14548
Минометчики

Селин Василий Григорьевич

Василий Григорьевич Селин ушел из жизни в 1989 году. При жизни записал ряд воспоминаний: о своей семье, о селе Святое – где родился и вырос, о людях – с кем довелось быть рядом во время войны. Воспоминания дополнены фрагментами из краткой автобиографии Василия Григорьевича.

Детство

Я, Селин Василий Григорьевич, родился в 1920 году 23 апреля в деревне Святое Навлинского района Брянской области, в семье крестьянина – середняка. Мой отец Селин Григорий Яковлевич и мать Федосья Васильевна поженились примерно в 1910 году. Первые дети у них умирали в детстве. Остались в живых: сестра Ирина 1916 года рождения, сестра Варвара 1918 г.р., я - брат Василий 1920 г.р., брат Иван 1922 г.р., сестра Мария 1924 г.р., брат Александр 1927 г.р. Сколько я помню, жили мы плохо и бедно, но по сравнению с другими мы считались зажиточными. Из хозяйства были 1 – 2 лошади – временами, 1 – 2 коровы – одна корова была старая - старая, её матери дали в приданое, когда она выходила замуж. Когда жили единолично, отец имел 4 десятины земли. Земля – это голый белый песок. Отец был грамотный в объёме 3 – 4 классов. Руководил артелями: по вырубке и вывозке леса, строительству школ и больниц. Был завхозом в колхозе, председателем рев.комиссии в колхозе, председателем сельсовета. Последние годы перед войной заведовал почтой, а мы были почтальонами.

До 30 – х годов (до коллективизации) мы работали в своём хозяйстве, летом - сеяли, пахали, косили. Зимой работали на лесозаготовках. Примерно в марте свой хлеб кончался, и отец ездил в Курскую область покупать рожь. На привезённом хлебе мы доживали до нового хлеба. Когда мне было лет 9 - 12, было голодное время, но у деда Якова Егоровича всегда хлеб был, и как только оголодаешь, идёшь к бабке Ирине, она, милостивая душа, всегда отрежет большой кусок хлеба и выпроводит, чтобы не видел дед. Хлеб был на вес золота и дед не хотел сам голодать. Да и всех внуков, их было человек около тридцати, оделить хлебом было невозможно.

У нас была хата 9 × 12 аршин, с сенями и кладовой, очень холодная. Большая русская печь стояла посреди хаты, зимой вся семья спасалась от холода на этой печке. Из мебели в хате стояли две длинные лавки и один некрашеный стол, сделанный местным столяром. Спали на полу или на печке, на подстилке под общей дерюгой. Кроме семьи в избе жили: тараканы, клопы, кошка. Собаки, телята, овцы, куры – в большие морозы, а свиньи - когда поросились. В хате и зимой и летом были вставленыодинарные окна.

Вечной проблемой было - что одеть и что обуть. Помню, в шестой класс я ходил в белых холщовых штанах, до седьмого класса носил лапти. Помню пиджак, сшитый из собачьих шкур, его носил дядька Антон, потом я, я передал брату Ивану, Иван младшему брату Александру. Пиджак был тёплый и крепкий как барабан, особенно хорошо в нём было драться – палки, снежки, кулаки не достигали своей цели.

До 1929 года в барском доме располагалась школа до четырёх классов. В школе было два класса. В одном первый и четвёртый и во втором третий и второй. Старшие четвероклассники учили первоклассников. Первым учителем, которого я помню, был Иван Михайлович Романов – сын купца из деревни Алексеевка, пять километров от деревни Святое, учился в духовной семинарии и стал учителем, умнейший человек. Ещё в детстве учил нас, как сажать яблони, кататься на лыжах, строить скворечники, собирать желуди и сажать их. Водил на экскурсии за пять – десять километров зимой на лесопилку, на железную дорогу. Пользовался большим авторитетом у жителей деревни, почти каждому жителю помог посадить сад. Большинство садов сгорело, когда немцы жгли деревню в сентябре - октябре 1942 года, шла борьба с партизанами. Позже И.М. Романов был выслан из деревни в Шаблыкинский район за то, что мужики не послушали районного уполномоченного и не стали сеять овёс (И.М. Романов сказал, что ещё рано сеять). Из Шаблыкина переехал в город Трубчевск, после войны в 1970 году был жив.

В 1937 году, по окончании школы, я поступил в Брасовский землеустроительный техникум. В 1939 – 1940 годах учился на курсах техников – топографов в Москве. В 1940 году, не окончив техникум, был призван в армию.

1941 год – лето 1942 года

Нигде так, как на войне, человек не нуждается в тесной дружбе и товариществе, даже солдатский котелок рассчитан на две порции супа. Шинелью можно двоим укрыться, плащ – палатка на двоих. Если лежишь раненый, то затащить в затишье, принести поесть, подать попить может друг. Друг на войне – это жизнь. У меня, за мою военную службу, в разное время были друзья. Дашевский Самуил из города Одессы улица Дерибасовская – в Житомире. Елисеев Николай из Сибири – в Житомире. Жук Александр Михайлович из Переяславского района село Трактомирово (на берегу Днепра) – в Житомире. Вместе мы отступали июнь – декабрь 1941 года. Александр Жук – 1920 года рождения, служили вместе в городе Житомире посёлок Гуйва, 79 танковый полк 40-я танковая дивизия, заведовал складом ОВС, имел среднее образование – железнодорожный техникум. Вместе отступали от города Ровно до города Нежина, на всём пути Жук наводил ужас своими воплями и испугами. Панически боялся немцев, плена, расстрела и т.д. Сам себе придумывал всякие кары небесные, идущие от немцев. Помню, сидим где – либо в лесу после бомбёжки под Новоград – Волынским, обхватит голову руками и плачет, исхудал.

