Бохан Иван Павлович

Я родился в 1927 году, в Копыльском районе Минской области, в деревне Скобин, это километрах в трех от Копыля. Наше село находилось практически на границе с Западной Белоруссию, километрах в 15-20 от границы.

В 1939 году, когда Красная Армия освободила Западную Белоруссию, про это мы, сперва, по радио узнали, а потом и из газет, к нам в село часто стали поляки приезжать. В Западной Белоруссии тогда керосина не было, вот они к нам и приезжали за керосином и другими вещами. Пограничники тогда еще старую границу охраняли, но, тем не менее, пропускали жителей Западной Белоруссии. Помню, к нам все время один дед на велосипеде приезжал, у поляков-то была монополия на табак, а как границу открыли этот день к нам ездить стал, покупал табак, в основном махорку, ночевал у нас. Он нам много про жизнь в Польше рассказал. Рассказывал, что поляки белорусов притесняли, работа для белорусов была низкооплачиваемая, а многие вообще без работы сидели.

В своем селе я окончил 4 класса, потом пошел учиться в районный центр, там окончил 5 и 6 классы и тут началась война.

Надо сказать, что мы предчувствовали, что вот-вот война начнется. Про это и вслух все говорили. Нам в селе объявили, чтобы о всех незнакомых, мы сообщали в милицию, немцы тогда своих шпионов засылали, и вот таким образом их старались поймать. Все чувствовали, что скоро война будет.

22 июня я с отцом был в Копыле. Это же воскресенье было, мы утром приехали, чтобы книги в школу купить, тетради и прочее и тут слышим – по радио объявляют, что началась война. Вечером, а особенно ночью, уже было видно зарево пожара – немцы бомбили железнодорожную станцию Типковичи, Слуцк.

Дня через 3-4 из Гродно, Белостока, Новогрудка, там 10-я армия стояла, стали отступать наши войска. Отходили они как раз через нашу деревню. Я хорошо это отступление запомнил… Шли пешим строем, огромная такая колонна. Солдаты все уставшие, они шли практически без отдыха, а от Гродно до нашего села 300 км, но это только по прямой. были уставшие, потому что совершали марш фактически без отдыха. Это от Гродно до моей деревни – 300 км, это если ехать по прямой дороге, а им еще бои приходилось давать. У нас недалеко от села деревня Старица была, там большой бой был, где-то с обеда и часов до 12 ночи. Немцы на машинах колонной ехали, а наши в деревне закрепились и стали их из пушек прямой наводкой расстреливать. Пока немцы развернулись – у них уже большие потери были, немцы потом несколько дней трупы вывозили, но и наших солдат там 119 человек погибло.

После этого боя немцы остановились, а наши дальше отступать начали. Шли через наше село, пешая колонна, солдаты уставшие, голодные, так жители деревни выносили все, что было можно, чтобы солдат покормить. Хлеб выносили, молоко, сало – все, что было. Помню, мать уже все могла вынесла, хлеб отдала, суп, который себе варили тоже, а когда последние шли, у нас только картошка осталась, которую мы для свиней варили. Мать у солдата спрашивает: «Сынок, я все продукты уже отдала, осталась только картошка, которую варили для поросят». «Давайте». Вынесла чугун картошки. Они разобрали и поблагодарили. Женщины в это время плакали, а командиры Красной Армии успокаивали, говорили: «Мы отступаем временно, скоро вернемся обратно», – а через два дня в деревне остановилась колонна немцев. В отличие от наших солдат, у немцев ни одного пешего не было – все на машинах, бронетранспортерах, мотоциклах.

Когда немцы в деревне появились, мы все попрятались, а по деревне шум начался – немцы стали ловить курей, поросят, заставляли женщин курей обрабатывать. Вели себя, как победители, как настоящие хозяева. Наших людей называли «русиш швайн», требовали яиц и молока. Требовали, чтобы им поливали, когда они мылись. Рукава засучены, играли на губной гармошке, курили. Потом они уехали, бои уже на востоке шли.

Через две неделе после начала войны в деревню вернулось два моих старших брата. Нас в семье семь человек было, и 22 июня два старших брата были в Минске. Старший, Василий, работал на стройке, а второй оканчивал в Минске техникум связи. Их после начала войны взяли в ополчение, но всем оружия не хватило, да и когда это ополчение было сформировано, немцы уже Минск взяли. Так что братья вернулись домой.

К этому времени мы с младшим братом у Старицы, где бои шли, нашли винтовку, штук 500 патронов, гранаты Ф-1. Спрятали все это, а потом, когда старший брат домой вернулся, ему рассказали про наше оружие.

Как только немцы Беларусь захватили, они сразу объявили, что Великая Германия пришла навсегда и устанавливает новый порядок. Начали обещать людям очень хорошую жизнь, сразу же открыли тюрьмы. Почти все, кто сидел в тюрьме, сразу же пошли служить в полицию.

Когда немцы ушли из нашей деревни, то в ней был небольшой период безвластья, наших нет, а немцы еще свою власть не установили. Они оставили несколько офицеров, которые руководили, создавали немецкие гарнизоны. В эти гарнизоны пошли бывшие заключенные, у полицаев власть неограниченна была. Потом они распустили колхозы, раздали землю. Урожай тогда еще не собран был, а немцы уже вывесили объявления, что весь урожай является собственностью Германии. В деревне назначили старосту. Он в Первую мировую войну был в плену у немцев, знал немецкий язык, а при советской власти его отца сослали как кулака и немцы это прекрасно знали. У них вообще очень хорошо разведка работала и они прекрасно знали на кого можно опереться. Через этого старосту немцы собирали с населения налоги.

