Михайленко Евгений Петрович

Я родился 24 января 1925 года в городе Днепропетровске. Мой отец относился к рабочему классу, трудился на кондитерской фабрике, а мать на овощебазе перебирала овощи. В семье, кроме меня, воспитывалось три брата: Петя, затем по старшинству шел я, Костик и Валентин. Учился в русской школе № 21, она располагалась напротив городского стадиона. В детстве полюбил коньки, в городском парке всегда зимой делали каток, и я там катался, а вот на лыжах только один раз попробовал и сразу же влетел в дерево. В начале 1941 года отца отправили на работу на Север. Я же продолжал заниматься, при этом учился в основном на «четверки». Только окончил семь классов, как началась Великая Отечественная война.

По радио мы узнали о нападении Германии на Советский Союз. Вскоре в город вернулся отец, стал работать в столовой Днепропетровского горного института. 25 августа 1941 года немцы ночью пришли в город. Первым делом по улицам пролетели мотоциклы, преследовавшие отступающие советские войска, за ними, четко печатая шаг, строем вошла немецкая пехота. Они остановились напротив расположенной на холме городской тюрьмы. Сразу же ввели комендантский час, стала работать комендатура. Вскоре в Днепропетровске для молодежи оккупанты открыли профессионально-технические училища, где стали обучать на строительные специальности, а также на мастеров по ремонту замков. Некоторое время ребята, в том числе и мой старший брат Петр, ходили туда, а в 1942 году немцы якобы для продолжения обучения собрали молодежь и вывезли ее в Германию. Больше я Петю не видел. Кругом в городе стояли виселицы. Я ходил и смотрел, думал, может, где-то увижу его повешенным, но так и не нашел. К счастью, сам учиться не пошел, остался с родителями. Приходил к папе, который продолжал трудиться в столовой, помогал ему в работе. Немцы командовали, что делать. Выживали тем, что после обеда кое-что из продуктов брали, но много не разрешалось брать. Оккупанты всегда тебя проверяли, когда идешь с работы: патруль обязательно останавливал и обыскивал, чтобы узнать, что несешь домой.

Когда осенью 1943 года фронт подошел вплотную к Днепропетровску, в городе сосредоточились большие немецкие силы, нас стали выгонять из квартир во дворы. Начались налеты авиации, никуда не спрячешься. После пошла страшная стрельба, и немцев, и наших войск. Мы всей семьей с перепугу перебежали на другую сторону города от дома, и только когда немцы ушли, решились вернуться домой: там все было перерыто и разгромлено.

25 октября 1943 года Днепропетровск был освобожден Красной Армией. Вскоре пошла мобилизация, и меня призвал Кировский районный военкомат, я попал в 364-й запасной стрелковый полк, стоявший на Холодной Горе в Харькове. Нас, как семиклассников, учили на курсах младших командиров. Всего проучился несколько месяцев. Учили военному делу, как раз началась сильная зима, повсюду сугробы, мы бегали на марш-бросках, снегу уйма и прямо по нему заставляли ползать по-пластунски. Руки замерзали, возвращались в казармы, прямо-таки трясясь от холода. Несмотря на морозы, ходили и учились каждый день. Кормили так: пойдет в наряд кто-то с бочонком, неся его на палке, продетой в ушки, а на улице страшно скользко, перевернутся на льду, и бочонок с едой летит. Нечего ребятам нести. Возвращаемся на кухню, а там только остатки, жиденький супчик, в котором крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой. Мы посмотрели на такое дело, четверо земляков, и я товарищей подговорил проситься на фронт. Сказал, что хоть на передовой накормят. Один раз пошли к командиру, второй раз, но нас политрук не отпускает. А потом получилось так, что проходили интенсивные занятия по тактике, мы вчетвером страшно устали на них, и заснули в казарме во время дежурства. Просыпаемся от того, что слышим приказ: «Встать! Два наряда вне очереди!» Ночью драили в казарме полы. Еще и взводный придет и посмотрит, хорошо ли ты их вымыл, а утром опять надо идти на занятия. К счастью, вскоре нас неожиданно собрали, старшего сопровождающего выделили, и он отвел в расположение 7-го гвардейского кавалерийского корпуса, куда нас определили на пополнение. В нем довелось провоевать всю войну с весны 1944 года, за время боев корпус получил почетные наименования «Бранденбургский», был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Суворова. Определили в роту ПТР, стал первым номером. Воевал в 52-м гвардейском кавалерийском полку 14-й гвардейской кавалерийской дивизии, в годы войны ставшей именоваться так: «14-я гвардейская кавалерийская Мозырская Краснознаменная, ордена Суворова дивизия».

