вывалился прямо на Херсонес, смотрю – ведущий курс 270 и попер в Турцию. А я ж не могу бросить ведущего, иду за ним. Лечу, лечу, потом думаю: «На кой черт он мне сдался?! Домой курс 90, а он на 270 прет», – плюнул, развернулся и пошел своих догонять.

Иду над морем, стрелок сзади сидит и тут меня немец атаковал, увидел, что я один остался. С первого захода ударил по кабине стрелка, так у стрелка пулемет заклинило, стрелять не может. Потом еще три захода на меня делал. Близко подходит, стреляет, снаряды по плоскостям попадают, но повезло – в мотор не попал, а так бы сбил.

Я над морем лечу, чуть ли не над волнами, все лицо кровью залито, да еще в руку и колено ранен. Над морем высоту определить сложно, так я чуть в берег не врезался, хорошо, перед Качей берег крутой. Я как взглянул – да я же ниже берега лечу. Поднял самолет и полетел к своему аэродрому.

Во время отпуска в г. Тайга, октябрь 1945 г.

Выскочил на аэродром в Каче, Кача уже в наших руках была, пытаюсь на посадку зайти – самолет руля не слушается. Прямо летит, а влево и вправо развернуться не может. Думаю: «Буду лететь прямо, сколько сил у меня и у мотора хватит». Лечу в горы. Ил самолет хороший – на нем на живот смело садиться можно, но кругом горы – ни одной площадки. Лечу и, вдруг, вижу небольшой пятачок, размером с комнату. Сел на него, «фонарь» дергаю – он не открывается, заклинило. А немец мне слева все стекло из фонаря выбил, так я с парашютов выскочил в эту пробоину. Вылезаю на плоскость, смотрю – стрелок жив-здоров. Обнялись с ним. Потом гляжу – рядом с самолетом моя 100 кг бомба лежит, когда я о землю ударился – выскочила. Если бы она взорвалась…

Ну что, делать нечего, парашюты на плечи взвалили и пошли. Идем, а у меня весь комбинезон в крови, но повезло, пули, осколки по касательной прошли. Дошли до большой татарской деревни, Айма-Тархан. Улица чистая, мечеть, мула молиться. По улице бегают собаки, кошки. Идем посередине улицы, из своего дома вышла русская учительница, говорит: «Сынки, заходите». Мы парашюты бросили во дворе, заходим к ней, а меня всего колотит. Она нас покормила и говорит: «Отдыхайте». Мы к этому времени уже знали, что крымские татары с немцами сотрудничали. Я стрелку, Саше Колесникову, говорю: «Ты ложись, а я пока посижу». Он лег, а я сел у окна. Страшно. К татарам в плен попадешь – живым не оставят. Ну, короче, как-то ночь перекантовали, утром хозяйка угостила чаем и говорит: «Тут недалеко дорога, идите, выйдите на дорогу, вас подберет машина».

Парашюты на плечи и пошли. На шоссе нас машина подобрала и прям к аэродрому привезла, полк в Джанкое тогда стоял, недалеко от шоссе. Вылезли из машины, и я пошел на КП. А мой комэск командиру полка уже доложил, что меня сбили. Прихожу на КП, докладываю: «Сержант Шатило прибыл с вынужденной посадки». Семенов, комполка, на меня смотрит и: «Зря тебя там не убило!» Так вот встретил.

Начальник штаба построил летный состав, мне приказал выйти из строя. Я вышел и тут давай с меня стружку снимать, мораль читать. Мол, бросил ведущего в бою и так далее. Причем, меня же не расспрашивали, ни куда мой ведущий делся, ни как все произошло. И, под конец: «По военному времени подлежит расстрелу!»

А я стою, с ноги на ногу переминаюсь, колено-то ранено. Комэск это увидел и говорит: «Товарищ командир, вы его посадите, а то он уже стоять не может». Семенов услышал это, немного остыл, осадил его комэск. Дали мне машину, отвезли в санчасть и неделю я не летал.

После санчасти мне другого стрелка дали, смоленского парня Сашу Карасева. С ним я 120 боевых вылетов совершил. Хороший был стрелок, два самолета сбил, да еще я один.

После освобождения Крыма нашу дивизию в Белоруссию перебросили. 2 июля 1944 года летали бомбить Минск, полк тогда в Приямино стоял, недалеко от Минска.

Присвоено звание Герой Советского Союза, 29 июня 1945 г.