Наш двор должен был сдавать зерно, свиней, другое мясо, а зимой 1941 года немцы стали для своей армии теплые вещи собирать, они не ожидали такой суровой зимы. Собирали теплые кожухи, шубы, овчины.

Практически сразу после прихода, немцы стали хватать коммунистов, комсомольцев и, без суда и следствия, вешать и расстреливать их. Даже те, кто еще сомневались, сразу поняли, что такое немцы…

После отступления наших войск в Белоруссии осталось много окруженцев. Многие старались догнать фронт, пытались перейти через линию фронта, а другие оставались в деревнях, таких мы примаками звали. У нас в деревне в примаках два человека было, а в других их больше было, все зависело как наши части отступали. Больше всего осталось в деревне Раевка, там до войны пограничная зона была и некоторые пограничники еще до войны женились на местных девушках, а потом остались в этой деревне.

Практически сразу после оккупации начали действовать подпольные группы. Они собирали оружие, которое бросили отступающие части Красной Армии, старались объединить единомышленников, распространяли среди населения информацию о целях фашистской Германии, листовки с сообщениями Совинформбюро. Немцы же запретили нам Москву слушать, а сами все время говорили, что Москва окружена, что они ее взяли. Мой брат, который учился в техникуме связи, сделал детекторный приемник и слушал Москву. От него подпольщики узнали, что под Москвой немцы были разгромлены, сделали листовки и стали распространять их в немецком гарнизоне в Копыле, у нас-то в деревне немецкого гарнизона не было, а в Копыле большой стоял. Я эти листовки носил знакомым в гарнизон, я же два года в Копыле прожил, у меня там много знакомых было.

В марте 1942 года подпольные группы стали организовываться в партизанские отряды. Тогда они оружия уже много накопили – и собрали на местах боев, а еще многие подпольщики вступили в полицию, чтобы добыть оружие, ну и помогать подпольщикам. Отряды объединялись в бригады, бригады в соединения.

В августе 1942 года, мы, через подпольщиков, которые работали в полиции, узнали, что немцы будут набирать в Белорусскую краевую самооборону. Мой старший брат, Александр, который до войны учился в техникуме, тогда был связным с партизанским отрядом имени Чапаева, который стоял в Старицком лесу, это порядка 15 км от нашей деревне. Брат поехал в лес, предупредил об этом партизан и ночью они пришли к нам в деревню. У нас многие хотели в партизаны уйти, но легально это сделать было невозможно, за уход немцы семьи расстреливали. Так что партизаны ночью на нескольких подводах приехали в деревню и устроили имитацию, кричали: «Хватит тебе отсиживаться», связывали и так ребят увозили в лес. В эту ночь из нашей деревни в партизаны человек пятнадцать ушло. Ушел Александр, а старший брат, Василий, остался выполнять задание партизан.

С августа по ноябрь 1942 года партизаны несколько раз нападали на немцев. Осенью немцы собрали большой обоз, там зерно было, скот, и хотели отправить его в Германию. Так партизаны на этот обоз напали, охрану перебили, а сам обоз отвели в партизанский отряд. Немцы почувствовали, что у партизан уже довольно большая сила и решили их уничтожить.

7 ноября партизаны решили устроить митинг на поляне в лесу, а 6 ноября мы увидели как из Слуцка на Копыль прошла большая колона немцев. С нашей деревни эта дорога хорошо видна была, сплошная колонна немцев по дороге шла. Старший брат на лошадь и галопом в Старицу. Сообщил, что в Кополь приехала большая колонна немцев, так что, вместо того, чтобы проводить митинг, партизаны приготовились к бою. На Старицу у немцев путь один был, так что партизаны окопались, поставили артиллерию, у них три пушки было, 45-мм и 76-мм. Утром 7 ноября немцы из деревни Старицы пошли в атаку на лес, партизаны их метров на 120 подпустили и ударили с пушек. Первыми шли танки и бронетранспортеры. Партизаны один танк сожгли, потом второй. Когда пехота в атаку поднялась, и ее из пушек причесали. А потом у партизан боеприпасы закончились, а разведка сообщила, что немцы готовы к новому наступлению, так что, ночью, партизаны ушли в другой лес, километрах в 25-30 от Старицкого. Старицкий лес немцы к тому времени окружили, один выход остался, вот по нему партизаны и вышли. Ушли в Лакский лес.

3 декабря 1942 года решили уничтожить партизан в Лакском лесу. Связные сообщили, что немцы собрали силы в Кополе, Слуцке и готовят атаку на Лакский лес. А когда партизаны из Старицкого леса ушли, там остался отряд им. Котовского из бригады им. Чапаева. Путь на Лакский лес шел мимо кладбища, и вот там восемнадцать партизан устроили засаду. Они подпустили немцев на расстоянии 100 метров и открыли по ним огонь. Отбили восемь атак, но, пока отряд шел им на помощь, у них закончились боеприпасы, они вступили в рукопашный бой и все погибли.

После попытки немцев уничтожить партизан в Лакском лесу, те перешли в Орлековские леса, там болота были. Мы связь с партизанами временно потеряли.

