Белянкин Алексей Александрович

А. Б.: Алексей Александрович, расскажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

А. А. Б.: Родился я 18 марта 1925 года в селе Ильчидеево Ардатовского района Горьковской области.

А. Б.: Расскажите, пожалуйста, как вы жили до войны? Какая была у Вас семья?

А. А. Б.: Семья у нас была большая. Нас всего было - уже в войну - семеро детей. Все работали в колхозе. Перед армией я закончил 7 классов, в восьмом бросил учиться. Работал - уезжал на заработки на станцию Венец, потому что в колхозе много работников-то есть, а деньги только в конце года - расчёт.

(смеётся)

Надо пораньше денег. Потом просто, я уехал - уже дома меньше на едока. А тут началась война, и отца призвали на трудовой фронт. Ну, дома мужиков-то никого нет, я один самый старший. Вернулся домой и работал в колхозе до января 43-го года. Примерно в первых числах февраля ... первый раз меня брали в январе, но потом оставили, говорят, что отправим Вас в училище. И в первых числах февраля 43-го года меня призвали в армию и направили в Подольское пехотное училище. Перед нами там был выпуск через 6 месяцев, даже через 3 месяца - выпускали младшими лейтенантами, и на фронт.

Мы приехали - нам уже сделали 6 месяцев. И мы по этой шестимесячной программе начали изучать за батальон, осталось 20 часов штабной работы, и госэкзамены. После госэкзаменов, как обычно, на фронт. Но поскольку под Сталинградом наши имели огромнейший успех, и вышестоящее командование решило: чтобы лучше подготовить лучше офицеров - надо продлить срок обучения в училище до года. И получалось, что нам надо было 6 месяцев в училище быть. А одновременно, по-моему в феврале 43 года, был отменён институт комиссаров и вместо них были введены замполиты. Бывших политработников стали переучивать на командные [должности].

И вот сформировали целый батальон из таких политработников, но они уже имели офицерские звания, и к нам в Подольское пехотное училище. У нас один батальон лишний, ну а кого?

(усмехается)

Тем-то, что ли 3 месяца переподготовки, а у нас-то больше полугода. И вот нас отправили на фронт, я попал в 50-ю стрелковую дивизию. Тогда он был не 2-ой Белорусский, а то ли Степной, то ли Западный фронт. А потом он стал 2-ым Белрусским. Вот попал туда, в миномётную роту, поскольку я в училище готовился на миномётчика. В миномётной роте был с сентября 43 по 23 июня 44, что ли, уже забыл.

Конечно, первоначально .... мы были молодые, необстрелянные, теоретически-то знали, что и стреляют, и прибыли на фронт. Там стреляют, нам сопровождающий говорит, что немцы начинают обстрел. Снаряд летит, воет, у-у, где-то в километре впереди нас разорвался.

(посмеивается)

Потом поближе к нам на полкилометра, некоторые залегли. Нам - побыстрее, потому что долина простреливается. И потом нас распределили в роту, там побыли некоторое время, ознакомились. И наступление. Дивизия-то была как раз во втором эшелоне, но он всё равно быстро продвигался за первым эшелоном. И на одной стоянке мы дня 2 стояли, что ли? Нас пригласили, повели куда-то. Приводят - там приговор военного трибунала приводят [в исполнение]. Построили П-образно - там солдат стоит без ремня и пилотки.

(показывает руками расположение и действия участников эпизода)

Охрана. Зачитали приговор - к расстрелу. Дали команду приговор привести в исполнение, нам дали команду «Кругом». Мы повернулись, там только ты-ы-ырк. Нас - обратно «Кругом». Смотрим, а те не успели ... там был вырыт окоп ... тут крючком забросили. Ну, и началось: надо строго выполнять приказы командиров и начальников. А этот [расстрелянный] - что? Он говорил, что у него пятеро детей, хотел им дров заготовить, а потом, мол, обратно вернётся на фронт. А с передовой ... там же заградотряды всё стояли, с передовой не пройдёшь. Его, конечно, там задержали и вернули обратно на передовую и здесь судили. А на передовой - там расстрел только.

И пошли дальше. Конечно, переживали, смотрели - это было нам первое ... как зарядка, напутствие. Потом пошли в наступление, причём во во время боёв пехоты почти не оставалось. У нас было даже, что мы, миномётчики, шли впереди пехоты. Там не было строго ограничено - как только прорвали фронт обороны - и пошли. Там кто быстрее, кто куда пройдёт, кто быстрее продвинется. И задача-то стояла такая.

Было один раз - танкисты встретились, разведчики-танкисты. Мы вышли, а у нас получилось, что пехоты-то нет. Мы с ними встретились, они говорят, что в деревне немцы: «Они сейчас обедают, надо их как раз перебить». Иначе потом потери будут. А мы куда? У нас миномёты, у каждого - что ни деталь, то 20 кг. У меня, наводчика 19 кг. ствол и 2 кг. прицел коллиматорный, двунога - 21, плита - тоже 21 кг. Она потом облегчённая была. У подносчика - тоже мины. Вот мы миномёты сложили на повозку, и нас, наверное, человек 12 послали. Договорились так с танкистами: мы идём, доходим по огородам до окраины деревни. Немцы нас не обнаружат, поскольку они обед - как раз на перекрёстке улиц кухня стояла. В это время танк даёт газ, и мы вместе входим в эту деревню.

Так и получилось - мы вместе вошли. Танк, как зашёл, сразу выстрел по кухне. От кухни колесо оторвало, саму кухню выворотило, каша с мясом - потекло. Кого-то - убили тут. Когда я подошёл, были убитые, и свинья!

(посмеивается)

Здоровая свинья, вот так хрюкает и трупы [отодвигает]. Видимо, кровь там .... Но удивило это как-то. Потом кто-то говорит, что немцы не на улице, а по огородам разбегаются. Я перепрыгнул через плетень - бежит один фриц. Уже успел френч снять, но в брюках и сапогах. Я кричу: «Hände hoch! Halt»!

(смеётся)

А от страха силы-то больше - он от меня всё дальше и дальше. Мне хотелось его живым забрать - что-то расскажет. Но он от меня бежит, я всё же выстрелил в него, но так, чтобы не убить, а чтобы не убежал. Он запрыгал, потом встал на колени. Я подбегаю, - а сзади меня тоже мои товарищи бежали - он поднял руки по-русски: «Братцы! Простите! Помилосердствуйте! Я - днепропетровский, днепропетровские есть»? Какие тут днепропетровские? А сзади кричат: «Брянский волк вам брат»!

Мне с ним некогда, смотрю - впереди ещё выбежали трое. Я - за ними, выстрелил стоя. Но устойчивость плохая, я с колена стал стрелять по ним. Потом их осталось двое, одного я, видимо, убил. А двое - один справа, другой слева, и они вот так.

(показывает как петляли убегавшие власовцы)

В лесок так и скрылись. Потом сзади меня раздался выстрел - того днепропетровского пристрелили. Другие пошли по домам. Когда я подошёл к месту, где нас командир взвода собирает, лейтенант Лутидзе, и ведут одного, здоровый такой, чернявый украинец. По всему видно, что он у них командиром был. Подходит.

 Вы на нас неожиданно напали! Если бы не так, то мы бы ещё поборолись! А давай поборемся - кто кого? - На Лутидзе.

Что тут, Лутидзе будет ещё бороться? Нет. Тот бросился к нему, его сразу схватили. Он стал вырываться. А Лутидзе уже с пистолетом стоит.

- Отойдите! - Три человека отошли в сторону, тот к нему, Лутидзе его пристрелил.

Вот так, оказалось, что это бывшие наши советские граждане.

А. Б.: Двое было тех, которые по-русски говорили?

А. А. Б.: Они все по-русски.

А. Б.: Все в немецкой форме были?

А. А. Б.: Да, все в немецкой форме.

А. Б.: Это власовцы были? У них шеврон власовский был?

А. А. Б.: Я сейчас не помню, но тот френч снял, он в нижней рубахе, но сапоги и брюки-то немецкие. И этот тоже ... они же переодеваться сразу по домам. Пока они переодевались, их прихватили. Кто не стал, тот убежал.

А. Б.: В плен кого-то удалось захватить?

А. А. Б.: Вот одного взяли, но его Лутидзе ...

А. Б.: Никого живьём не удалось захватить?

А. А. Б.: Да ... В таких случаях навряд ли ... Я его возьму, а потом куда? Я же не могу с передовой-то уходить. Вперёд-вперёд, а это надо назад. Тылы и штабы-то все сзади. Поэтому их и не брали, наверное. Когда мы стояли в обороне, уже специально ходили за языками. В Брянских лесах, на Друти стояли. Дошли до неё и встали. На нейтральной полосе, которая ближе к нам, сено-то всё уже прибрали, а ближе к немцам стоял стог, туда ходили тоже. Вот наша очередь идти за сеном.

Мы приходим туда, а там болото, но зимой оно замёрзшее. И траншеи у нас были не полностью накопаны, близко были грунтовые воды, а просто дёрн вырезали и складывали. Сначала сделали стенку впереди, примерно метровой толщины, а потом уже и сзади стенку сделали - мало ли, чтобы осколки от снаряда не поранили. А дальше в болоте никакой уже траншеи нет. Зимой свободно ходили.

Приходим - а там баянист играет, песни поют. У нас вылазка за сеном срывается. И главное что? Этот на баяне играет, а фриц пляшет.

(смеётся)

Мы им говорим, что вы нас подводите. Нам же за сеном надо, сейчас обстрел будет. Нам отвечают, что не знали [про нас], и сами раньше начали [пользоваться], а мы пришли потом. Что оказалось? Разведчики пошли, перешли передний край, вышли на дорогу в тылу у немцев. И у них батарея меняла огневые позиции. Разведчики последнюю повозку прихватили, кого-то побили, немцы драпанули. А лошадей они повернули в нашу сторону. Там, правда, они всё быстро делали. Лошади стали проваливаться, они повернули. Взяли ефрейтора с тремя крестами, сопротивлялся сильно, но его кольнули кинжалом, как это обычно делается. А когда дошли до нейтралки - он уже сам идёт.

Тогда немцы, конечно, проводили агитацию, мол, переходите на нашу сторону, всё такое. Наши песни передавали. Один раз мы всё же выследили, у нас наблюдательный пункт был на сосне высоко. А они как? Вечером с темнотой заходят, устанавливают аппаратуру, и через усилители в нашу сторону это всё передают. Перед рассветом свёртывают аппаратуру и уезжают. И как раз, заметил наблюдатель: «О, поехали! Поехали»! И сразу передал координаты. У нас все ориентиры пристреляны, командир роты сразу дал команду. Мины наши полетели, у немцев женщина сзади упала, её ранило, может быть убило, кто его знает? Главное то, что она слетела, а мотоцикл всё же уехал. И больше с тех пор не стали ездить.

