А. Б.: Виктор Фёдорович, расскажите, пожалуйста, о Вашей жизни до войны.
В. Ф. Б.: До войны мы жили здесь, в Кировской области в деревне Луза. Ну, крестьяне. Семья у нас была большая - сколько, человек 6 или 7 у нас постоянно жили, - вот так. Но я не буду про деревню ничего больше говорить, потому что маленький был пацан. В силу каких-то обстоятельств в 1935 году мы всей своей семьёй переехали в город Тюмень. О перепитии, как мы там устраивались в Тюмени, смысла тоже нет говорить, но жили, конечно, тяжело. Очень тяжело, потому что такая семья в 7 человек, а работал один отец. Но хорошо, что он был у нас сапожник - помимо работы на производстве, он мог работать дома. Брал патент, и по патенту работал, шил сапоги.
Потом в Тюмени я соответственно пошёл учиться, закончил 7 классов; и в 41 году, когда мне нужно было учиться дальше, началась война. Естественно, я сразу ушёл работать на швейную фабрику. Там меня поставили учеником слесаря - учился на ремонтника швейных машин. И работал там по ремонту швейных машин до декабря 42 года. 1 января 1943 года пришла повестка и 3 января я уже был в училище - Тюменском военно-пехотном училище.
А. Б.: Как жили люди в Тюмени в начале войны?
В. Ф. Б.: Что тут рассказывать? Конечно, очень тяжело. Потому что очень тяжело было с питанием - семья большая, а хлеба давали там грамм по 400, - я не помню сейчас сколько. Где-то так, да и то, приходилось всю ночь стоять в очереди, ждать поочередно иногда. Занимать очередь, стоять, чтобы получить этот паёк. Естественно, что очень трудно было. Но, все списывали на войну, все живут тяжело. Значит, какой разговор? Мы в эти тонкости не вдавались. Как живётся, так и живётся.
А. Б.: Какие настроения были тогда на фабрике среди рабочих?
В. Ф. Б.: А на фабрике настроения были одни - надо лучше работать, чтобы скорее победить. Тут уже каких-то идеологий нет, тут каждый сам. А потом, честно признаться - я работал. Моя работа - я почти не вылазил из-под машин. Потому что швейных машин [много], у нас транспортёр был. Передача передавалась по нему на швейные машины: то лента у одной машины порвётся, то ещё что-нибудь, - вот и лазишь под столами. То у кого-то машина швейная стала плохо шить - надо отремонтировать. Не было деталей запасных.
(указательным пальцем руки показывает вверх и вперёд)
Вплоть до того, что мы даже сами делали иголки для швейных машин. Сами делали.
У нас был хороший парень, хороший механик. Он сделал станочек, и из проволоки фрезеровали, пробивали дырочку - делали иголки, и ими шили. В основном же для армии шили. Шили нижнее бельё, гимнастёрки, и прочее такое. Работать приходилось по 12 часов, а иногда и ночевали там же. Тут ничего не сделаешь, всё было отдано этому. Но никто не хныкал - что правда, то правда. Мы знали, что речь идёт о Победе. Тем более у всех почти - у кого-то отец, у кого-то муж - у всех кто-то был на фронте. Все думали только об этом.
Работал хорошо, там нельзя было плохо работать.
А. Б.: Вам какой-то разряд присвоили? Карточку дали рабочего?
(пожимает плечами)
Да нет, какой там разряд, там некогда было, не до этого. Это разряды уже потом стали давать, а тогда работаешь и всё. Карточку, конечно, давали, но я, честно признаться, уже не помню. Я другой раз уже и здесь что-нибудь забуду. по крайней мере, паёк, который был положен, давали. Отец работал, потом, правда немножко позднее, его тоже призвали. И он там же в Тюмени конвоировал пленных. Немецких пленных привезли, они работали на судостроительном заводе.
Сестра у меня старше на один год, с 24 она года, её тоже призвали в армию. Но её направили в Омскую область на охрану складов, военных объектов. Стояла она, восемнадцатилетняя девчушка, дали ей винтовку, и стояла она где-нибудь в поле, эти склады с оружием, боеприпасами … Стоит зимой в Омской области - причём она долго, всю войну прослужила. И после войны ещё порядочно, до старшины дослужилась. Есть у меня её фотография.
А. Б.: Расскажите об учёбе в училище.
В. Ф. Б.: Я учился на миномётчика, у нас был специальный миномётный батальон. Готовили на 82-мм миномёты, и на фронт я прибыл миномётчиком. По окончании училища в июне пришёл приказ продлить учёбу в военном училище до года, но у нас нашлось приличное количество людей, которые попросились добровольно уехать на фронт, а не продолжать учёбу. В том числе и я уехал на фронт, родителям сказал, что нас переводят в другое училище.
(со смехом)
Ехали долго, целых 19 суток в телячьем вагоне. Прибыли мы 12 июля 1943 года в город Воронеж. В Воронеже нас уже ждали покупатели, мы высадились. И 13 июля наши покупатели из 13-ой гвардейской стрелковой дивизии повели на фронт, на передовую.
Вот что мне на всю жизнь запомнилось, я всегда это вижу в своих глазах. Когда мы проходили 13 июля Прохоровское поле, там где произошло танковое сражение. И как раз мы попали на это поле, потому что там воевала 13 гвардейская дивизия, занимала оборону. Как сейчас помню: танки разбитые стоят по ту и другую сторону, наши и немецкие, ещё дымят, ещё горят. И даже трупы лежат неубранные.
Это мне бросилось в глаза - лежит солдат наш, он как бочка распух уже. Июль, а всё ж таки больше суток лежит, - и видимо, долго не убирали, - и поэтому такое впечатление. Вот я даже сейчас точно вижу где точно лежит, где танк горит, где что.
(показывает перед собой руками подобие рамки)
Потом прошли и попали в свою дивизию, направили меня в 34-ый гвардейский стрелковый полк. Позднее я уже узнал, что командиром нашего полка был подполковник Панихин, оказывается, что он тоже был наш, вятский. Но это я узнал уже после его гибели. В полку я попал в 1-ый стрелковый батальон и 1-ую миномётную роту. У меня всё первое было. Командиром роты был капитан Кабанов, помню до сих пор.