Надо сказать, что после боя в Старицком лесу, я и старшие братья дома уже не жили, опасно было. Ночевали в соседних деревнях. Дома остались пятилетний брат Миша и десятилетняя сестра, но 19 января 1943 года ворвались в деревню. Кто-то из полицаев выдал семьи партизан. Немцы схватили отца, мать, брата и сестру, еще две семьи и всех их расстреляли. Я тогда с братом в соседней деревне, Мосоли был, и туда прибежал еще один мой брат, он, когда немцы к нам ворвались, успел спрятаться. Я с товарищем решили сбегать в деревню, узнать… А между нашей деревней Мосоли кладбище было, и вот немцы там засаду устроили. Но мы как-то ползком до деревни добрались, узнали, что наши семьи расстреляли, узнали, что немцы на кладбище засаду сделали и поняли, что надо уходить в партизаны. Нас двенадцать человек собралось. Это зима, холодно, где партизаны мы не очень знаем. Решили пойти в партизанский отряд им. Котовского, который в Старицком лесу оставался. Я неплохо ориентировался, я же еще летом в Старицкий лес бегал, записки партизанам носил, так что повел ребят. Надо было одну дорогу пересечь, подходим к ней, а там немецкий обоз на санях едет. Начали отходить по обочине, а полицаи нас заметили и за нами. Я кричу: «Ложись! приготовиться к бою!» Оружия у нас не было, но полицаи тоже напуганы были, выстрелили один раз и убежали. Обоз ушел, и мы пошли дальше. К утру пришли в Старицу. Она еще в 1941 году сожжена была, во время боя, жители в землянках жили. Там мы обогрелись, нас покормили.

Из Старицы мы в деревню Корзуны пошли, которая в лесу находилась, мы же знали, что немцы все землянки в Старицком лесу повзрывали. Когда подходили к деревне, нас остановил секрет партизан. Я сказал пароль, правда, он уже старый был, и нас отвели к командиру отряда. Я командиру все рассказал, и он послал людей, забрать остальных ребят. Так я попал в отряд им. Котовского. Послали людей забрать остальных. Пробыли мы в этом отряде Котовского не долго. Немцы новую облаву готовить начали, так что отряд ушел в Орликовский лес, на соединение с бригадой им. Ворошилова. В Орликовских лесах я встретился со своими братьями, которые раньше ушли к партизанам. Там нас распределили по отрядам бригады, младший брат остался с Александром, а я и еще два моих брата, Василий и Николай, попали в отряд им. Щорса, которым командовал бывший пограничник, майор Шестопалов. Так началась моя партизанская деятельность.

В отряде мне выдали винтовку, а потом прибор для бесшумной стрельбы, который нам из-за линии фронта привезли. К тому времени с Большой земли уже прислали радиста, партизаны устроили аэродромы, на которые прилетали самолеты, привозившие нам оружие, взрывчатку и забиравшие детей-сирот, раненных.

В отряде я сперва стрелком был, а потом стал подрывником, у нас проводились занятия по подрывному делу. Первым моим заданием после возвращения было разведать как охраняется мост через реку Неман. Меня с товарищем командир отряда вызвал, говорит: «Пойдете на задание. Проводник вам покажет как пройти на мост». Выдали нам термический шар, он взрывается и очень высокая температура создается. У меня была винтовка и наган, у моего товарища винтовка и мы пошли. Ночью пришли на хутор, проводник, поляк по национальности, пошел дальше, свое задание выполнять а мы остались. Хозяин нас накормил, мы ему рассказали про наше задание, он и говорит: «Утром или днем ко мне приедут полицаи, поэтому оставаться в хате нельзя». На мост нам уже поздно идти было, светало, так что мы в кустах спрятались. Днем нам хозяйка поесть принесла. Хозяйка днем принесла нам покушать. Вечером, когда стемнело, мы пошли к этому мосту. Мост находился около села Николаевщина, в котором немецкий гарнизон стоял. Подойти к мосту трудно было – немцы все время ракеты кидали, мы только силуэты немцев и полицаев видели. Видели вышку, с которой немцы стреляли. Мы целый день там сидели, наблюдали. Видели как немцы на велосипедах катаются, как на мосту патрули меняются, вышку видели и решили этот мост сжечь, нам с товарищем тогда по 16 лет было.

Нам хозяин хутора пару связок сухих дров дал, да еще горючую смесь ну и термитный шарик у нас был. Когда стемнело, мы подползли к мосту. Дождались, чтобы патрули пошли к караульному помещению, оно на другом конце моста находилось, забрались на мост, положили дрова, зажгли шар. Немцы как огонь увидели – сразу открыли огонь, но из-за зарева они не видели куда стрелять. Мы с насыпи сбежали и к Неману, а там уже мертвая зона, немцы нас достать не могут. Немцы бросились тушить мост и так как по ним никто не стрелял, они смогли огонь потушить.

Мы вернулись в отряд, доложили командиру бригады о выполнении задания, а он командира отряда ругать стал: «Зачем ты пацанов послал на задание?!» Нашему докладу сперва не очень доверяли, но потом связные подтвердили наши данные и нас стали посылать на самостоятельные задания.

Летом весь наш отряд вышел на задание, надо было разгромить немецкий гарнизон. Форсировали Неман, а я к одному взводу как проводник придан был, чтобы вывести его на тот мост. Когда начался бой, взвод обстрелял караульное помещение. Кого-то убили, кто-то убежал. Мы эту деревянную постройку разгромили, захватили трофеи, оружие, несколько пленных, мост подожгли и, по сигналу, отошли. На этот раз мост полностью сгорел, до самой воды.

Приходилось участвовать в боях. Чтобы не попасть в окружение, мы использовали тактику засад, постоянно выделяли прикрытие.

Один из крупных боев был, когда мы вышли в засаду на трассу Слуцк–Пинск, тогда мы уничтожили тридцать шесть, взорвали две пушки, захватили большие трофеи.

