Я родился 1 мая 1923 г. в с. Кучук-Узень (ныне Малореченское) Алуштинского района Крымской АССР. Родители мои были чабанами, у отца было 6 братьев, и все они чабановали. В хозяйстве у нас была корова, 10 барашек, лошади не было. В колхозе отец также был чабаном. Село у нас было большое, пять семей русских, остальные крымские татары, председателем колхоза избрали Пашиева Ибраима. В крымско-татарскую школу я пошел в 8 лет, русские ребята вместе с нами учились, был в школе как предмет русский язык. До войны я окончил 5 классов и больше не учился, потому что пошел работать в колхоз чабаном, помогал отцу. О войне тогда никто не говорил, 22 июня 1941 г. я как раз работал в военном городке в с. Перевальном. Там стояла военная часть, они и коров, и свиней держали, и я работал. Мы слышали бомбежку, но не поймем, откуда самолеты прилетели и кого они так сильно бомбят. Потом собрали всех военных и объявили, что началась война. Я прямо там остался, продолжал работать, в конце лета всю колхозную скотину начали гнать в лес, по приказу председателя колхоза. Это задание поручили мне, со мной были только школьники. В начале ноября 1941 г. мы пришли в партизанский отряд, я сказал подросткам: "Вы идите в село, а я останусь здесь". Пришел к командиру отряда Свиридову и сразу ему сказал: "Не отпускай меня!" Школьники ушли, а я остался в лесу партизанить.
В отряде было много разных людей со всех районов, кому как удалось пробраться в 20-й отряд 2-го партизанского района, было много и крымских татар. Меня назначили проводником в продовольственную группу, ведь я очень хорошо знал горы и окрестности сел, чабановал там раньше. Начали отправлять группу на добычу продовольствия, мы вечером идем, я дорогу показывал, шли "калым" добывать. Вместе со мной посылали небольшие группы, во всем отряде было всего человек 60, нас ходило по 10-15 бойцов. В селе всегда мы напарывались то на немцев, то на румын, в перестрелку вступали. Нам сильно помогал тот факт, что первое время немцы в лес не сильно совались, особенно ночью, поэтому мы по ночам ходили за продуктами, пройдем по дворам, тот пшеницу, тот ячмень даст, у кого что есть. Первое время было тяжело, только в 1942 г. стало получше, начали летать самолеты и сбрасывать нам провизию. Одновременно немцы начали устраивать прочесы, собирались большими группами и шли, но все равно в лес заходить они боялись. Нам в то время трудновато приходилось, но мы терпели. Хорошо, что в некоторых селах были старосты, которые с сочувствием к нам относились. Например, в д. Красная Хоба (ныне Красные пещеры) старостой был Сафар, он днем ходил по дворам, говорил людям, мол, что можно, несите в мечеть, так кто что приносил, мы же вечером заходили в маленькую мечеть и забирали продукты. Тем более было удобно это делать в мечети, потому что при Советской власти там склад был. Вообще, этот староста нам все время помогал.
Летом 1942 г. был большой прочес, немцы шли так: где послабее наша оборона, они рвались вперед, а если только сопротивляешься, то они уже не могли зайти. У меня тогда винтовка была, тяжело приходилось, у немцев же в основном автоматы были, житья они нам не давали из-за этих автоматов. Потом к осени начали с Кавказа самолеты доставлять нам автоматы и пулеметы, тогда мы уже героями стали. Как получил автомат, я винтовку в одном месте закопал, не надо же больше, лишнее оружие, но на всякий случай место запомнил. С местными добровольцами я не сталкивался, вообще немцы любили ходить на прочесы сами, большими группами и только днем. Также леса бомбили, кой-когда и прямо в наше расположение бомбы бросали, а вот про листовки не помню, чтобы бросали. Но к 1943 г. наладилось снабжение самолетами, нас перестали постоянно отправлять на продовольственные операции, меня только назначили бойцом, но тут в конце 1943 г. я был тяжело ранен. Дело было так: я только вечером из леса выехал верхом, как тут начали кричать мне что-то, я попытался быстро ускакать обратно, но немцы открыли по лошади огонь, лошадь пала, а я при падении поломал ногу.
Из леса меня самолетом направили в Сочи в госпиталь, где я пролежал 2 месяца. Ждал я самолета один день, вообще же к его прилету надо подготовиться, мы палили костры, два по сторонам, а один вроде как ножка длинная, получалась такая буква "Т". Он на крайний костер нацеливался, получалось, что самолет к основанию ножки садился, и прямо у костра останавливался. Ногу мне вылечили, но я сильно хромал, с палочкой ходил. Из госпиталя меня направили в военкомат, там я прошел медкомиссию, меня признали годным к работе. Обучения никакого не было, сразу посадили на поезд, выдали сухпаек и военную форму, которую позже на работе заменили другой, и я попал в трудовую армию. Меня привезли под Сталинград на завод работать, а там начальство не приняло, потому что я на палочке ходил, на это предприятие таких не принимали. Поэтому я попал в итоге в Харьков, где проработал в машинно-ремонтной станции ремонтником до 1945 г. После демобилизации я был направлен в Коми АССР, на лесоповал. Потом я нашел родителей в Андижанской области Узбекской СССР и переехал к ним.