Корчажкин Василий Васильевич – из деревни Корчажкино Калининской области. Пограничник. Вместе служили в 45 зап. СБ. При отступлении через Донбасс Корчажкин женился в Дебальцево. Жена Валя приезжала к нему, когда мы стояли в селе Пичуга – это примерно в 30 километрах от Сталинграда.

Мошканов - старше меня на десять лет, родом из Витебской области деревня Мошканы. Вместе мы были в 38 мотострелковой бригаде. Его мать и сестра жили под Ростовом. Мошканов был человек на все руки, имел высшее образование. Преподавал физику и математику. Очень сильный. В селе Пичуга опухал от голода, скудного пайка начала 1942 года ему было мало. Последний раз мы с ним виделись в июле на речке (название забыл) под Сталинградом, во время атаки немецких танков. Меня контуженного (пролежал в госпитале до двадцать восьмого августа) увёз на передке от орудия ездовой Юнусов (родом из Астрахани), а Мошканов попал в плен, как после мне писала его сестра. Дважды он делал побег, на третий раз ушёл, пришёл домой в Красный Крым под Ростовом. При освобождении Ростова был взят в армию и погиб в Крыму.

Был у меня друг (тоже на Волге) Симанжонков, до войны он работал начальником политотдела МТС, окончил ком.вуз в 1932 году (старше меня). На гражданке имел большой живот, на казённых харчах живот здорово поубавился, и когда он раздевался, то шкура от большого живота висела и никак не сокращалась. С Симанжонковым мы вместе плотничали - делали и ремонтировали телеги для артиллерийского дивизиона, но так как досок и гвоздей не было, то надо было заготовить доски – это была каторжная работа. Как водится - доски пилят из брёвен. Брёвна можно было поймать в Волге, но к правому берегу, где мы жили, они не плыли, надо было перегонять с левого берега. Один раз рыбачки дали нам лодку. Переправились на левый берег, ширина Волги километра три. Зачалили семь брёвен, поплыли. Вместе с брёвнами нас отнесло на семь километров ниже того места где надо было причаливать, от деревни Пичуга отнесло к деревне Ерзовка. Из сил мы выбились основательно. Брёвен осталось три, сил нет. Как бурлаки, идя по берегу, дотащили три бревна и лодку. На обед опоздали. За такую тяжёлую работу командир дивизиона распорядился выдавать нам 0,5 ведра галушек – это вода, заправленная постным маслом в виде редких звёздочек, в ней плавало от двенадцати до шестнадцати галушек величиной с орех. Но на этот раз нам ничего не досталось. Хлеба тоже не было, так как субботнюю пайку мы съедали во вторник, опережение шло примерно на четыре дня. Но рыбачки нас выручили, дали нам судака килограмма на два – три, мы его сварили, съели и пошли спать. На второй день мы начали пилить брёвна на доски, приспособив для сталюг две вербы. Достали продольную пилу, начали пилить, но сил не было. Приходилось забивать клинья, колоть бревно и перерезать пилой пряди. Доски получались пропеллерные, но рыбачкам они нравились, и часть досок мы меняли на молоко и сухари. Сил прибавлялось, и мы работали лучше. Из досок делали ящики для повозок и гробы. Здорово была распространена цинга, которая скрючивала людей – не гнулись ноги, образовывались язвы. Покойников мерить мы ходили сами. Однажды нас послали на квартиру измерить старшего сержанта Иштокина. Пришли, спрашиваем: «Где тут покойник?». Старший сержант Иштокин отвечает: «Покойника нет, но болею я». Вышли из хаты, Симанжонков говорит: «Такой как я». Пришли в санчасть, рассказали, что Иштокин живой. Врач говорит: «Он завтра помрёт».

На южной окраине села Пичуга, на высокой горе между двух оврагов, поросших мелким дубняком, стоял красивый домик. Рыбачки не раз нам говорили, что у старухи, живущей в этом домике, есть всё (хлеб, сухари, рыба). Мы с Симанжонковым решили проведать старушку. Пришли, справились о бабушкином здоровье, но и без расспросов было видно, что старуха ещё ядрёная, упитанная. Спросили: «Может что надо сделать по плотницкой части или напилить, наколоть дровишек?». Но старуха ни на какие компромиссы не шла. Я заметил, будучи солдатом,что пожилые женщины к солдату относились с большим недоверием, чем молодые. Но, в конце концов, старушка уважила нашу настойчивость и согласилась, чтобымы принесли от берегаВолги дровишек. Принесли. Я и поныне помню эту проклятую крутую гору,как было трудноносить дрова. Ну, думаем: «Теперь поедим!». И вот, старушка выносит нам по зелёной кружечке кислого снятого молочка и по стандартному сухарику. О, Боже, какая скупость! Во дворе столик и скамеечка. Сели, жуём, от расстройства сухарь застревает в горле. Едим медленно, переговариваемся. Как бы наказать старуху за её жадность и эксплуатацию? Старушка бегает то в дом, то из дома. Пытаемся заговорить, ей некогда. Смотрю, Симанжонков встал, отвязал пасущуюся на привязи козу, открыл дверку в огород и направил туда козу. Сидим, изучаем как попасть на чердак. Коза по огороду направилась в дальний угол. Старушка быстро заметила, что нет козы, начала звать. Мы помогли: «Да вон она, в огороде». Старушка в огород, Симанжонков на чердак, и через секунды с чердака слетело два мешка – я их перебросил в овраг в дубняк. Сидим, беседуем, старушка вернула козу на место. Обменялись любезностями, помогли поругать козу. До свидания. Спустились в овраг, подальше унесли мешки – в одном сухая вобла, в другом перья. Хорошо спрятали. Вечером почти вся батарея грызла воблу, а ближайшие друзья спали на перьевых подушках вместо соломенных.