В Минске, на территории завода Октябрьской революции, стояла немецкая батарея, которая била по Московскому шоссе. Наша задача – уничтожить эту батарею. Полетело шесть Илов и два истребителя сопровождения. Летим над Московским шоссе, вниз смотрим – страшно становится, столько войск на Минск двигалось. Долетели до вокзала, потом левый поворот – и на завод. Прилетели, стали штурмовать. Отштурмовались и пошли домой. Минут через 40 приказ – повторить вылет. Опять прилетели на батарею, немцев там практически не было, паника. Еще раз отработали.

В 1945 году Семенова убрали, он с командиром эскадрилье подрался, назначили Бочко. Так он как-то повел полк, а меня ведомым взял, за мной все остальные летели. Прилетели на цель, он сделал круг, и тут я его потерял. Доделал круг – не вижу командира! Взял курс на свой аэродром, полк за мной пошел. Уже отошли от цели, тут комполка меня догнал, встал впереди меня. Вечером был разбор, и Бочко рассказал, что он специально ушел, чтобы посмотреть, что мы будем делать.

Последний вылет я совершил 5 мая 1945 года в Восточной Пруссии. Там наши войска прижали немцев к морю, и надо было помочь. Полетели парой с Дважды Героем Советского Союза Мусой Гареевым. Погода никакая, низкая облачность, а лететь надо. Прилетели, отработали и вернулись обратно. Правда, там меня чуть зенитка не сбила, война – есть война.

- Спасибо Михаил Федосеевич. Еще несколько вопросов. Перед войной что на столе было?

- Что мать приготовит. Картошка у нас была своя, куры свои, молоко, яички, мясо. В магазине брали сахар, еще что-то на базаре покупали. Дом хороший был. В достатке жили. Кто не ленился – тот жил нормально.

- До войны часы, радио, велосипед были?

- Радио – тарелка висела. А часы я купил, когда ФЗУ окончил. Правда, с часами я погорел. В Новосибирске на базаре купил, они два дня походили и встали. Пошел в мастерскую. Мастер посмотрел и выбросил их.

- В летной школе кто был инструктор?

- Уже не помню. Лейтенант-летчик.

- Вы выпустились сержантом?

- Да. Когда в летной школе учился, нам, перед выпуском, офицерскую форму пошили. Красивая такая, синяя, с лейтенантскими петлицами. Мы ее примерили и на вешалку повесили. И тут Тимошенко издал приказ: «Из летных школ выпускать сержантами», – и все, накрылась наша форма. У нас ее забрали, а на выпуске выдали солдатскую робу и кирзовые сапоги.

- На фронте как строился обычный боевой день?

- Подъем в 6 часов утра. Сбор в столовой. Кто по квартирам, кто в землянках. Кушаем, садимся по машинам и на аэродром, на КП полка. И весь день находимся на КП. Стрелки, в это время, обычно, механикам помогают, чтобы самолет был в полной боевой готовности. Выходит командир полка: первая эскадрилья полетит туда-то. Комэск своих собирает, ставит задачу, маршруты проверили и по самолетам. Остальные сидят, ждут.

Самый тяжелый момент – ожидание задания. Сидишь в напряжении, ждешь. Мандраж такой… Ожидания – это хуже всего.

Потом получил задание, подходишь к самолету. Механик или техник докладывают: «Товарищ командир, самолет к полету готов». Для приличия обошел вокруг самолета, струпцилки поснимал. Когда сядешь в кабину, начинаешь работать с приборами – тут мандраж проходит. Запускаешь двигатель. Послушаешь, как работает мотор, проверишь приборы. Комэск порулил и ты за ним, я был ведомым у комэска, все остальные за мной выруливают на старт. Командир взлетает, я за ним, эскадрилья за мной. Над аэродромом в группу собрались и на задание.

На самолете штурмовике ИЛ-2 в годы Великой Отечественной Войны с 12.1.1944 г. по 9.5.1945 г. совершил 137 боевых вылета

Боевые друзья: Командир звена ст. лейтенант Ф. Носовец и мой воздушный стрелок ст. сержант Иван Васильевич Карасев. Совершил со мной 128 боевых вылетов и ни разу не сбили. Октябрь, 1944 г.

- Какая тактика штурмовиков?

- В зависимости от задания, летело шесть, двенадцать, восемнадцать или двадцать четыре штурмовика, обычно шесть. Ведущий, за ним ведомый. Шли правым пеленгом – четыре самолета справа, и два слева. Подлетая к линии фронта, левая пара переходит на право, и получается одна линия. Идем на цель. Перед целью, ведущий распускает группу, пикирует, за ним ведомый, за ведомым остальная группа круг замыкает. Над целью крутишься минут 15-20, в зависимости от цели, бывает и 2 минуты. Потом командир уходит, и за ним вся группа. Опять в пеленг выстроились и пошли домой.

