Мои родители родом с Украины, они родились в еврейской колонии около Херсона. Дед мой занимался рыбным извозом, возил в Херсон и продавал рыбу. Кроме того у него было свое хозяйство, своя земля. В колонии при синагоге была школа, в которой мама закончила четыре класса. А папа был безграмотным, он учился на портного.
К 1920 году они уже были женаты, у них было четверо детей. Но через эту колонию прошли и Петлюра, и Махно. Колонию постоянно грабили и в 1920 году папа забрал семью и поехал в Крым, тогда говорили, что в Крыму лучше. Приехали в Крым, а там тоже шла война, решили вернуться на родину, по дороге потеряли троих детей, осталась одна моя старшая сестра, которая на 10 лет старше меня, и родители снова уехали в Крым. Вступили в сельскохозяйственную коммуну «Борьба». Когда в Джанкое организовались первые производственные артели, мои родители уехали из коммуны, папа поступил работать в артель. А в 1924 году родилась я.
В 1932-1933 году разразился голод. Я и сейчас помню, как мама покупала жмых и из этого жмыха пекла лепешку. Потом нарезала ее кубиками и давала мне в школу, в мешочке. Когда хотелось есть, я этот мешочек клала в рот и сосала.
В 1930 году моя сестра вышла за муж и уехала с мужем в Севастополь, он сперва комсомольским, а потом партийным работником был, а сестра работала заведывающей Севастопольской городской библиотекой. В 1938 или 1939 году сестра родила дочку, сейчас она журналистка и поэтесса Карина Петровская.
22 июня, в 12 часов, мы услышали, что началась война и начали звонить в Севастополь, чтобы узнать как семья сестры. Узнали, что все благополучно, что они живы здоровы. Через некоторое время сестра сообщила, что их вывозят эшелоном. Эшелон будет проходить через Джанкой и она взяла эвакуационные листки и на нас.
К этому времени Джанкой дважды бомбили. Все домики вдоль железной дороги были разрушены, мы во дворе вырыли окопы и когда объявляли тревогу, мы сидели в этих окопах с подушкой на голове. А потом пришел эшелон сестры и нас забрали. Я все еще думала, что это увеселительная прогулка, до меня еще не доходило, что это так страшно. Папа пошил нам рюкзачки, мы туда сложили зубную щетку, порошок и поехали как будто на экскурсию.
К этому времени Джанкой был уже практически пустой, все кто мог уехали. Доехали до Керчи, но переправы через Темрюк не было. Нас погрузили на баржу и в ней мы доехали до Ейска. В Ейске вышли, там мама где-то нашла машину и мы доехали до станицы Терновской, вообще, если бы не моя мама, мы бы погибли, она очень инициативной была.
Остановились мы в станице Терновской, там вообще много с этого севастопольского эшелона осталось. Мы с сестрой пошли работать в колхоз, работали на молотилке. Но жили мы там недолго. Когда немцы взяли Ростов, мама сходила на рынок, пришла и говорит: «Что вы здесь сидите? В Тихорецке эшелон, немцы уже в Ростове – нам здесь нечего сидеть». Опять нашла машину, мы добрались до Тихорецка, и сумели благополучно сесть на этот эшелон. Доехали до Баку, а в Баку не было транспорта переправиться через Каспий. Из Баку нас отправили в Махачкалу, где мы 10 дней прожили в каком-то клуба. Потом нас погрузили на какой-то пароход и перевезли через Каспий. На другом берегу Каспия нас погрузили в эшелон и мы поехали в Ташкент. А еще Махачкале дети заболели корью и, пока мы ехали до Ташкента – вся дорога была усеяна трупами детей, которых снимали эшелона.
Мы приехали в Ташкент, нас там не выгрузили, а отправили в Актюбинск. В 1941 году зима была очень холодной. Карина, племянница, заболела корью. В Актюбинске с больным ребенком нас никто не пускал на квартиру. Но, в конце концов, мама договорилось с Катей Аслановой, милой татарочкой, и она нас пустила к себе на квартиру, которая находилась практически за огородом, около кладбища и аэродрома. Это была одна большая комната, которая мама разделила на две. Мы там построили печку и стали жить.
В Актюбинске я окончила школу, записалась на курсы медсестер. Эти курсы находились на другой стороне Актюбинск, рядом с лепрозорием и я ходила туда. Но я еще хотела устроиться на работу, чтобы получить рабочую карточку. К тому времени я познакомилась с соседями, это были люди, в 30-е годы высланные из Украины, и они мне рассказали, что на аэродроме один техник по авиационным приборам ищет себе помощника. А он хочет уйти на фронт, но для этого ему надо было обучить преемника. Меня туда устроили младшим специалистом по авиационным приборам.
На аэродроме находились две эскадрильи, эвакуированные из Минска, которые относились к Узбекскому управлению гражданской авиации. В этих эскадрильях были По-2 и УТ-2, и, спустя некоторое время, в них стали прибывать фронтовики-техники, которых переучивали на летчиков. Год они учились у нас, а потом их отправили в Оренбург. Так я на этом аэродроме и работала.
Однажды у нас на аэродроме погиб один курсант. Тогда ужасный смерч был и курсант спрятался в самолете, а его сорвало и перебросило на завод по ремонту техники, и курсант погиб.
В 1943 году в нам в Актюбинск приехал муж моей сестры. В Севастополе он был секретарем райкома партии, участвовал в обороне города и был эвакуирован на одном из последних катеров. У них на катере заглох мотор и их прибило к Турции. Турки дали им отремонтировать катер и, в конце концов, они оказались в Батуми. Оттуда его направили в Краснодарский край, где собирался партийный актив Крыма. Но там еще никого не было, а дядя сказал, что у него семья в Актюбинске и его отпустили. Он приехал в Актюбинск, устроился замполитом профтехучилища, а в конце 1943 года его вызвали в Краснодар и, немного спустя, туда же уехала моя сестра и племянница.
В 1944 году я поехала в Ташкент, в управление, сдавать экзамен на техника. Сдала их, мне присвоили звание техника и я вернулась в Актюбинск, а в это время освободили Минск и наши эскадрильи стали готовиться к возвращению. Моя мама тут тоже подключилась, сходила в актюбинский райисполком и узнала, что собирается один вагон крымчан, которые хотят уехать из Актюбинска. И вагон идет именно в Крым. Мы собрались, сели в этот вагон, а потом недели две-три плелись по стране. Мы ехали по следам боев. Везде было разорение, разрушенные вагоны, стояли танки, военная техника.
В Крым мы приехали, когда оттуда уже выселили татар и стали готовиться к встрече переселенцев из Белоруссии.
- Полина Филипповна, как была организована эвакуация? Вас в дороге кормили?
- На станции, видимо, заранее сообщали, что идет эшелон. Кормить нас не кормили, но хлеб давали, так что с голоду мы не могли умереть. А вот от кори дети умирали, от воспаления легких, в вагонах холодно было, и лечить было нечем.
- Как жилось в Актюбинске?
- По-разному. В 1942 году там работал железнодорожный клуб, каток был, коньки на прокат выдавали.
- Воровство было?
- Не сталкивалась с этим.
- Черный рынок?
- Конечно. Ничего же не было. Нам пайка хватало на 20 дней, а 10 крутись как хочешь, так старшина давал телегу, мы садились и ехали в горы, а там армянские села были. Помню, я по талонам получила 6 метров материала, так там я обменяла их на муку.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