(улыбается, поднимает вверх левую руку)
Какое-то время бои приостановились, стали смолкать. Мы находились на передовой, и началась подготовка к прорыву. Нас готовили, даже частично в тыл выводили на занятия, приучали как штурмовать. Оборона немецкая там была очень мощная, несколько эшелонов. Прорыв готовили до 2 августа. 2 августа 1943 года нас поздно вечером, почти под ночь, подняли и повели на исходную позицию для штурма немецкой обороны.
Ночью подошли, заставили нас окопаться. Но окопы выкопали неглубокие, зная, что долго не сидеть. У меня, вдвоём с напарником, был миномёт 50-мм, маленький миномётик.
(показывает руками его величину)
Его цель такая, быть в одной цепи с солдатами. До передовой оставалось всего метров 80, поэтому когда началась в 5 часов утра артподготовка, то у нас была своя цель. Артподготовка была часа полтора, беспрерывно; стояло по 300 - 350 орудий на 1 км. Наше орудие не считалось, наверное, в этом счету.
(усмехается)
Но мы с напарником успели выбросить около двухсот маленьких мин. Мы их бросали куда? Задача-то наша была - побольше бросать в их передовые окопы и ещё впереди окопов, где у них было минное поле. Нас заставили обязательно обстрелять это минное поле, чтобы взрыватели разрядить. Самим ведь потом же идти надо будет. Вот мы своими минами разминировали поле перед немецкими окопами.
Затем артподготовку перенесли на дальнюю, тыловую часть, а мы поднялись &ash; приказ, красная ракета. Вылезли и побежали на немецкие окопы под обстрелом. А они, кто ещё остался в живых, из своих автоматов, пулемётов по нам стреляют. Что греха таить - то и дело видишь, как один падает, другой падает. Концентрация-то войск была большая, потому что для прорыва нужно побольше солдат. Иначе - перестреляют, прорыв не сделаешь и людей погубишь.
Я что ещё хорошо запомнил. У меня был миномёт за плечами. Он весил немного, 14 кг. всего. И у меня карабин был, я с карабином бежал. Но где-то на полпути наш солдат упал, погиб. У него был автомат, так я ещё сообразил - бросил свой карабин, а взял его автомат. Автомат наш, с барабанами такие были. Я уже был вооружён.
Если с карабином я практически не вооружён… Когда заскочишь в траншею, как там воевать с карабином? У них у всех автоматы. А у меня уже был автомат и 72 патрона в нём, а не то, что каждый патрончик перезаряжать. Поэтому с автоматом как-то уже и смелее и решительнее становишься.
Ворвались мы в эти окопы, немцы по проходам, соединявших их с другими окопами - там было три линии окопов, эшелона. Поэтому когда они почувствовали, что им уже здесь не быть, то они, кто остался жив, убежали. Потом мы пошли на вторую линию, к третьей немцы постепенно убежали, а тут уже пошли наши танки. И немцы тоже ушли. Нас, кто остался жив, сосредоточили в колонну и мы пошли догонять немцев. А они же быстренько смываются на машинах, и занимают следующий рубеж где-то. Ну, а мы - пехота есть пехота, надо идти пешочком.
Так мы шли, но в одном месте ... Это я сейчас так рассказываю, но вспомнить сложно. В одном месте окружили мы немцев. Окружили, а нас оставили для их уничтожения, остальные продолжали наступление. Честно признаться, бой тут был такой, своеобразный. Немцы собрались в овраге, а мы кругом заняли оборону. Интересно сейчас вспоминать. Те, кто был перед нами, их было больше, чем нас. Видимо, ещё когда сделали круг, нас рассредоточили в обороне, вроде ещё меньше нас стало по сравнению с немцами.
(улыбается)
Видимо, их командиры поднимут, они из оврага-то выходят цепями на нас. Мы стреляем в них из автоматов, пулемётов. Когда они поближе подходят - нас поднимают, мы пошли на них. Они - в штыковую, мы идём на них. Они, видимо, командиров-то у них нет, разворачиваются и бегут туда к себе, обратно в овраг.
(улыбается)
Там, видимо, их генералы или офицеры поднимают, опять гонят на нас. Мы отходим - нас поменьше было. Ну, и так у нас несколько раз - то они на нас бегут, то мы отходим, занимаем свои позиции, где стоишь. А они там. В итоге они всё ж таки сдались.
А. Б.: Это ещё до Белгорода, в августе было?
В. Ф. Б.: Это сразу после того, как прорвали оборону. Этих тонкостей, я же солдат, не помню.
Потом мы пошли, под станцией дальше наступали - в моей памяти врезалось - по-моему, станция Максимовка. Надо карту посмотреть, не могу вспомнить. Я называю Максимовка. Там было много окружённых немецких солдат. Нас подвели, далековато от станции, но поместили, чтобы встретить, если они будут прорываться из окружения. Получилось так, что там дорога проходила. Мы расположились, никто не стреляет, ничего, близко никого нет. Кто как - кто уснул, прилёг, но окопчики вырыли. Они большущей колонной пошли, а нас всего ничего. Отошли.
Я, сосед со мной, ещё несколько человек нас оказалось - мы недалеко были друг от друга, не успели убежать. Куда деваться - договорились, что сейчас побежим. Побежали - они увидели, постреляли в нас из танкетки. Видят, человек 4 - 5 нас бежало, а потом в кукурузное поле забежали. Они забросили - им надо уйти было. Вот, в этот момент я и попал. А потом-то оказалось, что наших они отогнали, отступили наши части. Примерно, от этого места была деревня Берёзовка, хорошо помню. Мы пошли - и уже немецкая оборона. Мы оказались в тылу, человек 5 нас, наверное, было. Тищенко был, потом татарин был Менгиделеев - запомнил!
Мы остались, выкопали себе в кукурузном поле окоп приличный, и там мы просидели с 12 августа где-то по 25 августа. Мы не могли выбраться, ну, какой нам прорыв? Чем мы прорываться-то будем? Если даже у нас и были автоматы, но патронов-то у нас не было. Сидеть - долго, пищи - нет. Питались семечками, ползали поочерёдно дыни нарежешь. У них в деревнях были то дыни, то ещё какие-нибудь овощи ... Ползали каждую ночь - не так еда как питьё. Пить-то нечего, а жара - август. Принесут - день проживёшь. По-моему, дней 10 или 12 прошло, и мы решили, что надо уходить. Иначе - не выдержать нам.
Мы пробрались. Там вдоль деревни был ручеёк, кругом густой кустарничек. Мы начали пробираться потихоньку, а немцы в деревне были, там оборону занимали за деревней. В деревне кое-какие части располагались, а мы потихоньку пробрались, недалеко от их обороны; решили переждать, потому что дело-то к утру - надо в тёмную прорываться.