В пинских болотах попал в плен мой старший брат Василий. Нас тогда немцы со всех сторон окружили, боеприпасов у нас было мало, поэтому решили послать разведку, пять человек. Они в крестьянской одежде, с уздечками, как будто лошадей потеряли, без оружия пошли узнать где немцы стоят. В одной деревне их схватили немцы. Брату выбили челюсть, еще один разведчик умер на допросе, но никто из них не сказал, что они партизаны. Они говорили, что партизаны забрали у них лошадей и они их ищут. Мы долго считали, что брат погиб, а в 1945 году, я тогда уже в армии служил, Александр написал мне письмо, в котором говорилось, что, по всей видимости, Василий жив.

Оказывается, его немцы в лагерь во Франции отправили, и из этого лагеря Василий сбежал. Во Франции тогда Де Голь организовал народное движение и Василий влился в отряд деголевцев. Воевал с немцами, был ранен, а когда американцы Францию освободили, всех русских собрали в специальный лагерь. Там их вербовали не возвращаться на родину, а ехать в Америку, но все отказались. Наши офицеры тогда по всей Европе ездили, в лагерях советских граждан, но в этот лагерь американцы русских офицеров не пускали. Потом один наш из этого лагеря убежал, встретился с русскими офицерами, сообщил, где находится лагерь. Офицеры приехали в этот лагерь, американцам деваться некуда, разрешили вернуться на родину. Привезли их, сначала, в город Луцк на Украину. Там они проходили проверку. Эта комиссия рассылала запросы по тем, местам, где репатриированные раньше жили, и вот такой запрос пришел к нам в Копыль.

Тогда еще война шла, и Василия направили в Березняки, в военизированную охрану военного завода. Встретились мы с ним в 1953 году, я тогда уже в военном училище был. Про заграницу тогда запрещалось говорить, поэтому и я, и брат молчали.

Были очень опасные эпизоды. В Полесье нас немцы окружили, сфотографировали с воздуха, решили, что нам деваться некуда, везде вода. Мы пушки спрятали, лотки со снарядами тоже спрятали. Боеприпасов у нас тогда по 3-5 патрона осталось, в бой уже не пойдешь. Прорывались через заболоченное место. Ночью начали отходить, кругом вода, снег по колени, а где и по пояс, и так идешь. Вышли. Немцы окружили, замкнули кольцо, начали прочесывать лес, а там нет никого. Мы вышли, вернулись в свой район, где отряд создавался.

Однажды мне просто повезло, что я остался жив, в меня раненный немецкий офицер метрах с 10 стрелял.

Мы тогда к большому заданию готовились. Отряд остановился в деревне Новоселки – помыться, подремонтировать одежду и немного отдохнуть. Надо сказать, что из отряда группы каждый день на задания уходили, а тут все группы собрали и никто не уходил. Только связные могли отлучаться из отряда, по отряду был приказ отдан – ушел на несколько часов (по-моему, на 4 часа) – считать дезертиром. Чтобы отряд не попал врасплох, мы вокруг места расположения посты выставили, один из которых находился в 3 км от деревни. И вот, я только с поста вернулся, спать хотел – как отряд поняли по тревоге. Отряд на улице построился, командир отряда по колонне приказ передал и мы пошли. Оказывается, из Копыля сообщили, что немцы формируют колонну для наступления на деревню Колы, забрать скот, зерно, а деревню сжечь. А в этой деревне наш пост был, три человека. Когда в отряде о немецкой операции узнали, решили этот пост усилить. Мой взвод, одиннадцать человек, на усиление и пошел, а остальной отряд занял оборону в лесу около деревни. Нам было приказано подпустить немцев на близкое расстояние и открыть огонь.

Пришли в деревню, местных предупредили, они зерно закопали, а сами со скотом ушли из деревни. Командир взвода распределил нас по местам. Мой старший брат, Николай, был наблюдателем. И вот он сообщает: «По грунтовой дороге движется немецкая колонна». Это весна 1944 года, март, снег падал и сразу таял. Командир взвода говорит: «Лучше смотри. Мы не видим». Брат говорит: «Идут немцы, разворачиваются в цепь». Тут и мы увидели как они идут. Командир взвода: «Без моей команды не стрелять!» – у нас во взводе был пулемет Дегтярева был, автомат ППД и винтовки. Немцы подходят к огородам, до них уже метров 120: «Не стрелять!» Взводный каждому цель наметил и скомандовал: «Огонь!» Мы как начали стрелять, немцы сразу на поле упали. Командир кричит взвода: «Пулемет огонь!» «Пулемет отказал!» Он выругался. Надо в роту, которая на окраине деревни оборону заняла, доложить, что пулемет неисправен, чтобы подкрепления прислали. А связь у нас только пешая была, ни раций, ни телефонов не было, вот комвзвода мне и приказывает: «Бегом через деревню!» Я побежал, выбегаю на открытое место, немцы сразу очередь дали. Я упал, отдышался, и опять бегом. Прибегаю – роты нет. И следов не видно. Я обратно, мне же нужно командиру взвода доложить, что роты нет. Прибегаю обратно – там тоже нет взвода, и бой прекратился, ни одного выстрела не слышно. Немцы наступать начали, а я вижу – передо мной немец на забор облокотился и чего-то кричит. Думаю: «Что делать?» Если бы наши вперед пошли – они бы немца не оставили, а если бы назад – я бы их видел. Я решил этого немца добить и трофеи взять. Выстрелил с винтовки, он упал. Я решил, что убил его, вскакиваю, бегу через огород. До него метров 10 остается, уже конец огорода, смотрю, он руку вытягивает в меня стрелять. Я упал. Выстрел. Лежу, думаю: «Ну, я попал…» Что дальше делать? Взял шапку, на ствол надел, поднимаю – не стреляет.