О, голод! Верно Н.А. Некрасов сказал: «Есть в мире царь … голод названье ему». В этой же Пичуге мы с Симанжонковым выполняли самые разные поручения командования.Например, хозяйке командира нашей батареи надо было привезти дров. В пасхальный день хозяйка привела пару быков, по льду Волги немного текла вода. Волы брели по остаткам зимней дороги, мы вслед за санями, вспоминая сытые дни, шли переговариваясь. Вдруг, волы остановились, Симанжонков начал их погонять, но, упёршись ногами, они не шли. Потом круто повернули вправо и обошли провал во льду (майну). Мы поняли, что волы умнее нас и в майну не полезли. Дрова мы напилили быстро – спилили один вяз («осокорь» по-местному), раскололи каждое бревно на несколько частей, воз получился красивый и большой. Поехали по льду Волги на правый берег, который, как известно, крутой и гористый, волам надо было затащить воз на гору. Солнце грело, дорога растаяла, нас вышла встречать хозяйка. Симанжонков передал мне быков и говорит: «Пойду агитну хозяйку, может даст чего пожрать». Я погоняю быков, но присматриваюсь к агитации друга: «Раньше этот день самый весёлый, самый радостный, кругом поют - Христос воскрес. Народ идёт сытый и довольный, а тут как цуцики, так жрать охота – война». Хозяйка всплакнула - погиб муж, получила похоронку, у нее было четверо детей, но наш комбат жил с ней дружно. Приехали, разгрузили дрова, ребятишки погнали волов. Нас пригласили в избу. Посадила хозяйка за стол, налила в тарелки запущенки (но уж очень мало), дала по маленькой булочке, а решето с булочками поставила на полку («полицу» - на местном наречии). Хозяйка отвернулась в чистую половину, Симанжонков тут же вытащил пару булочек мне и себе, момент – и их нет, подложил ещё по – одной, тоже исчезли, остальные он переложил за пазуху. Встали: «Христос Воскрес!». «Воистину Воскрес!». И мы ушли. Симанжонков в батарее угостил Мошканова, а остальные булочки мы тут же съели, а то ещё комбат сделает обыск. Больше в этот дом нас не приглашали.

Расстались мы с Симанжонковым в Сталинграде, в школе на посёлке Тракторного завода. Меня отправили с передовым отрядом на речку (название забыл) встречать немецкие танки, а Симанжонков со своим расчётом пока остался. Больше я его не видел (июль – август 1942 года).

По пути из госпиталя (госпиталь на станции Сарепта, пятиэтажная школа у хлебозавода) из Сталинграда в Астрахань, в составе 119 команды, у меня был друг по фамилии Соколов – Щучкин: человек лет сорока, огненно рыжий, в передней части рта торчал один зуб. Соколов – Щучкин часто улыбался, и этот зуб торчал как что–то лишнее и ненужное. Худощавый, вёрткий, глаза (бегающие и хитрые) всё видели и замечали. Это было в августе 1942 года, но Соколов – Щучкин ещё нигде на фронте не был, а болтался по тылам. Каким–то образом он умудрялся увёртываться от маршевых рот и эшелонов. Я был назначен старшим этой команды при весьма странных обстоятельствах. Я стоял в строю вторым с правого фланга, первым стоял старший сержант. Когда шеренга рассчиталась по – порядку, номеров оказалось к отправке120 человек. Майор, ведавший отправкой, сказал рядом стоящему старшему сержанту: «Вы будете старшим». Старший сержант, приложив руку рупором к уху, спросил: «Что – что? Я глухой, плохо слышу». Тогда майор, обозвав старшего сержанта «м…да глухая», обратился ко мне:

- Сержант, ты не глухой? 

- Нет. 

- Будешь старшим, выйди из строя и стань перед строем. 

Меня представили: «Это старший». «Как фамилия?». Я назвал фамилию. «Слушать его во всём и куда он вас поведёт туда и идите. Маршрут движения для вас калек я ему сообщу отдельно – военная тайна. Сержант, командуй. Делай необходимые распоряжения и получайте продукты – сухой паёк на пять суток. Может на пароходе поплывёте?». Все как один закричали: «Нет!». Перед этим пароход, на котором было 500 раненых, был потоплен. Вступив в командование, я разбил команду на три взвода. Одним из командиров взвода и попал Соколов – Щучкин, вторым – Литовченко из Гомеля, третьего не помню. На станции Баскунчак Литовченко украл у меня шинель, палатку, вещмешок и скрылся. Получили продукты, пакет, списки, маршрут. Когда начали раздавать продукты, то человек тридцать из команды не нашли: кого вернули в госпиталь, кто убежал домой, кто в свою часть. По–видимому многие знали, что дойти до Астрахани (примерно пятьсот километров) нелегко. Когда ночью на трамвайчике нас перевезли на левый берег (днём Волга усиленно обрабатывалась немецкими самолётами), то в дубовой роще была масса подвод с женщинами и девушками, которые были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений.