- Выделяли, допустим, пару для подавления зенитного огня?

- Обязательно. Командир эскадрильи говорит: «Иванов, ты подавляешь зенитку». Бывало, что зениток и нет, но, если есть – обязательно выделялась пара на подавление. Но, опять же, группу нельзя бросить. Группа работает с круга, так что, эта пара чуть-чуть отвернет, и опять в круг. Группу нельзя разрывать.

В атаке дистанция в атаке между самолетами, самое большое, 100 метров. Работаем с круга.

А истребители в это время над нами кружатся, или где-то в стороне наблюдают.

Иногда много немецких истребителей налетит, а их пара, что они сделают? Они идут к нам, мы их прикрываем.

Немцы знают, что к Илу близко не подойдешь.

- При атаках истребителей, становились в оборонительный круг?

- Такого не было. Немцы знали, что к Илу не подойдешь. На рожон не лезли.

- Истребители прикрытия всегда были?

- Всегда. Было указание, не летать без прикрытия. Командир эскадрильи имел право, не лететь, если прикрытия нет. Перед тем как пойти на задание, мы летели к аэродрому истребителей. Приходим на аэродром, встали в круг, они взлетают, пристраиваются к нам и пошли.

- Сколько истребителей сопровождало?

- От двух до шести, в зависимости от задания.

- Какие были отношения с истребителями?

- Мы с ними на одном аэродроме редко стояли. Кажется, только в Крыму такое было. А так получили задание – залетели за истребителями. Они пристроились и пошли.

Мой боевой друг - воздушный стрелок самолета ИЛ-2 И. В. Карасев. Мужественный и смелый воздушный боец, сбил 2 самолета в воздушных боях. Март 1945 г. Восточная Пруссия, аэродром Инстенбург

- Претензий к ним не было?

- Нет, охраняли, как положено. У них работа опасная – самолет-то не бронирован, одна фанера. Но ребята толковые были – никогда Илы в беде не бросят.

- Михаил Федосеевич, вы сказали, что ваш штурмовик сбил три самолета. Как это произошло?

- Два самолета стрелок сбил, а один я.

Шли мы бомбить шестеркой, и два истребителя прикрытия. Подлетаем к линии фронта, ее издалека видно, все кругом горит. Зашли на немецкую территорию, вдруг навстречу нам идет большая группа немецких самолетов, бомбить нашу территорию. Мы в нее врезаемся. У немцев, видимо, необстрелянные летчики были. Свалка. Мелькают кресты, звезды. Кто, кого бьет – ничего не разберешь. Вот в этой суматохе я одного и сбил Фоке-Вульф-190.

Такой нахальный – прет мне прямо в лоб. Но на Иле было сильнейшее оружие – две 23-мм пушки, два пулемета, 4 снаряда «катюши» М-13 (два слева, два справа), 200 кг бомб, плюс стрелок с крупнокалиберным пулеметом. Не помню как, но немец мне хвост подставил, я как со всех своих пушек дал… Смотрю, закувыркался, и пошел вниз.

- В летную книжку сбитые записывались?

- Нам не разрешали вести книжку. Стрелок где-то достал бумагу, и вел эту книжку.

- Истребителям за сбитые самолеты платили премии. Штурмовикам платили?

- Да. Кажется, одну тысячу рублей.

- Вы группы водили?

- Нет. Я все больше ведомым летал, с командиром эскадрильи, с командиром полка. За время войны вырос до заместителя командира эскадрильи, водил звено.

- Какие цели больше всего не любили?

- Лететь на немецкие аэродромы, они очень сильно прикрывались. Аэродром находится не на линии фронта, а в тылу, где-то километров 30 от переднего края. Сильно прикрыт. Но летали на аэродромы, несли потери.

- Заход на цель, какое оружие использовалось первым?

- Первым старались сбросить бомбы. Они же на подвеске висели, весили по 100 кг. Нагрузка на двигатель, на самолет, ухудшается маневренность. А дальше – смотря какая цель. В крыльях находилось две пушки и два пулемета, всего четыре ствола. Плюс РС на крыльях.

- Были самолеты с 37-мм пушками?

- Нет. Они только после войны появились.

- Как вы оцениваете Ил-2?

