Савченко Яков Егорович

Родился я на Украине, в Сумской области, близ города Сумы, в селе Большая Черветчина. Находится оно немного восточнее Сум, в 5 км, один час пешком. 737 дворов, два колхоза, кустарная артель, меловой карьер, но земли было маловато. Рядом стоят хорошие сумские леса, в них качественная древесина. Поэтому в селе было много плотников. Родом мы из крестьян, в роду было много мастеровых, кузнецов. Мой отец, дед были колесниками. Сыновья моего деда один слесарь, другой кузнец. Работали в Сумах. Много кузнецов, плотников, бондарей.

Мой отец и работал до 1932 года в кустарной артели. Они делали в этой кустарной артели колеса для пулеметных тачанок. А что такое колесо для пулеметной тачанки? Представьте себе: идет конница, выходит 8-10 пулеметных тачанок, запряженных лошадьми: «Чапаев» с шашкой, «Петька» за пулеметом. Подрессоренная телега на двух колесах, двое лошадей, и там устанавливается пулемет, который стреляет только сзади лошади Вот они идут, и вдруг, метров 300 не доходя, разворачивается…уже подошли метров 150. И вот эти 8 тачанок стараются против конницы, надо, чтобы во время поворота ничего не сломалось, гарантированно. Вот такие колеса делал мой отец. Четыре колеса. Впереди поменьше колеса, дальше побольше. Они ехали не по дороге, а по полю. Когда Тухачевский стал наркомом обороны, он сказал: «Не надо пулеметных тачанок, будем делать танки». Нашу артель закрыли, она перешла в колхоз. Отец не захотел идти в колхоз, организовал бригаду, где-то потребительская организация. Дали ему разрешение, держать лошадь, дали костюмы, отлавливайте рыбу и сдавайте нам сюда. Перед войной, опять стал колхоз, это развалилось, так и работал.

- Голод 30-х годов вас коснулся?

- В 1933 году я пошел в первый класс. Тогда брали в восемь лет, а мне даже семи лет не исполнилось. Я родился 19 декабря 1926 года. Но у отца врожденный порок сердца. Дед лошадей имел. Колхоза еще не было. Быстро на лошадь и в детскую больницу в Сумы. Там его подлечили. Врач сказал, если ты пробежишь 10 метров, ты умрешь. У него был белый билет. Мастер, топором все мог сделать. Был на Кижах, говорит, такую церковь, как на Кижах сделаю. Сделал возок. Он был очень мастеровой. И его братья тоже мастеровые. И дед колеса делал. И я умею делать санки. У нас это было ремесло. Земли мало было, а население много.

В селе было 24 дома, место хорошее, речка Пчелка, разливные луга. На нашей улице ни один человек не умер. А по главной улице умирали. От голода умерла мать моей матери, бабушки. Умер брат моего деда, дядя моего отца. Он был монах, разорили монастыри, он ходил по родственникам. И у нас он зиму жил. Но это еще до голода. Умерло у нас в пределах 2-3% максимум. Кто умирал? Те, которые не хотели работать. Они и сейчас умирают.

Тогда действительно было плохо. Мой отец тоже ездил, мотался, надо было добыть хлеба. Из моих близких родных никто не пострадал. Все они работали, занимались свои делом. Были огороды, люди трудились. Река была рядом, пруды: можно было добывать ракушек. Ох, выручали…

Почему возник голод? Тогда строили Днепрогэс на деньги, которые выручали за хлеб. Специалисты были американцы, поставляли первые примитивные краны, а то до этого тачками все возили, а в лаптях бетон было удобнее уплотнять. А раз так, то нужны были деньги, чтобы платить. Платили хлебом. Урожай был неплохой. Днепрогэс - в центре Украины. Раз так, то на Украине и взяли обязательства выполнить, перевыполнить. Но не выполнили, и пошли всех трусить.

- Перед войной стало легче жить?

- Конечно. Уже в 1935 году легче стало жить. Перед войной в 1940 году стало платное образование в школе. 8, 9, 10-й классы. Вот я учился в одном классе с двоюродной сестрой. Мне еще 7 лет не исполнилось, я уже пошел учиться. Я был крепкий и рослый. … Даже председатель колхоза не мог оплатить обучение двоих детей. Оплатил обучение только дочери.

- Что было в доме: часы, радио, велосипед?

- Мой дядя ездил на работу на велосипеде. Радио было у старшего брата отца Самуила Павловича, он был такой хороший слесарь….. Газету выписывали «Большевистское оружие». Приемников, как таковых не было.

- Часы были?

- Я видел наручные часы. Один из нашего села был летчик, приезжал в отпуск, у него была медаль «За отвагу». Больше ни у кого часов в селе не было. Так, учителя были у нас хорошие (школа-десятилетка), но ни у одного учителя не было часов.

- Как узнали, что началась война?

- Процентов 10-15 из нашего села взрослых мужчин работали в Сумах: в пожарных командах на заводе, на железнодорожной дороге. Многие туда ходили пешком на работу. Велосипеды были редкостью. Дорог хороших не было. Они узнали о войне в Сумах, а к вечеру и мы узнали, что началась война. Хотя нет, даже раньше, к обеду уже узнали.

У нас река Псел, на ней мельница, два громадных колеса, обдирали просо и гречиха, другие два колеса мололи крупы ячмень, пшеница. Было все на турбинах. Хорошая была мельница. За помол брали 16 кг с центра. Весной почти каждый год прорывало плотину. Когда закончились все весенние работы, был аврал сделать плотину. Примерно к обеду едет верховой на лошади, заместитель председателя колхоза, и объявляет, что началась война с Германией. Первая мой мысль – скоро наши возьмут Варшаву! Здорово я тогда ошибся. Мне тогда было 15 лет, но уже патриот был.

- События 1939-го года не помните?

- Тогда была такая агитация, что такое хорошее дело мы делаем. Освобождаем. Даже стихи Шевченко написали. Прибалтику освободили. Хорошо, молодцы. Потом уж я узнал, что у нас был пакт…

- Мужчины, которые с вами работали, как они восприняли известие о войне?