Первое время мы вели бои местного значения в Белоруссии. Сами передвигались на лошадях, а ПТРы возили на повозках. На вооружении роты имелись как однозарядные ружья образца 1941 года системы Дегтярева, так и самозарядные ружья образца 1941-го системы Симонова, которые заряжались магазином на пять патронов. Мне достался первый вариант, он понадежнее был. По пулеметам мы не стреляли, только по бронетехнике. Частенько довелось таскать ПТР за ручку по позициям. Один раз сражались с немецкими танками и бронемашинами. Мы встали в оборону, только подготовили позицию, как появились вражеские танки и стали по нам бить. Кавалеристы из эскадронов бросились вперед с гранатами, метко стреляли противотанковые орудия, и тогда немцы отступили. Мы же без устали стреляли из ПТР по врагу. Знаешь, по броне танка бить из противотанкового ружья – занятие бессмысленное, единственное, что мы могли сделать: это попасть под башню и заклинить ее. Туда и целились. По гусеницам тоже не стреляли, это для нас малоэффективно. Немцы отступили, оставив несколько горящих танков. Вот когда мы нашли на вражеских позициях фаустпатроны, тогда эффективность противотанкового боя выросла в разы: нам показали, как и что надо делать, если попадешь, то танковая башня вся разлетается на кусочки. Довелось и мне им однажды воспользоваться. Что запомнилось: очень большая отдача, и сзади вылетает струя жаркого огня.

После прорыва вражеской обороны в Белоруссии мы двинулись в прорыв, и итоге вошли в Польшу. К тому времени я стал заряжающим 82-мм миномета в минометной полковой батарее 52-го гвардейского стрелкового полка. Минометы также возили на повозках. Мы в большие бои не ввязывались, а безостановочно шли в тылы противника, в глубину. Где-то есть хотя бы маленький изъян во вражеской обороне, и мы туда рвемся. В польские города заходили, а немцы даже и не знали о нашем появлении. Однажды нарвались на огонь со всех окон, сами не понимали, откуда ведется стрельба, тогда наших здорово побило.

Моим минометным взводом командовал лейтенант татарин Давлетбаев. Очень строгий офицер. Первое время меня хотел взять к себе в ординарцы, а я посмотрел, что надо коня чистить, подавать его, а ведь и за своим следить нужно. Помкомвзвода, заедливый старый мужик, мне еще и пенял, мол, что ты не можешь командиру кушать приготовить. А где я ему еду возьму, да еще и приготовлю. Ушел в расчет. Что еще о взводном запомнилось: страшно не любил, чтобы солдаты где-то в бою трофеи набирали. Помкомвзвода отвечал у нас за взводный обоз и руководил повозками. Только кто-то складывает трофеи на обоз, а после боя там уже ничего нет. Когда разрешили посылки посылать в Германии, я даже ни одной не послал, потому что все собранное куда-то уходило, а ругаться по этому поводу, как товарищи, я не хотел. Что еще рассказать. Во всем взводе служило в одном расчете только трое русских, в том числе мой земляк из Днепропетровска, остальные узбеки и киргизы. Языковой барьер между нами постоянно ощущался, они по-своему что-то говорят и смеются, а мы как дураки сидим и не понимаем, с чего те гогочут.