И надо же - утром началось наше наступление. Мы услышали такой треск, наши пошли, а мы с этой стороны. Наши идут к нам - что у нас было, с тылу-то на немцев тоже ...
(воодушевлённо, жестикулируя)
Получилось у нас, что мы с тыла помогли прорыв-то здесь сделать. Вышли - один нос торчит.
(показывает рукой - какой был длинный нос, закрыв глаза)
Все - худущие. Но - ничего, как раз наша часть-то была, прорывалась здесь. Никуда далеко-то они не ушли. Пригласили нас в особый отдел: объясните - как, почему. Может, я оказался там шпионом каким-нибудь. В особом отделе заставили всё написать. На этом закончилось - больше меня ... Иногда бывает - таскают, но больше меня никогда никуда не приглашал после этого. Всё - поверили. Я к своим же пришёл, в свою часть. Ребята, конечно, встретили ... Ну как встречают на фронте считавшегося погибшим?! А вдруг - живой человек пришёл.
(улыбается, смотрит на интервьюера)
А. Б.: Я не знаю, на фронте не был. Как Вас встретили?
В. Ф. Б.: Ну как сказать? Все бросились, радостные. Как больше? Вот это был у меня такой эпизод. Потом мы прошли на Белгород. В город мы не заходили, он остался в стороне, Полтава. Под Полтавой погиб наш командир полка. Причём погиб, по честному признаться ... Как это выразиться? Жалко мужика. Всю войну, с первого дня начал, они с командиром дивизии. Командир дивизии у нас был генерал-майор Бакланов Глеб Максимилианович, молодой, 32 года всего. В Москве был спортсменом, чуть ли не чемпион Москвы по гимнастике. Он начал капитаном, а тогда уже был генерал-майор.
Мы шли колонной, потому что когда оборону прорвёшь, то до следующей там бывает десятки километров. Командир полка впереди, на «Виллисе», за ним на втором командир дивизии. Обогнали нашу колонну, поехали вперёд, и напоролись на немцев. Догнали немцев, они сразу развернулись стрелять. Пока разворачивались командира полка тяжело ранило, в общем погиб. Мы идём колонной - генерал мчится, аж только пыль столбом. А по колонне уже идёт: Панихин погиб, Панихин погиб. Жалко мужика было - молодой совсем, начал старшим лейтенантом, а под Сталинградом уже получил подполковника и стал командиром полка.
Потом пошли на Полтаву, но в город мы не заходили тоже. А потом на Кременчуг, и там у нас получился ... Начался Днепр, там мы его форсировали. Вот это, конечно ... Оказалось потом - мы ж не знали. Нас, примерно, в четырёх километрах от Кременчуга, направо, в сторону Киева - большой был песчаный остров. Нас на этот остров начали перебрасывать, но в чём? Лодочки, какие подвернулись, плотики наделали сапёры, под обстрелом. Честно признаться, попадёт снаряд, не попадёт, поблизости разорвётся ... Сразу же начался сильный обстрел, потому что они же не хотели, что бы форсировали.
На песчаном острове они занимали оборону. Там были выкопаны траншеи, и все они оплетены ивняком, то есть они не осыпались. Там, наверное, местных жителей согнали ... У них прекрасно, а мы когда перебрались - сколько смогли. Первый же снаряд разорвётся - люди тонут. У нас к сожалению очень многие солдаты раньше не умели плавать. А особенно из деревень от куда, они и реки-то не видали. Я, между прочим, плавать умел, потому что в Тюмени я жил на берегу реки. У нас и улица-то была односторонняя - так и берег реки сразу.
(показывает руками как близко были река и дом)
На этом песчаном острове мы занимали оборону, штурмовали траншеи. Но взять их было очень сложно, потому что танк туда не подойдёт, а всё голыми руками. На острове у нас погибло много людей. Заместитель командира полка подполковник Данилов, до сих пор помню, погиб на этом острове. Комсорг полка погиб, но я его не помню фамилии. Мне пришлось - у нас погибли все связисты. Командир роты вручил мне катушку, аппарат - мол, грамотный, - а я в училище учился: «Вот ты будешь связистом у меня». Потом я стал в этом отделении связи, несколько человек нас было связистов. Меня - за главного.
Тут момент такой, не очень. Из полка позвонили, из политотдела - погиб комсорг полка, надо доставить его документы. Найти его, - он погиб перед траншеями немецкими во время наступления - забрать документы. Главное - забрать документы, чтобы они немцам не достались. Там боялись больше всего, о, политработники! Командир роты мне - давай! Я ночью пополз туда - я же не знал в каком месте он лежит. А погиб он вблизи немецких траншей. Не добежали, огонь откроют из автоматов, там не доберёшься. От одного до другого ползал и искал. Я нашёл его, лежал он уже не очень далеко от передовой. Потихоньку осмотрел его нагрудные карманы, вытащил документы; и в одном кармане у него оказался маленький дамский пистолет.
(улыбается, показывает величину пальцами правой руки)
Никелированный. И как сейчас помню - 16 штук патронов. Я их, конечно, забрал себе. Аккуратно выбрался, документы доставил. Нормально слазил, дело сделал. Считалось, что документы политработника не могли попадать к немцам. Вот это - идеология. Политработник, и вдруг его документы немцы взяли - они шум поднимают. Политработников они особенно не любили, и особенно они хвастались.
На этом острове мы простояли, наверное, суток 6 или 7, а потом нас сняли, опять ночью обратно. Оказывается, наша задача была отвлечь немцев с других участков, создать видимость, что мы здесь форсируем. А на самом деле, ниже по течению Днепра, тоже километрах в 5, в это время там форсировали и построили понтонный мост. Нас сняли, и по этому понтонному мосту перешли Днепр, и там сосредоточились, заняли оборону после форсирования.
А. Б.: Командиром отделения связи Вы стали перед форсированием Днепра?
В. Ф. Б.: Практически да.
А. Б.: До этого Вы были в расчёте миномётном?
В. Ф. Б.: Да, был миномётчиком. А потом пришлось катушку таскать. Катушку таскать от роты ... Как обстрел пройдёт немецкий - значит, опять порвут линию. В штаб батальона если дотянешь, линию порвут, всё - бегом беги, соединяй. Берёшь в ручку, по проводу тащишь до места обрыва. Не очень приятное дело. Потому что обстрел идёт - все могут спрятаться, лежать в окопчиках, - а ты должен бежать, соединить провода. Не смотря на обстрел - иначе ты не выполнишь задание.