Осень 1942 года – лето 1944 года

С сентября 1942 года по сентябрь 1944 года мне пришлось служить в 248 стрелковой дивизии в 899 стрелковом полку. Дивизия формировалась в районе Астрахани, 899 полк в районе села Дурное, примерно 40 – 60 километров выше Астрахани по Волге. Командиром дивизии был сначала полковник Алексеев. Командир 899 стрелкового полка подполковник Пивоваров. В составе дивизии были 899, 902, 905 стрелковые полки, время формирования сентябрь 1942 года. Дивизия входила в состав 28 армии Сталинградского фронта. В селе Дурное была сформирована батарея 120 миллиметровых миномётов, в которой мне пришлось служить. В батарее были командиры: Романов, Орлов, Мишакин, Иваница. Старшина – кубанский казак Чернышев. Были солдаты и сержанты, отступившие к Астрахани, такие как: Сологуб, Довбыш, Улезко, Боканев, Пеньков, Погосьян. Были солдаты и сержанты, прибывшие из госпиталей и пересыльных пунктов: Селин, Мурашкин. Кроме имеющегося состава батарея пополнялась вновь призванными молодыми солдатами 1924 года рождения. В мой расчёт были влиты молодые солдаты: Заплавнов, Воронков, Зимин, Карипов. Все молодые ребята были из Астрахани: с Казачьего бугра, села Заплавное, Икряное, Бузан. Со дня на день мы должны вступить в бой. За селом, севернее села Дурное, мы копали пехотные окопы.

В.Г.Селин (в центре), 1944 год


Состав батареи:

Боканев Павел Яковлевич – деловой старик, был раскулачен, умел все делать. Сорокасемилетний мужчина, рассудительный, медлительный, с хитрой улыбкой, которая пряталась в усы. До войны жил в Ахтырском районе, очень много рассказывал о своей жизни – жизни крестьянской. Познакомились мы с ним в селе Дурном, я был сержантом, и меня назначили командиром отделения (расчета) 120 миллиметрового миномета. В этот расчет и попал Павел Яковлевич, как выяснилось позже, у него в мешке были ножницы по-железу и молоток. Примерно через два – три дня солдат Мурашкин (из города Урюпинск Сталинградской области) начал Боканева обеспечивать кровельным железом (обдирал заброшенный склад) и Боканев стал изготовлять ведра, бачки, трубы для самоваров, жаровни – всё необходимое в хозяйстве. Начался обмен. Домохозяйки несли рыбу, хлеб, молоко – всё, чем богаты. К нашему скудному пайку 1942 года это было большим подспорьем.

Кроме занятий с миномётами мы копали окопы – создавали кольцо обороны вокруг Астрахани по правому берегу Волги. Боканев всегда оставался дневальным, готовил обед для отделения (на 12 человек) и приносил его на линию обороны. Своим мастерством Павел Яковлевич занимался в течение октября и ноября, тогда мы стояли в селе Енотаевское. В ноябре мы переехали в районный центр Юста, там тоже копали окопы – создавали опорный пункт. Было уже холодно. Пыльные бури, холодный пронизывающий ветер, в окопах промораживало до костей, а тёплого обмундирования нам не давали – Южный фронт.

Романов – капитан, командир батареи, бывший водолаз, родом из Астрахани. Получил ранение в левую руку под станицей Пролетарской, когда батарея попала в окружение в районе Маныча. Первое моё знакомство с Романовым состоялось в селе Дурное на правом берегу Волги восьмого – десятого сентября 1942 года при следующих обстоятельствах. Батарея всегда была готова к бою, изучали миномёт, но молодые солдаты не сделали ни одного выстрела из винтовки (у нас были артиллерийские карабины). Стрелять в районе обороны категорически запрещалось.

В один из дней Мурашкин достал лодку и две цинки патронов – две коробки из оцинкованного железа на 300 штук патронов каждая. Всё отделение с оружием и патронами село в лодку, никого не предупредив, переправились на левый берег и прямо на песчаной отмели установили мишени. Мишенями были бочки на 400 литров, доски, вёдра, консервные банки (в зависимости от расстояния). Каждый бывалый солдат взялся обучать по 1 – 2 новичка. Началась стрельба из десяти карабинов с колена, стоя, лёжа с перебежками. Сначала стреляли по системе, а потом на соревнование. Расстреляв патроны, мы сели в лодку и поплыли обратно. Навстречу нам, метров за восемьсот, плыли слева и справа две большие лодки, в которых было человек по тридцать солдат. Когда мы отплыли метров на двести от берега, Карипов на левом берегу, где мы стреляли, увидел своего отца. Мы повернули обратно, чтобы забрать отца Карипова, в это время по нам открыли стрельбу с лодок, мы не поняли в чём дело. Отец Карипова сел в лодку к рыбаку и поплыл к нам, взяв отца, мы поплыли обратно навстречу лодкам. Оказывается, нас приняли за высадившийся десант. Под конвоем двух лодок мы доплыли до берега. Под усиленной охраной, обезоружив, нас привели в расположение батареи и сдали комбату капитану Романову.

Капитан Романов, чем–то внешне похожий на Махно, распоясанный, голова непричёсанна, воротник расстёгнут, приказал мне построить расчёт. Построил. Пытался доложить, откуда нас привели и убедить комбата, что занимались нужным делом. Вместо того, чтобы выслушать, он в мой адрес выругался матом. Провёл себе по горлу рукой и сказал, что своим поступком я его зарезал. «О вашем подвиге знает уже комдив Алексеев. Молодым выйти из строя». Вышли. «Марш в расположение». «Кто был в боях один раз, выйти из строя». Вышли все остальные. «Кто был два раза в боях?». Остались мы с Боканевым Павлом Яковлевичем. «Вам, как самым опытным, по трое суток ареста, а потом посмотрим, может и под суд пойдёте, за самовольные действия и ложную тревогу». Из другого взвода пришли два конвоира, которые должны отвести нас на гауптвахту, но они замешкались, потому что не знали где гауптвахта. По полевому телефону позвонили в полк и дивизию, но нигде гауптвахты не нашлось.