Здесь хорошо помогали кукурузники. Это радость, настроение поднимали!

(улыбается)

Они как подойдут, не так тарахтят, без газа, но слышно - мотор работает. Вдоль линии фронта. Один раз немцы прожектор установили, и на них. У лётчиков против ослепления очки, только - т-р-р-р, и погас.

А. Б.: Это были ночные бомбардировщики?

А. А. Б.: Да. Они ночные бомбардировщики, и просто вели пулемётный огонь по точкам, где огни. Допустим, пулемёт стреляет - у немцев очень много по ночам стреляли, у нас не стреляли по ночам. Вот он видит - т-р-р - всё, пулемёт замолчал. Это, конечно, воодушевляло.

А потом в 44 году мы перешли в наступление, пятый-то удар когда был? В июне? Мы думали, 22 июня немцы начали, и наши тоже. А потом нет - что это мы пойдём по ихнему. Мы пошли по-моему 23 июня 44 года в наступление. Наша задача - как нас инструктировали - идти вперёд, вперёд, вперёд. Нигде не останавливаться, и как можно дальше. Встретите небольшие группы, отдельные расчёты - их не трогать, проходить как можно дальше в глубь немецкой территории. Ну и артподготовка будет: на каждого солдата будет артиллерийский ствол, включая восьмидесятидвухмиллиметровые миномёты. И на каждых двух солдат будет самолётовылет. И вот представляете, сколько там было артиллерии, техники? Артподготовка будет 2 часа.

Через Друть сапёры сделали мост, наносили травы сантиметров на 10-15, потому что пулемётчики станковые будут на колёсах, стучать. Будут создавать шум, а нам это было запрещено. Ни курить, не разговаривать, не шуметь. И вот мы вышли на нейтральную полосу, заняли свои огневые позиции. Там низко, окоп был глубиной с полметра, и вода, а у пехоты дальше. У них просто копнёшь лопаткой, и уже вода. И вот - ждём не дождёмся, когда начнётся артподготовка. Справа «Катюша» заиграла, слева вторая отозвалась, заиграла, и потом пошло - общий гул. Сзади нас были семидесятишестимиллиметровые пушки ЗИС-3, у них выстрел резкий, прямо в уши отдаёт.

И вот пошли. Первую траншею, если бы мы не знали, что тут траншея, её бы и не узнали. Всё сровняли. Лес был - от леса ничего не осталось. И самой траншеи нет. Вторая траншея - тоже самое, но можно заметить колышки - тут значит была траншея. И третья траншея ... немцы уже начали оказывать сопротивление.

А. Б.: На третьей траншее?

А. А. Б.: Нет, туда дальше.

А. Б.: В третьей траншее были живые немцы?

А. А. Б.: Нет, какие тут живые. Может и были. Дальше уже вечер, темно. Мы поскольку пробегали далеко вперёд, так проползли, что смотрим - сзади нас слева говорят по-немецки, и потом оттуда запах пошёл. Они ужин, видимо, раздают. Командир роты шёпотом: «Назад! Назад»! Мы обратно и в лесок, где до утра мы пробыли. Утром мы даже дали несколько выстрелов сюда, а потом у немцев появилась самоходка. «Фердинанд» этот бьёт куда-то через нас, наверное, по переправе. Дальше получается как?

Сзади меня стоит командир расчёта, только отстрелялись. Я проверил наводку, вроде бы всё нормально. Сзади Володька Назаров, командир расчёта был, мне говорит:

- Ты наводку-то проверил?

- Да, - говорю, но ещё раз посмотрел прицел, по ориентирам - всё нормально. Я на коленках работал, и в это время хотел вот так.

(отклоняется назад и влево)

В это время между нашими огневыми разорвался снаряд. Последний снаряд «Фердинанд», видимо, перед собой выпустил, и всё, больше немцы не стреляли. Я только почувствовал - как бывает, когда локтем стукнешь ...

(показывает место ранения на правой руке)

Чувствую и сижу - что-то вроде я ранен. Володька Назаров сзади меня спрыгивал в огневую в это время. Я голову-то поднял, а он лежит так вдоль ... полукругом. У него здесь видимо, в голову осколком ему попало, вышибло .... кровь с мозгами тут. Сразу подбежали ко мне. А когда лежал, руки положил, мне ничего не больно было. И у меня из рукавов - кровь, тут сразу разрезали, забинтовали, потом здесь тоже забинтовали.

(показывает сначала на правой, потом на левой руке)

Потом кто-то сказал, что на гимнастёрке сзади тоже пробито. В левую лопатку. Ворот разрезали прямо - тоже перевязали, а потом притянули руку, чтобы не сползала повязка-то. Ну всё, бросай теперь фронт и пошли в санчасть. Там врач:

- Ну как, дойдёшь?

- Дойду.

Тут самоходка должна была идти за снарядами, они всё расстреляли. Нас несколько человек посадили на самоходку и увезли. В госпитале я 2,5 месяца побыл. А потом в сентябре я попал в 160-ую стрелковую дивизию Брестскую Краснознамённую ордена Кутузова, кажется. Когда из госпиталя выписали, то пришли вроде в запасной полк. Там всех членов партии отобрали и на курсы предложил пойти. В училище пойдёшь? Что училище? Я уже был в училище, закончил. Вот пошли. Да какие там курсы - семинары, парторгов рот готовили. Дней 10 или 15 мы были на этом семинаре, и нас в часть направили. Так я попал в 160-ую дивизию, 1917-ый, кажется, полк. Где-то это у меня записано.

Здесь назначили меня помощником командира стрелкового взвода, ну и парторг роты.

(посмеивается)

Парторг роты, а в роте ни одного коммуниста нет, всего 2 комсомольца было - на 120 человек. Здесь стали готовить, получили пополнение из Молдавии. Но так думали - пропадём с ними.

(морщится)

Какие-то пуганые, всего боятся. Сопли текут. Надо как-то ... Мы на формировании-то стояли в тылу, и тогда командир дивизии приказал оркестру на поляне для молдаван организовать танцы. «Молдаванеску» - играть с утра до вечера, пусть танцуют. И ка-а-ак они взялись тут, рука за руку, по всей поляне в огромнейший круг. Ну, и у нас тоже настроение поднялось. Они сразу повеселели, всё хорошо.

(посмеивается)

Стали заниматься, обучать правилам стрельбы, обращению с гранатами, танкобоязнью. Говорят, танк - он же слепой, когда танк идёт, щель перед глазами качается, и ты попробуй в неё что-нибудь увидеть. Большая Федора, да дура. Но когда стоишь в окопе, а по тебе проходит танк, с него сыпется песок на тебя, думаешь эта дура тебя с дуру-то придавит. И копать не надо, всё закопает.

Потом в направлении Варшавы мы пошли в наступление, подменивать других. И вот, первая атака. У нас 1 взвод остался в резерве командира батальона, а 2 взвода пошли в наступление. Зима, холодно. Мы лежим, до немцев видно, и они нас видят, потому что ровная местность. Причём немцы на верху - как с Дымково на Киров идти. Вот мы как будто в Дымково лежим, а здесь такой подъём. До них километра полтора, всё видно как на ладони. Мы лежим час, другой, замёрзли.

Немцы выходят, чего-то ломом колотят землю, не обращают на нас внимания, такое расстояние! Тут наконец дали команду, видимо, нас измором брали. Мол, замёрзнут - пойдут, хочешь-не хочешь, идти надо! Мы не шли, а бежали, как танцевали. Речушка протекала, но она замёрзла - по льду перешли. Здесь уже началось - они по нам, мы по ним стреляем. Впереди - стог сена, скирд, там молотилка была. За мной - один молдаванин Сашка, по-русски говорил, всё время меня придерживался, не отставал. Я ему говорю - по крыше, по сараю, давай! Когда дошёл до скирда, я оказался один. Где свои? А их нет. Кто-то отстал, кто-то был убит, ранен. Что делать? Тогда я справа от скирда решил посмотреть - зайдёт сбоку и прибъёт. Там нет, слева смотрю - фриц забегает, с сарая, видимо, спустился. А там сторожка, он за сторожку уже забежал. Если бы сразу слева посмотрел - я бы его убил.

Потом командир отделения сержант Клочков подползает. О, вдвоём! Тогда нам веселее. Я ему сказал смотреть за левым флангом, предупредил, что за домиком фриц находится. А я на правом. Видимо, немцы стали убегать, он высунулся далеко, успел выстрелить, но его ранило в ногу в мягкие ткани. Я хотел ему брюки снять, чтобы перевязать. Он отказался, в январе холодно. Я приложил пакет к его ране, обратно застегнул. И он пополз, я стал его прикрывать. Смотрю, где из траншеи поднимается - я туда стреляю.

Стемнело, мы вверх не смотрим. Оказалось, что скирд горит с той стороны - то ли подожгли, то ли зажигательными сверху стреляли. Скирд покрыт снегом, он обваливается, густой такой дым-то пошёл. Скирд сейчас сгорит, я остался один. Он на мою сторону перейдёт. Что делать? Назад бежать - скажут, что трус, паникёр. И свои могут, мало ли что ... Хотя впереди меня и на моём уровне никого не было - все у речки залегли. Безвыходное положение: останусь - сгорю вместе со скирдой, отойду подальше - пристрелят. Я решил назад бежать. Бежал, вилял, как в училище учили.

Лёг, берег небольшой.

(показывает руками высоту сантиметров 30 - 40)

По мне стреляли, и пули; некоторые рикошетят, а некоторые впиваются в лёд. Своих никого нет, тогда пошёл туда, где вторая рота. У них тоже немного народа, но из нашей роты там человек 5 собрались. Они уже от меня никуда не отходят. Собрались, что делать? Надо наступать, траншею-то надо брать. Без нас никто не пойдёт. Людей собрали, поговорили - договорились вместе, дружно, с ура, сразу вперёд.

Все разошлись по местам. «В атаку! Вперёд! Ура»! Пока кричали Ура, все шли и на ходу стреляли, а потом: «Ой, братцы, ратуйте! Ой, братцы, ратуйте»! И стрельба стала не та, и ура стало не то. Людей-то опять нет, мы пригнулись, всё же немножко стреляем, так же отстреливаясь, и обратно. Залегли. Ну что, так не получается. Как же так? Я думаю, пойду посмотрю. А там торфоразработки были, и срез большой. Ровное место, по которому мы наступали - тут торф снимали, поле хорошее - а справа обрыв. Я по обрыву, по обрыву и те тоже за мной. Там дорога проходила, за дорогой кювет. Я перескочил через дорогу, и вправо - тут кусточек был - за него. За мной тоже молдаванин один перескочил - тот влево. Немцы открыли огонь - остальные наши ушли, бесполезно.