А. Б.: Разве это не миномётная рота была батальона? Она же стояла метров 200 от передовой?
В. Ф. Б.: Это как придётся, это по разному. Да, конечно. Но мы тащили, должны были связь держать и со стрелковыми ротами. потому что командир роты может запросить огонь. И с ротами, и с батальоном. Если мне память не изменяет, полагалось так: батальоны должны были обеспечить связью роты. Сейчас я все эти тонкости забыл. Но у нас миномётная рота-то была, мы должны были трёх командиров рот обслуживать. Ещё должны были связь держать с миномётными взводами. А с ротами стрелковыми в первую очередь надо, потому что если начнут, то от них только: «Ну-ка подбрось нам туда-то огоньку»! Вот и подбрасываешь.
Первое больше запоминается. А потом всё наступали. Мы прошли Знаменка, Александрию, Кировоград, потом под Яссами стояли. Корсунь-Шевченковскую я уже не упоминаю, там приличная группировка была. Разделались, так и пошли дальше. Из Ясс, это уже в августе 44-го, нас перебросили в Польшу на Сандомирский плацдарм. Там в городе Стопница - небольшой городок - наша миномётная рота стояла в каком-то саду или сквере, Бог его знает. В этой Стопнице меня командир роты, а тоже наш вятский - мне везло на вятских - лейтенант Максимов отправил с донесением в штаб батальона. В штаб батальона я донесение отнёс, стал возвращаться. При возвращении уже в самом даже городе не добежал до роты, да порядочно не добежал до роты ещё - начался артобстрел. Снаряд перелетел через меня, и метрах в трёх с половиной разорвался.
(рукой показывает направо)
И меня тогда ранило в ногу - осколок попал, и в плечо. В плече оказалось 3 осколка - 2 вынули, один до сих пор ношу. Ранило, но пока шоковое состояние было, а я перед этим ... Недалеко дома стояли, а поляки куда-то ушли - видимо, раз занята оборона, то чтобы сохранить себя, дома побросали и ушли. В одном доме в шкафу достал скатерть или не помню что. Белоснежная, накрахмаленная - сделал себе новые портянки, отличные портянки были. И когда меня ранило, то, видимо, основную артерию перебило.
(показывает на левой ноге место ранения)
Вот, прямо струёй идёт кровь-то оттуда. Я сам этой белоснежной портянкой - до сих пор хвалю поляков, благодарю - обмотал, и у меня остановилось. И я по траншее пошёл в тыл. Пока было шоковое состояние, я дошёл до медпункта в деревне, она как раз начиналась. Они мне сделали перевязку и спрашивают: «Как? Сам-то сможешь ли идти»? Я, значит: «Да смогу ... Пока немножко иду». Сказали куда идти. Отошёл немножко, прошёл метров 50, вышел из шокового состояния - всё, идти нельзя стало, свалился. На бровке устроился, сижу. Машины проходят, пытаюсь остановить - раненых везут - не останавливаются, битком забитые.
Потом оттуда пошли наши танки, их вызвали, чтобы продолжить-то. И танкист увидел меня, остановился танк, подбегает ко мне:
- Как там на передовой? - сначала. Ну, как обычно, обмениваешься там, сказал. Он говорит - Ты что лежишь-то?
- Да вот ранен, идти не могу. Никто не останавливается, не берут.
Он - раз, танк свой поставил, развернул башню, дорогу перегородил. Машина идёт полная раненых тоже - ехать-то некуда, шлагбаум поставлен.
(смеётся)
Они меня подхватили, самым настоящим образом затолкали, потому что там чуть не свисали с борта. Ну, всё равно, уже хорошо - довезли до сарая, там госпиталь полевой был в палатке. Палатки стоят, в палатках по 4 стола, а нас всех в сарай - полный сарай раненых. Поочерёдно берут на стол. О себе говорю: положили, две сестры за плечи держат, одна за ноги, одна за голову. Хирург, капитан был, здоровый такой мужик, сделал укол в ногу, в плечо. Берёт, и сразу режет. Разрезал, щипцами вытащил - там ведь на живое всё делали. Из ноги большой осколок был, положил на руку, из плеча тоже два осколка положил. Всё, девчушки сразу перевязку сделали, обработали, переложили и повезли в госпиталь. Вот так, потом 3,5 месяца в госпитале лежал.
Третий так и остался в плече. Когда уже демобилизовался, дома стало болеть плечо. К врачу прихожу, она мне токи Бернара назначила. А это такая боль отдаётся. Я не знал, что там осколок остался. Врач в областной больнице, уже давненько это было, всё не понимала, что это у меня плечо болит, послала на рентген. Рентген сделали, в коридоре посидел. Всех отпускают, потом сестра выходит, приглашает к рентгенологу, в его кабинет, где он снимки сушит. Он меня спрашивает, было ли у меня ранение в плечо. Я говорю, что 2 осколка там было, вытащили. А он показывает - там осколок.
После госпиталя попал в другую дивизию, 78-ую гвардейскую стрелковую. Там тоже попал в связь, катушку таскал. Особенно было 8 марта уже 45 года, я попал в окружение. Наш 228-ой полк, если я не ошибаюсь, попал в окружение в городе Штригау. Получилось как? 8 марта командование полка отмечало женский день. А у них же у всех были полевые походные жёны. Отмечали, напились, забыли, что у них на передовой солдаты есть. Ночью 8 марта немцы бросили на нас сформированную дивизию фольксштурмовцев и город Штригау окружили.
Сначала-то мы геройски чувствовали себя - что ты, конец войны. Ну, сейчас пришлют, освободят, пробьют. Сутки проходят - нет. А мы заняли круговую оборону - все, сколько нас там осталось. У меня есть даже официальная бумага - книгу «Лицом к огню» написал главный редактор нашей дивизионной газеты, прислал с дарственной надписью. Я в точности этого не знал, сколько нас осталось. Оказывается, нас было в пределах 800 человек, видимо, 2 батальона пехотных. Делаем как? Днём отстреливаешься: 3 - 4 человека занимают четырёхэтажный дом, в круговую обороняют. До ночи хорошо, всё видишь, а на ночь? Мы что делали? Перед тем как переходить в другую, собираем всё дерево - стулья, столы - поджигаем, а сами переходим в следующий квартал. Тут все дома сплошь горят, а мы переходим.