- Трудно мне сказать, я тогда был «зеленый». По-разному. Молодежь восприняла более-менее хорошо. У нас были в основном мастеровые люди, имело свое ремесло.

Потом появились сообщения,, что немцы продвигаются. Пошли слухи, что немцы рядом. Я носил с матерью молоко, огурцы на рынок. Всего один час идти. Поэтому все сведения поступали оттуда. Началась молотьба хлеба, собрали весь хлеб, заскирдовали. Стали делать оборонительные сооружения. Начали готовить базу для партизан. Председателя колхоза Белокоса (не нашего местного), назначили в партизанский отряд этого куста, командиром. Начали готовить скот для эвакуации. Свиней начали сдавать. Телят резали. Отец помогал организовывать. Лошадей разобрали. Военные брали хороших лошадей. Лошадей у нас было много, пастбища были хорошие. У соседа забрали корову. Но чтобы увозили хлеб, такого не было. Мясо – да. Брали с мельницы муку, это было.

Была полная мобилизация. Кому исполнилось 18 лет, тех призывали. Я родился 19 декабря 1926года, и меня записали на мобилизацию на 26 января 1947 года. В армию же я попал в марте 1943 года.

Проходили через нас отступающие части.

Мой дядя, в свое время, убежал работать в Донбасс. Там его мобилизовали, он попал в плен, заставили разбирать кирпичное здание. Рассказывал, водили дня три. Он присматривался, как бы улизнуть. Когда подошел такой момент – сбежал. Но куда идти? Донбасс далеко, потому пришел к нам и полгода жил у нас, уже при немцах. Я же полтора года жил на оккупированной территории.

- Немцы бомбили?

- Нет. Ни город, ни наше село немцы не бомбили.

Один раз с расстояния 4-5 км выстрелили с пушки на церковь. Послали всего один снаряд. Этот снаряд разорвался. Отец как раз шел рядом. Там родственница жила, он хотел идти к ней. Ему снарядом пробило пиджак и рубашку, и по касательной задел осколок. Еще там было человека три пожарника. Двое упали, их не задело, а одному осколком в ключицу попало. Больше никаких военных действий не было.

Хотя и война была неподалеку, мы по прежнему работали, молотили: осталось много снопов в скирдах. Отец отправлял скот, потом вернулся. Надо было разделить хлеб. Всем колхозникам раздали оставшиеся снопы, всем поровну. Такое было решение на собрании. В основном это была пшеница. Военные брали фураж: овес, ячмень для лошадей. А так особенно войны не чувствовалось, пока не пришли немцы. Когда наши ушли, длительное время не было никакой власти. Первый раз немцы появились недели через две после ухода наших. Мы уже знали, что немцы в Сумах, а к нам никто не заходил.

Когда хлеб убрали был уже конец сентября. Колхозники стали разбирать себе капусту, и я тоже брал.. Через нашу территории не было хорошей дороги. Дорога была на Курск, по правому берегу реки. Но недалеко дорога шла из Сум в деревню. Собираем мы капусту, и тут по ней идут немцы. Идут посередине дороги. Некоторые верхом. Подводы едут. Может быть, человек 50. Прошли, на нас – ноль внимания. Мы все рты раскрыли – смотрим. Как они прошли, нам уже не захотелось и капусты. Давай, по домам.

Немцы никаких репрессий не предпринимали до тех пор, пока не узнали, что в сумских лесах есть партизанский отряд. И устроили они облаву. Ловили партизан не немцы в основном, а наши, которые перебежали к немцам, в серых шинельках с повязками. Их было человек 100. И немцы были, и русские. Часть партизан разбежалось, захватили примерно 10 человек. И их то ли расстреляли, то ли повесили в Сумах. На этом партизанская война у нас закончилась.

Потом в село пришли немецкие солдаты. Выселили несколько семей, но платили деньги, оккупационные марки. Гусей брали по 5 оккупационных марок. У нас хотели взять поросенка. Сказали им, что у завхоза, моего отца, был колхозный поросенок. Да, колхозный, но мы его уже три месяца кормили. Он уже вырос, а взяли мы его килограмм на 20. К нам немцы пришли, забрали поросенка и дали 15 марок (Одна марка стоила 10 советских рублей).

Вообще, на селе война меньше сказалась. Война больше сказалась на городском населении, потому что предприятия не стали работать, школы не стали работать, многие организации тоже прикрылись. В магазинах в городе нельзя было ничего купить, а городские жители жили в мирное время лучше, особенно не припасались. Дядя вот мой работал в кинопрокате, но какой в войну кинопрокат! Все по домам сидят, пришлось и ему работу забросить.

И горожане стали в села ходить, добывать пищу. Немцы поставки продовольствия в город не обеспечивали. Во время оккупации город пострадал очень сильно, были на самообеспечении, а в деревне ничего: всем раздали хлеб, колхоз немцы сохранили. Госхозы сделали к весне. У нас в селе удачно в 1941-м собрали урожай. Посевную 1942 года провели, это уже организовал немецкий комендант. Лучше ж брать с колхоза, чем со дворов. А продовольствие им было нужно. Сами стали хозяева этих амбаров, чтобы не тащили, все было под замками. В основном был натуральный обмен. Негде было покупать. В городе все дорого, за 15 марок можно было купить только ухо поросенка.

Немцы по селам ходили: «Мамка, яйка…» Были и русские среди них. Большинство было вот таких, но к ним отношение было: «Ах, ты сукин сын! Чего же ты претворяешься, что немец!» Помню, зашли таких двое к нам. Встали и стоят у порога. А мать пекла подовый хлеб, ржаной с добавкой пшеницы, он больше ценился для работающих. Она выставила его на лавку, буханок 10-12. Смазала водичкой и накрыла полотенцем,

Мать спрашивает:

- Что вам надо?

Молчат. Она берет одну буханку и им дает. Они видят, что хлеб темный…потом как увидели, что черный, мягкий, так обрадовались! Потом немцы такой хлеб кушали. Он не дрожжевой, а был сделан по-другому. Многим не нравился, а мне нравился. Немецкие солдаты заходили за хлебом, там же были и мадьяры, и словаки.

- Период безвременья как вы пережили?