Немцы следили за нами, а тот слева поднял казённую часть - ему в казённую часть.

(показывает рукой сзади ниже пояса)

- Тихо, добьют, терпи, давай!

Потом вроде полегче стало, я поднялся, перешагнул через проволочное заграждение. Там в один кол всего и небольшое. И поднялся на верх. Подхожу к траншее, а слева тоже действуют штрафники. Оказывается, мы должны были вместе действовать, а у нас получился разрыв вот такой. Они на меня:

- Фриц!

- Какой я тебе фриц! - Ну, там, конечно по другому, матом. Я назвал свой полк.

- А что же вы? Вы вместе с нами! Где же вы отдыхали?

Я снял каску, машу своим - давайте сюда. Стало темнеть, мы пошли по траншее. Траншея идёт зигзагом, слышу, что с той стороны кто-то идёт и мурлычет какую-то песню. Кто-то попал впереди меня? Смотрит на меня, а это - фриц. Я винтовку поднял, а он убежал. Я закричал «Немцы»! Мы выскочили из траншеи, пошли дальше. Штрафники отказались с нами - мол, вы отсиделись, пускай дальше они действуют.

Нас 65 человек ходило в атаку, а осталось человек 20. Остальные все ... И то, одного командир роты откуда-то прихватил. Вот так и действовали.

Потом меня направляли на курсы. Первый раз я пошёл, но оказалось, что наша дивизия переходит в другой стрелковый корпус, а из него не было указания посылать нас, и я вернулся обратно к себе. Правда, начальник политотдела записку замполиту полка, чтобы держал при себе. Я пришёл к командиру в полк, отдал записку замполиту. Тот предложил располагаться в землянке. Я зашёл, сижу, а там сидит один - я не знал, кто он - пишет. А мне интересно - что там у нас, оставалось-то немного. Я попросил разрешения сходить в свою роту, посмотреть как они там. Он разрешил.

Я пришёл в окопы, откуда уходил - там старший лейтенант, я его не знаю, наших никого нет. Он меня спрашивает:

- Что, старшой, смотришь?

- Тут наши были, а сейчас никого нет.

- А ты из третьей роты?

- Да.

- Сейчас их нет, нет роты. А тебя почему не было? - Я рассказал почему, спрашиваю как наши. Он ответил, что тут уже всё: из двух батальонов сделали один батальон. Из трёх рот - одну, и то небольшую.

- Давай заходи сюда, а то могут шальной пришибить. - Я спустился к нему в окоп. - Я трое суток не спал, побудь немножко. Я немножко сосну, а ты подежурь.

Ну, хорошо, раз зашёл. Тем более, ночью не разрешалось одному ходить. Ему - в сопровождении связного или двух-трёх автоматчиков. Он сразу заснул. Он мне рассказал, где рота-то расположена. А в роте оставалось человек 12 - просто стрелковое отделение получается. Пошёл смотреть одного, другого, а они тоже все спят. Перед нами железная дорога проходила, её немцы использовали как прикрытие.

Под утро уже, подхожу к одному - стоит и спит. Ну, у него тут гранаты, всё. Я говорю ему, что он правофланговый, тебя сзади обойдут, сам погибнешь и из-за тебя другие погибнут. Тот ответил, что всё слышит. Я обратно возвращаюсь в окоп командира роты. Выскакивает сержант. Пока-то он спал, а тут очнулся. Я ему сказал, что люди у него спят. Он побежал. Я захожу к командиру роты - тот проснулся. Говорит, что вроде целую неделю проспал - так хорошо выспался. Мне сказал ложиться на его место - тёплое, нагрел. Я лёг на его место, заснул.

Утром завтрак принесли, позавтракали и наступление. Поднялись, за мной командир роты и связной, немцы артналёт сделали. Один снаряд разорвался на дереве слева, и один сзади. Вроде , бросились сзади меня. Командира роты связной держит. Я подошёл, он только сказал: «Парторг, принимай роту»! И всё - у него уже кровь так изо рта пошла. Я сразу послал его в санчасть. Его на плащ-накидке потащили, но когда вернулись, то сказали, что тот умер.

Приходит связной из штаба батальона с приказом вести роту туда-то. Я сказал ему, что мы же не знаем где это. Дал команду командиру отделения собрать людей, привести к штабу. Там удивились - меня же на курсы посылали. Ну, раз такое дело - приказали командовать: вывести роту на первую поперечную просеку, вдоль неё залечь. Слева - будка, за ней пулемётчик, надо сначала его подавить.

Направили огонь сначала по будке, потом заняли вдоль просеки. Расставил людей так, чтобы они всё же видели друг друга, потому что густой лес. Не толстый такой, он мелкий. И чтобы друг другу помогали, следили. Ночь прошла, а перед рассветом позвонил начальник штаба и приказал сдать командование ротой старшине, забыл как его фамилия. На «Ч», вроде Черемных. Самому прийти в штаб. Пришёл старшина, похвалил - здорово замаскировались, не сразу найдёшь. Показал ему всё, попрощались.

Я пришёл в штаб, там написали направление в полк, из полка я ... Прихожу в полк, кто-то мне незнакомый - я их никогда раньше не видел. Я дальше батальона в тыл не ходил.

- Ты не Белянкин?

- Я.

- Ну, иди, там что-то есть.

- А что есть?

- Медаль или может даже орден.

(смеётся)

- Сейчас посмотрю. - Пошли. - О, тебе же орден Славы 3-ей степени!

Дальше выписали мне документы, дали справку: награждён, но орден не получал. Направили на военно-политические курсы 2-го Белорусского фронта, там и получил. Там был приказ - всех офицеров, кто не имел наград, но имел ранения, наградить орденами. Меня вызвали, но я говорю, что уже награждён, только не получил. А по приказу раненому - орден Отечественной войны. А что? Я от этого награждения отказался, отдал эту справку. И по ней получил орден Славы. Закончил я эти курсы, а потом пошёл в армию служить.

(Рассказывает, что служил во многих местах Советского Союза, Польше до увольнения в запас в 1972 году)

А. Б.: Офицерское звание Вам когда присвоили?

А. А. Б.: По окончании курсов в 45 году, это уже я в Ленинграде был на курсах переподготовки политсостава.

А. Б.: Алексей Александрович, расскажите, пожалуйста, какие настроения были в деревне в начале войны?

А. А. Б.: Какие настроения? Заработать надо побольше, чтобы для семьи оставить побольше. Я и до этого работал в лесоучастке на Венце, но надо и по хозяйству многое сделать. Поэтому мне раздумывать много некогда было. Надо было зарабатывать - вырабатывать трудодни, чтобы после меня, семья получила что-то из колхоза.

А. Б.: Про войну что говорили?

А. А. Б.: Ну как война? Война есть война, тут ничего не сделаешь - надо воевать, победить, и всё. Всё для фронта, всё для Победы - лозунг единый был. Все старались. Кстати, я когда вернулся в колхоз, в 42 году на 1 мая мы пошли пахать. Так мы 1 мая вышли что-то часа в 3, наверное. Мы еле плуги-то нашли - в поле оставляли их. А там еще туман прошёл, темно. И в честь 1 Мая, и для Победы мы пахали целый день. Мы сами выдерживали, а лошади нет. Лошадкам надо было отдыхать.

А. Б.: Каков был обычный рабочий день в первой половине войны?

А. А. Б.: Ну, как всё сделаешь. Это ведь в организациях - там определённый распорядок дня, а в колхозе нет. Там посадить надо, чтобы побыстрее. Пока не посадил, ты же не уйдёшь. Если убирать, надо быстрее убрать - дождь может пойти, замочит - всё может погибнуть. Там всё зависело от погоды, поэтому с собой не считались.

А. Б.: Из МТС тракторы присылали на помощь в это время?

А. А. Б.: Нет. Конечно, они помогали когда пахать ... А! Нет, нет! У нас лошадьми пахали. В МТС надо было очень большие отчисления давать.

А. Б.: То есть председатель даже не заинтересован в этом был?

А. А. Б.: Да, да.

А. Б.: Как с питанием было в это время в деревне?

А. А. Б.: Нормально. Пока я в армию не ушёл, жили мы, надо сказать, неплохо. Перед войной мы жили хорошо, но уж после войны - тут всё.

(взмахивает руками)

Всё же для фронта отправляли, да и дома-то оставалось ... Вот смотрите, одна Таня постарше была, он тоже потом на фронт, а остальные учились. И одна мать с ними осталась, отца не было. Где она их прокормит? Тяжело было.

А. Б.: Расскажите подробнее об учёбе в училище. Вы попали в миномётный батальон?

А. А. Б.: Миномётную роту, пулемётно-артиллерийский батальон. Училище было в Иваново, недалеко от Иваново, забыл уже. В баню ходили на окраину Иваново. В училище всё строго, по порядку и 3 способа передвижения: только строевым, по-пластунски, бегом. Всё, больше никаких.

(смеётся)

А. Б.: Какую матчасть изучали в училище?

А. А. Б.: Все виды стрелкового оружия, восьмидесятидвухмиллиметровые миномёты, но тогда ещё были пятидесятимиллиметровые, их тоже изучали. Их потом не стало, они быстро выходили ... Обнаруживали их, сразу уничтожали, да и дальность стрельбы у них небольшая.

А. Б.: Сорокапятка была у вас?

А. А. Б.: Нет, это в артиллерийских училищах. А у нас пехотное.

А. Б.: Во время учёбы в училище довелось стрелять из миномётов?

А. А. Б.: Нет, мы не стреляли. Сборка, разборка, всё это. Меняли огневые позиции, но боевых стрельб у нас не было. Надо же специальное стрельбище.

А. Б.: Какие настроения царили среди курсантов тогда?

А. А. Б.: Настроения как ... Кто-то хотел учиться - я, допустим, хотел учиться. А вот которые были на фронте, те не хотели учиться и требовали вернуть на фронт. Но их заставляли, просто даже приходилось их наказывать. А мы-то что, мне 18 лет в училище исполнилось. А что такое 17 лет? Возьми сейчас парнишку в 18 лет? А там тоже самое. Я же присматривался - они уже на фронте побыли, пожилые можно сказать. Нам казалось.

А. Б.: Кто запомнился из преподавателей, командиров в училище?

А. А. Б.: В училище у нас был лейтенант Кузнецов, наш командир взвода. Лейтенант Титов, капитан - командир роты. Они все участвовали в боях. Подольское пехотное училище участвовало в обороне Москвы, и только когда сибирские дивизии прибыли на фронт, их заменили. Остатки Подольского пехотного училища вернулись в Иваново, и здесь они сделали выпуск - кто остался в живых. Эти люди и остались командовать, потому что специально с фронта не будут .... Надо, чтобы ты хоть немного видел, пусть не очень много пришлось тебе воевать, но всё же имел какое-то представление настоящее.