А. Б.: Сколько человек вышло из этого окружения?
В. Ф. Б.: Несколько десятков из около восьмисот, я не считал. Так написано в этой книге. Я бы так-то откуда узнал. Около восьмисот человек или погибли или в плен попали. Я вышел, я уже опытный был, более-менее. 2 году уже прошло, и сумел - выскочил. Вышли мы потом с группой - человек 30. А потом после Штригау пошли на Дрезден, взяли его. В Дрездене отдохнули, посидели ... Надо же такому случиться ...
Расположились мы на полу, в этом, в Дрезденской галерее - случайно попали туда. Ну, мы даже понятия не имели, что это такое тут. Посидели, перекусили, потом надо дальше было наступать на Прагу. Потом только много разговору было - о, побывали в Дрезденской галерее! Я по-честному признаться и не знал тогда - что это такое. Я в Тюмени жил, в пед [институт] ушёл [учиться]- я и не слыхал. Потом только - я же там был! А что толку?! Но это так, походя!
А потом пошли почти что маршем, кто на машинах, на чём придётся. На Прагу. До Праги дошли - всё, в Праге бои закончились. Мы снова развернулись, нашей дивизии выделили остановиться в Карловы Вары. Там мы простояли - вот у меня и фотографии есть 45-го года оттуда. Там начали фотографироваться. Там имели встречу с американцами, сидели в ресторане. Но они попали, почти всё одни негры были, рядовые солдаты. Где-то зайдёшь у чехов сфотографируешься. Была даже фотография с двумя чешскими солдатами.
В Карловых Варах мы застряли, простояли там полгода, до ноября. В ноябрьские праздники нас подняли, построили, приказали идти маршем в Венгрию. Попали мы в Татобане, это недалеко от озера Веспрем, я даже купался в нём. 8 месяцев там простояли. Потом, видимо, выводили войска из Венгрии, нас перевели в Австрию. А там лагерь - говорят, в нём готовилась армия Паулюса для взятия Сталинграда. Там - бараки, всё остальное было - мы их заняли. Там была демаркационная линия, перед нами были англичане. У нас был пост в горах Альпы, я был его начальником. Через пост мы пропускали машины, у нас в Вене был штаб Центральной группы войск. Туда всё время ездили американцы, англичане, французы. Стояли там долго, а после договорённости видно достигли, и мы сосредоточились в этом лагере. Из этого лагеря я в 50-м году демобилизовался, поехал домой.
А. Б.: Давайте поговорим о вашей миномётной специальности. Когда Вы попали в 13-ую дивизию, опишите состав и вооружение вашей миномётной роты.
В. Ф. Б.: Только и всего, у нас 3 взвода было в роте. Миномётов я не знаю сколько было - по 3 или 4 миномёта во взводе было. Командир расчёта на каждом был, и всё. Миномёты были восьмидесятидвухмиллиметровые. В роте - 9, я не знаю точно, там по-разному бывало. Бывает, где-то разорвёт его.
А. Б.: Вы были наводчиком, заряжающим?
В. Ф. Б.: Я был наводчиком, поскольку закончил военное училище, потом стал командиром миномётного расчёта. Когда связистов не стало, стал связистом.
А. Б.: Как Вы в целом ваш восьмидесятидвухмиллиметровый миномёт оцениваете?
В. Ф. Б.: Хорошее оружие. Для нас наш миномёт был лучше немецкого. А знаете почему? У нас был миномёт 82 миллиметра, немецкий был 81 миллиметр. Когда мы наступали, если мы захватили немецкие мины, которые немцы побросали - значит, мы спокойно могли стрелять из нашего миномёта немецкими минами. Она на один миллиметр меньше, но есть дополнительный заряд - делали в шёлковой тряпочке, такую кругленькую с порохом.
(показывает на колене форму и размер заряда)
Одевается как дополнительный [на мину], опускаешь - и, пожалуйста, мы могли спокойно использовать против немцев, стреляя их минами. А они нашими минами воспользоваться не могли, потому что наша мина в их ствол не пролезет. Нам это было хорошо.
(смеётся)
А так - нормальный миномёт. Вот только надо следить, быть немножко поаккуратнее, потому что бывали случаи: мину бросим в ствол, могла произойти осечка. А ты в этот момент мог отвернуться, не видел, а огонь-то всё время идёт - можешь в этот момент бросить мину. один раз я сам стрелял беглым огнём, любил я беглым огнём. Всех из расчёта отослал, стреляю одну за одной - и другой раз стараешься, чтобы в воздухе сразу несколько мин висело, а потом рвутся одна за одной. Вдруг мне ребята кричат: «Осечка»! Я в горячке посмотрел - дым идёт, раз, туда вторую мину. Ну, на какое-то чудо она не взорвалась. Снова осечка.
Я всех отправил в окопы, сидите, говорю в траншеях. Сам перевернул постепенно через колено ствол, начал ...
(показывает руками как это было сделано)
Одну вытащил - идёт лейтенант, командир взвода: «Что у тебя там случилось»? Осечка. Мину вытащил, на бруствер положил. Он подошёл, я ему говорю: «Отойдите. Там ещё вторая есть». Он на меня с матом
(со смехом)
Я потряс - смотрю вторая. Я вытащил, обе положил на бруствер. И всё, так и остались они. Чудом. Это редчайший случай, не знаю, почему не взорвалась, и я остался жив.
А. Б.: Это Вы были наводчиком или командиром расчёта?
В. Ф. Б.: Я был командиром расчёта. Потом мы уже стояли за Днепром, занимали оборону за- подгоркой, а справа от нас стояли стодвадцати миллиметровые миномёты, тяжёлые полковые. И вдруг там такой случай произошёл - две мины кто-то тоже опустил. Сразу разнесло весь миномёт и расчёт. Две мины таких взорвались, там страшное дело было. Я тогда ещё тльк понял, что могло быть со мной, когда я две мины опустил. Сошло. А так миномёты были нормальные. Оружие у нас неплохое было.
А. Б.: Виктор Фёдорович, часто ли приходилось стрелять с дополнительными зарядами? И в каких случаях это приходилось делать?
В. Ф. Б.: Когда подальше надо .. Если цель находится далековато. 500 метров? Не знаю, сейчас уже метры забыл.