- Самый легкий период, никакой власти. Бандитов не было.

Потом приехал немец-комендант, установили власть. Ростом 190, года 23-24. И команда с ним была. Назначили старосту. Он до этого сидел в тюрьме, по какой статье – не знаю, знаю только его дочь, она училась позже. Красивая была девочка. Физрук женился на его старшей дочери. Его назначили старостой, даже не избирали. Он ничего, нормальный мужик был.

Я на каникулы после 7-го класса работал в колхозе. Возил воду, культивировал на быках, землю возил, косили, собирали сено. И не только я. Комендант установил строгие порядки. Весной 1942 года раздали всем колхозным дворам по 1 га земли, а остальных заставили по полтора гектара вспахать. У нас с приятелем (в школу вместе ходили), было под лошадке. Испахали мы три гектара, ездили шесть дней. Потом бригадир сказал: «Можете пахать у себя дома полгектара».

Работало в селе пять полтавчан. Отец мой обратился к старосте, а тот к коменданту. Им дали документ, чтобы они отправились домой. Комендант подписал такой документ.

- В школу пошли?

- Мой брат пошел в первый класс. Но не в саму школу, а отдельно занимались по классам в домах. Я уже в селе не учился, учились мало. Но в Сумах открыли две гимназии, мужскую и женскую. Это, конечно, не немцы открыли. А у нас в селе уже не было школы. Была только начальная школа, четыре класса, и то в общественных помещениях.

Раньше в селе была церковь, но она была разрушена в 1934 году, помню, как там сбрасывали колокола. В церкви сделали клуб, устроили там отличную библиотеку. Начальные классы были в старой церковно-приходской школе, а гимназия была в Сумах.

При немцах церковь не восстановили, никаких попов не было. В Сумах, кажется, три церкви работали. Полицию в селе создали.

- Кто туда пошел?

- Начальником полиции назначили бывшего заключенного, и коменданта из них же. Но сказать, что полиция зверствовала, такого не было. Просто к ним неуважительно население относилось.

- В примаках у вас кто-то оставался из бойцов Красной армии?

- Такого не было. Но с одним общался некоторое время. Он сам с Хоте…остался раньше за Днепром. Там его взяли в семью, женился на дочери. И когда пошла агитация, что надо ехать в Германию, они вдвоем и уехали. И в Германии работали до конца войны как муж и жена.

Но у нас в селе никто не остался. Может, кто и остался, село то большое. 3 км в длину и полтора км в ширину, 737 дворов. Разве всех узнаешь?!

- Вы говорили, что был госпиталь с немецкими ранеными?

- Нет, это наши раненые. В начале войны организовали. Немец был только комендант, и восемь человек у него была команда. Были там и родственники отца, моего деда самый младший брат.

- Какая-то информация о состоянии дел на фронте поступала?

- Да. Когда немцев под Москвой шуганули, прошел слух, что немцев разбили под Москвой. Приятная была информация. Немцы особенно не зверствовали, чтобы хватали, насиловали, такого не было.

- Какой общий настрой был в селе: за советскую власть или что при немцах было лучше?

- Нет, такого, чтобы за немцев, не чувствовалось. Лучше, когда свои, пусть и не очень хорошо при своих жили.

- Когда наши стали подходить?

- Когда пошло наступление под Сталинградом самое продвижение на запад было как раз под Сумами. Получилось, что возле Белгорода немцы и на северо-восток, у Орла, тоже немцы. В середине дуги Курск, а на выступе на западе Сумы, немножко южнее. Если бы у немцев получилось Курско-Белгородское направление прорвать там было бы миллиона 4 окруженцев.

- Зимой 1942 года, 1943 года наши же подошли к Сумам?

- Да. Еще лед стоял. Поднялись туда, но силенок не хватило. Здесь пойма реки, здесь заснеженная поле, болотистые места. Правая часть на северо-восток там высоко, держать оборону немцам очень выгодно. Самое главное – наши просматривались хорошо, километров на 7-8. Но не хватило силенок. Я не видел ни одной пушки, минометов вообще не было.

Наши вошли в село в конце февраля – в начале марта, еще был снег.

- Как стали вести себя немцы, когда наши стали подходить?

- Прибежал дядя и говорит: «Запрягай лошадь! Забирай ее, и езжайте в Зеленый Гай, туда, куда немцы не зайдут». Я запряг лошадь, сам в сани, мать бросила попону, кусочек сала, хлеба. Только выехали из села, как опустилось снежное облако. А проехали метров 70 от деревни, ничего не видно. Дядя взял лошадь за уздцы, нащупал дорогу подтверже. Отошли метров на 200, и эта снежная туча ушла. И мы благополучно уехали.

Некоторые тоже выходили из села. А в метрах 100 от села стоял уже пост. Нас постовой не видел, когда мы выезжали, ему было не удобно смотреть, нас туча заслонила, а по ним он начал стрелять, они падали, ползли. Кого-то подстрелили, а мы проскочили благополучно. Потом немцы выставили кругом посты и никого не выпускали.

А мы пошли навстречу нашим войскам. Вскоре немцы отошли, а наши подошли к Сумам и заняли пригород, но выдохлись: не было никакой техники - ни пушек, ни минометов. Немцы не пытались сжечь село, но стреляли, один снаряд попал в наш дом. Мой отец в свое время купил этот дом у брата готовым.

Наши продержались под Сумами дней 7-8 и отступили: их же видно было, как на ладони. Оборона пошла аж к Белгороду. И держали наши там хорошую оборону пять месяцев. Немцы уже не пытались дергаться. Наше село осталось у немцев. Весь народ, который остался, угнали. Но моя бабушка всех нас собрала, корову запрягли, и поехали вместе с отступающими солдатами на восток. Нас было четверо и бабушка. В километрах 10 было селение, туда прямой большой дороги не было. Мы туда приехали и жили.

- Когда наши пришли, люди призывного возраста призывались?

- Нет. Власти еще не было. Части не имеют права призывать, можно только через военкоматы. Я прожил с бабушкой дней 5. Вижу, скудно жить, да еще нахлебником, неудобно. Решил пойти в ближайший военкомат километров за 15. У меня не было документов, еще не призывной возраст – всего 16. Не берут меня. Я им и говорю: «А мне что делать? Куда мне идти? Опять к немцам, что ли?»