Немец опять кричать начал, на помощь зовет. Я выше шапку поднял – не стреляет. Вскакиваю, подбегаю к нему, он к парабеллуму тянется. Ударил по руке, парабеллум в сторону отлетел, а я немца прикладом бить начал. Добил я его. Забрал пистолет. Форма немецкая нам нужна была, так что я его шапку с наушниками забрал, мундир с него содрал, он офицером был. Думаю, что-то немец горячий. Оказывается, у него под мундиром цигейковая душегрейка была, так что я и ее содрал. Что дальше делать?

Смотрю, ко мне товарищи бегут. Они, оказывается, увидели, что я один на один с этим немцем вышел, испугались, что меня немец захватить может. Послали связного. Он кричит: «Убегай, уходи!» – а я уже трофеи несу. Смелый был…

Немцы в это время в атаку пошли, как дали огня… но я командиру отряда успел доложить, он: «Приготовиться к бою!» А немцы только офицера забрали и ушли. И таких моментов много было…

В 1944 году немцы против партизан несколько крупных карательных операций провели. Они в Белоруссии 14 охранных дивизий держали, две авиадивизии, танковую и все против партизан. Нас даже бомбили, но потери небольшие были. Мы когда останавливались, делали щели, а как самолеты налетали, прятались в эти щели. Но сладко не было…

За два дня до прихода Красной Армии мы освободили Копыль, разгромили гарнизон и захватили город. Через два дня пришла Красная Армия, мы тогда чуть друг друга не перестреляли – формы же у нас не было. Потом узнали друг друга, сразу такая теплая встреча, стали обниматься.

Красная Армия наступления дальше ведет, у нас спрашивают: «Кто знает эту местность? Кто пойдет проводником?» И ребята ушли проводниками.

А нашу бригаду из Копыльского района в Минск перебросили. Там была большая немецкая группировка была окружена, кого-то в плен взяли, а часть разбежалась. Задача нашей бригады – по дороге к Минску вылавливать эти группы. Вот так мы и шли. Утречком подъем, идем, смотришь – дымок в лесу. Подходишь – 4-5 немцев у костра сидят. Им сразу: «Хальт!» Если только за оружие хватается – сразу убиваем.

Август, 1944 г.

Пришли в Минск 16 июля 1944 года в Минске состоялся партизанский парад, в котором я участвовал. Это было неописуемое зрелище – сколько было партизан!

Когда парад закончился нашу бригаду расформировали. Распределили кого куда – председателями горисполкомов, облисполкомов, колхозов, секретарями райкомов, директорами школ, предприятий. А из нас, молодых, сформировали кавалерийский эскадрон для патрулирования в Минске. Мы оставшихся немцев и полицаев вылавливали. Минск разбит был, одни развалины, вот немцы с полицаями там и прятались. Но местные жители нам указывали, где они скрывались. Заходишь в подвал: «Вылезай!» Молчат. «Вылезай, стрелять буду!» Оттуда стреляют, туда гранату, вторую. Долго их вылавливали.

Потом в 1944 году меня призвали в армию, но в боях я больше не участвовал. Из армии поступил в училище, служил.

- Спасибо Иван Павлович. Еще несколько вопросов. Какое у вас до войны хозяйство было?

- Корова, свинья, куры. Лошадей сдавали в колхоз.

Крыша соломой была крыта, это еще со старых времен пошло – крышу соломой или гонтой крыли, из дерева такую щепу драли. Шифера, а тем более жести не было. Жестью только зажиточные крышу крыли, но таких у нас не особенно много было. Был у нас такой Малиновский, у него четыре лошади было, коров штук десять, свиньи. Когда началась коллективизация, то его раскулачили, а у него крыша той же соломой крыта была.

Пол в хате земляной был, только перед войной деревянный положили, перед войной жизнь гораздо лучше стала.

На трудодень в зависимости от урожая получали – немного деньгами, но, в основном, продуктами, зерном. До 1939 года хлеба не хватало, но в 1940-1941 люди уже с хлебом были.

- Часы, велосипед, радиоприемник были?

- Приемников, тем более, переносных не было. Из ценных вещей почти ничего не было, только велосипед был.

- Какова была немецкая оккупационная политика?

- Практически сразу после прихода немцев, они закрыты магазины, школы, поликлиники, больницы, почту.

Потом в центре Копыля поставили виселицу. Мы, сперва, даже не знали, что такое за сооружение? Потом объявили о казни, а мы понять не могли – что такое людей вешать? За что их вешать? Согнали жителей, вывели из жандармерии пять человек. Подошел офицер, лощеный такой, на рукаве свастика, в перчатках. Говорит: «Кто не будет выполнять немецкий порядок, будет повешен». Площадь оцепили, чтобы никто не ушел, и этих пятерых повесили. У каждого на груди кусок картона висел или фанеры, на котором было написано: «Прятал жидов, красного комиссара». Повешенных неделю не снимали, чтобы все видели.

- Вы упомянули о табличке «Прятал жидов», что стало с евреями после оккупации?

- Когда немцы пришли они, практически сразу, в Копыле создали гетто и всех евреев района свезли в это гетто. Оградили высоким забором, в котором была проходная. На работу евреев водили под конвоем, все, кого водили на работы, должны были на груди и плечах носить нашивки в виде желтой шестиконечной звезды.