Романов приказал под гауптвахту оборудовать частную хозяйскую баньку, в которой прошлой ночью варили мясо вола, эвакуированного из Крыма. Вола купил Мурашкин за пачку табаку и кальсоны в придачу. Мясо ела вся батарея, поэтому в батарее был большой урон в личном составе – болели животы и мучились поносом, видно здорово поднажали с голодухи. Гауптвахту быстро оборудовали – принесли от ездовых сена и соломы, постлали. Мы легли отдыхать, часовой Назаров, из узбеков, сидел на пороге предбанника и завидовал нам: «Вы тут спать будете, а я стой, вас карауль. Темно будет, я с вами спать буду». В бане сильно пахло мясом, оказалось, что в котле был бульон. Боканев поболтал палкой в котле и нашел большой кусок мяса. Мясо разрезали на три части, Назаров съел свой кусок быстро, видно любил мясо. К вечеру повар Захар Алексеевич Улезко принес нам каши, рыбы, чаю и сахару. Не успели мы поужинать, как от комбата пришел старшина и сказал, что мы свободны и с нами будет завтра разбираться особый отдел – таким образом, мы познакомились с комбатом Романовым. После никто с нами не разбирался, и мы занимались своим делом.

Комбата в расположении или на учебе или в окопах я не видел. Если приходилось заходить в землянку или избу, где он останавливался, то как правило, он сидел по-турецки, поджав ноги, и раскачивался. Если ему что-либо приходилось докладывать, то трудно было понять, слушает он тебя или нет. Выслушав (или не выслушав) он махал рукой и говорил: «Пошел в п…», или просто: «Вон!».

После возвращения в батарею из госпиталя комбат совсем опустился. Когда я вернулся из госпиталя в марте 1943 года, под деревней Марьевка (Матвеев Курган) в землянке на нарах все также сидел Романов. Я доложил, что прибыл, Романов сказал: «Это очень хорошо, когда возвращаются старые солдаты. Назначаю тебя командиром отделения управления, но если будешь проделывать свои фокусы как на Волге и в Калмыкии, то я тебя проучу, а теперь иди в п…». Разговаривая со мной, комбат все время чесал руки. Как я узнал позже, комбат редко умывался, и у него завелась чесотка.

Орлов Иван Михайлович – заместитель командира батареи, старший лейтенант, потом капитан. Гражданская специальность учитель. Родился в Ростовской области хутор Пришиб, жена учительница, имел дочь 1938-39 года рождения. Командовал батареей после Романова. Был тяжело ранен тремя осколками от снаряда: в голову, грудь и ногу. Я лежал рядом и мне достался один осколок, который запутался в вате фуфайки, на спине осталась синяя полоса, которая зажила через неделю. Иван Михайлович Орлов похоронен на кладбище села Ганновка Запорожской области, на правом крутом берегу Днепра.

И.М.Орлов был замечательным человеком и смелым командиром. Мне с ним пришлось много находиться на наблюдательных пунктах и в боевых порядках пехоты, для поддержания её огнём нашей 120 миллиметровой миномётной батареи. Целыми днями приходилось проводить в беседах и рассказах из личной жизни, Орлов делился своим офицерским пайком.

И.М. Орлов любил выпить, пьяный терял самообладание и рвался за водой на речку Миус (Кальмиус), которая находилась на нейтральной полосе. Мог устроить драку - батарея на батарею. У деревни Новая Петровка (1 км Юго-восточнее хутора Чапаевский), к нам в батарею случайно попал цыган, которого И.М. Орлов взял к себе в денщики. Иван Иваныч (так звали цыгана) до войны танцевал и пел в московских ресторанах вместе с женой. Попав в батарею из армейской художественной самодеятельности (привел его дивизионный прокурор), работать был не приучен. Окопов не копал, а старался влезть (когда холодно или при обстрелах) в чужой окоп или землянку, и расплачивался за это песнями и танцами, пел в основном цыганские песни. По своей природе был трус (до панического возбуждения и потери человеческого достоинства), чем вызывал отвращение. И.М. Орлов заставлял его разуваться до носков и танцевать и петь на потеху всей батареи, предварительно дав цыгану выпить водки. Если батарея попадала в село (проходом или на отдых), Иван Иваныч каким-то чудом умудрялся достать курицу. В конечном счете, он всем надоел, приспособиться ни к какому делу не смог, отправлять его в пехоту Орлов не стал. Под деревней Бессарабка (где жили в основном немцы-колонисты), на берегу Тилигуло-Березанского лимана, были оставлены ящики от мин, а Иван Иваныч был оставлен их сторожить – больше я его не видел.