Говорят: «Приехал покупатель, набирает в свою часть. Пойди, попросись». А я был одним из лучших стрелков в школе. Винтовку знал хорошо. Говорят: «Попросись, и возьмут тебя». Я подошел к старшине. И он нас набрал таких человек 25 местную молодежь, такие, как и я. В среднем по 17 лет. Моложе не берут, а в 17 берут. А были и восемнадцатилетние. Оказывается, в минометный полк. Мало оставалось солдат в полку, потому что полк формировался в декабре в Липецке. Под Тербунами первый раз пошел в наступление.

Зачислили нас в 491-й Киевский Краснознаменный орденов Кутузова армейского резервного командования отдельный минометный полк. Он в никакой дивизии не состоял, только подчинялся командующему артиллерии 38-й армии, генерал-майору Лихачеву. Потом он стал командующим артиллерией Московского военного округа.

Полк должен быть механизированным. На вооружении – 120-мм минометы. Транспорта нет. И мины и минометы разделили на три части. Ствол 100 кг, плита 103 кг, двунога 68, сделали санки, лыжи и тащили на себе, пока не добыли подводы. Там их много можно было насобирать: мадьяров полно, пленных брали пачками.

Нас набрали человек 25, а в батарее по штатному расписанию должно быть 70 человек. Командование батареи - зам по политчасти, старший офицер по батарее,, заместитель по строевой части, потом этих двух аннулировал. Старший на батарее был командир первого взвода, второй огневой взвод, взвод управления и командир – четыре человека, а было до этого шесть.

Так 25 марта я попал в минометный батальон. Присягу принял 25 апреля. Сначала, около месяца, мы строили блиндажи, встали в хорошую оборону. Хорошие блиндажи с накатами, лес был недалеко, земля оттаяла.

Помню, встречали 1 мая, нам подарки подарили. Ночью, тихо. Нас до этого обстреляли, лошадь убило. С нее мы нарезали мяса, сварили конину в ведре, всю съели. Мне в подарке оказалась водка, я ее еще не пил. Конина была такая жесткая.

После присяги меня определили в разведку на наблюдательный пункт. Впереди еще был разведывательный пункт (РП), удобное место. Там лежала памятка разведчику-артиллеристу. Я ее изучил. Оказывается, должна быть схема ориентирования, нужно вести журнал для записей. Этого еще ничего на РП не было. Я говорю командиру взвода управления (он еще не окончил университет): «Давай карандаши, краски, бумагу, заводи журнал». Старшина поехал в штаб, нам все дали. Я оформил журнал наблюдения, как нужно, как памятке.. Сделал схему ориентирования. Бумажку дали в штабе.

Через какое-то время, в июне приехал командующий артиллерией с проверкой, командир полка его сопровождал. Моя работа командующему понравилась. На КП посмотрели, как все оформлено. Было недалеко КП гаубичников, так у них ничего не было. Командующий похвалил, мой труд оказался не напрасным. Начальство было довольно.

Вскоре после этого была разведка боем. Разведка, при которой засекают цели, велась тем стрелковым полком, которого поддерживал минометный полк. Меня послали туда представителем. У немцев была хорошая разведка, не хуже, чем наша, опытные люди. С запасных позиций стреляли в основном, минометами. После пехоты – это самые эффективные войска.

Я находился на КП батальона. Он в лесу, лес редкий, сосны высокие, рядом опушка. Мина летит, ударится в ветку, разрывается. А я в окоп не уместился, там песок, глубоко не выкопаешь, набилось туда уйма. А я туда не никак влезу, окоп осыпался. Я как камбала распластался на земле, начал плакать, мне только исполнилось 16,5 лет. Но ни один осколок меня не тронул, хотя мины разрывались сверху.

Солдатики пошли в атаку. Немцы многих побили, на том дело закончилось. Еще в первую империалистическую войну наши такой маневр – разведку боем - тоже предпринимали, чтобы выявить огневые позиции противника, засечь, при необходимости подорвать. Немцы таких вещей никогда не делали. Они с запасных позиций стреляли батальонными минометами. Мина у такого весит 3,5 кг, 80 мм диаметром, стреляют быстро, убивают много. Жалко людей.

Для чего это было нужно? Для того, чтобы оттягивать силы немцев, потому что немцы шли под Белгород, шли активно. В итого - только положили несчастную бедную пехоту, и раненых много было, и убитых. Кто-то перелез через железную дорогу – спасся.

Минометная стрельба у немцев была эффективная. Когда стал опытным солдатом, знал, что есть на нашей территории то ли местные жители, то ли специально посланные, которые корректировали, давали сведения. Немцы обстановку знали неплохо и стреляли очень удачно.

Один раз, через год, попал под такой обстрел. Мне побило всю плащ-палатку, сделали решето, а ранило только в лопатку. Сидел, согнувшись, у входа в блиндаж, и меня только по краю чиркнуло осколком, на мне была плащ-палатка, только обмундировались, вся была в дырках, мне страшно повезло.

В августе благополучно закончилась Курская дуга. Хотя немцы продвинулись довольно прилично, они битву проиграли, потери были громадные. Мы пошли наступление. И в первый же день наступления нашего командира отделения разведки Костенко, одессита, старшину, ранило. Был у нас также сержант Ломтев Паша, и еще младший сержант, закончивший школу младших командиров. А командиром отделения разведки назначили меня. Я уже освоил ввод разведданных. Нашего командира батареи назначили командиром дивизиона. А заместитель командира батареи стал командиром батареи. Он был хозяйственник, из Алтайского края, работал бухгалтером в лесхозе, ему было уже за сорок. Звали его Лисиченко Эдуард Алексеевич.