- Как Вы узнали о депортации?
- Еще в партизанском отряде командиры нас собирали и говорили, что из Крыма часть населения должны будут выслать, но речь шла только о тех, кто у немцев работал, т.е. хотели выслать избирательно. А тут целый народ, тогда и не поймешь, за что. После демобилизации я сразу начал искать родителей, мой товарищ уехал в Среднюю Азию, он отцову братишку увидел, дал ему мой адрес и так родители меня нашли.
По приезде я устроился в "Нефтепром-Андижан", предприятие, занимавшееся добычей нефти, лично я скважины ремонтировал. Проработал я там до 1956 г., все время работы я был поставлен на спецучет в комендатуре, ходил туда и расписывался один раз в месяц. Из зарплаты также часть как спецпереселенцу удерживали. В 1956 г. я приехал на Украину, начал обустраиваться, и вот в 1957 г. жду пароход, тут подходит ко мне молодой мужик, смотрит на меня, я поворачиваю на пристань, он за мной. Потом этот парень меня обнял и плачет, спрашивает: "Что, меня не узнаешь?" Оказывается, дядьки сын, я его хорошо помнил, когда мы пацанами были, ребятишки украли молока, он отлупил их, а я взял и его отлупил, зачем он их бьет. Вот такая произошла неожиданная встреча, сейчас он в Анапе живет. Разбросало нас сильно. На Украине в одном колхозе я проработал 10 лет, затем переехал в город Мелитополь, где и работал до пенсии. В 1993 г. переехал в Крым, дочка замуж вышла, и они меня забрали с бабкой в Зую, мы там дом продали, а тут купили. Сейчас встречаю многих знакомых, зовут назад в Мелитополь, но я живу на родине.
- Помните первого увиденного Вами немца?
- Конечно, они окружили наш отряд, начали бить и бомбить, предлагают нам сдаваться, уверенные такие, но мы убежали из окружения, спрятались на краю села, и ничего не получилось у них. Немцы мимо нас шли, мы подождали и опять в лес вернулись.
- Какое было отношение к партии, Сталину?
- Самое нормальное, все считали Сталина нашим руководителем. И после депортации у меня отношение не изменилось к нему. Я сейчас думаю, развалили Союз, ну зачем раскидали народы, раньше можно было пойти и попросить чего-то у одной власти, а сейчас мы как дикари друг с другом живем.
- Как поступали с пленными немцами?
- Как-то двое пришли в лес, начали с нами ходить, а потом убежали. И дружественный нам староста, о котором они знали, попал в Симферополь, его поймали и расстреляли. После этого, пока самолет за ними не придет, мы всех пленных держали в специальных окопах. Но не расстреливали их.
- Что было самым страшным в партизанском отряде?
- Голод. Только помогало одно - в селах нам помогали, собирали продукты.
- Как мылись, стирались?
- Как придется, специально не направляли никого, поэтому вши были, куда уж без них.
- Что входило в сухпаек?
- Хлеб в первую очередь, и в принципе все, сало шпиг стали давать только последнее время. Да и вообще мы только то кушали, что сами добывали, или что с самолетов нам сбрасывали, все. Хотя, в удачном походе, бывало, и баранину удавалось добыть.
- Как хоронили убитых?
- Прямо в лесу, в братских могилах в основном.
- Женщины были в партизанском отряде?
- Были, в последнее время многие партизаны семьи позабирали в лес, с самого начала в отряде медсестра была, мы к женщинам хорошо относились, всегда пайком с ними делились, кормили всегда. Когда в бой шли, то семьи оставляли в лагере.
- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?
- Да, все говорили одно: "Будем до последнего немца бить, пока немецкого духа в Крыму не останется!"
- С комиссарами не сталкивались?
- Политрук группы у нас был, но я с ним не сильно сталкивался, вот командира отряда я знал хорошо. Политбесед особых тоже не было, мы и так через рацию узнавали новости с Большой земли, также летчики рассказывали о положении на фронте. А особиста, к примеру, я и не видел даже в отряде.
- Как бы Вы оценили румын?
- Это были самые настоящие бандиты. Рассказывали, что они постоянно рыскали по дворам, искали, чем бы поживиться, заходили в дома и по кастрюлям лазили, нет ли внутри партизан. А то ведь в кастрюле партизан легко спрятаться может! Но я не слышал, чтобы они воровали, да и зачем им, они и так что хотели, то и забирали. Как вояки они были слабые, только нажмем, легко могли из боя выйти.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