Встали мы в оборону на реке Висла. И в затишье на передовой нас посылали дежурить по четыре человека в патруль. Выделают дом, мы в нем живем у поляков. Приказ был таков: никого не впускать и не выпускать из расположения корпуса, разместившегося в каких-то казармах. Солдаты пытаются через дырки выбраться в самоволку, и приходилось с ними ссориться, ведь война есть война: даже можем шлепнуть, ведь из начальства никого нет, только мы вдвоем в патруле, и самовольщики.

24 июля 1944 года мы прорвали оборону противника на реке Висла, после чего вышли к Прибалтике. Во время прорыва понесли большие потери, прямо на ходу пошла формировка и к нам прибывало новое пополнение. Прислали простых городских и сельских ребят. Приходилось их учить обращаться с лошадью. Никакого понятия о воинской дисциплине тоже не было, новобранцы шатались и ходили, куда не следует. Мы их предупреждали, чтобы не лезли по сторонам, но они все равно куда-то протискивались. Лейтенант Давлетбаев как-то при мне начал искать одного новобранца, высокого неповоротливого парня. Нигде его нет. Оказалось, что тот куда-то за трофеями пошел. А взводный повсюду с собой носил стек – короткую тонкую трость с плетеной ручкой. Он сел на своего коня, нашел новобранца на лошади, и стал стегать: раз коня, второй раз – его. И так несколько раз ударил. Куда потом делся этот парень, ума не приложу. Помкомвзвода его куда-то увел.

В августе 1944 года мы встретились с 1-м Украинским фронтом и осенью вышли к границам Германии. В прорыве всегда опасно воевать, там ведь не поймешь, откуда ждать смерть – и сзади, и по сторонам, и впереди пули летят. Но здесь нам пришлось сложнее всего: встали на ночь, всем приказали окопаться, и тут пошла со всех сторон страшная стрельба. На следующий день выяснили, что 1-й Украинский фронт немцев разогнал, а мы очутились прямо в гуще их отступления. Так что всю ночь по нам со всех сторон били. Но все-таки выпутались и вышли к своим.

В марте 1945 года мы вели бои под городом Польцен. Немцы здесь сильно сражались. Меня наградили медалью «За отвагу», так как наш расчет в отражении атаки противника рассеял пехоту, наступающую на позиции эскадронников.

23 апреля двинулись в обход Берлина и в первый же день вошли в прорыв. В боях за город Ратенов, я, уже будучи наводчиком 82-мм миномета, смог подавить пулеметную точку противника, за что меня наградили Орденом Славы III-й степени. 3 мая 1945-го в результате упорных боев освободили Ратенов. 9 мая всех выстроили и объявили о капитуляции Германии. Естественно, все закричали «Ура!» и страшно обрадовались. Но когда мы на следующий день после капитуляции шли назад на Восток, по нам несколько раз какие-то неизвестные открывали огонь.

- Из ПТР вы по пехоте стреляли?

- Нет, ни разу. Что ты будешь по пехоте стрелять.

- Эффективная дальность стрельбы из противотанкового ружья по танку?

- Мы старались бить метров на 100-200, не больше, дальше уже ничего немецкому танку не сделаешь.

- Ставились ли у вас на ПТР оптические прицелы?

- Нет, только на снайперских винтовках я такие прицелы видел.

- Разбирали ли противотанковое ружье?

- Нет, ни разу.

- Сколько позиций для ПТР обычно отрывалось?

- Обязательно две, потому что когда ты стреляешь, то немец сразу засекает, откуда ведется огонь, так что приходится быстро менять позицию.

- Какое у вас было личное вооружение?

- Всю войну носил короткий кавалерийский карабин Мосина. Они у всех были, и в сабельных эскадронах. Автоматов в кавалерии я не видел.

- Век лошади на фронте?