А. Б.: Доводилось Вам стрелять пристрелочными минами, которые были в боекомплектах ваших миномётов?
В. Ф. Б.: Нет, такого я не помню.
А. Б.: Приходилось ли из миномётов по танкам стрелять?
В. Ф. Б.: Нет. Я не знаю кому ... но мне лично не приходилось. А что, какой смысл? Мина от малейшего соприкосновения взрывается - она так и называется, - противопехотная мина. А что танку? Это равносильно щелчку по лбу.
А. Б.: В каких случаях для миномётов готовились запасные позиции?
В. Ф. Б.: Нам никто не готовил запасные позиции.
А. Б.: У Вас была только одна позиция?
В. Ф. Б.: Мы постоянно меняли позицию сами при наступлении.
А. Б.: А если Вы в обороне стоите?
В. Ф. Б.: Как поставили, так и стоим.
А. Б.: Разве вас немцы не засекали, не пытались подавить?
В. Ф. Б.: Ну почему? Пытались. Переместишься в другоое место - тоже самое будет. Нет. А потом, Вы знаете, мы в тот период в оброне практически подолгу не стояли. Потому что в этот период мы то и дело наступали. Немцы не пытались прорывать оборону, чтобы идти куда-то. Они уже сами стремились поглубже закопаться. Они бросали ... Особенно, когда слякоть, идёшь - другой раз на километры стоят растянутые их колонны из машин, всего другого брошенного. Проходишь - чёрт-те сколько, потому что где-то одна застряла, объехать нельзя. Так они бросали и уходили.
Бывали моменты их встречного наступления, но всё ж таки в 44 году мы уже в Польше были. За год мы прошли, начиная от Воронежа, до Варшавы. 3 августа началось наше наступление, а меня ранило 15 августа. А расстояние-то какое надо пройти! И не просто пройти пешочком, а всё время с боями. Где-то прорвёшь, где-то опять посидишь отдохнёшь.
А потом мы, рядовые солдаты, на передовой мало внимания обращали ... О стратегии мы не думали. Нас куда ведут, туда мы и идём.
А. Б.: Ну, я же об этом не спрашивал. Те, кто воевал миномётчиками, сталкивались с такой проблемой - им больше обычного пехотинца приходилось нести груз. Ствол и плита.
В. Ф. Б.: Самый лёгкий - ствол, его нёс наводчик. А самая тяжёлая - плита, она весила 32 кг. Тренога весила тоже 20 с чем-то килограмм.
А. Б.: Значит, что полегче - наводчику? Почему?
В. Ф. Б.: Дело в том, что когда придут, всё установят, то наводчику надо постоянно наводить. Куда-что. Надо не обтрястись. У него какая-то струнка должна быть в этом деле. Но я не знаю, я за всех не отвечаю. Я немного, я до Днепра только шёл с миномётом. А с Днепра у меня была катушка за спиной, в руках - телефон, ещё хуже. Потом я, правда, катушку сменил на немецкую, её таскал. Немецкая катушка намного лучше нашей была. Потом она была очень удобна за плечами.
(проводит обеими руками по груди сверху вниз до пояса)
Как рюкзак, аккуратненько сделана и 1,5 км. длины провода сразу. А наша катушка была железная, на проволочной ручке, держать её надо было в руке. Не помню, сколько в ней было метров, но бежишь, она вся трещит. Они же старые были, так ... А эта удобная - несёшь за плечами, автомат повесишь на грудь. Бежишь.
А. Б.: Получается, Вы и немецкий провод использовали, не наш?
В. Ф. Б.: И наш использовали. Когда подвернётся возможность, где-то в обозе догнали, взяли, так, конечно, я брал себе такую.
А. Б.: Предпочитали немецкую катушку и провод?
В. Ф. Б.: Да. Конечно. Я даже автомат потом носил немецкий ,потому что он лёгкий. Он на груди висит, потом на поясе «парабеллум», подобрал его. Настоящий солдат был.
(улыбается)
А. Б.: А телефоны вы советские или немецкие использовали?
В. Ф. Б.: Сначала у нас, конечно, свои были телефоны, а потом, когда попадали ... Немецкие если возьмёшь ... Как это называется? Трофей. Так мы брали немецкие. Они были более компактные, сделаны из пластмассы, с крышкой, закрывается. Тоже носили.
А. Б.: Предпочитали немецкие?
В. Ф. Б.: Не то что предпочитали, а брали, использовали их. Почему не использовать, если удобно.
А. Б.: У вас в миномётной роте трофейное оружие насколько было распространено?
В. Ф. Б.: Да нет, немного. Нет. Миномёты все наши были. А что могло быть новое? Ну, иногда автоматы. Хотя наш автомат чем ценен? Последние-то автоматы? Первые автоматы - иногда перекосы попадают, - те с круглыми дисками. Они неудобные. Я сам с этим в окружении в Германии столкнулся - другой раз перекосит как очередь даёшь.
А в одном месте я чуть-чуть не подвёл всю роту, благо, что немцы ушли. Брали мы ночью одну деревню, мы шли не в качестве миномётчиков, а в качестве солдат. Шли тихонечко, чтобы ворваться, и к самой деревне подошли, начали готовиться. Я стал загонять патрон в патронник, загнал, но тогда надо было соблюдать тишину. Я поднёс, плавненько спустил.
(показывает руками)
Но вижу, что затвор не закрывается. Я этим местом, раз, по ручке стукнул. И у меня произошёл выстрел. Патрон-то был не совсем догнан в ствол, и когда я его ручкой-то стукнул, то бойком капсюль разбило, и выстрел произошёл.
А. Б.: Это ППШ был?
В. Ф. Б.: Да, ППШ. Спасло меня только то, что мы сразу вскочили, ворвались в деревню, а немцы из неё уже ушли. Если бы не этот случай, то могли расстрелять. Сказали бы, что нарочно подал сигнал. Но ничего, всё обошлось. Знают, что старый солдат. Тем более никто не пострадал, немцы ушли. Вот случай такой был, опасный, нехороший. На всю жизнь запомнился.
А. Б.: Когда Вы были миномётчиком, от чего из снаряжения, оружия старались избавиться, чтобы было полегче. Что носили всегда?
(В. Ф. Б. пожимает плечами)
Некоторые противогазы выбрасывали.
В. Ф. Б.: Ну выбрасывали-выбрасывали. Я сейчас забыл, но по моему мы их носили. Они у нас в подводах были, у миномётчиков.
А. Б.: Что за подводы?