Помню, в 1944 году, в марте, мы подошли к Южному Бугу ниже по течению километров 100 от Винницы около районного города Немиров. Прошли от него в километрах двух и прямо к Бугу переправляться. Немцы там уже были в расстройстве, и мы легко переправлялись, сопротивления не было. Подошли к Бугу весной, разлив, снега нет, воды много (зима была снежная), русло каменистое. И попали в порог на реке через весь Буг. Некоторые камни видно, а некоторые торчат высотой до полутора метров, такие громадные камни. Длина порога метров восемьдесят, такой большой перепад воды. Все в таких камнях. Выше порога в метрах 150-200 переправляется пехота, а мы подошли ниже порога метрах в 100. Зато берега здесь удобные.

Мы с командиром батареи Лисиченко пошли посмотреть, что там выше, где переправляется пехота. Может, лодки есть? Лодок нет. Переправляется пехота, сделали паромную переправу. Перед самым порогом, метрах в 30, стоит лодка, и солдатик, уже немолодой, стоит, часовой. Мы говорим: «Забираем лодку, ниже будем делать переправу». Он видит: офицер, погоны на бушлате, с ним с автоматом сержант (я уже тогда был сержантом). Ни слова не сказал!

Рядом лежит весло. Лодку толкнули, тяжело. Залезли в лодку. Старались отпихнуться подальше. Несет на порог, на камни. Страшновато. Я у комбата спрашиваю:

- Плавать умеете?

- Нет.

А я плаваю хорошо, как рыба в воде, на реке вырос. Лодку не удержать, страшный порог. Я знаю, что не утону, не погибну на этом пароме, выплыву, сброшу сапоги, а вот комбат – навряд ли. Но благополучно. Весь порог прошли, даже бортом нигде не зацепили.

Чтобы сделать переправу, надо было натянуть через реку канат. Каната у нас не было, сделали из проводов, несколько штук связали. Ширина реки метров 120, как раз разлив. Привязали канат, тросик. Отъехал метров 30, мешает этот трос грести, устал уже. Лодка большая. Батарея стоит, все ждут. Минут 15 посидел, отдохнул. На третий раз, наконец, натянул. Закрутил на том берегу за дерево, назад лодку перегнал. А где же комбат? А он отключился, он в шоке. Тоже думал, что хана нам на порогах. Говорю: «Сейчас переплыву с разведчиками. На этой же лодке будет переправляться». Колька Нечаев, младший сержант, хороший парень, вот мы с ним поплыли. На первой лодке переправили разведчиков, связистов и двух верховых лошадей (у нас было 40 лошадей, из них 5 верховых - командира батареи и разведчиков). Мы вдвоем сели на лошадей, поехали искать часть. Никакого не нашел, такой был развал, все части перемешались.

Стали просто искать прибежище после переправы, чтобы погреться, покушать. Мы уже знали, что можно переправиться, но не знали, куда ехать. Бездорожье, ни моста, ничего нет.

Комбат был хороший хозяин. Но данные ему я готовил. Я любил географию, изучал карту, планшеты. Знал уже тригонометрию, так как за 9-й класс самостоятельно прошел занятия. А для него синус, косинус – пустые слова, а без этого управлять стрельбой невозможно.

Стреляющих три человека: командир батареи, командир взвода управления и командир отделения разведки. Все они по положению должны знать и стрелять, даже «катюшами». Стреляющий находится не на батарее, а там, откуда видна цель, куда стрелять. А батарея спрятана, чтобы ее не видно было. Миномет стреляет с укрытия, на ровном месте никогда не стреляет.

Главное для стрельбы – правильно поставить точку, где цель, и точку, откуда вести стрельбу. Стреляющий находится в стороне. Нужно функции через косинус, синус определять, поэтому я готовил данные, подсказывал комбату. Есть наводчик, но он наводит только на вешку. Наводчик прямой наводкой стреляет только против танков из 45-ки. А у нас просто вешки были расставлены. У каждого миномета есть вешка, чтобы наводчик знал, куда ориентироваться.

- Относительно чего ставилась вешка?

- Ставилась, чтобы ее было видно. Каждый миномет имеет вешку. Вешку ставят по буссоли, но с отклонением. Выбирают вешку, где видно. Корректирует офицер батареи: «Буссоль такая-то». У него есть угломер, основная вешка. Угломер – отклонение от вешки вправо или влево.

- Основные цели для миномета?

- Пехота, окопы. То, что видит. Ориентиры есть, они указаны на карте. Но, может быть, что-то изменилось. Как дал команду, ждешь, где будет первый выстрел, разрыв. Полетела мина: «У-у-у-у», - а где упала – неизвестно. Обычно стараются, чтобы первый выстрел был виден, потом можно корректировать: левее, правее, больше, меньше по цели. А цель должна более-менее видима. В обороне делается несколько прицеленных целей. Цель номер один, цель номер три. Цель указывают разведчики. Они обязательно находятся на КП батальона и даже в роте, там подсказывают: «Там бегают немцы, туда надо стрелять». Готовишь данные, чтобы туда стрельнуть. Разведчики находятся в пехоте, бывает, что и в роте, но, как правило, на КП батальона.

- В обороне приходилось вести заградительный огонь?

- Нет, в наступлении только артподготовка.

Когда мы переправились через Днепр, на Лютежский плацдарм, это геройство было: такое место было неудобное. Сначала хотели взять Киев, ведь Сталин в 1941 году не хотел оставлять Киев. Жуков и другие командующие настаивали, что нужно оставить, иначе не удержимся. Но: «Киев надо защищать», - говорит Сталин. И в результате много людей потеряли, много попало в плен, не было организованной переправы, открыли, практически, фронт.

В 43-м уже подготовились брать Киев. Ниже по течению встала 40-я армия, командовал ей Москаленко, которая потом в Афганистане воевала, которую Громов выводил из Афганистана.

Наша 38-я была правее, а она левее. Это был Первый Воронежский фронт. И вот 40-я армия южнее Киева в 100 километрах переправилась и с ней – танковый корпус. Главное там пересеченная, овражистая местность, танкам делать там нечего. Бились, бились и ничего не могли сделать.

А 38-я армия переправилась в нижнем течении Десны и подошли к Днепру напротив Вышгорода, старый очень город. Мы как вышли, такие увидели заросли, в иные года там все заливало.

Вышли – на той стороне, на другом высоком берегу, здания, церкви, Вышгород. Назад и правее еще прошли. Там обороняться немцам было очень плохо, бездорожье.