- Всю войну я провоевал на одной лошади по кличке Орлик. Это была монголка, ужасно вредная. Сзади к ней подходил. По прибытии в часть, я увидел, как мой товарищ к монголке зашел спереди, а они же еще были необъезженные, дикие, а он хотел уздечку надеть. Та встала на дыбы, и товарища по лбу копытом саданула. Он упал без чувств на землю. Такие вот злющие лошади были. Потом командир полка пришел, и объяснил, чтобы мы никогда не подходили спереди, только сзади. Так что если ты утром сел на нее, то уже не слезаешь весь день, потому что уставший уже не сядешь снова.

- Какие породы лошадей лучше всего подходили для фронта?

- Можно сказать, что все породы одинаковы на войне. Только когда русская лошадь бежит, монголка ее обязательно старается обогнать. Меня как-то послали сопровождать капитана из штаба, чтобы коня ему поддержать. И мы с ним поехали через лесок, он на русаке пошел рысью, а моя лошадь вперед рвется, я ее придерживаю, та внимания не обращает. Капитан рассердился, галопом погнал, моя лошадь еще быстрее за ним рванулась. Ехали между деревьями, и я даже успел с жизнью попрощаться, ведь все-таки конь есть конь, Орлика не туда и ни сюда не повернешь, он удила закусил. Сжимаюсь в седле и думаю, что если только попадется дерево, то я так и вылечу из седла. Но, к счастью, все обошлось. В целом русские были более послушны, чем монголки. Но в нашем полку служили практически одни монголки. Русаков оставалось очень мало, в основном у офицеров.

- Приходилось ли вам видеть атаки в конном строю?

- Нет, ни разу. Мы как минометчики всегда спешивались, а эскадронцы впереди как пехота шли, мы же стояли сзади, старались спрятаться за сараями и вели оттуда поддерживающий огонь.

- Где во время боя находились лошади?

- Этим занимался помкомвзвода, он со своими ездовыми на бричках забирал их перед боем и куда-то отводил. А мы еще до передовой шли километр или два пешком, после чего делали окопы.

- Окопы сами вырывали?

- А как же. Сначала вырывали окоп для плиты, ну и потом небольшие ячейки для себя.

- Как бы вы оценили наш батальонный 82-мм миномет?

- Отличный миномет, который легко управлялся расчетом в три бойца.

- Немецкими минами приходилось стрелять из миномета?

- Нет, били только своими.

- Ствол миномета мог раскалиться от интенсивной стрельбы?

- Не припомню. Вот что могло произойти во время активной стрельбы: кинул мину, и от грохота, стоящего на позициях, даже не понимаешь, выстрелил миномет или нет, причем бьешь так часто, что не следишь. В соседней батарее как-то кинули мину, а в стволе первая осталась, и миномет разорвало на части, а всех людей из расчета побило. Видимо, заряжающий, не посмотрев, бросил мину и отвернулся, чтобы не оглушило, а наводчик не проследил.

- Каков был возрастной состав кавалеристов в вашем полку?

- В расчетах была молодежь, а вот в обозниках служило много пожилых узбеков или киргизов. Они любили жевать анашу. Один раз мне предложили попробовать, но я благоразумно отказался. Сами же ее изо рта не выпускали.

- Как организовывалась поставка фуража?

- Что мы где достанем, то и наше. Тылы и пехота нас не могли догнать в прорыве. Когда занимаем оборону, только тогда ждем, что пехота нас сменит, сами же отходим на отдых и пополнение. Только сформируемся, как снова идем в прорыв.

- Самый протяженный по времени марш сколько составлял?

- Один день не вылезая из седла, больше не получалось, ведь в Европе всюду населенные пункты, так что мы часто оставляли коней и воевали пешком. Без боя хотя бы раз в день не обходился ни один прорыв.

- Сколько времени требовал ежедневный уход за лошадью?

- На фронте мы их и не чистили, этим занимались ездовые. А вот когда стоим на отдыхе, тут уж сами чистили, еще и взводный придет и посмотрит. Если неправильно почистил, то прикажет снова чистить, а то еще и стеком врежет по спине.