В Копыле до войны молокозавод и мясокомбинат был, и немцы начали их восстанавливать, вот туда евреев и водили. Но когда немцы стали мясо с бойни отправлять, подпольщики его керосином отравили.

Кроме того евреев гнали на работы за райцентр, они там рвы копали. А в 1942 году все гетто расстреляли. Сначала нетрудоспособных, оставили только специалистов, а потом и специалистов расстреляли. Кое-кто смог спрятаться в деревне, или ушли в партизаны, но большинство расстреляли.

- Какое местное население относилось к таким действиям немцев? Антисемитизм был?

- Когда евреев огородили забором, одна женщина принесла своим знакомым покушать. Передала через забор, а немец увидел это и убил ее на месте. И несколько дней ее не разрешали хоронить, чтобы люди видели.

- Вы пришли в отряд в начале 1943 года. Говорят, весной 1943 года много в партизаны много народа пошло.

- Многие пошли еще в 1942 году, а в 1943 году еще больше.

- Не связано ли это с тем, что люди выжидали, как пойдут события?

- Некоторые выжидали, а многие боялись. Да и потом, молодежь не брали. Я когда пришел, мне 16 лет не было, но меня взяли, потому что семья погибла, а вот старшего брата, сперва, не взяли. Говорят: «Подожди. Оружия нет. Будет оружие – возьмем».

- Некоторые партизаны рассказывают, что, для того, чтобы взяли в отряд, необходимо было самому добыть оружие.

- И такое было. Многие сами добывали оружие. Когда Красная Армия отступила, на поле боя много оружия осталось. Я же тоже нашел винтовку, гранаты, патроны, отдал брату.

- Кто стоял во главе отряда?

- В основном бывшие военные, которые бежали из плена, или попали в окружение.

- Какое оружие в отряде было?

- Я до конца с винтовкой ходил, еще до армии стрелять научился, хорошо стрелял. Процентов у 30 было трофейное оружие – немецкое, бельгийское, чешское, польское.

- Самодельные минометы были?

- На ствол винтовки навинчивали гильзу от 45-метровые пушки, и делали самодельные гранаты на конце бикфордовым шнуром. Из патрон пули вынимали и такими холостыми патронами выталкивали заряд. Эта самодельная граната очень непредсказуемой была – могла вверху взорваться.

- С Большой Землей связь была налажена?

- Да. В 1942 году в отряды были присланы радисты. И тогда уже появилась регулярная связь с Большой землей.

- У вас в отряде радист был?

- Да. Правда, к нему никого не допускали. Радист у нас ценнейшим человеком был.

- Каков был средний возраст в партизанском отряде?

- Разный. Мне 16 лет было, основной состав – 18–25, но были и те, кому 40-60 лет было.

- Как партизаны относились друг к другу? Не было такого – вот заслуженный партизан, а это так?

- В отряде была дружба, там надеялись друг на друга. Если кто-то раз подвел – на него уже не надеялись. Я когда первое задание выполнил, меня смело стали на задания брать. Даже командиром группы назначали. Я в гарнизон Копыля несколько раз ходил, в другие гарнизоны. Командир вызывает и говорит: «Вы старший группы – вам задание, поймать такого-то изменника родины, или разоружить караул. Берите с собой людей. Кого будете брать?» «Беру того-то». Брал тех людей, на которых надеялся, знал, что они в тяжелую минуту не бросят. Но у нас вообще такого, чтобы оставили, не было.

- Какова была тактика партизанского отряда?

- Мы на месте не стояли. Две недели на месте постоишь, потом отряд в другое место уходит. Потом возвращались обратно, чтобы немцы не могли узнать расположение отряда.

- Вам приходилось ходить на железную дорогу?

- Ходил два или три раза. Мы все отрядом ходили.

- В чем сложность выхода?

- Ходили мы ночью, на исходное положение нужно выйти, чтобы нас не заметил противник. Вышли, мины заложили и необходимо было все одновременно бикфордовы шнуры зажечь. Если не одновременно – тогда не тот эффект, поэтому ждали сигнала, как правило, сигнал красными ракетами давался.

Железная дорога при помощи дотов охранялось, так что приходилось и штурмовать их. Это что такое? Идем к доту до тех пор, пока нас противник не обнаружил. Как только обнаружил, залегли, ведем огонь, отвлекаем на себя. Остальные в это время ползут. Две красные ракеты – бикфордов шнур поджечь. Взрыв, немцы ошарашены, и тогда мы врываемся в дот.

- Можно было отказаться от задания?

- Как отказаться?! Я рвался на задания.

- Женщины в отряде были?

- Да. Медики, учителя, молодежь. Они обычно находились в разведке.

- Семейный лагерь был?

- Да. Там нетрудоспособные были – женщины с малыми детьми, старики. Они тоже работали. Кто мог чинить одежду – чинил, стирали. Фактически этот лагерь как хозчасть была. Когда нас окружали, они с партизанами выходили.

- Не было такого, что оставляли?

- Нет, такого не было.

- С национальными отрядами сталкивались?

- Был один еврейский отряд имени Жукова, но он себя что-то не оправдал. В бригаде имени Чапаева была польская рота, там все поляки были. Командиром одного отряда поляк был, он погиб в бою. Польскую роту почему решили создать? Там в районе Новогрудок армия Крайова действовать начала. Они польскому лондонскому правительству подчинялись, иногда дрались с немцами, но и партизан убивали, участвовали в уничтожении деревень. Армия Крайова хотела немцам угодить, чтобы их не били, но и партизан боялись. Поэтому у нас и создали эту отдельную польскую роту.