Переправились через Днепр, русский солдат везде переправится, хоть и обстреливают самолеты. Ночью пригнали лодку и сели в лодку. Трос намотали на передок телеги, в лодку сели командир батареи и старший офицер батареи. Один придерживал, а второй спускал трос. На корме я сел с веслом. Мне еще не было и 17 лет, а я через Днепр гнал лодку. Откуда только силы взялись, лодка то большая! Поперек стоит тележечное колесо, нагрузка приличная. Под конец уже в глазах потемнело. Ткнул веслом и дно. Попали на косу. Здесь заросли ивняка. Говорю: «Прыгайте в воду. Тащите вверх хотя бы метров 50-70». Они вдвоем выпрыгнули и потащили, хотя и офицеры. Сделали переправу. А потом разведчиков своих через Днепр переправлял.

Переправили технику, танки, катюши. Рассвело. Как началась артподготовка, стало темно. Это было 3 ноября, а 6 ноября освободили Киев. Стал наш полк называться Киевский краснознаменный полк.

- Какая у вас первая награда?

- Медаль «За боевые заслуги», потом медаль «За отвагу». Первую медаль получил в конце 1943 года, потом медаль «За отвагу» дали. А уже в Карпатах комбат приехал и привез: «Вот тебе орден, получай орден Славы». Мне надо сказать: «Служу Советскому Союзу!» - а я растерялся. Он сам говорит: «Служи Советскому Союзу!»

- Личное оружие было?

- Винтовка и автомат разных типов. Пистолет ТТ, наган. В Карпатах убило одного корреспондента, у него был пистолет. Я его взял.

- Приходилось применять?

- Конечно. Ходил в атаку раза три, и убегал от немцев раза три.

- Как попали в госпиталь?

- В Карпатах было ранение в голову. Снаряд попал в сарайчик, оттуда оторвалась деревянная доска, попала мне в голову. Я потерял сознание. «Вот, - думаю, - и смерть пришла».

Больше всего у нас были потери в разведке. Одного разведчика ранило раза четыре, но приходил. И я не думал, что останусь жив. Такая сразу мысль: «Вот и смерть пришла». Очнулся, смотрю: что-то течет, кровь… «Ага, я еще живой!». У меня был земляк-разведчик, я отдал ему пистолет, а меня отвезли в санбат. Очнулся в санбате. Палатка, но никого нет. Стоят две походные кровати. Уже холодно было. Считали, что я уже покойник, а я очнулся.

Заходит санитарка: «А вы живой?» И меня определили в дом. Оказывается, все больные были по домам.

Это была южная Польша. Кто-то ел яблоки. Мне захотелось так яблока. Санитарка пришла, я спрашиваю: «Можно купить яблока?» «Можно, деньги есть?» «Да» - я получал 125 рублей, а старшина получал 150 рублей. Она принесла в платке яблок, я всех угощал. А потом опять потерял сознание и очнулся уже в госпитале. Такое горное место, вроде нашего Кисловодска, там было много чехов.

1945-й год встретил в госпитале. Попал в команду выздоравливающих. 5-го наши части пошли в наступление. Нас должны были отправить в запасной полк, а из него в свою часть уже не попадешь. И мы втроем решили бежать. Обмундирование у нас было, документы нам выдали. На второй день мы расстались. Я попал на след своей части, каждая часть оставляет свою полевую почту, и я туда. На 3-й или 4-й день попал на тылы.

Кроме лошадей у нас еще была авторота, мины надо было возить, по две мины в ящике. Каждая мина весит 16 кг, а с ящиками и снарядами 45 кг. Шофером был поставлен уже пожилой человек, я его не знал. А он меня знал, меня многие знали, в том числе в полку, в штабе. Он меня накормил, а то у меня были какие-то сухарики. Приехали за минами и меня увезли.

Пришел в штаб дивизиона. Говорят: «Твое место занято, пойдешь в 6-ю батарею, командиром отделения разведки». Там комбат Александров, мы с ним были знакомы, и в его батерее я закончил войну.

Хоть и Александров, но был армянином. Вот этот стрелял сам. Как он стрелял! Помню, немцы отступали по ровной части дороги. Он вел огонь одним минометом и прямо попал под подводу, почти снайперски. Его быстро забрали в штаб.

Командиром батареи стал Поленецкий Иван Васильевич. Мы потом с ним после войны в Липецке встречались, он мне говорит: «Ты дал мне первый фронтовой урок».

А дело было так. В 1943 году он окончил училище, а я уже был командир отделения. Немцы умели отступать. Они оставляли прикрытие, которое не давало подняться. Никуда не спрятаться, открытое место. Мы чуть выше вдвоем лежим, смотрим в бинокль. Откуда стреляют - не поймешь. Смотрю: кто-то справа ползет. Поднимается новый товарищ комбат, я его «Раз!» по ногам. Он шлепнулся. Оказывается - молодой лейтенант с училища. Нам нужен был командир батареи, он по проводу и пришел сюда. И мы с ним лежим: справа командир батареи, а слева я, командир отделения разведки. А не свалил бы я его – могли бы из пулемета задеть. Потом он это вспоминал, как я ему дал первый урок. Хороший урок получил, раз дожил.

- Помните про последнюю атаку после госпиталя?

- Уже снег растаял, в Судетах немецкие поселения, отнятая у чехов территория. Ставка у немцев там была на местных жителей, ополченцев. Мы пройдем 10-12 км - они начинают из фаустпатронов и из пулеметов палить. И пехота, и разведчики бегут. Около меня разорвался фаустпатрон. Километра три нас гонят. А утром опять собираемся и идем по 10-12 км. И причем ни одну ночь так. Там приходилось ходить в атаку.

- Удачную свою стрельбу помните?

- Нет. Я не стрелял из миномета. Из винтовки стрелял в 1943 году.