Всё это - кино, кино. Кино - это не то, это художественное оформление. А там обычная жизнь - так же люди живут, так же и спорят. Только разница в том, что сейчас не убивают, а там убивают, ранят. Только и всего.

А. Б.: В училище Вы ходили в увольнение в город?

А. А. Б.: Вообще-то ходил. Так в городе я не был, но меня просто отпускали - к нам родители приезжали. Мама приехала, и там ещё к двоим - они втроём договорились, и втроём приехали. Я учился хорошо, можно сказать, и меня отпускали её проводить, допустим. Они на квартире - меня отпускали с ночёвкой.

А. Б.: Как можете описать своё питание в училище?

А. А. Б.: Питание очень хорошее, мне хватало. Мне даже мама приехала, наварили всего; а я поел там, мне не хочется есть. Она: «Как же так? Я сама всё это делала! Смотри, как Сашка-то уплетает за обе щёки только»! Я не знаю, бывает. Вообще-то действительно в армии есть такие люди - едят, едят, едят и тощие как доска. А мне хватало.

Правда бывали случаи в брянских лесах, - там немцы-то не задерживались, - и у нас трое суток ... Мы-то прямо идём, а кухне нужна дорога, так не проедешь, надо объезжать. А там бои ещё идут. Вот пока немцев не выбили, они в другом месте проехали и едут к нам. Мы - желудями [питались]! Окоп сделаешь, и в нём нишу, сверху ещё вроде трубы пробьёшь, чтобы дым выходил. А набросаешь сверху, чтобы светомаскировка была. В брянских лесах много дубов - жёлуди в угольки. Они трескают, щёлкают! Когда они перекалятся, я их ел даже с удовольствием. Ещё и говорю: «Что? Свиньи едят, они вон какие жирные»!

(смеётся)

Но потом стали горькие, надо это ... После этого не приходилось. А так после этого питание всё время хорошее было.

А. Б.: Это Вы сейчас про фронт говорите? Из чего состояло? Первое? Второе?

А. А. Б.: Первое обычно - суп, щи. На второе там макароны, всё. Чай. Всё так было. Походная кухня - они же всё время за нами, особенно в обороне. Во время боёв так даже люди не съедали, потому что многие выбывали, их убивали. А всё это куда? Надо съедать - давали и мяса ... Один раз получилось, что мы шли ночью. Наша рота справа вдоль дороги как боевое охранение, другая рота слева вдоль дороги. По середине самой дороги шли пулемётчики, и за ними где-то миномётчики. Пулемётчики дошли до немецкой траншеи.

Тут немцы, видимо, специально пропустили поближе к себе. Проволочное заграждение было, но не прямо впритык к дороге шоссейной, а в стороне. Пулемётчики это не заметили. Да и по ночам-то ведь шли - спали, да и я тоже спал. Один раз очнулся - нет никого. А мы как идём? Идём, друг на друга спотыкаемся - ясно, что мы идём.

(покачивается взад и вперёд)

А тут иду-иду, ни на кого не спотыкаюсь. Очнулся, нет никого. А ночью дело-то было. Хорошо, что я в училище учился. Впереди смотрю - ничего не видно, а должны идти на фоне неба. В стороне населённый пункт, в нём не должны быть. Впереди лес - далеко правда. Я прилёг так - смотрю где-то колышется.

(наклоняется направо, рукой показывает движение фигур)

Я туда. А я с дороги сошёл, сделал круг, и вышел на дорогу. Ага! И туда бегом, догнал. Тот кто сзади-то стоит, он вроде охраны: «Ты чего, не отставай»! Я еле догнал. Конечно, боялся, что отстал, а тогда ещё двунога-лафет со мной была. Миномёт-то не работает - было бы дело!

А. Б.: Это Вы с двуногой от миномёта в охранении шли? Может, это 2 разных случая?

А. А. Б.: Да. В охранении - это в стрелковой. Здесь в пулемётной роте все погибли. Они тоже все на ходу спали, и когда они подошли, то немцы как перекрёстным огнём дали - они как шли, так тут и повалились друг на друга. После того как оттуда немцев выбили, двое оказались живы ещё. Лейтенант - он за командира у них был, только из училища, во всём новеньком. Ему всё это порвали, штыками кололи. Стали разбирать кучу-то, и один там застонал, живой. А потом старшина роты говорит, что ещё один должен быть, его нет. Смотрят впереди на бровке вроде снегом прикрытый - старшина стряхнул - тот тоже застонал. Живой. И вот 2 человека осталось. И старшина остался, но он где-то в тылу в повозке.

Тогда так получилось, что надо было подниматься, и у нас пулемётчик споткнулся перед проволочным заграждением, упал. У него с плеча пулемёт-то упал на проволоку - а у них банки там висели - сразу это загремело и немцы открыли огонь сюда. Командир роты приказал: «Назад»! Мы опять спустились вниз, пулемётчика нет. А надо же его сюда, и пулемёт, если он убит. Пулемёт нужен, один он получился практически. Послали за ним солдата, тот вернулся и сказал, что ничего не нашёл. Я тогда командиру роты говорю, что сам пойду за ним. Как же рота будет без пулемёта? Ротный сказал: «Куда ты пойдёшь? Ну, как хочешь»! И я пополз.

Сначала полз на четвереньках. Там было пахано, отвалы были, перевёрнутая сырая земля так и замёрзла. Вдоль этих гребней я и пополз. До пулемёта дополз - вот он рядом, - надо высовываться, но немец всё время стреляет по нему. Солдат, которого посылали до меня, вернулся раненый. Он, наверное, хотел руку-то протянуть, и его ранило.

А. Б.: Пулемёт Дегтярёва был?

А. А. Б.: Да.

А. Б.: Если его сравнивать с немецким MG, какой был лучше?

А. А. Б.: Да не знаю, я из немецких не стрелял.

А. Б.: Просто некоторые фронтовики ругают его: слишком мало патронов у него было ...

А. А. Б.: Ну да, конечно, старались, чтобы круг-то был побольше.

А. Б.: Не смотря на это, Вы всё равно за ним поползли?

А. А. Б.: Конечно. Всё же пулемёт: у него и дальность стрельбы больше, и убойная сила больше. Я пополз и думаю, как мне его достать? Вот бы багор - зацепил и стащил. Слева услышал стон - ага, это пулемётчик. Я подполз к нему, у него обе ноги перебиты. Я ему сказал ухватиться за мой карабин, а за него я и раненого вытащу. Но тот здоровый дядька попался, и у меня скоро руки устали, обессилел. Тогда я предложил ему себе на спину взобраться. Я поползу и его потащу. Он меня придавил, и я как черепаха на весу - ногами и руками работаю, но с места не двигаюсь. Давай уж по старому. Я его передвигал, а когда вниз спустились, то попали в мёртвое пространство.

Хотели двигаться побыстрее, но вдруг из-за домика, который мы прежде занимали, - повозки пришли, медсанчасть, - вышел и стреляет. Я ему грожу, машу - мол, ты что по своим-то стреляешь?! Вроде перестал. Я ещё ближе подтащил, тот опять стреляет по нам, пули рядом попадают. Тут я раненого себе на спину взвалил, одной рукой за его шиворот, другой внизу, ноги у него волочатся - тот просит бросить его, ругается.

Всё же я его утащил вниз, а там снежок и лушник, тростник уже высохший. Но он ещё стоит, там вроде речушки. Я его наломал, чтобы пулемётчику не на голом снегу лежать. Я говорю, что дальше не потащу, надо посылать санинструкторов с носилками.

И я пошёл. Вышел по кювету к дороге. А вдоль неё такие здоровые деревья росли, и я перебежками, отдыхая у деревьев, побежал к домику. У последнего хотел без отдыха, сразу налево и в этот домик. Но тут ровно кто меня к дереву прижал - во дворе-то ничего нет. Там же была повозка, артиллеристы сорокапятку поставили, когда я уходил. А сейчас тишина, думаю - что-то подозрительно! Туда не пойду. И я пошёл прямо дальше.

После был небольшой подъём, а потом опять вниз. Там опять мёртвое пространство, лежит пехотинец, но не наш. А навстречу идёт офицер-артиллерист, спрашивает: «Как далеко наши»? Пехотинец отвечает, что здесь наши, а в домике немцы. И вот до меня только дошло - оказывается, это немцы стреляли. Они думали, что я вернусь туда, и они меня живьём возьмут.

Старшина роты меня увидел, я ему говорю, что раненого пулемётчика надо как-то забрать. Тот отвечает, что сейчас ничего не сделаешь, а потом возьмём. Он принёс грамм 100 выпить, я выпил. И котелок целый - там половина мяса. Я как поел, зашёл в штаб, сел. Все наши вповалку лежали. Я кое как пробрался, о спинку кровати спиной опёрся, а ногами в табуретку. На табуретке тоже наш сидел. Винтовку руками обнял, руки в рукава шинели засунул и заснул.

Очнулся, никого нет. Во как заснул! Ничего не слышал, ни команд, ни шороха. Выскочил из дома, тут начальник штаба стоит: «Выспался»? «Да», отвечаю, а впереди люди люди идут, и я побежал. Попал по левую сторону дороги, а наши-то по правую, их не видно. А этих видно, и пошёл.

(посмеивается)

Пошёл по оврагу, из него опять поднимался - там проволочное заграждение у немцев в один ряд. Я думаю, как пробраться? И оторвать-то никак нельзя, нечем. Потом я всё же немножко поднял нижнюю прядь, перебросил её на другую, и в эту [дыру] прополз. На той стороне у немцев был окоп боевого охранения, метров 6 в длину, был наполовину снегом занесён. Я в него сразу, смотрю передо мной 3 фрица стреляют, но не в мою сторону, а смотрят налево. Я посмотрел налево ... И мне как раз вспомнился кинофильм «Чапаев» - там идут ряды, и фланговый огонь. И вот они бьют туда.

Я хорошо сразу сообразил, если бы я левого первым убил, остальные двое сразу бы против меня. Я тогда правого убил, следующего убил, и левого тоже. Больше никого нет. Потом смотрю справа, чуть не около дороги, в меня целится. Раз он уже целится, у меня времени нет, я пригнулся, каску нахлобучил так, чтобы глаза чуть-чуть могли видеть. И надо было, конечно, ползти всё же - он бы пока ствол передвигал. Я стрелял хорошо, в училище у меня все пятёрки были по всем видам стрелкового оружия. Я бы его, конечно, убил, а там расстояние небольшое, может метров 70.

Только я стал прицеливаться, и он как даст!