- Таких самолетов в мире больше не было. Самый лучший самолет! Живуч, спас не одного летчика. Броня мотора до 6-8 мм. Летчик тоже сидел в бронированной корзине. Бензобак в крыльях. Сзади сидел стрелок.

Пока стрелков не было – Илы несли большие потери, потому что летчик не видит, что происходит сзади. За один вылет, бывало, полполка теряли. Потом сзади поставили крупнокалиберный пулемет, посадили стрелка. Задняя полусфера уже стала боевая.

Теперь немцы стали большие потери нести.

Летчики 76 гв. ШАП (слева направо): Муса Гареев, Виктор Протчев, Анатолий Заровняев, Василий Блюмкин, Кирьянов (стрелок Гареева). 1945 г.

Мой боевой командир 3 АЭ 76 гв. ШАП Иван Воробьев, летчик М. Деревянко и стоит воздушный стрелок Воробьева М. Утробин

- С противотанковыми бомбами летали?

- Постоянно. Летит, например, шестерка – один-два самолета обязательно с ними.

Это основное оружие для Ила. Бомболюки ими загрузят и летишь. От них мы старались поскорее избавиться – очень эти бомбочки опасные. Они маленькие, по полтора килограмма, но если какой снаряд в бомболюк попадет – самолет взорвется. Противные бомбы.

Но оружие сильное – если по танкам бьешь – танк не спасется.

- Как оцениваете РС?

- Сильнейшее оружие.

- Они же не очень точно летят.

- Летели куда надо. Сильнейшее оружие, мы его экономили.

- На Ил-2 не было бомбового прицела, как бомбили?

- Прицел был нарисован на лобовом стекле, но бомбили на глазок, чутье подсказывало. Если, находясь над целью, будешь на капот смотреть – собьют!

- Сколько было вылетов в день?

- В Восточной Пруссии по три-четыре вылета делали.

- Невыполненные боевые вылеты есть?

- Конечно. В основном, из-за погоды. Или, бывало, мотор барахлил.

- Потери в эскадрилье большие были?

- В 1945 году потерь почти не было, в том числе и из-за погоды. Бывало, по 3-4 дня не летали. Сидишь на аэродроме, скучаешь. Но потери были.

У нас тогда летный состав уже слетанный были, у каждого летчика по 100 с лишним вылетов, молодые летчики сразу в вылет не пускались. Был у нас молодой летчик, Калиниченко. Полетели на Кенигсберг. Командир на земле собрал эскадрилью и говорит: «Над целью делайте тоже, что делаю я». Пришли на цель. Командир круто заложил пикирование. Он-то вывел, а Калиниченко так самолет заложил, что не смог его вывести и врезался прямо в железнодорожный вокзал.

- Вы сказали, что во время налета на Херсонес ваш ведущий ушел в сторону Турции. Что с ним потом было?

- Говорят, в Турции его видели, в плену.

- Механика помните?

- Сержант-россиянин.

Вообще – экипаж штурмовика – три человека – летчик, стрелок и механик. Мой механик очень за экипаж болел. День и ночь у самолета крутился, каждый шурупчик протрет.

Мой механик самолета Губин. Август 1945 г., г. Лида

- Со смершевцами не приходилось сталкиваться?

- Нет, причин не было. Был у нас какой-то капитан. Были случай – солдат сбежал из полка, но нас, летный состав, это не интересовало – наше дело было летать так, чтобы аварий было поменьше и потерь.

- Когда получили первую награду?

- После 10 вылетов. За 10 вылетов давали орден Славы или орден Красного Знамени.

- Когда присвоили звание Героя Советского Союза?

- 29 июня 1945 года. А представление написали еще в начале 1945 года. Командующий воздушной армией, Хрюкин, вызвал человек 30-40, бомбардировщики, штурмовики, истребители, толкнул речь, после чего, от имени Верховного Совета, вручил нам Звезды Героев Советского Союза и маленькие книжечки.

- Из тех с кем вы пришли из училища, живым кто-нибудь остался?

- Буслов, новосибирский. Мы с ним в один полк попали, он выжил. Был ранен, хромал. А больше никого не помню.

- Утром нормальный аппетит?

- Какой там. Чай или кофе, хлеб с маслом, сыр. Больше ничего не ели.

- Обедать на аэродроме приходилось?

- По-разному. Нас или отвозили на обед, или обед привозили на аэродром.

Кормили здорово, вечером законных 100 грамм. Вначале всем давали. Потом смотрят – не летал, значит, не положено. Мы стали протестовать – добились, чтобы снова всем выдавали.