А так в отряде из одного котелка ели украинцы, русские. По национальному признаку никакого делания не было. Наши отряды, в основном, многонациональные были. В основном – белорусы, русских процентов 15, процента 3 евреи. Кроме того немцы были, чехи, украинцы.

- Какая была одежда?

- Разная. Формы не было, кто в чем ходил. Проблемы с этим большие были. Доходило до того, что в лаптях ходили.

- Вы в чем ходили?

- У меня сапоги были. Я их так стоптал, что подошва сгнила, так я перевязал портянкой и так ходил.

- Какие-нибудь опознавательные знаки были?

- У кого звездочка, у кого красная ленточка. А так, когда отходили, чтобы знать, кто чужой, кто свой, давали пароль.

- Как в отряде поддерживалась дисциплина?

- За мародерство, сон на посту – расстрел. Один партизан уснул на посту – зачитали приказ – расстрелять. Но потом заменили – дать ему шомполов. Дали пять шомполов.

- Как было с питанием?

- Неважно.

За каждым отрядом были закреплены деревни. В деревнях нас знали. Высылаем повозку с ездовым. Как только пришли в деревню – тут сразу пацаны собираются, партизаны приехали. Люди выносят, кто хлеб, кто картошку, кто что. Жирно не питались…

Еще у немцев продовольствие отбивали. Немцы продовольствие соберут, чтобы в Германию отправить, партизаны делают засаду, перехватывают этот обоз, охрану убивают.

- Зеленые бандиты были распространенным явлением?

- Сегодня фальсификаторы много пишут о негативных сторонах партизан. Я вот что сказать хочу – когда было безвластие, в деревнях появились некоторые банды. В большинстве своем это были алкоголики, которые не хотели работать, а хорошо жить. Оружие тогда легко достать можно было, вот они с оружием выезжали в населенные пункты, там, под видом партизан, занимались грабежом. А у нас в каждой деревне были связные, которые сообщали в отряд.

Помню, случай, приходит к нам связной, говорит была группа, пять человек, взяли то-то и то-то. У партизан был приказ, что можно брать у населения – продукты, одежду, которую можно носить партизанам, другие вещи брать запрещалось, а те женскую одежду брали, требовали обручальные кольца, самогон, изнасиловали молодую женщину, жену командира Красной Армии, которая не успела эвакуироваться из деревни. Она была сумасшедшей, за еду работала у одного хозяина.

Разослали по отрядам связных, кто посылал? Никто не посылал. И мы их стали ловить. Поймали, привели в отряд, прижали и они сознались. Двоих организаторов расстреляли, а тем, которые попали в эту группу случайно, дали шомполов, их потом родственники забрали.

Потом нашли еще одного партизана, который грабежом занимался, а вещи к сестре в другую деревню отвозил. Ночью приехали, его арестовали, обнаружили те вещи, которые он забирал. Прочитали приказ – за мародерство расстрел.

А сегодня многие фальсификаторы истории, для того, чтобы скомпрометировать партизанское движение, именно эти случаи используют.

- Вообще, как местное население относилось к партизанам?

- Поддерживало.

Как только пришли немцы, сразу стали возникать группы подпольщиков, которые разъясняли народу истинные цели немцев. Потом народ и сам понял… Немцы обещали хорошую жизнь, некоторые поверили, а потом убедились, когда начали вешать… Без разбора хватали, вешали ни в чем не повинных людей, поэтому партизан поддерживали. В Белоруссии же было 374 тысяч партизан, 70 тысяч подпольщиков, остальные сочувствующие. Если бы не было поддержки среди населения – партизан бы не было, их бы сразу уничтожили. Только благодаря поддержке местного населения мы могли действовать.

Был такой эпизод. Пошли мы на дорогу Москва – Варшава, от нашего лагеря до дороги 40 км. За ночь мы можем выйти к дороге, но заминировать уже не успеем. Так что, нужно остановиться в деревне, отдохнуть. По дороге была деревня, в которой до войны один партизан жил. Он говорит: «Будем ночевать в гумне». Пришли ночью, в окно постучали, нам овин открыли, мы внутрь зашли. Нас было четыре человека, два бывших полицая, чех, Ян, и я. Днем побыли в этом сарае. Ночью выходим на задание, заминировали дорогу и обратно пошли. Днем снова в деревне отдыхаем, чтобы уйти незаметными. И тут приезжают немцы в деревню. Что делать? Принять бой, значит погибнет хозяин, немцы сожгут деревню. Незамеченными отойти нельзя, нужно спрятаться. Залезли в солому, наблюдаем. Наблюдатель сообщает, два немца идут во двор, а это гумно находиться от дома на расстоянии метров 70. Выбегает хозяйка из хаты, несет корзину яиц, она как чувствовала, яйца приготовила. Нецмы: «Яйко-яйко. О, гут, гут. Партизаны есть?» «Никого не было». Так мы этот визит и пересидели.

Был один священник. Партизаны дорогу заминировали, там сперва легковая машина подорвалась, три офицера и водитель погибли, на следующий день грузовая – еще восемнадцать человек погибло. Немцы как-то эту группу обнаружили, стали преследовать. Партизанам деваться некуда – отрытая местность, решили в церкви спрятаться. Церковь закрыта, они к батюшке: «Спрячь нас». Батюшка открыл церковь и спрятал их там. Когда немцы подошли с полицаями: «Партизаны в церкви не прячутся?» «Нет, святое место, я не пускаю». Так партизаны спаслись. Но нашелся предатель, который выдал, что батюшка в церкви партизан прятал, и немцы его повесили. У него две дочери осталось, после войны их устроили учиться в Минский университет.