- Что делали бойцы, под которыми убивало лошадей?

- Он с нами вместе шел, и если где-то в село заходим, то забирали местных лошадей у хозяев. Откровенно говоря, грабили поляков. Забирали безо всякого спросу. Местные наши просьбы по-русски понимали, но, естественно, лошадей отдавать не хотели.

- Если сравнивать потери в кавалерии и пехоте, где они были больше?

- Наши потери не были такими большими, как в пехоте, даже среди эскадронцев. Хотя у последних во время атак постоянно случались потери, у нас, минометчиков, также имелись убитые и раненые, но намного меньше, чем у эскадронцев.

- Как относились в войсках к партии, Сталину?

- Нормально. В бой шли «За Родину! За Сталина!» Политрук рядом стоял.

- Как поступали с пленными немцами?

- Брали в плен и куда-то отводили в тыл. Мы ни одного немцы не тронули после того, как те сдались. Бывало, что и свой попадал, русский в немецкой форме, власовец. И все равно его не трогаешь. Только как-то получилось на отдыхе, что попался нашему взводу один пленный узбек, и как наши узбеки узнали, что он у немцев на службе был, сразу на него накинулись и стали бить, что чуть на месте не разорвали. Остановились, только когда офицеры стали кричать: «Что вы делаете?!» Но все равно те не могут остановиться и все кричат: «Ты в нас бил, негодяй!» Я смотрел на это и с ужасом думал: «Не да Бог попасть им в руки, таким людям!» А однажды мы власовца взяли в плен, а после увидели его в полковой разведке. Оказалось, что это был наш лазутчик.

- Какое было отношение в войсках к командиру 7-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанту Михаилу Петровичу Константинову?

- Очень хорошее, прекрасный и грамотный офицер. Нашим полком первое время командовал полковник Нелидов, хороший мужик, очень чутко относившийся к солдатам, очень жалко, что он погиб в войну.

- Как складывались взаимоотношения с гражданским населением: поляками и немцами?

- Как мы зашли в Польшу, то по-польски же не понимаем, зашли в какую-то хату, и встретили нас нормально. На Висле довелось стоять по соседству с польской частью. Они никогда к нам в гости не приходили. Да и когда мы проходили Польшу, то местные нам продуктов не выносили, в отличие от белорусов, и встречали в общем-то нейтрально. Мирные немцы нас страшно боялись, когда в дом заходишь, то они всегда настороженно в сторонке жмутся. Но мы останавливались только у поляков, у немцев нигде не стояли, там опасно было во время войны останавливаться: придут ночью войска противника и убьют.

Евгений Петрович Михайленко, г. Шамхор (ныне – Шамкир) Азербайджанской ССР, 8 января 1948 года

- Вам так и не удалось в итоге отправить посылку домой?

- Нет, взводный не дал, только после демобилизации привез домой трофейные, взятые после окончания войны, женские рубашки, свитера и другую одежду.

- Трофеи собирали?

- Никогда не брал, хотя мои товарищи у пленных даже снимали часы и забирали, но я этим делом не занимался. Мародеры доходили до того, что даже у своих убитых товарищей часы забирали, и в карман прятали. Посмотришь, и думаешь, как можно такие вещи делать.

- Что было самым страшным на фронте?

- Налет вражеской авиации. Однажды мы вышли из леса в поле, и тут налетели «Мессера» со всех сторон, начали бить из пулеметов на бреющем полете. Низко-низко летят и косят. Тогда все кавалеристы врассыпную бросились и скакали, куда глаза глядят. Много побило наших: и коней, и людей.

- Как мылись, стирались?

- Уже после войны я в Белоруссии попал в баню. А на фронте не довелось попариться.

- Сухой паек вам выдавался перед входом в прорыв?

- Да, давали. В него входила тушенка, хлеб и брикеты с гороховым супом, который варили, бросая в закипевшую воду, и вскоре там плавают кусочки мяса с горохом. Другой раз кухня нас догнать не может, так мы у немцев брали закатки, компоты пили, и другие вещи. Хоть что-то перекусить надо.