(показывает место попадания пули в каску слева в области виска)

Но я выстрелил, у меня что-то потекло. Кровь. И тут ко мне ещё приползли: один лейтенант, и сержант. Лейтенант сказал, чтобы я шёл в санчасть, сказал артиллеристам у сорокапятки, чтобы они подавили пулемёт у скирда. Как только подавят, мы сразу в траншею попадём броском. Я пополз, сказал артиллеристу, но тот ответил, что знаем, видим, но нет снарядов. Один бронебойный остался, но его против танка оставили, мало ли они пойдут. Как принесут снаряды, они огонь дадут.

Я вниз ещё спустился, чувствую себя плохо. Сел на обрывчик, снял шапку, прямо вместе с каской, рядом положил. Одного прошу перевязать, но тот указал на другого, мол, он санинструктор. Я к нему, а тот говорит, что он не санинструктор.

(смеётся)

Ох ты, ёть ... А у нас, видишь, миномётчики - дружный коллектив - сразу бы все прибежали. А тут! Я тогда достал пакет, просто приложил, замотал и сижу. Связисты мимо пробегали, спросили, в памяти ли я. Что я совсем дурной? Ну, у них свои дела, нитку тянут. Вроде прохладно, мне стало получше. Шапку надел, а то можно простыть. Каску положил на колени, опустил голову и вздрогнул: у каски кусок вырван, и в стороны только трещины. Если бы не каска, то всё.

Потом я так и был, в санчасть не пошёл. Я немножко боялся - в санчасть попадёшь, потом направят в другую часть. Опять новый коллектив! А так я со своими - я их знаю, и они меня знают. И в лицо знают. Не пошёл. Позже нас на другой рубеж перегоняли, и меня по дороге парторг полка увидел, предложил сесть к нему - а сам на лошади. Я отказался сначала, но тот настоял. Спрашивал, почему я в санчасть не иду. Я объяснил причину. Он подвёз меня к нашей роте. Я сошёл, поблагодарил, а потом меня замполит вызывает в санчасть. Приказал до отмены своего приказа находиться там. Ну что? Есть! В санчасти я недолго был, неделю может, самое большее полторы. А что? Там засохло, а осколки только в 45 году - они, видимо, сами стали выходить.

Мы на футбол смотреть пришли, и меня что-то кольнуло. Я друга попросил посмотреть, тот предложил их бритвой достать. Там их несколько было. Я сначала отказался, но он достаёт бритву: «Никакого заражения! Я как в аптеке»! Раз, вытащил.

(посмеивается)

Всё было как обычно - разница только в том, что убивали. И там старались: если ты не убьёшь, то тебя убьют. Кто быстрее, кто ловчее, шустрее. Кто сообразительнее. Вот так вот и жили.

А. Б.: Что бы хотели добавить к своему предыдущему рассказу?

А. А. Б.: Жизнь проходила ... Жизнь есть жизнь. Всего-то ведь не расскажешь.

А. Б.: А про войну?

А. А. Б.: А что? Вот где в атаку первый раз ходили, это мы наступали на Варшаву. Там пригород Варшавы Яблоново, а потом мы пошли на северо-запад. Там уже ... Ну, в крупных городах-то я не был, мы всё по лесам да по болотам, обходными путями ходили. А так там много чего ...

А. Б.: Я правильно понял, что в Яблоново артподготовки перед атакой не было?

А. А. Б.: Да, в этот момент не было.

А. Б.: Ни танков, ни орудий - никакой поддержки не было?

А. А. Б.: Там слева где-то основные бои были. Тут было как вспомогательное, что ли. Или раньше были тут, а потом их перевели на основное направление.

А. Б.: Вы всё-таки больше года на передовой были?

А. А. Б.: Да, полтора года в общей сложности.

А. Б.: В исследованиях исторических по Второй мировой сейчас пишут, что со второй половины войны в Красной Армии стали активно применять тактику штурмовых групп или отрядов. Это когда стрелковое отделение, орудие, сапёры, миномёт, химики или танк им, может, выделялся. Когда они такую группу составляли, и, поддерживая друг друга, прорывали сильно укреплённые позиции. Вам приходилось в таких группах участвовать?

А. А. Б.: Нет, мне не приходилось. Вот, допустим, ещё не заходя в Брянскую область, где-то в Орловской области вроде , дали задание нашей миномётной роте пройти в тыл к немцам на 14 километров. Это район станции Локоть. Обстрелять. Немцы грузили награбленное имущество, свою артиллерию тяжёлую в эшелоны, чтобы на новые рубежи ... Вот чтобы сорвать это, нас послали. Два миномёта, восемь автоматчиков и человек шесть разведчиков.

Сапёры сделали проходы в проволочном заграждении, минном поле. Какие там немцы были, их вырезали, бросили подальше, чтобы не сразу обратили внимание. Мы здесь прошли в тыл. Прошли передний край, по дорогам не шли, потому что немцы местами передвигались. Ближе к передовой населённые пункты перед отступлением они жгли. А мы идём подальше от деревень - мало ли собаки учуют, залают, нас выдадут. Но видим - едет на велосипеде с канистрой, плеснёт. А на крыше - солома у сараев, и она быстро вспыхивает, освещает. Нам кажется, что нас тоже освещает. Мы - ещё дальше, в болото. По болоту этому, ползком, перекатами преодолевали. Все вымазались.

Так шли, в одном населённом пункте разведчики немцев обнаружили. После этой деревни мы даже вышли на дорогу, чтобы побыстрее - лес впереди, за ним станция Локоть. Впереди разведчики шли, мы всю ночь шли. А миномёт тяжёлый, карабин, боеприпасы, паёк нам дали, и лопаты у нас не сапёрные, большие. Мы, конечно, устали; уже светать стало. Разрешили перекусить, пока разведчики идут вниз. Как они пройдут, хотя бы метров на 500 - видимость уже хорошая была - а потом мы сразу за ними пойдём. Только сели, я открыл банку консервов, фарш колбасный американский. Только поднёс ко рту кусать - тр-р-р!

Там напоролись. Оказывается разведчики наткнулись, а немцы перед рассветом заснули. Потом очнулись, а может быть не очнулись - они сразу стреляют. Попал - не попал. Наших никого к счастью не ранило. Мы сразу перескочили - там капониры были - установили миномёты. Это было боевое охранение немцев, дальше у них была траншея. Станцию эту охраняли. Завязался бой.

У нас пехоты нет, нас человек 20 или 16 было. Дальше куда с миномётами? Мы для миномётов сразу наводку сделали, укрепили для стрельбы. Кроме того, мы ещё по 2 мины с собой несли. Я имею в виду - я наводчик - а всё равно мины несу. Кроме подносчика. У него свои 2 лотка, и он на себе ещё дополнительно. Все по 2 мины брали. Ждали, а немцы подумали, что перебьют нас сейчас. Пошли на нас в атаку, но мы дали несколько мин, и они поняли, что взять нас прямо не получится. Они обратно вернулись в траншею. Потом они стали справа от нас по лощине обходить, но мы там тоже поставили разведчиков и автоматчиков. Они сразу нам сообщили, что немцы там идут. Мы туда тоже дали огня. Вот так вот стреляли и ждали.

Мы тоже отстреливались. Тут командир дал команду прекратить стрельбу из стрелкового оружия, потому что нам же никто не даст патронов. Мы одни кругом. А нас проинструктировали так, что мы должны обстрелять станцию, сорвать там погрузку, а дивизия в 4 утра перейдёт в наступление, и нас выручат. Мы стали ждать. У кого-то 5 патронов осталось, у меня правда 12 осталось. Бережём - чтобы наверняка. А так мы брали по 200 - 150 патронов на это.

А. Б.: То есть это была обычная норма?

А. А. Б.: Нет, мы брали для себя. Там, видите, без патронов тебя перебьют бтро. Поэтому лучше еды не брали, а патронов брали. Уже рассвело, наших нет. Через некоторое время часов в 11, к нам пришли. Я прижался так.

(откидывается назад, как будто снова сидит на дне окопа, глядя вверх)

Мы всё же внизу, а со стороны горизонта появляется вроде ствола «Максима», потом щиток. Сначала - кто его знает, может немцы отступают. А потом смотрю наши, о! Пришли стрелковые подразделения, но не нашего полка. Видимо, они были предупреждены, что мы тут находимся и нас не приняли за немцев. Нам рассказали, где находится наш полк, и мы должны туда ... Это примерно километров 5 из этой деревни. В деревне ни одного дома целого не было. Немцы, готовя позиции, всё разбирали, это всё у них ушло на строительство траншеи, блиндажей. Мы пробегали туда - по нам, конечно, стреляли - и ничего. Это далеко уже было, просто наугад. Мне и то в двуногу попало. Так выбился, думаю: «А! Пропадать! Всё равно убьют»! С визгом отскочило, сразу прыти прибавилось.

За это время ни одного не убило, не ранило. Только мы зашли в лес, они по нему стали стрелять. Орудия они, наверное, с платформ сняли, на огневые позиции поставили. И одного разведчика убило. В дерево попало, и его осколком убило. Вот так. Вроде там бой вели, стреляли - все целые, а тут уже всё, вроде к своим идём, не опасаемся ничего. А один человек погиб.

А. Б.: Я понял, что Вы подносчиком и наводчиком были?

А. А. Б.: Подносчиком я не был, я был заряжающим, вторым номером, а потом наводчиком.

А. Б.: Расскажите, пожалуйста, сколько человек было в расчёте и каковы были их обязанности?

А. Б.: Командир расчёта просто передаёт команды, наводчик следит за уровнями горизонтальной, вертикальной наводки, какие данные угломера - сколько вправо, влево. Какой прицел. Всё он устанавливает, вводит по уровням. Заряжающий тоже смотрит за своим уровнем, и когда надо - опускает мину и следит, чтобы мина вылетела. Не опустить мину на мину, иначе расчёт погибнет. Подносчик готовил мины.

А. Б.: А как их готовить? Что он делал конкретно?

А. А. Б.: Первоначально были мины, к ним дополнительные заряды. Они в целлофановых таких .... как конфетка, их так и звали. Они то размякнут, так ещё ничего. А когда высохнут - становятся гибкими. Они выскакивают. После они стали в виде колец, они из шёлка. Её просто надеваешь, и оно держится хорошо, не падает. Вот он готовит и подносит.

А. Б.: Четыре человека? Больше никогда не было?

А. А. Б.: Нет.

А. Б.: А вдвоём управлялись?

А. Б.: Так мне один раз одному пришлось

(усмехаясь)

Это на Соже было, очень сильные бои. Наши с ходу взяли плацдарм, но небольшой. Его надо развивать по фронту и в глубь, чтобы от берега подальше. И туда всё больше и больше войск. А то просматривается, переправиться нельзя. А немцы во что бы то ни стало хотели его уничтожить. Там авиация очень здорово бомбила. Мы только наблюдали сначала за теми боями. Слышали всё это: как авиация друг за другом. Наши штурмовики летели немцев бомбить и опередили немцев. Завязался бой над их территорией, а немцы, видимо, побросали бомбы на своих. И нашего одного подбили, и он полетел. Пламя он сбил, но за ним всё же чёрный дымок шёл.