- Можно было перейти из одного отряда в другой?

- Можно. Отряд, например, увеличился, и его делят на два отряда. Отряд - 300-350 человек, три роты, разведвзвод, штаб. Отряды объединялись в бригады, бригады в соединения, соединения в зоны.

- Как партизан награждали?

- К наградам представляли, но скупо. Представлять, представляли – но награждали редко. Меня пять раз представляли. Отряд построен, командир, или комиссар, читают приказ: «За успешное выполнение задания представить к правительственной награде»». К какой – не указано. Только в 1948 году газета «Звезда» опубликовала указ: «Наградить медалью За Отвагу». В 1944 году был награжден медалью «Партизану Великой Отечественной войны», потом медалью «За боевые заслуги». Командир роты получил Красную Звезду. Командир отряда – Красное Знамя, медаль Партизану.

Наградами у нас не баловали. Медаль «За Отвагу» – самая большая награда для рядового бойца.

- Что делали в минуты отдыха?

- Гармошка была. Иногда, когда было затишье, собирались у костра, гармошка играла, песни пели.

- О чем в основном шли разговоры?

- Делились событиями. Что произошло, какой отряд, что сделал.

- О будущем шли разговоры?

- Мечтали, чтобы быстрее пришла Красная Армия.

- Планы на будущее строили?

- Дожить…

До войны мечтал окончить сельхоз институт, потому что во время летних каникул ходил на работу в плодопитомник, мне нравилось. Думал – окончу школу, поступлю, будут продолжать это дело. Но война все перекроила…

- В ситуации, когда везде враги и непонятно, кто свой, кто чужой. Было ощущение, что до конца не доживете? Какое вообще было состояние?

- Я никогда не думал, что доживу до 83 лет, об этом даже не мечтал. Но смерти не боялся, боялся живым в плен попасть, последний патрон всегда для себя оставляли.

- Приметы, предчувствия, суеверия?

- Бывают у человека суеверия, у меня такого не было. У нас был один партизан, который перед заданием на выход на железную дорогу, заладил: «Меня убьют», – и все тут. И как раз в это выход нашему взводу пришлось штурмовать дот. Когда подошли к доту где-то метров на 120, немцы бросили ракету. Командир взвода: «Ложись! Вести огонь, головы не поднимать». А этот партизан вскакивает и перебегает на другое место. Командир взвода кричит: «Ложись!» – немцы, как нас обнаружили, стреляют беспрерывно. Он опять вскакивает. Командир взвода кричит: «Ложись, не поднимайся, веди огонь! Не вставай без команды!» А он третий раз вскочил и все… Один он и погиб. Было у него какое-то предчувствие, а я над этим просто не задумывался…

Июль, 1952 г.

- С полицаями как поступали?

- Расстреливали.

- А с семьями полицаев?

- Не трогали.

- Как с пленными немцами поступали?

- Тоже расстреливали, куда их девать? Больших немецких чинов отправляли самолетом в Москву.

Помню, в Слуцке через связного узнали, что немцы получили новые противогазы. Одна женщина, через наших связных, получила приказ уговорить немецкого майора, чтобы он пришел к партизанам. Она смогла это сделать и майора отправили в Москву.

- Кому относились хуже: к немцам или полицаям?

- К полицаям относились с большим злом, это предатели. Был приказ, за измену родине – расстрел!

- Вам приходилось участвовать в исполнении приговора?

- Приходилось. Когда на Полесье окружены были. Власовцы тогда своих разведчиков в партизанские отряды послали, под видом перебежчиков. К нам один такой попал, его допрашивать: «Как удалось бежать? Почему винтовка без затвора, без патронов? Гранаты без запала?» «А нам только перед боем выдавали затворы и патроны». Такие же перебежчики и в другие отряды попали. Там их прижали, они сознались и всех выдали. Между отрядами связь была, и нам сообщили, что еще придут, ждите. Так и оказалось.

Пришел один, хохол по национальности. Говорит: «Я пришел мстить. Случайно во власовскую армию попал», – а когда его допрашивали я часовым был. Начальник особого отдела, он еще до войны особистом был, допрашивает его. Не сознается. Особист власовца плеткой: «Говори правду!» «Я правду кажу, пришел, искупить свою вину». А у нас же уже списки всех, кого послали особист: «Этого ты знаешь?» Хохол сразу обмяк, понял, что его разоблачили. «Ничего не скажу, все равно вас перебьют!» Кругом идет бой, куда его? А со мной на часах Сережа такой стоял, он говорит: «Я с ним расправлюсь». И мы его расстреляли.

Вообще, мы полицаев ненавидели. У нас в отряде один старик был, Жданович. Его сын до войны учителем был. Ну и поставил он одному ученику двойку. А когда немцы пришли, тот ученик сразу в полицаи пошел, он вообще выпить любил, приворовывал, и учителя повесил. Старик-Жданович с женой в партизаны ушли. Когда тот полицай к нам попал старик сразу: «Разрешите я его казню». «Старый пес, жаль, что я тебя вместе с сыном не повесил», – понял, что ему не жить…

- Окончание партизанского периода как восприняли? С облегчением или с грустью?

- И радость и слезы. Радость – оттого, что немцев выгнали, слезы – оттого, что погибли родители, много людей погибло… Я каждый год езжу на могилу родителей в Минскую область…