Власовцы, между прочим, чуть нас не прихватили во время обеда. Повар в термосе принес обед. Расположились, пригласили санинструктора, девушку из пехоты. Заросли там были, огороды, подкрались и начали строчить. Пехота убежала, а мы сидели. Там ручей был заросший. Трава, разные лопухи. Мы туда полезли, а девушка не успела. Я прыгнул в ручей, а там конопля. Я туда как врезался - весь выдохся. Запахи такие от конопли, она плотная, не пробраться. А они стреляют разрывными пулями. Я ползком по этой конопле. А девушку власовцы взяли. Потом мы организовались, у меня тогда была винтовка, начали отстреливаться. Расстояние примерно полкилометра, не больше. Мы потом нашли двух человек, когда их всех прогнали. А девушку они с собой увели.

- Как кормили?

- Когда стояли в обороне в начале 1943 года кормили неважно. Пехоте каждый день дают 100 грамм, артиллеристам не дают, дают только разведчикам. Даже командиру батареи не положено! Но пяти разведчикам пол-литра спирта каждый день приносил старшина во флаге. Водку начинали воровать еще на больших армейских складах 38-й армии. Попадает водка оттуда к нам в полк. Здесь тоже командир полка, начальник штаба, два заместителя. Им надо угощать, обмундирование хорошее получать надо. Попадает к ним водка уже дважды разведенная. И старшине надо выпить, и командиру батареи надо угостить. В итоге до солдат доходит водка градусов 20, не больше. Тогда я водку не пил. Разведчики, кроме водки, получали еще доппаек: ежедневно порядка 10 грамм сахара, 15 грамм американского жира. Сахар мне отдавали все четверо, а им отдавал свою водку. А потом и сам начал выпивать понемногу, когда пошли уже в наступление.

Потом кормили нормально, когда пошли в наступление. Единственное, разведчики не всегда могли питаться из кухни, ели подножный корм. Шли по Польше, а там фасоль, бобы в огородах, мы все это брали. В основном, сливовый компот в трехлитровых палках жители оставляли. Сначала было противно пить. Нашли один раз ящик сала, а хлеба нет. Без хлеба даже голодные сало есть не стали. Плоховато было с хлебом. Когда в обороне стояли в 1943 году, воровали интенданты. Хлеб и водку воровали. Сахар и жир нет. Хлеба давали мало, на три дня буханку хлеба.

- Вши были?

- Когда стояли в обороне, то делали прожарку. Гимнастерку, как надел, ни разу не стирали: некогда. Когда попал в госпиталь, на мне еще было старое летнее обмундирование, и это в ноябре. Когда стал уходить из госпиталя, мне дали грязную мою гимнастерку, уж брюки ладно. Воротник был весь такой залосненный, но куда деваться.

- Что было в заплечном мешке?

- У меня ничего не было. Не было вообще сидора. Во взводе управления была подвода, пара лошадей. Там то, что было свое, оставляли. С собой только автомат, бинокль, полевая сумка с картами.

- Трофеи брали?

- Брал трофейные карты для интереса. Оружие не нужно было.

- Посылки же разрешали?

- Одну посылку смог послать. И то хорошие вещи из посылки вытащили, подменили. Я хороший платок послал, а пришел платок, но другой. Кажется, даже после войны это было.

Закончили мы в войну в Чехословакии в городе Оломоуц.

- Вы так через Карпаты и шли?

- Нет. Мы вышли из Карпат в марте 1945 года.

Хочу сказать про своего командующего фронтом генерала Петрова. Под конец его Конев выпросил в ставку, в 1-й Украинский фронт, самый мощный. Петров был стратег высокого класса. Был начальником Ташкентского военного училища. Потом защищал Одессу, потом Севастополь, потом Новороссийск. Стал командующим Закавказского военного округа, остановил движение немцев к Баку. Немцы прозвал его «генерал от обороны». Людей жалел, не то, что Жуков: сколько тот положил на Зееловских высотах!

Хорошие командующие у нас были…

- Как узнали об окончании войны?

- 8 вступили в чехословацкий город Оломоуц. Это резиденция епископа Чехии и Словакии, ближе к Брно. Утром 9-го мая узнали, что Победа. Начали стрельбу, закричали «Ура!» Позавтракали, прошло часа полтора, нас собирают, и мы пошли на Прагу. И в итоге закончили мы войну 13-го мая, километрах в 10 от Праги. В Прагу нас не пустили: много лошадей, будет много навоза. И мы там на реке купали лошадей, рыбу глушили. Воевали в Праге то ли немцы, то ли власовцы, стрельба была приличная.

- Батарея так и была на конной тяге?

- Да. Когда мы взяли Каменцк-Подольск в начале 1944 года, прошли километров 5 и возвратились, нам дали команду вернуться опять в город. Нам сказали, что будут организовывать 4-й Украинский фронт, и нас переформируют в горно-вьючный полк. Но не подумали, чтобы для того, чтобы был горно-вьючный полк, нужно столько людей, умеющих обращаться с лошадьми. Надо их оснастить, чтобы разобрать миномет. Миномет, ствол весит по 100 кг, для этого специальное седло должно быть. Плита весит 103 кг, тоже специальное седло надо. Чтобы это загрузить на лошадь богатырями надо быть. Тренога весит 68 кг. Нужно три лошади. При каждой лошади должен быть человек. Нужны специальные лошади, которые могли бы ходить с тюками. Надо их специально готовить. Потом доперли и сказали, что это сделать нельзя: «Это ж сколько нужно лошадей!» Ящик мин - 45 кг, 90 кг - два ящика на каждой лошади, больше не положишь. Комплект, как минимум 6 мин. Нужно 6 лошадей на расчет. А в расчете – 7 человек вместе с командиром расчета. В итоге нас вернули. Неделю побыли в Каменецк-Подольске, несли там гарнизонную службу. Однажды на один день я был назначен дежурным помощником коменданта города. По два человека патрули распределил. И одного солдата оставляю, вместе пойдем. Ходили, ходили. Постучались в один дом. Положили нас в чистую, хорошую постель. Легли и спали. Утром проснулись: уже светло. Посмотрел, а на этих чистых простынях от нас полезли вши. Нас зовут покушать. Я говорю: «Сенька, никаких покушать, давай бежать отсюда!»

- Вы за что воевали?

- Я не слыхал, чтобы кричали: «За Родину!» или «За Сталина!» «Ура!» - и все. Мой мотив – прогнать и убить немцев.