Когда плацдарм расширили, нас переправили туда. Немецкие блиндажи крепкие были, мы в них отдыхали. А огневые позиции рядом. Когда продвинулись дальше, то мы тоже продвинулись дальше их траншеи. И наша пехота находилась уже в немецких траншеях. Немцы против нас артиллерийский корпус выставили - ну и попало. Я никак не думал, что останусь жив.

(посмеивается)

Видимо они отлетают, когда думаешь о них. Один справа, меня землёй только немножко присыпало, горячим воздухом обдаст. А потом на тебя сыпется. Я ходил с котелками за водой - не знаю - я их не нашёл. В расчётах тогда кого-то ранило, некоторые ушли. На ночь я остался один. Вечером ещё видно было. Там как? Немцы собрали большую группу своих войск и направили. У нас пехота разошлась вправо и влево по траншее, а немцы к нашим позициям идут. Мы сзади траншеи метров за 400 были.

Не знаю, как так получилось, но я один оказался. В соседнем расчёте двое. Я вижу где покучнее идут - сам поставил, дал одну мину. Если перелёт, я сразу немножко поправил. И ещё раз, и всё! И другой. Руками двуногу переставляешь. Потом я уже представляю - сколько метров, какой угол.

И вот немцы здесь залегли, но кто его знает. Я один здесь сижу. А обычно за языками наши-то ходили, немцы тоже не дураки - они тоже могут меня взять. Что делать? Я в свой карабин патрон забил, ещё два карабина были - их тоже зарядил, лежат у меня гранаты наготове. Потому что тут выстрелишь - 5 выстрелов и всё. И вот сидел. Чуть только ветерок, мне кажется - ползут. Но нет, а потом перед рассветом из-за Сожи «Катюша» - вж-ж-ж! Я пригнулся, подумал, что меня сейчас пришлёпнет. И по тому месту, где немцы залегли, точно ударили. Я уже знал - раз «Катюша» играет, немцы уже не пойдут здесь в наступление.

Потом пришли люди из пополнения - миномёт же таскать надо. Машин никаких нет, да и не пройдут они. И так и пошли вперёд. Наши близко подпустили их потому, что оттуда даже с криком «Ура» шли. Наши пехотинцы не разобрались. Ура - это наше, а у немцев «ура» нет. Потом когда началось, то их много оказалось.

А. Б.: Получается, немцы на хитрость поймали?

А. А. Б.: Да. Но там не все, может, кто-то специально кричал.

А. Б.: Алексей Александрович, готовились запасные позиции для миномётов?

А. А. Б.: Конечно. В обороне когда находишься - сначала основные позиции, а потом строим запасные, и на запасных работаем. Если засекут, то они будут по ним бить. А мы переходим на основные.

А. Б.: Какие ещё меры принимали, чтобы Вас не засекли и не подавили?

А. А. Б.: Только маскировка. Делали блиндажи, накаты. Другой раз в Орловской и Брянской области весь день бои идут, а потом на ночь надо окопаться. Для миномёта окоп сделали, а потом сразу делать блиндажи. Выкопали, накат хороший сделали - и всё! Отбой! Миномёты на вьюки, и вперёд! Даже не заходили, не приходилось. Вот так вот.

(улыбается)

По трое суток беспрерывно шли. Привал - только покушать, и опять вперёд. Так чтобы отдыхать - не было.

А. Б.: Практиковали у Вас в роте тактику кочующего миномёта?

А. А. Б.: Нет. Кочующие ... тут нет. Пятидесятимиллиметровые миномёты это другое дело - он выстрелил, пошёл в другое место, там выстрелил. А у нас с миномётом так не получится. Он большой, тяжёлый. Как тут покочуешь? Нет.

А. Б.: Какие сильные и слабые стороны у своего миномёта отметите?

А. А. Б.: Миномёт как миномёт, он и сейчас такой же. И у нас, и у немцев.

А. Б.: Может, что-то надо было переделать?

А. А. Б.: Да нет, что там переделывать? Другое дело - колесики приделать и моторчик, чтобы поехал.

(смеётся)

А то всё равно, на себе таскать надо.

А. Б.: Вы стремились завести себе какие-нибудь нештатные повозки, чтобы на лошадях их возить?

А. А. Б.: 11 месяцев до ранения я был в миномётной роте. За это время у нас только 3 раза применялись повозки. И то: на повозки клали первый раз только плиты, а двуногу-лафет и стволы несли на себе. И то, там сколько пройдёшь, километров 5, 6, и опять разворачиваться снова, огневые ... И не возили. Второй раз и стволы везли, но двуноги-лафет - никогда не клали. Не было такого, только на себе. Потому что на ней подъёмный и поворотный механизм может немножко погнуться, и точность стрельбы нарушается.

А. Б.: Как Вам запомнилось, какие цели были наиболее характерны для ваших миномётов?

А. А. Б.: Во-первых, только на Соже я стрелял по немцам, когда они так близко были. А так мы их не видим. Обычно мы где-нибудь в низине, овраге сидим. Забыл где, тоже были такие сильные бои, и командира батальона не нашего убило. Нам приказали похоронить его на высотке. Ему всю заднюю часть черепа срезало.

Командир роты на высотке, он всё видит, руководит огнём, корректирует. А мы что? Мы в овраге ничего не видим. Мы знаем свои ориентиры, и по команде - ориентир, угломер, прицел такой-то, - я сразу навожу. А ориентир у меня один, но ещё запасной есть. Потому что, мало ли, его снарядом побъёт - дерево или край столба.

А. Б.: Как Вам запомнилось, как далеко от нашей первой траншеи ваши позиции обычно находились?

А. А. Б.: Не дальше четырёхсот, пятисот метров. Дальше не разрешалось. Не предусмотрено. Может, где и попадалось ... Когда наступление, так там вообще пехоты не было, мы впереди шли. Мы всё же как-то компактнее, и у нас расчёт-то целый. Мы друг от друга зависим: меня нет - ствола нет. А как без него стрелять? Двуноги нет? Плиты нет? Что ты сделаешь? Друг от друга зависели. Мы - единый коллектив, единый расчёт миномёта, но в нём 4 человека участвует.

Даже не 4, а 2 обязательно. Третий нужен таскать. Вдвоём можно перетащить на километр - два, взять ствол и плиту, допустим. Или двуногу-лафет одной рукой, а другой плиту. Всё равно 42 кг. я же подниму, но далеко не потащишь.

А. Б.: Каков был порядок пополнения боекомплекта?

А. А. Б.: У нас повозка была в роте, и на ней подвозили. Кстати, когда осталось у нас 3 или 4 мины, и мы их уже берегли на крайний случай. Чтобы наверняка. И откуда ни возьмись, едет наш ездовой. Быстро тут мины разгрузили, и он быстро уехал. Потому что немцы стали обстреливать, он погибнет. Раз мины есть, мы начали стрелять. Когда наши пришли, мы то, что нам положено по норме, забрали с собой, а остальное ...

А. Б.: Как Вам кажется, есть в расчёте самый нужный или все одинаково ценны?

А. А. Б.: Все друг от друга .... Ну как? Я наводчик - я с прицелом. Мне правильно навести, чтобы попасть в цель. Заряжающий прежде чем как опустить, он проверяет - правильно ли заряд установлен, и уровни свои, тоже ведёт наблюдение. Подносчик - он только готовит, чистит от смазки. Может быть почистить кольца, чтобы оно в стволе не застревало.

А. Б.: Я читал воспоминания одного миномётчика, который под Сталинградом воевал. Он рассказывал там о приёмах, которые они применяли, чтобы ствол не разрывало. Это же была проблема у этих миномётов - разрыв ствола при частой стрельбе и гибель расчёта.

А. А. Б.: Нет, у нас тоже один раз разрывало ствол соседнего миномёта. В тех боях, где убило командира батальона, настолько сильные бои были, что даже стволы накалялись. Железо, когда накаляется, оно же слабое, и разорвало на длину мины.

(показывает руками как раскрылось лепестком)

Ему-то самому ничего, наводчику, но когда он встал. А он в ватных брюках, шинель как будто специально на ленточки разрезало. Ветерок подул, у него всё раздулось - здесь всё вываливается.

(показывает рукой в паховой области)

Я подумал, что мошонку оторвало, но крови нет. Сразу к нему - помогли, ничего. Его немножко контузило, конечно, но мина-то улетела.

А. Б.: Доводилось ли вам стрелять дымовыми корректировочными минами, которые были в боекомплекте?

А. А. Б.: Нет, таких специальных дымовых не было. А огонь корректируется этими же минами.

А. Б.: Только осколочно-фугасными?

А. А. Б.: Да. Только такие.

А. Б.: Приходилось ли вам из миномётов по танкам стрелять?

А. А. Б.: Нет. Мы по танкам ... у нас не было такого. Один раз ... нет, я уже в пехоте был. Получилось так: наша пехота ушла левее, а справа домик в кустах. А мы-то шли во втором эшелоне за ними. Те ушли, нас не трогают; мы стоим, только наблюдаем, как те пошли. А потом у этого домика слышим - завёлся мотор. Там «Фердинанд», самоходка немецкая - они, видимо, ремонтировались.

Наши пошли, немцы отступили. Оттуда уже наш солдат ведёт двух пленных. Самоходку завели, и она прямо на них. Мы только увидели дымок, фр-р-рк! Наш солдат повалился, убили, пленные немцы прыгнули в машину, и они ушли. А нм стрелять нельзя было - как мы там будем стрелять? Нам по движущимся целям пришлось стрелять только когда агитаторов на мотоцикле обстреляли.

А. Б.: Обувь у Вас на фронте какая была?

А. А. Б.: Сапоги у нас были.

А. Б.: Обмоток ни у кого не было?

А. А. Б.: Да нет, у нас ... Там, кто хочет ... У нас даже один раз командир батальона обмотки надевал, фуфайку, пилотку - как солдат. Я его увидел - даже удивился, как это так?! А потом подумал - правильно! Немцы-то ведь не дураки, а - офицер! В первую очередь ведь надо офицеров уничтожить.

А. Б.: Вы сами никогда ботинок с обмотками не носили?

А. А. Б.: Нет, носил. В училище нам тоже дали сапоги, но весной снег тает, и в голенища сапог при ползании полно мокрого снега набивается. Мы попросили, чтобы нам заменили сапоги - нам дали обмотки. Они лёгкие, ноге легко. А как на фронт, мы всё курсантское обмундирование сдали, получили новое обмундирование, новые сапоги.

А. Б.: А как Вам кажется, на фронте, что было лучше, сапоги или обмотки?