Стрелки еще, помимо законных, по деревням самогонку доставали. Но мы самогонку не пили – знаешь же, что завтра лететь, а куда полетишь, если голова дурная? Опять же от полетов устаешь. Летать тяжело. Самолет 6 тонн весит, попробуй им управлять.

- Чего было больше психологической или физической усталости?

- Все вместе. Физически не очень тяжело – ручка легкая, вращается, закрылками, щитками легко управляется, а вот психологическая нагрузка большая – летишь, снизу по тебе зенитки и танки бьют, сверху истребители атакуют, да еще боишься столкнуться. Прилетаешь – тебя всего трясет. Сидишь в кабине, пока не успокоишься.

Бывает, прилетишь, из кабины не вылезаешь, официантки несут прямо в кабину покушать, и опять вылет. Тяжело. Но мы молодые были, а воевать надо…

Воевать всем тяжело было. Нас как-то возили на передний край, смотреть, как пехота воюет. Траншеи во весь рост, сидят, ждут, когда перловку привезут.

А летный состав ценили. Нас хорошо одевали, хорошо кормили, платили деньги.

- Что вы с деньгами делали?

- Я аттестат домой отправлял.

- Были в полку отравления техническим спиртом?

- Не знаю.

Летчики 76 гв. ШАП в доме отдыха 1-й Воздушной Армии в г. Алитус, 1944 г.: Городилов, Гареев, (стрелок), Шатило (стоит), Павлов (стрелок)

- В свободное время как отдыхали?

- Кто читал, кто лежал. Вечером поужинали, танцы, баян, аккордеон был. А утром опять на вылеты.

Жизнь такая была – не знаешь, что тебя ждет. Вернешься – не вернешься. Когда обратно летишь – тут настроение уже лучше.

- Приметы какие-нибудь были?

- Перед вылетом ни в коем случае не фотографироваться, не бриться. Вылеты закончились – тогда, пожалуйста, брейся на ночь.

- Было поверье, если 10 вылетов пережил, то жить будешь?

- Было, наверное.

- Планировали пережить войну?

- Как сказать – было ощущение, что надо воевать, гнать немцев.

А так – каждый вылет – это опасность. Сел в самолет – уже подверг себя опасности, бывало, летчики и на своей стоянке погибали. Однажды, бомба под самолетом взорвалась, когда летчик в кабине сидел.

- Талисман был?

- Мне отец дал иконку.

И вот снова возвратился к "учебной парте" самолету У-2. Новая работа, новые товарищи, слева направо: Агеев, Шатило, Подкосов, Калита, Долгополов, Веселов, Шафиев, Кондрусь, Курносов, Воробьев. Июль 1948 г. аэродром Степянка, Минск

- Женщины в полку были?

- Человек 15. Двое летали воздушными стрелками, Тася Линник потом вышла за командира первой эскадрильи. Вторая, украинка, красивая девчонка, погибла с Кошевым. Многие девушки были оружейницами, механиками, метеорологами. Были девушки в БАО.

- Романы на фронте были?

- Были. У меня девушка была, Аня Бойцова, работала в батальоне. Потом, когда после войны перелетели в Белоруссию, она вышла замуж.

- Какое у вас отношение к немцам?

- Как к врагам. Как к ним относится?

После войны мы в Кенигсберге стояли, а меня с еще одним летчиком послали в Бобруйск на переподготовку. Мы с ним как-то в Минск приехали, когда там вешали немцев. На берегу Свислочи, в районе «Динамо» сделали 11 виселиц. Пришло тысячи минчан. Под каждую виселицу подходила машина, в которых стояли немцы. Им петли надевают, машины отходят, и они висят.

В то же время – рядовой немец – он же призван был. После войны, бывало, идешь по Минску – они улицы убирали, завалы чистили, дороги.

- С власовцами сталкивались?

- Да. Трое из БАО как-то поехали в деревню, так их всех убили власовцы.

- Как встретили 9 Мая?

- Уже и не помню. Общее полковое построение, торжественный обед.

- Как давался переход к мирной жизни?

- Скучно было. Мы в Восточной Пруссии стояли, болтались по фольваркам, искали трофеи. Ездили на экскурсию в Кенигсберг.

- Посылки посылали?

- Нет.

Июль 1948 г. аэродром Степянка

- У вас были какие-нибудь трофеи?

- Нет. У меня только маленький чемоданчик был, с нижним бельем и чистой гимнастеркой.

- После войны самоубийств в полку не было?

- Может, в наземных войсках были, у нас нет. Нормально жили, дружно.

- Спасибо, Михаил Федосеевич.