В. Ф. Б.: А как же? Они же мины возили. Обоз всегда стоял в стороне, а они подвозили нам всё время мины. Мы без мин-то куда денемся? Ну, возьмёшь с собой несколько штук, но не понесёшь мины на себе. Маршем если идёшь, то на них и плиту, и ствол клали. Никаких там проблем не было.
А. Б.: Как у вас в расчёте пополнялся боекомплект миномёта?
В. Ф. Б.: У нас по-моему перебоев серьёзных с пополнением не было. Да и не моё это дело было - следить. Есть командир взвода, роты, есть хозяйственники. Они обязаны поставлять, наше дело стрелять. Нам всегда приносили на место.
А. Б.: Как было организовано питание? Из чего состояло?
В. Ф. Б.: В основном, из кухни. Привозили в этих ... На кухне был старшина, это его дело было. Нам приносили в баках, а у нас были котелки, у каждого на поясе висел. Наливали в котелок. Мы за пищей не ходили, нам привозили.
А. Б.: Были периоды, когда приходилось голодать?
В. Ф. Б.: Нет, голодать никогда не приходилось. Но другое дело, что может опоздать на какое-то время, бывали перебои. Где-то переход подольше пройдёт, где-то бой идёт. Тогда пропускаешь, попозже поешь. Когда я был в окружении - ясно, что мне никто ничего не носил. Я питался чем придётся. У нас был период наступления, а это очень важно. У всех дух немножко другой. поэтому и тыловики понимали, что им надо вовремя обеспечить; иначе с них тоже будет спрос. Нет, такого ничего не было.
А. Б.: Вы говорили, что пеед 3августа шла интенсивная учёба. Из чего она состояла?
В. Ф. Б.: Не то что интенсивная, но готовили для наступления, иногда штурмовали какую-то там ...
А. Б.: Где-то в тылу было построено ...
В. Ф. Б.: Мы же не в тылу были, - часть на передовой, а часть недалеко от передовой - за несколько километров проводили учения. Мы прибыли в июле и во время учений солдат, с которым мы вместе учились в Тюмени, я сейчас уже забыл фамилию, много времени прошло. Он во время учений погиб - снаряд немецкий прилетел неожиданно. Они могли дальнобойными обстреливать, и он даже не провоевал, так и погиб. Что сделаешь?
А. Б.: Сами-то учения из чего состояли? Вы, миномётчики, должны были сопровождать огнём наступающую пехоту?
В. Ф. Б.: Да нет, там больших учений не проводилось, потому что какие учения проводить на глазах у немцев. Мы же находились на главной, если немцы могли обстреливать нас. В основном пехоту готовили как штурмовать. Командиры рассказывали солдатам, как вести себя. Я сейчас этого не вспомню. Тому же, что и в училище.
А. Б.: Тактике штурмовых групп учили? Это когда взвод или отделение стрелков, танк, орудие, сапёры составляют группу, поддерживают друг друга и таким образом прорывают укреплённую оборону.
В. Ф. Б.: Понятия не имею, я в такой не участвовал. Я рядовой солдат был, что там командование? Как оно кого посылает?
(смеётся)
Это не для нас было. Я знаю про себя. Мы прорывали, но такого я не видел. Цепь пехоты поднялась и пошли. Артобстрел прошёл, мы пошли, танки нас обогнали, когда мы взяли первую линию обороны немцев, я помню. Танки пошли и пошли, а какая там группа? Мы порадовались. Танки пошли - нам спокойнее становится, лучше.
А. Б.: Всё понял. Как Вы можете оценить роль спиртного на той войне?
В. Ф. Б.: Я считаю, что спиртное - отвратительное дело. Нам давали каждый день по 100 грамм в зимнее время, и мы, солдаты, эти 100 грамм выпивали. Но что такое для солдата 100 грамм на сутки? Это равносильно что ничего. Но другое дело, что я к спиртному всю жизнь относился отрицательно. Иногда я просто во флягу сливал - у нас же были фляжки.
А что так - я его никогда ... Я один раз допустил такую оплошность, которая потом запомнилась на всю жизнь. Не помню где, мы брали какую-то высоту - уже далеко на Украину ушли. У немцев на высоте и стояло всего ничего - ну, пулемётные точки. Я тогда выпил, у меня во фляге было грамм 150, а может дальше и побольше. Я её выпил и окосел. Когда мы шли на эту ... Я не с миномётом, а с автоматом - наступали, гнали полк как не знаю ... Это у нас, что греха таить - у нас людей не жалели. Командование наше далекостоящее нисколько не жалело своих солдат. Они как рассуждали - один карандаш погибнет, других карандашей подбросят. Эта высота была обсыпана - сколько людей погибло. Надо было её сначала, провести артподготовку капитальную, раздолбить эти точки - ничего не было сделано.
Я тогда бежал подвыпивший после этой фляги-то. Пули свистят кругом, а я виляю, чтобы не быть такой прямой точкой. Вот так бежишь
(показывает рукой змейку)
И матюги - ни разу в жизни не матюгался
(прикладывает руку к сердцу)
Никогда никто не слышал от меня матюга, а я про себя: «Ага, опять мимо»! Я так бежал, не думал ни о каких последствиях, потому что был не трезв. Так я это на всю жизнь запомнил, после того как очухался, подумал, что же это я делаю. После этого рюмочку пропустишь, которая положена - 100 грамм. А так - нет. Да и вообще это у нас было не принято, чтобы солдаты или командиры ... Не было такого.
А. Б.: Вы утверждаете, что у вас в полку пьянство не было распространено?
В. Ф. Б.: Я за полк не отвечаю, я могу ответить за своё отделение, в крайнем случае за взвод. Что делалось в полку, я не знаю. Вот в полку что делалось
(показывает рукой на книгу «Лицом к огню»)
В Штригау они действительно понапивались со своими ППЖ, вот и попало в окружение 2 батальона 228-го полка. Это непростительно. Командира дивизии сняли, командира полка и его заместителей, их всех отдали под суд - так пишет этот товарищ. Он знает точно, потому что он был редактор дивизионной газеты. Он очень резко о Штригау пишет.
А. Б.: Как относились Вы и Ваши товарищи к присутствию женщин на войне?