А. А. Б.: Это в зависимости от того, где и какие условия. Летом, может быть, в ботинках удобнее, легко. А зимой в сапогах-то теплее всё же. Там и валенки тоже выдавали и полушубки. Я не носил полушубков, не было у нас их. Мы в шинелях и ватном обмундировании.

А. Б.: Как Вы считаете, наша каска нужна была или можно было без неё обойтись?

А. А. Б.: Нет как?! Нужна обязательно! Ой, если бы не каска, я бы сейчас здесь не сидел.

(снова показывает на место ранения у левого виска)

А. Б.: Как Вам запомнилось, солдаты и командиры на передовой носили её на голове?

А. А. Б.: Конечно носили. Ой, что вы!

(смеётся)

Когда я пришёл, там тоже щеголяли. О, что там в каске ходить! Ну, какой-то героизм что ли проявляют. Ну, ребятишки, сколько нам тогда было? 19 лет. Сейчас тоже самое. Мы старались выделиться как-то. А когда зашёл я с пробитой каской - о! Сразу все каски расхватали.

А. Б.: Противогазы выбрасывали?

А. А. Б.: Противогазов у нас не было, но они были где-то там на повозках. С собой противогазов не было.

А. Б.: Если вы использовали немецкое оружие, то какое?

А. А. Б.: Нет, я слышал, что у них калибр немножко поменьше, и их использовали, но нам не приходилось. У нас своих боеприпасов хватало.

А. Б.: Какое советское стрелковое оружие Вам нравилось, а какое не нравилось?

А. А. Б.: Тут трудно сказать, всё оружие хорошее.

А. Б.: Например, некоторые говорят, что во второй половине войны автоматы ППШ некоторые были некачественные, перекосы давали.

А. А. Б.: ППШ - они хорошие, только надо ухаживать за ними. Зимой особенно надо, чтобы он чистый был. Чуть смазка загустеет, и нет такого. Задержка. В магазине патрон не подаёт - надо толчок. Конечно, с «Калашниковым» не сравнить. Этот при любых условиях будет стрелять. А тот, если почистил не очень хорошо, это плохо.

А. Б.: Что Вы может сказать об эффективности наших ручных гранат?

А. А. Б.: А что они неэффективные? В бою мне не приходилось гранаты применять, а только в учебных целях бросали.

А. Б.: В миномётной роте в период обучения чему вас учили?

А. А. Б.: Мы пришли, мы не знали на какие должности нас поставят. В дивизии знали, что мы пришли из училища, и сразу пришли из батальонов - ага! Раз из училища, предлагали идти командирами взводов, даже роты, но стрелковой. Думаю, я миномётчик, что я пойду в пулемётный взвод или на стрелковый взвод. Если я обучался на минометчика, я уж так и пошёл. Некоторые пошли, их сразу брали с собой, вели, там оформляли командирами взводов.

Во-первых, мы ехали-то рядовыми, а как пришли в дивизию нам командир дивизии сразу присвоил всем звание сержанта. Поскольку после окончания 6 месяцев училища. А обучение - просто тренировки. Сборка, разборка, смена огневых позиций. Каждый чтобы свои обязанности знал хорошо, чётко, до автоматизма.

А. Б.: Как Вы оцениваете сейчас, насколько хорошо вас подготовили в училище?

А. А. Б.: Я думаю, что хорошо. Я всё делал ... Единственное что, когда я в немецкий окоп залез, в снег, я этих троих-то убил, мне надо было сменить [позицию], хотя бы на метр.

(машет руками направо)

Слева никого не было, а справа посмотрел, он уже целится в меня. Мне тут уже некуда, потому что сугроб. Я только пригнулся и нахлобучил. Но всё равно он меня на прицеле держит, он же знает, он же не дурак.

А. Б.: Какие чувства Вы испытывали, когда поехали на фронт из училища?

(смеётся)

А. А. Б.: Да как же? Воевать поехали! А когда уже подъезжали к фронту, те, которые уже были на фронте, рассказывали. Поехали, а их там встретила авиация немецкая. Я тоже думаю, что если пойдёт сейчас авиация немецкая, куда деваться? Вагон-то вон, тонкие стеночки - сразу убьют. Но почему-то думалось, что навряд ли их пустят сейчас. Это раньше их авиация работала активно, а сейчас уже всё, их не так много.

А. Б.: Вам не было обидно, что вас не доучили, а кого-то там оставили в училище?

А. А. Б.: После нас уже никого не оставили. Те уже имели офицерские звания, и просто у них переподготовка была. Вместо нас там никого не было. С одной стороны, может быть, раз уж осталось с полгода - пусть полгода. А с другой стороны полгода пробудем - тогда и войны-то не увидим.

(посмеивается)

А всё же, конечно, хотелось посмотреть, что это за война. И там тоже .... Мы хоть и миномётчики, а разведка сообщает, что в домике немцы. Пехота когда еще ... она сзади. Мы решили - быстрее их, покажем себя! Прибежали, а что - там уже разведчики. У них автоматы, они быстро туда, разбомбили всё - бросили гранату. Немцы побежали, потом мы двоих видели. Один метров 50 пробежал, его убили, а в домике кто был - тех всех побили. Они спали. Потом ещё метров 200 от дома прошли, ещё один лежит в снегу. В шёлковом нижнем белье, толстое - чувствуется. Но он ещё живой, дышал. Мы прошли, кто-то сзади выстрелил, его убил.

А. Б.: Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке?

А. А. Б.: Там какие чувства? Если в миномётной роте - там быстрее, точно навести: наводка и уровень. И быстрота стрельбы. А в пехоте - быстрее определить где противник. Иначе он тебя убъёт.

А. Б.: Каким было Ваше отношение к врагу? И ваших товарищей?

А. А. Б.: Враг - он есть враг. Сначала ненависть была, а ... Кстати, когда я рассказывал, что командир взвода пленного убил, то перед этим было: заходим в деревню, и через каждые 50 - 100 метров в самой деревне убитая скотина. Потом в одном доме, хороший дом, новенький, - чувствуется, что хороший хозяин был - у дороги старик убитый, на ступеньке крыльца лежит старуха убитая, а между ними девочка. Сколько ей было? Годика 4, маленькая такая - тоже убита. Какие чувства у тебя будут?

А. Б.: Я не знаю, я не видел такое. Я у вас спрашиваю.

А. А. Б.: Ну вот, конечно, кто будет таких щадить? Это, видимо, и делали те, которых мы с кухней нагнали. Это они делали.

А. Б.: Я правильно понял, что к концу войны эта ненависть стала уменьшаться. Или она во что-то другое превратилась?

А. А. Б.: Тогда мы таких картин же не видели. В Орловской были, Брянской области государственная комиссия вскрывала могилы - там расстрелянных десятки тысяч. 3 ямы - комиссия определила, что в каждой по 10000. Нас водили туда тоже. В 43-ем. Запах там такой ...

(морщится)

Митинг был, но старались побыстрее ... Командование же понимало. Конечно, всё это вызывало чувство ненависти.

А. Б.: По воспоминаниям некоторых, когда перешли границу и вошли в Восточную Пруссию и Германию, были грабежи, вандализм, случаи изнасилования со стороны советских войск?

А. А. Б.: Нет. Здесь уже не было такой ненависти как на нашей территории. У нас всё уничтожалось, взрывалось, сжигалось. А там-то уже нет. И немцы так не делали. А вообще, между нами говоря, это больше власовцы. Даже в каждое отделение немцы назначали власовцев, потому что немцы уже сдавались. А этим нельзя сдаваться, они знали, что им расстрел. Поэтому если уж умирать, так умирать в бою. А так ещё может жив останется. Поэтому они больше воевали против нас. Злее воевали. А немцы что? Немцы тоже люди, понимали, что всё - проиграно.

А. Б.: Что запомнилось из встреч с поляками в Польше? Как были с ними отношения?

А. А. Б.: Относились они к нам хорошо. Мы тоже. Когда после госпиталя уже, мы границу перешли, остановились переночевать у одного поляка. Он жил бедно. Я столько блох у него нахватался. Думаю, нет, больше не буду; лучше на улице посидеть. Стола нет, а вместо него чурбак - я впервые увидел, что такие чурбаки могут быть толстые.

(показывает в диаметре больше метра)

Вместо стульев тоже чурбачки. Картошка какая-то синяя. Я недавно только узнал - это специально сорт такой у них. А я тогда - нет. И всё - больше у них ничего нет, даже хлеба. Мы тогда хлеба, сахара дали им. Настоящим сахаром угостили их!

(улыбается и машет руками)

А так не встречал, мне не приходилось с поляками быть. Уже после войны, когда мы ездили на стрельбы к границе, останавливались просто, чтобы проверить все ли машины в порядке, поляки там пахали. И они вышли к нам, интересовались - как там у нас колхозы. Мы как могли объяснили. Объединяли, и всё. Нам тоже некогда, команду дали «По машинам», завели моторы и вперёд.

А. Б.: К нашим пленным какое у вас отношение?

А. А. Б.: Если воевали против нас - как к врагам. Многие ведь попали не сами, а многие добровольно ушли. Кто тут разберёт - добровольно или не добровольно. Если не добровольно, они бы тогда ушли в леса, в партизаны. Многие уходили - нам приходилось встречаться с такими в Брянских лесах. К нам вышли из одного отряда рассказать где немцы. У немцев один выход был, надо было его перекрыть. Они могли уйти, но не ушли. Значит - враг.

А. Б.: Многие говорят, что власовцев и добровольных помощников так не любили, что принципиально в плен не брали. Даже немца могли пожалеть, а их никогда не брали.

А. А. Б.: Конечно, во время войны, что тут! Свои по своим бьют, стреляют, разве можно так? Но я не видел такого, чтобы брали в плен и уничтожали.

А. Б.: А немцев видели как в плен берут?

А. А. Б.: Ну как? Мы их брали. Они бежали, кричишь «Стой». Он не останавливается, убежит же - конечно, его убивать надо. Тот, который на Лутидзе полез, тоже понимал, что хана ему. Поэтому, чтобы не ощущать момента расстрела - драться, его сразу убьют, и всё, все мысли у него прекратятся.

А. Б.: Каково Ваше мнение о союзниках в той войне?

А. А. Б.: Союзники старались, чтобы мы побольше воевали, ослабли и потом они продиктуют свою политику. Это ведь, я думаю, всем понятно. Помните, как Никсон говорил: «Мы будем помогать слабым». Хорошо помогать слабым? Считай, что нам будут помогать. Хорошо ведь, правда? Но конечная-то цель какая? Пусть мы погибнем! Они нам будут помогать, немцы нас будут бить, тоже гибнуть. А потом они продиктуют свою политику.