Мишакин – старший лейтенант, из Астрахани, тоже учитель. Попал в батарею из астраханского пехотного училища в тот момент, когда училища были брошены на защиту Астрахани, и в основном курсанты училища погибли под селом Яшкуль (ноябрь-декабрь 1942 года) в Калмыкии, недалеко от Элисты. (Южнее на 2 - 4 км от села Яшкуль расположены господствующие высоты, с которых на много километров просматривался наш передний край. Наше командование бросало всё, чтобы овладеть этими высотами, в том числе были брошены и три астраханских пехотных училища. После того, как был взят передний край немцев, огромные штабеля винтовок без деревянных лож лежали в немецких окопах, ложами немцы отапливали свои землянки. Для уборки трупов была создана похоронная команда, в том числе и из нашей батареи было выделено два человека – это П.Я. Боканев и З.А. Улезко (старики), которые копали могилы примерно на 120 человек и укладывали убитых, в этой работе помогали местные жители. После возвращения в батарею, П.Я. Боканев рассказывал, как он чуть не женился в селе Дивном или Приютном, где они также выполняли роль похоронной команды. Боканеву было примерно 47 лет, а невесте 18, но мужик он был статный, с черными усами и стройной фигурой). Мишакин был человеком степенным, кроткого нрава, никогда не шумел и не ругался. Замещал командира батареи, а после того, как комбатом стал И.М. Орлов (апрель 1943 года), Мишакин стал его постоянным заместителем и командиром взвода. Хорошие взаимоотношения были у Мишакина с медсестрой батареи Катей – тоже из Астрахани. Старший лейтенант Мишакин погиб в конце августа 1943 года при танковом артналёте, когда немцы расстреляли батарею прямой наводкой. Вместе с Мишакиным погибла и медсестра Катя, а с ними ещё четыре человека. Похоронены в общей могиле напротив хутора Зимовники на реке Кальмиус, у истоков балки направлением с востока на запад, в верховьях балки.

Иваница Сергей – лейтенант, потом капитан. Прибыл в батарею из училища, на должность командира взвода, при формировании батареи в селе Дурное в сентябре 1942 года. После смерти И.М.Орлова стал командиром батареи, которой командовал до Победы. Высокий, худой, немножко сутуловатый, много кричал и ругался, первое время ходил в обмотках. Однажды, в мае 1944 года, был избит палкой генералом Гороховым, командиром 36 корпуса, на реке Днестр напротив села Чубручу, которое находится на правом берегу. Иваница дошел до Берлина.

Зюзин Иван Иванович – лейтенант, командир взвода. В батарею пришел в марте 1943 года, по всей вероятности из лагеря, так как хорошо знал блатной жаргон и массу разных песен, которые не печатаются. Зюзин страшно любил водку, стограммовые пайки своего взвода выпивал один. Если батарея стояла близко к населенным пунктам, то Зюзин заводил знакомство со старухами (ему было лет 30), которые его очень любили, а он их обирал до последней нитки. Как правило, взвод ему вместо землянки строил «салон», на что шли доски, утаскиваемые у населения, или из минной тары.

Зимой 1943 года на Никопольском плацдарме взвод вел огонь, пьяный Зюзин стоял на бруствере окопа и «командовал» - подгонял. Борис Березин впопыхах засунул в ствол миномета две мины - произошел взрыв, в результате которого Борис был разорван на куски, наводчику оторвало обе ноги, командиру расчета Шевченко оторвало одну ногу, подносчику Ивану Толстокорову осколками посекло весь зад. Иван прибежал в нашу землянку, к брату Федору, с криком: «Федя, меня убило!». Бориса Березина похоронили на кладбище деревни Новая Петровка Запорожской области, на похоронах был его отец, который служил сапожником при штабе 28 армии, в которой мы тогда воевали.

После этого на лейтенанта Зюзина обрушился молчаливый гнев солдат батареи, он это хорошо замечал. При форсировании Днепра, в районе Большой Лепетихи, Зюзин прострелил себе левую руку и ушел в госпиталь. Никто хорошим словом его не вспоминал. Низкого роста, толстенький, гладенький, рыжий, вечно улыбающийся, свою речь пересыпал шутками-прибаутками и матом. На вид ему война казалась потехой, но если всмотреться глубже, то за жизнь он дрожал и всеми путями, даже подлыми, старался уберечься.

Политрук батареи – (как звали, забыл) 1922 года рождения, в батарею попал из училища. Строго придерживался уставных истин, старался сделать все как надо. В батарее находился с сентября 1942 года до июня 1943 года (до введения в армии единоначалия). Из батареи уехал на курсы строевых командиров. Политруку было 20 лет, жизненного опыта он не имел, но твердо стоял на своём.

Пеньков Кондрат – старший сержант, парторг батареи, родом из Курской области, примерно 1918 года рождения. С курским выговором, небольшого роста, белобрысый, курносый. Был помощником командира взвода, проводил большую работу по приёму солдат в члены партии. Смелый, не трусил в любой обстановке, образование у него было 5 - 7 классов. На хуторе Ново-Ясиновский, в Ростовской области, Пеньков умудрился жениться – заимел молодую жену и тёщу. При рытье окопов Пеньков работал сам, в расчёте, которым он командовал, всегда было весело - пели и плясали. Умел ладить со всеми и делиться последним.

Сологуб Павел – старший сержант, украинец. При формировании батареи был командиром расчета, потом в 1943 - 1944 годах был начальником боепитания. Одним из правил у Сологуба было всегда иметь при себе шинель, плащ – палатку, вещмешок и саперную лопату, винтовку не обязательно. Очень любил поспать, не любил работать. При копке окопов на оборонительном рубеже Сталинградского фронта у села Енотаевское, свою «порцию» окопов (около 14 м3 на сутки) – два зигзага по шесть метров двухметровой глубины и 0,6 – 0,8 метра ширины – делил между солдатами своего расчета, а сам демонстративно ложился спать, укрывшись шинелью с головой. У Сологуба было удивительное предчувствие к близости смерти или ранения, приведу три примера.

Весной, в феврале начале марта 1943 года, батарея попала в окружение около станицы Пролетарской (южнее 30 км) у озера Маныч – Гудило. Сологуб шел за подводой вместе с отделением, вдруг, неожиданно побежал в камыши Маныча, через 3 - 5 минут вырвались немецкие танки – подводу раздавили, часть солдат спряталась в скирду соломы, а солдат Минаев из Астрахани был взят в плен. Брат Минаева работал корреспондентом в «Комсомольской правде», когда ему написали, что брат погиб, он очень просил что-либо выслать из личных вещей, ему послали перочинный нож. Но Минаев оказался жив – убежал из плена, пас коров у реки Сухой Еланчик, пришел в батарею осенью 1943 года, когда прогнали немцев.