В. Ф. Б.: А у нас их не было в роте. Женщины попадались отдельные. Вот, высота, о которой я говорил, поле-то было здорово усыпано. Я как сейчас помню - две девчушки без конца ползали, там перевяжет, и вытаскивали раненых. Это был редчайший случай. А так - больно-то мы их не видели. В период того наступления попадались хорошие. Но, видимо, в артиллерии они постоянно были. Может, в штабе батальона они были. Так они попадались в походе - где-то с другими идут, а на передовой их немного было, но по всему фронту их много было. И конечно, много их отвлекалось на другие дела.
А. Б.: Виктор Фёдорович, какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке? Страх? Возбуждение? Желание отомстить?
В. Ф. Б.: Страха особенного я не испытывал, потому что когда идёшь в атаку, то какой тут страх. Страх тебя сразу приведёт к гибели. Когда мы шли на первую линию, и если я по пути увидел - солдат упал, у него автомат, а у меня карабин. И я, не смотря ни на что, всё ж таки сообразил, оставил у него карабин, взял автомат и пошёл с ним. Это ведь не говорит о страхе, или о чём-то? Когда человек сообразил, что автомат, лучше чем карабин.
А. Б.: Не страх, а что испытывали? Разные люди по-разному это состояние описывают.
В. Ф. Б.: Как обычно. Слушай, прошло 60 с лишним лет, 63 или сколько? Война уже кончилась. А что я там думал 63 года назад в 18 лет? А чёрт его знает, что я там думал. Я добросовестно, честно выполнял своё дело солдата, как положено. Это было каждому ясно - если ты струсишь ... Если тебя немцы не убили, тебя свои прикончат. Это же естественное дело. Значит, соображать - трусость приведёт к гибели. Даже не от чужих. Солдат есть солдат. Раз ты пришёл на войну, то никогда не думаешь - выживешь ты, не выживешь. Каждый человек, когда идёт в бой, видит сколько вокруг него погибает. Остался жив, слава Богу! Погиб - на то и война.
На словах такие дела ... Это надо испытать.
А. Б.: Моя задача понять.
В. Ф. Б.: Вы никогда не поймёте, не испытав сам. Тогда можно понять, когда сам, лично... А так? Что это?
А. Б.: Расскажите, что запомнилось из встреч с нашими людьми на Полтавщине и за Днепром.
В. Ф. Б.: А что? Мы с ними встречались, другой раз лишний раз накормят, в избу пустят. У себя в избе расположимся, переночуем, отдыхаем, общаемся. Прекрасные, замечательные люди. Пока шли по Украине, как правило, мы с людьми мало встречались. Почему? Уже в самом начале немцы сжигали все сёла. Приходишь в село, торчат одни трубы чёрные. Скот на поле целыми стадами лежит расстрелянный, они расстреливали весь скот. А жители - в подвалах. У украинцев большие подвалы были, они в них пчёл держали. В таких деревнях люди только радуются, что люди пришли. У них остановиться даже негде было.
Там, где сохранились дома - чем дальше шли, тем больше оставалось. поэтому, нет-нет, да и отдыхали в домах. Но где? В основном-то всё на полу, постелишь, или на скамейке. Но общения у нас мало было, потому что нам надо было всё вперёд идти. Если в деревне задержишься - не будешь делать траншеи, окопы - обстрел деревни будет, а там жители. Сделаешь не в деревне - обстрел всё ж таки в первую очередь будет по солдатам, а не по гражданским. нормальные отношения, встречали хорошо.
С поляками мне не удалось встречаться. Из Стопницы они ушли - бои в городе идут. Когда мы вошли в городишко Штригау, там стояли мы, - жителей не было совсем, они куда-то уходили.
А. Б.: Гражданских немцев Вы в Германии видели?
В. Ф. Б.: Целыми толпами. Они бежали на первых порах, мы их догнали. Они понятия не имели, думали, что им ... А никто их не трогает. Наоборот, солдаты поставят кухню, повар в их посуду наливает пищу. На удивление, они стоят в очередь.
(улыбается)
Немцы гражданские, а им наливают. Ешьте! Называли по-немецки. Они хоть бы что - ели. А потом видят, что их не трогают, никто не обижает. Они, видимо, стали возвращаться. У них пятнадцатилетним давали винтовки, привлекали. Забирали. Я пацана, солдата такого... взял у него эту винтовку - он чуть не плачет: «Дай сюда винтовку-то! Иди-ка ты к своей матери»! И отправил его. Зачем он нужен? Он - в форме, давали им форму, всё. Это мы уже так с ними общались.
А. Б.: Сложная тема. В книжках 90-х годов пишут, что когда советские войска вошли на территорию Германии, они стали там грабить, насиловать женщин, разрушать из чувства мести. Что Вы по этому поводу можете сказать?
В. Ф. Б.: Кто это так говорит?
А. Б.: Некоторые журналисты, исследователи.
В. Ф. Б.: Это абсолютнейшая чушь. Никто их не грабил, никто их ... Но встречались. В полку у нас или где ... один, был такой случай у него. Потом до нас до всех объявили, я не свидетель. Один поступил так - его расстреляли перед строем наших. На первых порах был в своё время приказ Сталина: когда войдёте - можно было.
А. Б.: Можно что?
В. Ф. Б.: Короче говоря, не ограничивали, можно было спускать что-нибудь. А потом пришёл приказ его же - побезобразничали, и хватит. И в категорической форме, никто. Вплоть до расстрела. Это сразу пресекло. Одного перед полком расстреляли за изнасилование и это самое. Всё! Когда всё прекратилось, жители встречали нас ... нормальные люди. Потом когда встречались - ну, языка мы не знали, но общались - они видят, что их не трогают, и они соответственно менялись.
Видимо, я за всех утверждать не могу Иногда где и были такие, но где их не было? Есть хулиганьё всякое, можно допустить. У нас такого не было.
А. Б.: Они-то так это объясняют, что советские пришли туда мстить.
В. Ф. Б.: Чушь. За что мстить, какая месть?
А. Б.: За то, что немцы тут у нас натворили.
В. Ф. Б.: Так это же не они виноваты, не гражданские люди виноваты, не дети, женщины. Нет, этого не было у нас. Это чушь! Не могло быть мести. Мы, допустим, стояли в Карловых Варах, нас в деревне разместили - нам немцы кушать готовили, ещё зовёт: «Victor! Essen»! И мы идём, в этом месте нас стояло трое или четверо. Они подготовили, всей бригадой покушаешь, и хоть бы что. Нет, это нагнетание ни к чему. Мести у людей не было. Русский человек ... в душе не бывает мести.