- Какое было отношение к немцам?

- Если бы я взял в плен немца … не знаю, ненависти не было. Я знал, нас мобилизовали, и там тоже были мобилизованные. Кому хочется воевать?! Воевали Сталин и Гитлер.

- Война самый значимый эпизод в жизни?

- Да. Это первый и важный урок, уважение к людям, товарищам, отношение друг к другу. Я был на фронте ровно два года, никто на меня за это время не заругался и не закричал. Не из товарищей и не из командиров. Когда переправлялись через Днепр, скомандовал командиру батареи: «Прыгайте!» - и они без слов прыгнули. Отношения были самые хорошие.

Уже под конец, после госпиталя, в Судетах нарвался на немцев, которые были вооружены автоматом Калашникова. Перебросили нас в одно место, а рядом разведчики искали свою часть. Сели мы на лошадей вчетвером и нашли. Метров за 200-300 оставили лошадей, втроем пришли к командиру батальона.

Один пошел к связистам. Разведчиков рядом не было. Мы вышли там, где КП. И тут местные атакуют. У нас стоит крупнокалиберный пулемет, но нет патронов. Стоит полевая пушка, но у нее один снаряд. Атаковали нас не регулярные воинские подразделения, а ополченцы. И у них были автоматические винтовки Один был с винтовкой немецкой и два были с автоматом. Стреляют патронами винтовочными, такой рожок изогнутый.

Куда бежать? Связист со мной, а все почти побежали. У меня пистолет. Я взял у связиста винтовку. Встал к нему на спину, просунул в окно на чердаке и начал стрелять. Но что дальше делать? Надо бежать. Но там, на мое счастье, четверо пехотных разведчиков шли. Одного немца они убили, взяли у него автомат. По форме такой же, как автомат Калашникова (но, говорят, совсем другой конструкции). Всего же немцев бежало человек семь. Как одного убили, те рванули и побежали за старую заросшую железную дорогу. Я разведчикам говорю: «Дайте мне автомат?» «Нет, не дадим».

Еще в 1944 году, осенью, в Карпатах в меня стреляли снайперы.

- От снайперского огня потери были?

- У нас нет. В пехоте, да.

- Как были одеты судетские немцы?

- Были в шинелях, в пилотках, а дальше гражданская одежда. Они шли воевать добровольно.

Был еще случай в Карпатах, что пришлось оставить людей, когда отступали.

В Карпатах, кто выше, тот и хозяин. В Карпатах лучше всего воевать пехотными ротами и гранатами. Танками там нечего делать. Пошла пехота, автоматчики, здоровые и крепкие люди, которые не боятся полезть повыше. Пошли за ними танки, самоходки. Выставили и немцы самоходку. И она начала бить. Как даст! А расстояние всего полкилометра. Штук 7 или 8 танков и самоходок подбили, башни им посбивали. Потом наши пустили взвод автоматчиков. Они обошли немцев немножко, обстреляли. И немцы успели убежать, а самоходка осталась.

В горах надо уметь воевать, горы это очень сложная штука. Был организовано КП. Там были командиры батареи. Но там должна быть совсем другая организация. Артиллерия должна четко работать, отдельно от пехоты. Но ничего ж не видно, куда стрелять артиллерии? Должна быть группа поддержки пехоты. Наш полк поддерживал артиллерийские дивизии. Наш минометный полк оказался самой большой артиллерийской единицей. Начальник штаба выдвигается совсем близко к пехоте. С ним помощник, обслуга человека четыре, охрана.

На каждый день надо давать установку. Получать разведданные. Каждой батареи, каждому дивизиону начштаба дает установку, куда стрелять. У него был помощник,. Он с установкой начштаба гонит на КП, где собрались командиры батареи, командир дивизиона. Там было человек 30, разведчики там же. Но помощник то ли заболел, то ли его ранило.

Начальник штаба полка майор Лемешев, заместитель командира полка, звонит и говорит: «Я остался один, направьте мне Савченко, а то один не справлюсь». Это было дело к вечеру. Я знал дорогу, у меня и карта была. Первый раз услышал стрельбу автоматических винтовок. И ушел.

А ночью немцы весь КП окружили. И все, кто был на КП, уже не смогли сразу выйти, остались в окружении. Они там не то, что сидели, пробивались. Там была и пехота. Ночью ходили в атаку, прорывались. Ранило в ногу заместителя командира полка и одного командира батареи Кузнецова ранило в руку. Они их перевязали, оставили в воронке и замаскировали ветками. А сами бегали, стреляли. Они были 3 ночи в окружении. Но потом все же вышли. Не все, но вышли. А этих там оставили. Хотели посылать за ними, но это без толку.

Немцы этих раненых вытащили оттуда. В горах, вручную, на носилках транспортировали в госпиталь, и отправили в лагерь. Под Прагой, уже закончилась война, пришло письмо от заместителя командира полка по строевой части. Командир полка вместе с начальником СМЕРШа проверили документы. И начальника разведки 41-го дивизиона отправляют с документами в Берлин, где наши были в лагере под Берлином. Он поехал, а потом возвращается. Их уже отправили в Москву. Нет их.

В 1963 году умер заместитель командира полка, сам москвич. Когда я пришел, он был командиром нашей батареи. Потом командиром дивизиона. А его заместитель стал командиром батареи. Через какое-то время он стал заместителем командира полка. А наш командир батареи стал командиром дивизиона. И меня тоже с собой перетаскивал.

В 1980 году мы поехали на встречу в Липецк. Со мной супруга, Александра Яковлевна, поехала. Из разных мест туда наши приехали. Жили в обкомовской гостинице. В том числе приехал Кузнецов, командир батареи, который был ранен в руку. Их немцы вылечили, потом отправили в лагерь, оттуда, после освобождения, наши их отправили в Москву, а потом – домой. Он с Алтайского края, возвращается домой – а дома уже похоронку получили. Мать увидела его – и давай креститься: «Господи, что такое!»

Потом он окончил сельхозинститут, и работал начальником краевого сельхозуправления.

- Вас не коснулось то, что были на оккупированной территории?

- Нет.