- Как кормили на фронте?

- Если кухня пришла, то полный котелок давали, а так часто не успевала, мы голодали и искали по домам: кто что достанет, то и поел. А вот 100 грамм «фронтовых» давали не всегда, перед боем никто не употреблял, ведь на лошади надо усидеть, тут не до выпивки. Как-то мы набрели на спиртзавод и с котелками пошли туда, а из командования кто-то узнал, прибежали штабисты к цистернам, чтобы остановить пьянку. Кто-то открыл кран, наливает прямо в ведра. Кто-то из офицеров выскакивает на коне и вырывает из рук ведра. Я успел убежать со спиртом, а у других ребят штабист ведра выкинул. Принес добычу взводному, тот говорит, что мне ничего нельзя давать как молодому, поэтому спирт пожилым отдали. Те со мной тайком поделились. А вообще от выпивки на фронте несчастья приключались. Однажды зимой получили приказ подняться на какой-то холм и занять оборону. И взяли, да с дури для согревания выпили, на гору вылезли. Пока пьяными вывели на холм минометы и поставили, тут уже разведчики бегут и кричат: «Уходите! Уходите! Немцы!» А куда нам уходить, на горе минометы стоят, как их спустить. Началась паника, к счастью, появился дивизионный замполит, который всегда сам ездил, я не видел никогда, чтобы у него ординарец был. И тот навел порядок, стал спрашивать, где командир полка майор Максимов, стали показывать, что он где-то впереди. Потом выяснили, что когда немцы стали стрелять, на позициях началась паника, и ординарец бросил раненого комполка майора Максимова, прибегает, и говорит, что командир остался в окопе. На нем замполит страшно оторвался, почему этот трус Максимова бросил, и приказал нам с эскадронцами контратаковать. Пошли и отбили раненого комполка. Ординарец после боя куда-то пропал.

- Молились в войсках?

- Нет, я такого не видел на фронте.

- Женщины у вас в части служили?

- Девушек в армии впервые увидел в прачечном отряде уже после войны. Санинструктором в батарее служил мужчина.

- Ваше отношение к замполитам?

- Нормальное, хороший был мужик замполитом в нашем полку.

- С особистом сталкивались?

- Нет, с ними имели дело только те, кто какой-то проступок совершали.

После войны дали нам другого комбата, меня же отправили служить связным при штабе полка. Как-то послали пакет отнести, так как конница в дороге где-то застряла, я быстро всех нашел и понравился новому комбату минометной батарее своей расторопностью, тот даже после пришел к капитану в штаб, и докладывает, что я ему нужен на батарее. Но меня не отпустили. После окончания войны нас отправили в Белоруссию, пробыли там месяца три или четыре. Дальше приходит приказ двигаться на юго-восток. Мне в штабе полка приказали пойти к вагонам с конями, и чтобы накормил их. А где сена взять?! На станции солдаты МГБ стояли у составов, в которых горы сена лежали. А у нас кони не кормлены. Попробовали бегать и брать понемногу. МГБ тут же ловило. Если попадешься, судить могут за мародерство. Пока нескольких несчастливых кавалеристов патрули забрали, я успел пару тюков с сеном под шумок забрать. После состав отправился, и мы ехали без остановки. Прибыли в город Ордубад Азербайджанской ССР и сдали там конский состав, который отправили почему-то в Иран. Вскоре прибыло пополнение, стали дежурить и патрулировать территорию в других городах, после чего объявляют, что нас переименовали в 98-й гвардейский механизированный полк. А 24 февраля 1948 года меня демобилизовали.

Вернулся домой в Днепропетровск, устроился на автомобильный завод. Отработал на нем до 1952-го, переехал в Крым, в поселок Молодежное под Симферополем, где занимался строительством многоэтажек, вышел на пенсию в 1985 году.