Возьмите открытие второго фронта - они сколько тянули? Больше года, и когда поняли, что мы одни Германию сможем освободить- тогда только начали. А всё говорили, что в Африке надо воевать. А почему там? Да опять та же цель. Помогают, но как помогают. Из Африки немецкие войска вытесняют, против нас направляют. Помогает это нам?

А. Б.: Какие были взаимоотношения в роте между младшими и старшими по возрасту?

А. А. Б.: У нас хорошие, нормальные. Даже когда я в пехоте был, и то там чувствовалось - старшие, пожилые, они молодёжь-то особенно, как-то жалели. Они прикрывали, немножко так. Это хорошо было.

А. Б.: Как отношения между представителями разных национальностей оцените? Было такое явление как землячество?

А. А. Б.: Это было ещё в Брянских лесах, в конце Орловской области... У нас в роте был узбек Касым, забыл фамилию, он - чушка. Суп не ест сначала, но сало было в пайке - он его брал. Мы едим, если в обороне или привал, или второй эшелон на отдыхе. Когда в Брянских лесах кухни отстали, желуди-то готовили, тут и сало... Но его старались быстрее съесть - тащить его на плечах!

(улыбается)

А так съел его, и вроде бы легче стало. Тогда Касым тоже ... Он хоть и маскировался, но всё равно ребята за ним наблюдали - врёт. Надо его разоблачить. А он ночью платок разложил, начал резать и ест. Один зовёт друга посмотреть, что Касым делает. Тот подошёл. Ну, ест, хорошо. А потом: «Ну что, Касым, сало-то ведь ешь»? Он как вскочит!

(смеётся)

И после этого всё! Он, правда, старше нас был, но после этого отношение изменилось.

А. Б.: А с теми молдаванами из 160-ой дивизии после учёбы какими отношения стали?

А. А. Б.: Они между собой-то дружные, но плохо понимали по-русски. У них Сашка, эх, фамилию-то забыл, был комсомольцем, а комсомольского билет у него не было. Когда к ним румыны пришли, он его закопал. Он говорил, что брата попросит его откопать и выслать. Я уж ему сказал, что не надо высылать - сходим и по новой примут в комсомол.

Вот через него. А потом они начали понимать друг друга, и хорошо действовали.

А. Б.: Как можете описать взаимоотношения солдат и офицеров на передовой?

А. А. Б.: Нормально, командир есть командир. Он тоже, в таких же условиях, действовал вместе с нами. Всё делает с нами, спит тоже с нами.

А. Б.: Что Вы думаете о роли спиртного на той войне?

А. А. Б.: Я 2 раза ... Первый - когда на станции Локоть пошли, нам 3 полных ведра притащили, но я не [стал пить]. Правда, «старички» уговаривали выпить. Мол, только передний край немцев пройдём, а там уже всё. Я всё же выпил грамм 100. И потом когда мы роту потеряли - там тоже старшина выпить дал и полкотелка с мясом. А так нет.

А. Б.: Просто сейчас некоторые журналисты упирают на то, что мы победили потому что, постоянно пьяные были.

А. А. Б.: Да нет. Вообще-то, конечно, приходилось. Немцы оставляли ... Это уже было на территории Польши - в одном конце немцы, другой мы захватили. Потом их выбили. Там был спиртзавод. Немцы спирт оставляли. Кто-то, конечно, спирт брал с собой, выпивали, а потом погибали. Я знаю о 2 случаях, когда пехотинцы выпьют и заснут. Немцы-разведчики пошли, одного «языка» всё же взяли. Двое их было: один узбек, но он не пил, да и по-русски не говорил. Немцы, видимо, от него ничего не допытались и ему даже язык отрезали, но не убили. Он так и остался на копне гречихи. Сидит, только головой кивает, мы пошли дальше. Немцев выбили. Он так и остался тут.

А. Б.: Как на войне изменилось Ваше отношение к религии?

А. А. Б.: Я ведь с малых лет воспитывался в этом отношении, и оно ж не забылось. Конечно молился, особенно когда попал под артналёт, и Бога вспомнил. Тут не без этого.

А. Б.: Вы замечали, в роте солдаты верили в приметы?

А. А. Б.: Да нет, какие приметы?

А. Б.: Допустим, тот же миномётчик Абдулин, что под Сталинградом воевал и на Курской дуге, говорит, что у него был талисман, который его от смерти спас. И у него были приметы. На пример, он никогда не брал никаких вещей у убитого. Что немец, что наш.

А. А. Б.: Я тоже. С убитого я не брал. Мне даже предлагали часы, но я нет ... Я дома ещё знал, что с кладбища ничего брать нельзя. С пожара ничего брать нельзя - сам сгоришь. Что? Меня так с малых лет воспитывали, разве это денется куда? Никогда оно не денется, а так на всю жизнь остаётся. А там уже в трудных условиях это всё тем более вспоминается.

И кто его знает - помогает-не помогает. Родители же учили, тут их вспоминаешь.

А. Б.: Вы можете вспомнить, как тогда на фронте к смерти относились?

А. А. Б.: Да как? Нормально. Я почему-то считал, что всё равно должны убить, всё равно погибнешь. Ну а раз всё равно погибнешь - ничего больше страшного-то не бывает.

(с улыбкой)

А. Б.: Если был у Вас отдых, развлечения на фронте, то как это делали?

А. А. Б.: Да не было там особенного отдыха. Ну, вот в обороне мы долго стояли на Друти ... Проводили там занятия, а так больше ничего не было. В землянке вечером лежим, иногда споём. Всякие песни, народные ... Мы ещё таких, новых песен, не знали. А вот когда дома жили, то эти песни родители пели. Кто-то знал одну половину, кто-то другую. А иногда я слов не знаю, но мотив-то я знаю - всё равно подтягиваешь. Или просто рассказывали, вроде анекдотов, что-нибудь. Театра у нас не было никакого, концертов не проходило, ни кино. Мы всё время на передовой.

А. Б.: Как мылись на фронте?

А. А. Б.: Ну, как? Там палатка, запускают. С одной стороны раздеваешься, всё обмундирование на прожаривание и дают тебе 15 - 20 минут. После этого вода прекращается, и за это время ... Это не часто, вшей было полно.

А. Б.: Как боролись с ними своими средствами?

А. А. Б.: Так проведёшь по щели, обязательно вытащишь.

(проводит рукой под мышками)

Когда чуть костёр разожжёшь, снимешь [обмундирование] над костром, они падают, трещат. И то - удовольствие сразу чувствуешь.

А. Б.: Были ли женщины в частях, где Вы служили?

А. А. Б.: У нас повариха в батальоне - женщина.

А. Б.: Какое к ней отношение было?

А. А. Б.: Как к женщине, все относились хорошо. У них только так получилось ... Командир батальона, видимо, хотел с ней ... Наш командир роты перебил. Тот обозлился на нашего командира роты, и ни одного ему ордена не дал, сколько ни было таких боёв. А командир роты прямо сказал: «Мне нет, и вам не будет». И всё, за 11 месяцев ни один у нас не был награждён.

Хотя на станцию Локоть ходили - тут было не решение командира батальона, даже не командира полка, видимо, дивизия посылала туда нас. И то нам сказали, что всех представили к наградам. Но нет. Потом кто-то сказал, что командира взвода всё же наградили, что-то дали ему.

А. Б.: Как Вы относились к тому, что из-за женщины вас награды заслуженные обходили? Это как-то влияло на отношение к командиру роты?

А. А. Б.: Да нет. А командир роты тут при чём? Всё равно награждения проходят через командира батальона.

А. Б.: За что Вы воевали в той войне?

А. А. Б.: Как за что? За государство, за честь своей Родины. Честь Родины - тогда Советский Союз был. Освободить свою территорию, ну, и потом, надо наказать противника. Наказывали, и в Германию заходили.

А. Б.: Просто некоторые сейчас говорят, что мы зря в той войне победили. Если бы немцы нас завоевали, то мы бы жили сейчас также как немцы у себя живут.

А. А. Б.: Нет. Это уже в области политики, а нам было 19 лет. Какая политика в 19 лет? Кандидатом и членом партии я стал, но Бога-то вспоминал всё равно. Куда денешься? Раз он у тебя есть. Ты знаешь о нём. Слушал наказ родителей, мама мне наказывала: «Смотри, ты Бога-то не забывай»!

А. Б.: Получается, что первая награда была у Вас уже в Польше?

А. А. Б.: Да, я первый в траншею зашёл. А остальные уже после войны получил: орден Отечественной войны 1 степени. Его давали всем, кто был ранен в честь какой-то годовщины Победы.

А. Б.: Как часто на передовой Вы видели политработников?

А. А. Б.: Ну так-то, в роте у нас они почти не были. Но так проезжали во время марша, видели иногда. На митингах. Они больше занимались стрелковыми подразделениями, на нас они надеялись.

А. Б.: А как Вы считаете, от них было больше пользы или вреда?

А. А. Б.: Какой может быть вред от них?

А. Б.: Недавно были опубликованы воспоминания артиллериста Демидова. Он был командиром взвода, батареи, дивизиона и утверждает, что у них политработники были бесполезны. Они своим делом не занимались.

А. А. Б.: Как бесполезны? Не может этого быть.

А. Б.: В Румынии ему пришлось за них их работу делать.

А. А. Б.: Я не согласен. Они же ... А командиры что? Я допустим, командира батальона на передовой ни разу не видел, начальника штаба я ни разу не видел. А всё же ходили. Ну что, парторг полка - он один, а нас сколько рот? 12 рот, допустим.

А. Б.: Вы считаете, что это нормально для политработника - за год Вашего пребывания в части, он ни разу у вас не был лично? Не поинтересовался, как вас кормят?

А. А. Б.: Он же проверяет, но мы на кухню-то не ходим. А они, конечно, рассказывали, разъясняли, газеты нам приносили. Но газеты, конечно, старые - пока они до фронта доберутся, уже полмесяца пройдёт.

А. Б.: Как оцените отношение к ветеранам Великой Отечественной после неё? Оно было справедливым? Нет у Вас чувства, что вам что-то не додали за то, что Вы сделали на войне?

А. А. Б.: Я в армии служил в это время, поэтому не могу ответить. Мне хватало. Конечно, другие больше получали, но я не завидовал этому. Детей хватало воспитать, обучить, и всё. Сейчас отдаём всё, что есть.

А. Б.: Какое сейчас у Вас отношение к той войне?

А. А. Б.: Чтобы не было больше такой войны, нельзя допускать. Мне нравится Путин, что он всё же острие западных государств, особенно Соединённых Штатов Америки, отвёл от России. Полностью не отвёл, у американцев это единая цель - разбить Россию на части, а может быть прихватить наши богатства. Но всё же смягчение случилось, особенно по сравнению с периодом Ельцина. Всё развалилось, можно сказать, что продали Россию.