Второй случай. Наш наблюдательный пункт был расположен в железнодорожной будке в городе Матвеев Курган, около моста через балку. По железной дороге из района Донбасса подходил немецкий бронепоезд и обстреливал из тяжелых орудий Матвеев Курган, в том числе и наш НП. Однажды летом (июль 1943 года) Сологуб пришел к нам поспать, с тыльной стороны была веранда и на ней стояла кровать – вот на ней он и улегся отдохнуть. Спал – здорово храпел, вдруг, вскочил и побежал в подвал, через минуту – две разорвалась серия снарядов. Когда мы посмотрели шинель и плащ – палатку, на которых спал Сологуб, то они были посечены осколками – все мы удивлялись этому случаю и его предчувствию.

Третий случай. Сологуб спал на зеленой травке в овраге, метрах в шести от него сидел солдат Пономарев из Астрахани, вдруг, Сологуб вскочил и убежал. Прилетел шальной снаряд и разорвался на том месте, где спал Сологуб – Пономареву оторвало пальцы на правой руке.

Букаренко Владимир – примерно 1922 года рождения, родом из Донецка (Сталино). Владимир Букаренко был среднего роста, полный, спокойный, с хорошим не вспыльчивым характером. Приказы и поручения выполнял добросовестно, не торопясь, обдуманно. Если он тащил катушку с проводом и замечал, что впереди стреляют или ложатся снаряды, то пережидал где-либо в укрытии, пока затихнет, и не подавал о себе никаких вестей. Не раз приходилось искать Букаренко по проводу. Найдешь, спросишь:

- Чего сидишь? 

- А вот, пережидаю.

- Так давай по низине.

- А там тоже снаряды и мины, нечего торопиться на тот свет, там кабаков нет. Если и удастся проскочить, то всё равно связи не будет – порвет и провод погибнет.

Это была не трусость, а хладнокровный солдатский расчет, который позволял и задачу выполнить, и остаться невредимым. В отделении управления Букаренко был штатным телефонистом, и создавалось такое впечатление, что телефонная трубка и аппарат УНФ-2 приросли к нему: трубка к уху, а аппарат к боку. Ночью он всегда привязывал трубку к уху и так чутко спал, что малейший зуммер в ухо приводил в движение язык, а иногда и во сне кричал: «Орёл слушает!». «Орёл» - позывной наблюдательного пункта, а «Волга» - позывной батареи. Сколько я помню, были эти позывные, их так много было, что любая разведка могла запутаться в «Орлах» и «Волгах». Обычно каждый хотел выбрать позывной из родных мест, что поближе к сердцу, чтобы напоминало родные места. Особенной дружбы Букаренко ни с кем не водил, жил со всеми ровно.

Чернышев Николай Семенович – старшина батареи, кубанский казак из станицы Ново-Лазаревская Краснодарского края, был человек уже в возрасте (лет 45). Как и всех старшин, Чернышева тоже считали жуликом, но он умел выкручиваться из любых положений, хорошо угождал командованию, в пекло особенно не лез. Во время сильных боев, старшина свое хозяйство старался держать как минимум в районе тылов дивизии. Если солдаты на наблюдательном пункте 2 - 3 дня сидели без продуктов, то Чернышев на это находил оправдание. Однажды, старшина проводил собрание на батарее и объяснял, что все продукты идут в общий котел, тогда солдат Грищенко задал вопрос: «Товарищ старшина, а табак тоже сыпете в котел? Мы его давно не получали». В общем, старшина был человек хозяйственный и о людях заботился, но трудные были годы, особенно 1942 и начало 1943 года. В 1969 году, будучи в Краснодарском крае, я заехал к старшине – это был уже старик, он имел свой дом, сад, на дворе много свиней, индюков, кур, уток. Жил на берегу реки Кубани.

Улезко Захар Алексеевич – 1895 года рождения, из станицы Апшеронской, повар батареи. Плотный, ниже среднего роста, из 65 человек клал на лопатки всех. Кухня, в которой варил Захар Алексеевич, представляла собой котел с топкой, сделанный из двухмиллиметрового черного железа. Котел укладывался на подводу. Как правило, на завтрак, обед и ужин варилось одно блюдо, если была вода, то кипятился чай – для этой цели был котелок поменьше. Поскольку батарея почти все время проходила по степной местности, дров не было, топили травой (кураем). Для того чтобы сварить обед, траву в степи собирали 12 - 15 человек. Кроме травы жгли прокладки из минных ящиков, подсолнухи, тростник, солому. Плохо приходилось, когда шел дождь или снег, в таких случаях на дрова шли даже фруктовые сады и деревья из лесопосадок. Хорошо горел порох в шелковых мешках и полиэтиленовой упаковке, захваченный на немецких батареях.

Особенно Захар Алексеевич любил играть в карты, у него для этой цели была колода карт, которая была истрепана за два года, только чутьем можно было угадать - какая карта. Захар Алексеевич был малограмотным человеком, письма к его жене и дочери я писал за него, завязалась переписка с дочерью Юлей. Характерной чертой Захара Алексеевича было то, что он не терялся ни при каких обстоятельствах, все переносил стойко и спокойно.Любил выпить. В молодости занимался крестьянским хозяйством в Воронежской области, до войны работал пекарем, после войны кондитером. Он мне рассказывал, что так много пил – сотрудники боялись, чтобы он не сварился в котле. До войны и после войны жил в станице Апшеронской на улице Школьная. В 1969 году, когда мы проезжали на машине город Краснодар, Улезко З.А. жил в Краснодаре на улице Красная – была хорошая встреча, но на другой день пришлось уезжать, т.к. время не ждало. Всю ночь мы проговорили с Захаром Алексеевичем, вспоминая былые времена и походы, рано утром мы простились и поехали в сторону Сальска. Больше я Захара Алексеевича не видел.

В.Г.Селин (слева), 1945 год


Люди, о которых Василий Григорьевич также собирался рассказать подробнее: подполковник Зыбин, майор Богаты, майор Чеботарев, капитан Беляшев, майор Горелов, майор Травин, техник интендант 1-го ранга Корытынский Натан Маркович, техник интендант 2-го ранга Поташник Илья Давидович, техник интендант 2-го ранга Муратов, техник интендант 2-го ранга Чмель Иван Данилович, Дашевский город Одесса ул. Дерибасовская, лейтенант Купряшин, старшина Соломатин, Коссой, Попов Петр Митрофанович (ст. Зимовники), Федор и Иван Толстокоровы из Матвеева Кургана, Лукьяненко Иван из Матвеева Кургана, Грищенко из Ростова, Назаров из Алма-Аты, Хабибулаев и Юнусов из Астрахани, Довбыш Петр, Воронков Николай из Астрахани, Зимин Виктор из Астрахани, Попков Василий Андреевич из Кривого Рога, Валеев из Казани.

После войны

В августе 1944 года с действующего фронта я был командирован в Ленинградское Краснознаменное Военно – Топографическое училище. С сентября 1946 года, окончив 2-х годичный курс училища, был демобилизован и работал на строительстве. 1946 – 1949 годы – геодезист, прораб, инженер производственно–технического отдела, начальник строительного участка в городе Нарва.

В.Г.Селин, 1946 год


С апреля 1949 года живу в городе Свердловск – 45. В 1949 – 1962 годах работал старшим инженером–геодезистом строительного района, начальником строительного участка, начальником строительно-монтажного управления. В это же время, в 1958 году, окончил Уральский политехникум. В 1962 – 1964 годах был освобожденным секретарем партийной организации строительства города Свердловск – 45. В 1964 – 1968 годах работал начальником строительно-монтажного управления №1 завода «Электрохимприбор». В 1968 – 1974 годах работал начальником жилищно-коммунального управления завода. С 1974 года работал руководителем планово-сметной группы и группы надзора отдела капитального строительства завода. В 1980 году вышел на пенсию, но до 1984 года продолжал временно работать на инженерно-строительных должностях.

Святовские партизаны

Мой дядька Антон Яковлевич Селин – 1916 года рождения, нет никаких слухов о нем со времён войны – 1943 год. Как рассказывала моя мать, последний раз его видела в Курской области Фатежский район село Коробкино. Пришёл он за своей женой с ребёнком с Навли, был одет в рваное пальто на голое тело, на ногах постолы из автомобильной покрышки. Когда его спросили, где его одежда, он сказал, что его забрали в полицию. После допроса повели на расстрел, разделся, двое полицейских стали драться за одежду, в это время он убежал в кальсонах – дело было весной, чуть ли не в марте.

В партизанском отряде Антон был командиром роты – он в 1940 году закончил срочную службу, имел звание старшины. Служил в городе Кяхта, был лаборантом в отряде аэрофотосъёмки. Когда партизан начали оттеснять к Десне в район деревень Глинное, Коммунист, Ворки, Вздружное – карательную экспедицию осуществляли два полка финский и венгерский (мадьярский). Антон заболел – простудился в болоте. Единственными местами, где могли скрыться партизаны, были труднопроходимые болота и из болот каратели вытравляли партизан овчарками. В эту карательную экспедицию много людей погибло в Десне в районе сёл Вздружное, Орельск, Трубчевск. Мирным жителям было разрешено вернуться домой. Сестра Анна одела Антона в женскую одежду и увезла в деревню Литовня (или Навля?) где он долго болел, после выздоровления сапожничал.

Сын моего дядьки Бориса Яковлевича, Егор Селин – 1923 года рождения, погиб в партизанской разведке на Широком лугу, в трёх километрах юго-восточнее деревни Святое.

Семь человек святовских мужиков и ребят осенью 1942 года отбились (отделились) от партизанского отряда. Захотели есть, уже три дня ничего не ели. Вышли из большого Брянского леса, и невысокой, но вполне надёжно укрывающей порослью молодого дубняка, пробирались между деревней Алексеевкой и посёлком Дунец, рассчитывая, что - либо найти из продуктов или поймать курицу, а может быть и овцу (после сожжения немцами деревень, много скота бродило по лесам и кустарникам). На краю деревни Алексеевка сидела немецкая засада. Не имея оружия и потеряв всякую осторожность от голода, все семь человек попали в засаду. Разговор короткий: «Рус партизан!». Поставили мужиков к небольшой яме, которая оказалась провалившимся погребом. Автоматная очередь…

Из тех, кто был в этой группе, я знал: Марченкова Гордея Агеевича, Марченкова Андрея Гордеевича, Марченкова Дмитрия Григорьевича. И вот один из семи, Андрей Гордеевич, упал на какое-то мгновение раньше выстрелов, на него упал убитый отец Гордей, и Андрей остался жив, живёт и поныне - на момент написания воспоминаний.

Воспоминания прислал Сергей Селин


Наградные листы

Рекомендуем

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus