Л.И.О. - Родился я 29/12/1929 года в Минске. Наша семья жила на улице Островского, дом № 38, в Кагановическом районе города. Мама работала закройщицей на обувной фабрике им. Тельмана, папа был простым служащим. У меня были две старшие сестры Маша и Женя, и брат Заля, который, еще до начала войны в возрасте 17, 5 лет призвался в РККА. После войны я узнал, что брат погиб в боях на Кавказе в 1942 году:.
Я учился в средней школе №1 им. Володарского, до войны вроде успел закончить пять классов. Все мое детство - это игры в "красные и белые", в "разведчиков" и в "пограничника Карацупу".
22/6/1941, к десяти часам утра мы пошли на открытие Комсомольского озера. Вдруг вокруг все забегали, говоря шепотом - "Война началась!".
Над городом, на большой высоте, пролетали десятки самолетов, и мы не могли разобрать, чьи это самолеты. Уже 24-го июня люди стали бежать из города в сторону Московского шоссе, появились первые зачатки паники. Воздушные тревоги раздавались ежечасно. Гражданское население кинулось грабить магазины. Я, маленький пацаненок, тоже увязался за соседями, которые пошли грабить ближайший продмаг, и даже принес домой ящик с рисом.
Соседи, до войны крепко дружившие с нашей семьей, вдруг стали говорить нам в лицо - "Скоро немцы придут, и мы с вами, с жидами, за все поквитаемся! За все вам отомстим!"... Я не мог понять, почему дядя Ваня или тетя Маша, которые еще несколько дней тому назад, души во мне не чаяли, говорят такие страшные вещи!
Отец со старшей сестрой с середины июня были в Москве, на декаде белорусской культуры, сестра пела в самодеятельном хоре.
Уже вечером 24/6/1941 , мы вместе с другими евреями, собрав котомки, пошли на восточный выезд из Минска. А через несколько часов, во двор нашего дома заехал грузовик. В нем был мой отец, приехавший из Москвы спасать семью. Ему кто-то сказал, что мы уже убежали из города. Он собрал несколько стариков-соседей, которые не могли самостоятельно проделать ожидаемый трудный путь, и в кузове машины вывез их из Минска. Отцу повезло, на машине он успел доехать до Борисова еще до того, как немецкие танки закрыли кольцо окружения. С отцом я встретился только после войны...
Двадцать пятого июня, к нам, бредущим по дороге, навстречу с востока шли толпы беженцев и говорили, что дальше пути нет! Немцы! Путь на восток был для нас уже отрезан...
И мы вернулись в Минск. Уже на следующий день, к нам в дом пришла вся родня из пригорода Серебрянки. Человек десять, с детьми.
В тот же день, я попал под бомбежку на улице Советской, на углу площади Свободы и гостиницы "Европа". Все вокруг было в огне. Металл перекрытий горел и гнулся на моих глазах. Я испытывал глубочайшее потрясение. Шок. Оцепенение. Это было страшное и незабываемое зрелище, от которого нельзя оторвать глаза. Казалось, что я нахожусь в кино. Я даже не успел испугаться. Страха не было. Стоял как загипнотизированный посреди улицы, и смотрел на горящие дома и разрывы бомб. После каждой немецкой бомбежки прилетали несколько наших истребителей, но немцев уже в воздухе не было.
28/6/1941 на нашей улице уже стояли немецкие танки. Немцев до этого дня, я, по детской наивности, представлял хилыми и "с рогами", как в увиденном мной до войны фильме "Александр Невский". А эти были - здоровенные немцы, холеные и шикарные, в красивой черной форме.
В тот же день через город начали гнать колонны пленных. Двое суток, непрерывным потоком, через нашу улицу шли в колоннах по четыре ряда кадровые военнослужащие РККА. Шли покорно, среди них было много солдат с кровавыми бинтами. Через каждые 70-100 метров, по бокам шли немецкие конвоиры, иногда конвоир был с собакой.
В тех, кто пытался подбежать к колонне и передать пленным кусок хлеба - конвоиры стреляли сразу и без предупреждения.
29/6/1941 уже по всему городу были развешены немецкие листовки, в которых было написано следующее - " Повешены сто жидов в сквере Юбилейный". Рядом висел немецкий приказ, предписывающий всему мужскому населению Минска от 15 до 45 лет собраться для регистрации в районе Комсомольского озера. Там уже стояли пулеметные вышки и огороженные колючей проволокой огромные загоны для людей. Немцы искали евреев, командиров и комиссаров РККА.
На отдельном участке разместили молодых мужчин - евреев, которых вскоре всех расстреляли. Комсостав был сконцентрирован на другом участке, их куда-то угнали. Простых красноармейцев отправляли на улицу Широкую, там немцы позже организовали лагерь военнопленных. Гражданских белорусов отпускали по домам.
Люди в загонах могли только лежать на земле. Тех, кто пытался встать без команды, немцы сразу убивали с вышек. Я несколько раз прибегал к этому лагерю. Первый раз в жизни я увидел там, как немец, в упор, с расстояния один метр, выстрелил в живот человеку!
Седьмого июля начался первый организованный еврейский погром в Минске. Местные белорусы водили немцев по домам, указывали, где живут евреи, и немцы хладнокровно убивали евреев. В этот день были убиты многие сотни людей.
Это была первая спланированная "акция устрашения":
И сколько еще таких "акций" нам пришлось испытать в дальнейшем... Двадцатого июля вывесили приказ о переходе всех евреев в гетто в течении пяти дней. Объявили, что те евреи, которые будут задержаны после 25/7/1941 за пределами гетто - будут немедленно расстреляны.
И дальше шел, по пунктам, длинный список немецких требований к евреям Минска. В конце каждого пункта была написано - "За невыполнение - расстрел!". За малейшее неповиновение - расстрел...
На углу улиц Шорной и Республиканской уже были построены вышки для охраны, по периметру гетто была натянута колючая проволока и были устроены ворота с двух сторон гетто. Район Немиги. Улицы Зеленая, Юбилейная, часть Танковой и Коллекторной улиц, 2-ая Апанская улица и так далее. Охраняли гетто местные полицаи.
На этом маленьком клочке города собрали 55.000 евреев. Немцы понимали, что такую большую людскую массу при всем своем желании нельзя разместить на таком небольшом участке, но не расширили и не подвинули границы гетто.
Уже в августе в гетто было согнано 80.000 человек. Из-за стремительного наступления немцев на Минск, почти никто из евреев не успел убежать на восток.
Теснота неописуемая, в маленькой, как кладовка, комнатке, нас жило семь человек. Среди них - моя сестра с грудным ребенком. Ее муж Петя Гехт, не успел призваться в армию, и тоже остался с нами.
Евреев обязали носить круглые желтые заплаты, на спине и на груди.
Мне тогда не было еще и двенадцати лет, и все что происходило в гетто, я видел глазами ребенка. Но сейчас я буду называть точные даты немецких акций по уничтожению гетто, и эти даты достоверные, можете мне смело поверить. Эти ужасные страшные дни запомнили навсегда и все выжившие узники гетто.
В августе 1941 года в гетто было проведены три грандиозные облавы на молодых мужчин. Всех схваченных увезли в пригород и расстреляли.
Вскоре был дикий погром, устроенный белорусскими и прибалтийскими полицаями. Они шли по гетто, убивая всех на своем пути, насилуя женщин. Этот погром остановился, только когда полицаи устали убивать. На гетто была наложена огромная контрибуция, и захвачены заложники, которые все равно были убиты, даже после того как в гетто собрали контрибуцию. Периодически в гетто проводились ночные облавы и погромы.
Ночью немцы и полицаи оцепляли определенную улицу, выгоняли всех из домов, сажали в грузовики и вывозили на расстрел. Тогда же в гетто появились машины-дущегубки. Евреи стояли по двум сторонам улицы, и немцы отсчитывали по несколько десятков человек, и заталкивали несчастных в эти душегубки.
Моя семья как-то попала в такую облаву. Не доходя до нас полсотни человек, немцы закончили загрузку в душегубки. Стало темнеть, и машины выехали из гетто. Единственным выходом выжить во время погромов, было создание "схронов", как мы тогда говорили - "малин", всевозможных тайников, в которых могли спрятаться люди во время облав.
Я сделал для нашей семьи и для соседей три таких "малины" в разных домах.
В гетто начался дикий голод. На каждого жителя гетто выдавали эрзац- "хлеб", какая-та смесь с опилками. Давали в день по семьдесят граммов этого "хлеба". Вдруг перестали охотиться за молодыми мужчинами, и через Юденрат предложили мужчинам идти в рабочие команды гетто. Организовали биржу труда.
Многие подумали, что это немецкая уловка, так хотят выявить и добить последних мужчин в гетто, чтобы лишить евреев потенциальных защитников, способных оказать сопротивление немцам. Но некоторые рискнули, ведь только за пределами гетто можно было раздобыть какую-то провизию на обмене с местными жителями. Мой зять, Петя Гехт, был столяром, он рискнул и пошел в рабочую команду. Петя попал на работу в мастерские при гебитскомиссариате, делал фанерные чемоданы для немецких отпускников.
Иногда он брал меня с собой на работу. Командовал всем в этих мастерских, фронтовой инвалид, немец по фамилии Штраус. Ходил в зеленой форме с повязкой на рукаве, на которой была написана буква Z.
В рабочих командах иногда давали поесть баланду! Это было спасением. Но нередко, под видом набора в рабочую команду, полицаи собирали несколько сотен человек : и везли на расстрел в Тростянец. В гетто продолжали массово умирать люди от голода и болезней:
У нас оставались папины сапоги. Семья послала меня обменять сапоги на что-то съестное. Ночью перелез через проволоку в "русский район", и в каком-то доме, в темноте, мне насыпали в платок немного муки за эти сапоги. Приполз обратно в гетто. Посмотрели и увидели, что вместо муки мне насыпали побелку. Дед кричал на меня, а все остальные плакали...
Рабочие команды немцы стали постепенно уничтожать только в 1942 году, а осенью 1943 года убили последних несколько тысяч живых узников гетто, бывших в этих командах, и само гетто было окончательно ликвидировано.
7/11/1941 была проведена очередная массовая акция. Из гетто вывезли 12.000 человек и убили.
20/11/1941 была следующая акция. Схватили 5.000 евреев, отвезли сначала в концлагерь на Широкой, а после расстреляли в окрестностях города. Границы гетто урезали.
Тогда же, в гетто, под видом переселения на "восточные земли", привезли 35.000 немецких евреев, которых мы называли "гамбургскими". Они носили на одежде желтые шестиконечные звезды с надписью JUDE в центре звезды. Эти люди, в непривычных для нас европейских одеждах, были размещены на отдельном участке, огороженном проволокой в районе улиц Сухой и Обувной, и вскоре все были уничтожены.
Евреев из рабочих команд расстреливали прямо на месте работы на территории кирпичного завода в 5 километрах от Минска или в районе торфоразработок на 37 километре Московского шоссе, евреев из гетто убивали в Тучинке, в Тростянце...
130.000 евреев из Минского гетто были замучены и расстреляны немецкими извергами и их пособниками...
Мать решила спасти меня. Была уже зима 1941 года. Мать собрала все семейные ценности и через знакомую по довоенной работе на фабрике, договорилась с какой-то женщиной, которая, за золото, якобы занималась спасением еврейских детей, выводила их из города и размещала по белорусским семьям на дальних хуторах. Вечером я переполз через проволоку, и в определенном месте, меня ждала эта женщина. Ей я отдал платок с мамиными кольцами. Ночью она прятала меня у себя в доме, утром дала телогрейку и повела в сторону Налибокской пущи. Проходили по пригородной деревне, и играющие на улице дети кричали мне -"Жиденок!" . Пошли по лесу. Проводница сказала мне - "Иди вперед, а я тебя догоню!". Я пошел, она потихоньку отставала. Я все время оглядывался назад, и в какой-то момент, заметил, что эта женщина исчезла. Она бросила меня в лесу!
После войны выяснилось, что эта тварь никого не прятала, и к партизанам или к крестьянам никого не приводила! Брала золото, выводила маленьких детей в лес и бросала на погибель, на растерзание зверям и полицаям... Хотя для меня дикие звери и полицаи - это одно и тоже...
Никого из тех, кого матери доверили этой "проводнице", в живых не осталось! Возвращаясь с войны в 1945 году, я специально вез с собой свой "наградной" пистолет, чтобы застрелить эту суку, эту нелюдь, но она куда-то сбежала из Минска с немцами. Пошел убивать и тех, кто подсунул мне побелку вместо муки, но эти сволочи тоже смылись из города в 1944 года.
Так что не довелось мне, отомстить этим извергам...Немцам отомстил сполна, а вот этих... Жалею, по сей день страшно переживаю, что не расквитался с ними...
Но в тот зимний лень, голодный и замерзший я шел один по лесу, и весь дрожал от страха и холода. На какой-то лесной дороге я увидел прямо перед собой волка. Я опешил, смотрел на него и говорил себе, а может это собака...
И в эту секунду, когда я, леденея от ужаса, не в силах сделать даже один шаг, смотрел в глаза зверя и готовился умереть, на лесную дорогу выехали несколько конников. На шапках-кубанках у них были нашиты поперек красные полосы.
Всадники подъехали и спросили меня - "Ты кто?". Я все о себе рассказал. Один из них посадил меня рядом с собой, на круп коня. Привезли в деревню, кажется в Медвежино. Полицаев в деревне не было. Меня накормили и уложили спать.
Утром спросили - "Мальчик, а ты дорогу назад помнишь?" . У меня сразу навернулись слезы на глазах, я не хотел назад, я хотел жить!.. Партизан, беседовавший со мной, сказал, что я должен им помочь, передать записку с инструкциями в гетто нужному человеку. Добавил, что если меня остановят немцы или полицаи, то я должен эту записку проглотить, чтобы ни в коем случае, немцы не прочли текст записки.
Я спросил его - "Дяденька партизан, а как вас зовут?". Он усмехнулся и ответил - "Зови меня дядя Ваня Иванов".
Так началась моя работа в качестве партизанского связника и проводника из гетто. Но я был связан напрямую только с партизанами, а не с подпольем гетто. Моя мать была связана с руководителями подполья. Связь шла по цепочке, согласно законам конспирации.
Г.К. - В 1942 -1943 году немцы уничтожали обитателей гетто также интенсивно, как и осенью 1941 года?
Л.И.О. - Да. Акции уничтожения продолжались. Очень много людей погибло в мартовском погроме сорок второго года. А во время акции 28/7/1942 было уничтожено 30.000 евреев гетто.
Рабочие команды задержали за городом на трое суток, а в это время немцы вместе с белорусскими, литовскими и украинскими карателями истребляли евреев в гетто. Тысячи убитых и изуродованных тел лежали на улицах гетто. Остальных увезли на расстрел в пригороды. Выживали во время акций только те, кто был в тот день в рабочей команде за пределами гетто, или смог укрыться в "малине" и не был найден.
Многими в гетто овладела апатия, у них уже не было сил бороться за выживание, люди ждали смерти как избавления от изуверских мучений, страданий и голода. Даже некоторые из тех, кто мог бежать, не соглашались бросить своих родных, и оставались с ними в гетто, чтобы вместе разделить горькую и трагическую участь. Да и многие даже просто не представляли куда бежать...
В двух метрах за пределами гетто их сразу хватали местные жители и полицаи, и выдавали евреев немцам на растерзание. За побег еврея из рабочей команды, немцы в наказание могли расстрелять всю команду.
Немцы вывезли несколько сотен детей из детского дома гетто и закопали их живьем в землю. Когда детей закапывали, то эсэсовцы ходили над ямой, и, смеясь, бросали в нее конфеты...
К маю 1943 года детей в гетто уже не осталось. Я помню один страшный случай. Перед выходом из гетто, из строя рабочей команды раздался детский плач. В гетто был гестаповец, некто Риббе. Он кинулся в строй и обнаружил, что одна из женщин прячет в заплечном мешке своего пятилетнего сына. Риббе затоптал сапогами несчастного ребенка насмерть:
В феврале 1943 года повесили одновременно 250 человек из рабочих команд, а 500 человек вывезли в Тростянец, и расстреляли. А осенью 1943 года были уничтожены последние несколько тысяч евреев Минского гетто из рабочих команд.
Г.К. - По разным данным из минского гетто целенаправленно было выведено в леса и непосредственно к партизанам от 700 до 1200 человек. Занимались выводом евреев по различным источникам 20-25 проводников. Но вы из них, наверное, были самым молодым. В различных источниках пишут, что еще примерно 2.000 - 3.000 узников бежали из гетто самостоятельно, но большинство из них погибло по дороге в лес. Как происходило спасение людей из гетто?
Л.И.О. - Мне посчастливилось вывести из гетто к партизанам примерно пятьдесят человек. Я выводил людей в основном согласно указаниям партизан. В записке указывалось, человек какой специальности нужен партизанам, а иногда сразу называлась фамилия. Требовали вывести врачей определенной специальности, а также людей разбирающихся в оружии, бывших солдат РККА и так далее. Один раз я ошибся. Мне сказали вывести из гетто доктора Лившица, я и привел к партизанам, женщину, гинеколога, доктора Лившица с двумя детьми, а партизанам был нужен хирург, мужчина, доктор Лившиц. На меня наорали!
И если, незадолго до этого случая, партизаны дали согласие на то, чтобы я вывел к ним из гетто мою мать и семью сестры, то из-за этой ошибки , со мной в тот день даже не стали снова разговаривать о моей семье. Коротко отрезали в ответ - "Потом выведешь!"... Но это "потом" не наступило...
Кто-то, донес полицаям, что я нахожусь в партизанах. Всю мою семью повесили в Юбилейном сквере. Восемь человек из моей семьи на виселицах...
Я пришел в гетто, и люди сказали мне, что все мои висят на виселицах.Я пришел на место казни и подошел к виселицам, но не нашел в себе силы поднять глаза и увидеть в последний раз лица моих родных, лицо мамы.Не смог взглянуть, не смог... Не смог... Только видел ступни ног в воздухе...
Сколько лет, прошло, но как вспомню эти мгновения - слезы меня душат... Как тяжело жить с этой болью...
Г.К. - Давайте прервемся на сегодня. Я вижу, как Вам сейчас тяжело говорить.
Л.И.О. - Давайте продолжим. Я осилю, как-никак, бывший разведчик.
Каждый проводник имел свой маршрут и связь с определенной партизанской группой или отрядом. Кто-то с отрядом им. Пархоменко, кто-то, например как я, с 3-м отрядом им. Суворова Чапаевской бригады, и так далее.
После войны я узнал от бывших партизан, что были группы молодых ребят, связанные с подпольщиками гетто, и поскольку у руководителей подполья в гетто Гебелева, Смоляра, Лапидуса, Фельдмана, - были прямые контакты с партизанским руководством и с главой минских подпольщиков евреем Исаем Казинцом, то эти подготовленные группы, уходившие в лес уже с оружием, сразу направлялись в определенный отряд, заранее зная, что их там ждут.
Выводили из гетто ночью, через заранее приготовленные "лазы" в колючей проволоке. Немцы , и полицаи, охранявшие гетто , часто устраивали засады по периметру : И многие нарывались на эти засады.
Границы партизанского края проходили в районе деревень Медвежино и Скирмантово, так называемый, "перевал". Дальше этой "границы" немцы осмеливались заходить только во время больших карательных операций. В этих местах находились партизанские дозоры, там же распределяли бежавших евреев по отрядам соединения.
Г.К. - Как складывалась судьба тех, кто бежал из гетто в одиночку, или был выведен в лес проводниками, которые не имели связи с партизанами и подпольем?
Л.И.О. - Судьба беглецов - одиночек складывалась по-разному...
Очень везло тем беглецам из гетто, кто попадал в партизанские отряды, в которых уже было немало евреев, ранее ушедших из гетто с оружием, например в отряд им. Лазо, или в отряд им. Фрунзе, или в 1-й еврейский батальон 208 -го Партизанского Полка. Больше выживали те, кто вырвался из гетто в сорок третьем году, когда все было ясно, где немцы, где партизаны, где возьмут еврея в отряд, где нет, а где и убьют.
Но уже к осени 1942 года почти все гетто в Белоруссии были ликвидированы немцами, а их обитатели расстреляны, задушены, сожжены живьем... И многие проводники просто выводили людей в леса, где женщины и дети прятались и жили в землянках, погибая от холода, болезней и голода, от полицейской или немецкой, а иногда и от партизанской пули.
У каждого выжившего из гетто была своя судьба и своя дорога в лес. Самое страшное ожидало тех, кто самостоятельно уходил из гетто в конце сорок первого и в начале сорок второго года: Из них погибло подавляющее большинство. И не только в партизанских отрядах на поле боя, или во время немецких и полицейских облав и карательных операций... Местное население часто выдавало их немцам, и даже не за обещанный немцами пуд муки или корову.
Даже когда из гетто выходили в леса первые большие вооруженные группы, составленные из молодых комсомольцев и бывших красноармейцев, такие, как группы Хаймовича, Лосика, Лапидуса, то из этих групп выживали единицы.
У нас в отряде №106 было несколько человек из этих групп, я помню их рассказы.
И сразу после войны, бывшие партизаны в разговорах между собой открыто говорили всю правду, как все было на самом деле. То, что творилось в лесах в Западной Белоруссии в 1942 году, мало кто знает. Ведь "классических советских партизан", которых нам показывали в советском кино, в лесах тогда, в первой половине 1942 года, было не так много. А вот "зеленых" маленьких отрядов, по лесам шастало - до черта.
И уголовники-мародеры, любители вольной жизни, и группы польских националистов, и отряды "окруженцев" махновского толка, и группы беглых пленных, выжидавших, что будет дальше. Если кто-то нарывался на таких "партизан", то его судьба зачастую была плачевной. Убивали на месте. В лучшем случае могли забрать вещи и продукты, а у тех, кто шел с оружием, отобрать и винтовку, и сказать - "Вали отсюда, жиденыш!".
И такое бывало до конца 1942 года в лесах вокруг Минска и западнее его - довольно часто, и даже в 1943 - подобное явление еще имело место. После войны, я наслушался от партизан-евреев, уходивших в леса в одиночку, об их мытарствах по дороге в отряды, и что там в лесах происходило... И если об этом рассказать правду, то ее будет очень страшно услышать... Человеческая жизнь в лесу не стоила и ломаного гроша, тем более еврейская... И это - не голословные заявления. Могу привести много примеров, с указанием фамилий, дат, названий отрядов. Только кому это сейчас надо...
Есть еще несколько аспектов. Многие евреи бежали из гетто вместе с семьями, а наличие женщин и детей в отрядах ограничивало мобильность партизан, и такие семьи брали в отряды очень редко и с неохотой.
Далее, можно было услышать такое - "Раньше ели одну бульбу, а если всех брать в отряд, то нам останется только вода от бульбы". Многие отряды в разное время действительно голодали.
Везло только тем беглецам - одиночкам, кто попадал на настоящий "советский" партизанский отряд, но и там, никто заранее не мог ничего предсказать. Без оружия во многие отряды вообще не принимали.
И как мне после войны рассказывали выжившие, не дай Бог, было попасть, например в 5-й отряд бригады "Железняк", в отряды Цыганкова или Шашкина, нарваться на польский отряд АК или угодить в определенные отряды 1-ой Минской бригады даже в нашей партизанской зоне, которые славились своим негативным отношением к евреям. Там евреи долго не выживали, или воевали, выдавая себя за русских по национальности. Немецкая пропаганда сделала свое дело и антисемитизмом были полностью заражены некоторые партизанские отряды и бригады...
Попадались даже отряды, на треть составленные из бывших полицаев и солдат РОА, перешедших на сторону партизан. Что можно было ожидать от них... Пословица "Закон - тайга, медведь - прокурор", была переделана в этих отрядах на местный лад: Даже я, мальчишка-проводник, знал это очень хорошо.
Так что, в западных районах Белоруссии, часть партизан спасала евреев, были партизаны, которые сразу убивали евреев, но были и такие отряды, которые относились к евреям и ко всему происходящему с ними - с полным равнодушием.
Было все... Еще раз повторюсь, что такое происходило в основном только в западных районах республики. Например, судя по воспоминаниям бывших партизан, в партизанских бригадах, воевавших в витебских и гомельских лесах отношение к бежавшим из гетто было в основном неплохим. Очень хорошо относились к евреям партизаны - сибиряки, которых было немало среди бывших "окруженцев".
Г.К. - Я читал исследования Смиловецкого, Мельцера и Иванова по теме - "Антисемитизм в партизанских отрядах" и конкретно об отряде №106... И примеров разного рода там хватает. И тем не менее. Большинство партизан активно помогало бежавшим из гетто.
Именно генерал Чернышов, "товарищ Платон", командующий партизанскими силами, принял решение и издал приказ о создании еврейского семейного отряда №106 под командованием Семена Зорина, с целью спасения еврейского гражданского населения. И многие партизанские отряды в Белоруссии, где "со скрипом", а где с радостью и охотно, но принимали бежавших из гетто евреев в свои ряды.
Тот же Орловский, или, например Линьков боролись с антисемитизмом в своих отрядах. И судя по некоторым воспоминаниям, например, евреи, командиры партизанских бригад и отрядов - Птицын (Фогель), Ганзенко, Марченко, Миранович (Финкельштейн), Никитин (Штейнберг), и другие, помогали бежавшим в леса соплеменникам, узникам гетто. А русский партизан Павел Пронягин добровольно принял командование над крупным отдельным отрядом, состоявшим исключительно из евреев.
Л.И.О. - А я и не пытаюсь оспаривать эти известные факты.
Павел Пронягин действительно был героем и порядочным человеком, но что пришлось испытать лично ему и его бойцам я знаю из первых уст. Здесь еще живы два партизана из его отряда - Шепетинский и Зимак, поговорите с ними.
У каждой медали есть две стороны, а вы мне сейчас исключительно одну "радугу" рисуете... Мы с вами в данную минуту не на митинге находимся и не на дискуссии... Вы же сами от меня требуете честного рассказа, без прикрас.
А про перечисленных вами комбригов я много не знаю, возможно, так и было, но я лично с этими людьми никогда не общался. Я твердо уверен в одном, что когда эти люди командовали партизанами, то они свою национальность скрывали.
Теперь, конкретно по вопросу об истории создания отряда №106.
Понимаете, в чем тут дело. Да, был приказ Чернышева о спасении в лесах еврейских женщин и детей, и, согласно этого приказа, из разных отрядов были выделена для создания и охраны семейного еврейского отряда группа бойцов из 18 человек, хотя, если говорить честно, этот приказ запоздал как минимум на год. В 1943 году уже почти некого было спасать, подавляющее большинство евреев в Белоруссии немцы к тому времени уже поубивали...
Все правильно, доброжелательность и смелое решение Чернышева и Дубова спасли жизнь сотням евреев. Но что предшествовало этим событиям... Я не буду себя называть адъютантом Семена Зорина, но мне пришлось долго быть его личным коноводом и связным, часто находиться рядом с ним, и многое узнать, и многое услышать.
Например, я, в разговорах в партизанских землянках, неоднократно слышал от старших товарищей другую трактовку истории создания отряда. А дети в моем возрасте "впитывают как губка" все услышанное от взрослых. Зорин командовал взводом подрывников в отряде у Семенова. Иногда пишут, что это был взвод конной разведки, но это были подрывники. Взвод состоял из польских евреев и нескольких молодых ребят из гетто.
Надоело Зорину слышать, как многих беглецов из гетто убивают на дороге в партизанскую зону, и видеть еврейские трупы в лесу, взял Зорин свой взвод и откололся до отряда Семенова, заявив, что он берет под охрану еврейских женщин, стариков и детей, скрывающихся в Налибокской пуще и в Старосельских лесах, а сам, выходит из подчинения командования бригады.
Семенов хотел объявить Зорина "предателем", "зеленым" и " вне закона", и даже начал охоту на зоринский взвод. Эта история случайно докатилась до Чернышева, он стал разбираться в обстоятельствах и причинах ухода зоринского взвода из отряда, и тогда то и было принято решение о создании семейного еврейского отряда. А такой вариант истории о создании отряда №106 вам не приходилось слышать?
Сейчас вообще не разберешь, что и как было на самом деле...
Г.К. - Что за человек был Семен Зорин? О нем пишут немало, некоторые рассказы о Зорине похожи на легенду. Например, некоторые партизаны в своих воспоминаниях утверждают, что Семен Зорин был Героем Советского Союза и после войны, его этого звания лишили за попытку нелегального перехода советско-польской границы в 1946 году...
В книге историка Звягинцева "Трибунал для героев", досконально освещающей вопрос о "бывших" ГСС, нет достоверной информации об этом.
Расскажите о Зорине.
Л.И.О. - Семен Натанович Зорин был нашим соседом по гетто и ушел в лес в начале 1942 года. В гетто он женился на нашей соседке, которую, кажется, звали Фаней, и одно время тоже жил в домах на улице Островского.
Ему было тогда сорок лет, до войны он работал столяром. Семен Зорин был отличный командир, и только благодаря его уму и мужеству нас не раздавили каратели.
Зорин был человеком решительным, резким, и часто говорил партизанским командирам в лицо, все, что он о них думает, особенно, когда наш отряд явно подставляли на гибель во время немецких карательных операций. Большим "дипломатом" он не был, одним словом.
Но Зорин был вынужден часто маневрировать со своим отрядом, спасая "семейный лагерь" от немцев, полицаев, польских легионеров и, к сожалению, от отдельных "интернационалистически настроенных" партизанских отрядов, находившихся с нами по соседству. Из Старосельских лесов и из Дзержинского района мы уходили в Налибоки, а потом, после очередной немецкой блокады, ушли в Клетище, в Ивенецкий партизанский край.
Зорин устроил несколько запасных лагерей для отряда. Он сделал все что мог, чтобы спасти евреев.
Я не слышал, чтобы Зорину присваивали звание ГСС, знаю только, что его хотели представить к этому званию за боевую деятельность в качестве подрывника, но не как командира "Еврейского семейного отряда".
Но до представления на Звезду Героя дело не дошло, некоторые партизанские руководители не простили Зорину его независимости. И после войны власти давили Зорина, как могли, но деталей тех событий я вам рассказывать не буду. "Прессовали" Зорина так, что...
Семен Зорин имел из наград только два ордена Отечественной Войны, орден Красной Звезды и партизанскую медаль .
Летом сорок четвертого Зорин потерял в бою ногу, и после войны ходил на протезе. Несколько выживших "поляков" - подрывников из зоринского взвода сразу после войны уехали в Израиль и звали своего командира к себе. В 1971 году, Зорин эмигрировал сюда и через несколько лет умер в почете.
Г.К. - Какова была численность и структура отряда №106?
Л.И.О. - Отряд делился на боевую роту, в которой к началу 1944 года было 140 вооруженных бойцов, на хозяйственную роту, и на семейный лагерь, в котором было около пятисот беженцев из гетто. Отряд полностью состоял из спасшихся минских евреев, бывших городских жителей. В отряде было 150 детей-сирот, для них организовали школу в семейном лагере. В хозяйственной роте и медицинской части отряда было много специалистов, и из многих окрестных бригад к нам обращались за помощью, просили врачей, оружейников, сапожников.
Привозили к нам оружие на ремонт. Помню, у Зорина был красавец конь, по прозвищу Васька, так за него партизаны давали два новых немецких пулемета.
Подрывную диверсионную группу в отряде разрешили организовать только в 1944 году, после долгих и повторных просьб Зорина.
Вся диверсионная деятельность на "железке" проводилась только с разрешения руководителей партизанского края, поскольку, снабжение минами, взрывчаткой, и распределение участков для диверсий на железной дороге, шло только через них. Боевой ротой командовали в разное время Копелевич и Тамаркин, а подрывниками были - Черняк, Дулец, Тейф, Хейфиц и другие.
Мне приходилось ходить на боевые операции отряда, но в основном, я находился или в охранении, или в оцеплении места проведения операции. Как-то постреляли больше двадцати полицаев, но мне их убивать не дали, сказали - "Молод еще!" "Своих" немцев я начал убивать, уже служа в разведке.
Г.К. - Когда Вы сказали - "подставляли наш отряд", что Вы имели в виду?
Л.И.О. - Начинается немецкая блокада, карательная операция. Все соседние бригады, получив информацию из штаба партизанского края, тихо снимаются с мест и заблаговременно уходят из опасного района. А отряд Зорина никто о карателях не предупреждает...
Такой случай, первый раз произошел в Налибоках, в июле 1943 года. Мы целый месяц метались в кольце блокады, бросив всех коней, коров, и даже мешки с какими-то остатками продовольствия, с картошкой и сухарями. Прятались на болотах, детей несли через трясины на руках. Шли по грудь в болотной жиже. В отдельных местах пилили лес и делали гати до островков на болотах.
Немцы шли цепями, но из-за опасности провалиться в болотную топь, каратели сбивались в кучки и шли группами, с проводниками - полицаями впереди. Кому из нас повезло попасть в "зазор" между этими группами, тот и выживал...
Немецкие карательные операции у нас называли "марафоном". И так отряд подставили еще как минимум два раза.
Последний раз это случилось в июле 1944 года, во время немецкого отступления из-под Минска. Отряд не предупредили, что к нашей базе идет, как "девятый вал", большая группа отступающих с востока немцев. А ведь эта группа спокойно прошла мимо разведки соседней бригады:
Хорошо, что наш передовой дозор заметил немецкую разведку. Боевая рота отряда вступила в схватку. И только, когда после долгого и жестокого боя, немцы стали отступать, соседняя бригада прислал к нам подкрепление.
Г.К. - Насколько были опасны для советских партизан польские отряды АК?
Л.И.О. - Это были звери. Долгое время они сохраняли определенный "нейтралитет" по отношению к "советским" партизанам, но в 1943 году очень много партизан погибло от рук этих "аковцев", и с ними началась война. Польские отряды АК были объявлены "вне закона".
У нас, к этим полякам-легионерам, из группы поручика Нуркевича, известного палача, как-то попали в плен двенадцать человек из отряда. Поляки долго мучили и избивали пленных партизан, а потом расстреляли в лесу. Поляки торопились. Двоих они не успели добить, и эти два человека, раненые, но выжившие при расстреле бойцы, добрались до отряда и рассказали партизанам об этой трагедии.
Г.К. - Почему к еврейскому семейному отряду Бельского белорусские партизаны относились лучше, чем к отряду Зорина? Я понимаю, что Вы тогда были четырнадцатилетним подростком, и не могли знать всех нюансов и хитросплетений в отношениях между партизанами. Но Вам довелось много общаться с бойцами из других отрядов, и я думаю, что со временем, Вы, составили свое твердое мнение по этому вопросу.
Л.И.О. - Я же вам сказал, что Зорин был человеком прямым, честным и резким, говорил правду в лицо, а очень многим партизанским командирам не всегда это нравилось. А по поводу Бельского, я могу только пересказать вам информацию, услышанную мною от бывших партизан из этого отряда.
Отряд Анатолия (Тувьи) Бельского был создан в 1942 году четырьмя братьями Бельскими, бежавшими во время расстрела евреев в новогрудском гетто. Отряд сначала состоял из 17 человек. Отряд Бельского считался "польским", поскольку был полностью сформирован из "западников", польских евреев из Западной Белоруссии, которую присоединили к СССР только за два года до начала войны. В отряде Бельского был семейный лагерь на 800 человек, женщин и детей, и очень сильные боевые и диверсионные группы, в общей сложности примерно 450--500 партизан-бойцов.
Подрывники Бельского вообще считались асами диверсий и пользовались большим уважением и авторитетом в партизанской среде. Никто из "местных партизан" не рисковал связываться с отрядом Бельского, поскольку "польский отряд" никому ничего не прощал, и мог, если надо, в одно мгновение, поставить под ружье полтысячи беспощадных бойцов и вступить в бой с любой "советской" партизанской бригадой, при малейшем намеке на агрессивный выпад в свой адрес. Комиссары в отряде Бельского были частью "общепринятой декорации", и не более...
И хотя, как мне рассказывали бойцы из этого отряда, Анатолий Бельский умел поддерживать хорошие и ровные отношения со всеми партизанами в округе, но Бельского определенно боялись... У отряда Бельского были "острые зубы" и отборные ребята-головорезы, польские евреи, не отличавшиеся лишней сентиментальностью.
Так что "зеленые", отряды казаков и просто "красные" партизаны, были обязаны прежде подумать, а стоит ли им грабить продовольствие у отряда Бельского или убивать по-тихому его партизан или евреев из семейного лагеря Тувьи Бельского.
И примеры, как партизаны Бельского "воспитывали" своих "лесных соседей", у меня хорошо сохранились в памяти...
Если у вас есть желание, я вас познакомлю с бывшим подрывником из этого отряда. Этому человеку можно верить, и если он захочет, то расскажет - "Как это было"... Отряд Бельского ставил перед собой две конкретные задачи - спасать еврейское гражданское население и уничтожать немцев и полицаев, и сметал на своем пути всех, кто как-то мешал ему осуществлять эти задачи.
В конце войны, почти все партизаны Бельского ушли в Польшу, и в СССР из состава его отряда имени Калинина мало кто остался. Вообще, правду о партизанской войне в Западной Белоруссии до сих пор мало кто знает. И, наверное, уже не узнает никогда... Даже я стал сейчас многое забывать из тех страшных событий...
Г.К. - Как поступали в Вашем зоринском отряде с пленными немцами и полицаями?
Л.И.О. - На куски разрывали, забивали насмерть. Даже пули на них не тратили. Но полицейского начальника, палача и изверга Мазуркевича, взятого в плен нашей разведкой, расстреливали на глазах у всего отряда, по приговору суда.
Вот вы мне сейчас рассказали, что когда в бою 6/7/1944, у хутора Борки, отряд №106 взял в плен пару десятков немцев, то их не убили, а передали в штаб партизанского соединения. Не знаю, так ли это. Вряд ли... Надо спросить у других партизан отряда №106.
Я не думаю, что такое могло произойти в нашем отряде, мы немцев в живых никогда не оставляли. Скорее всего этих немцев там же растерзали после боя... Тем более, в том бою отряд понес серьезные потери, а Зорин был тяжело ранен.
Сам я в этом бою не участвовал, поскольку был уже в Красной Армии.
Г.К. - Как Вы попали в армию?
Л.И.О. - В 1944 году, со стороны партизанского аэродрома, к нам в отряд пришли три человека в десантных комбинезонах. Зашли в землянку к Зорину, я как раз находился рядом с командиром. Десантники сказали, что они - разведчики Красной Армии, и что они ищут одну партизанскую бригаду. Спросили у Зорина, может ли он дать им проводника.
Я имел весьма смутное примерное представление, где сейчас находится эта бригада, но смело заявил - "Я знаю дорогу!". Зорин приказал мне заткнуться, и я выскочил из землянки. Они еще долго что-то там обсуждали, после ко мне вышел Зорин и сказал - "Отведешь их, куда скажут". И я пошел с десантниками.
Вскоре в лесу мы встретили еще пять человек из этой группы. Они были в советской форме с погонами, с автоматами ППШ. Я не верил такому счастью, не верил, что наши войска скоро придут на истекающую кровью белорусскую землю и кончатся наши страдания.
Отвел их в нужную бригаду, там мне дали место в землянке, сказали "Отдыхай!". Вокруг землянки крутились несколько моих сверстников из этой бригады, и смеясь, дразнили меня - "Жид!". Утром десантники засобирались в обратную дорогу. Я подскочил к старшему из разведчиков по имени Павел и стал его умолять - "Возьмите меня с собой! Я сирота! Я умею хорошо стрелять!". Павел посовещался со своими разведчиками, и они согласились.
Через несколько дней, мы перешли линию фронта. В этой разведгруппе было два человека из полковой разведки 563-й Стрелкового Полка 153-й Стрелковой Дивизии. Это 50-ая Армия. Я увязался за ними. Но в штабе полка не знали, что со мной делать!
Со мной долго беседовали два офицера. Я все время повторял им - "Хочу воевать, возьмите меня к себе, я сирота. Стреляю лучше любого снайпера. Вы проверьте!". И меня оставили в полку. Сначала я попал в роту автоматчиков. Дивизия стояла в ближнем тылу и принимала пополнение, а нашу роту послали в первую траншею в пехотных порядках. Перебегали с места на место и, не жалея патронов, постреливали по немцам, создавая у них впечатление, что передовые траншеи полны народа. Потом меня забрали в разведвзвод полка, оформили все документы. Подогнали форму под мой рост, нашлись и сапоги по размеру. Но в разведпоиски я ходил в ботинках, сапоги мешали ползать на передовой, слетали с моей ноги.
Я был безумно рад, что меня оставили на фронте. Был нацелен на месть, и только на месть. И убивая очередного врага, нажимая на курок автомата, всегда говорил шепотом - "Этого - за маму! Этого - за сестру! Этого - за брата!". Убивал за каждого своего родственника, загубленного фашистами.
И по этому многочисленному списку своих погибших родных , во время войны, я прошел несколько раз. И хоть и уложил я навеки в сырую землю несколько хороших десятков немцев, но когда война закончилась, я еще долго переживал, что мало их убил, и хотел воевать дальше:
Г.К. - За что Вы получили свой первый орден Славы?
Л.И.О. - Пошли в разведку. Три разведчика, включая меня, успешно проскочили первую линию немецких позиций.
Залегли в кустарнике. Два разведчика ушли вперед, сказав мне - "Ленька! Жди нас здесь!". Я долго ждал своих товарищей:Увидел в траншее немецкую землянку, там шла пьянка. Почему-то решил подорвать их гранатой к такой-то матери, и пополз к землянке. Вдруг из нее выходит здоровый высокий пьяный немецкий офицер, и, напевая песню, останавливается в окопчике, в ответвлении траншеи. Решил немец пописать. Окопчик был узкий и неглубокий, немцу по грудь. Первой мыслью было застрелить офицера, но, я подполз поближе, и со всей силы врезал немцу прикладом автомата по голове. Он обмяк и упал на корточки. Я залез в этот окопчик, подсел под немца и с огромным трудом вытолкнул его наверх.
Никто на немецкой линии обороны не всполошился, меня не заметили... И хоть откормили меня разведчики, но три голодных года в оккупации не дали мне достаточно вырасти, и внешне я выглядел ребенком. А где ребенок возьмет силы, чтобы утянуть немецкую тушу весом за сто килограмм? Снял свой ремень, зацепил его за немецкий и поволок "языка" к своим. Тащил его по "нейтралке" метров триста, а дальше, меня заметили ребята, поползли мне навстречу, и разведчики из нашего взвода помогли дотащить пленного. Когда они увидели, что пленный "язык" - офицер, то кинулись меня обнимать, ласково приговаривая - "Вот наш жиденок дает! Вот молодец! Вот учудил!". Но через пару дней, в следующем поиске меня ранило.
Пошли в поиск семь человек. На подходе к немецким позициям нашу группу обнаружили и расстреляли из пулеметов. Я получил пулю в живот, и когда меня вытаскивали к своим, еще одна пуля ударила меня в спину. Орден Славы 3-й степени мне вручили уже после возвращения из госпиталя.
Г.К. - В конце ноября 1944 года Вас наградили вторым орденом Славы. За что Вы были удостоены этой награды?
Л.И.О. - В Польше. Шел штурм немецкой высоты. Наступали всем полком, вместе со штурмовым знаменем. Полковую разведку тоже кинули в атаку в первой цепи. Немцы вели жуткий огонь, головы не поднять.
Увидел, что убило знаменоносца, и он рухнул на землю вместе со стягом. Ничего толком не осознавая и не понимая, руководствуясь каким-то инстинктивным порывом, подбежал к убитому, подхватил знамя и пошел вперед. Все кричали мне - "Леня! Ложись!". Но я шел во весь рост. Было какое-то состояние полной отрешенности, я не думал ни о смерти, ни о чем другом.
Получил разрывную пулю в правое бедро. С поля боя меня вытащили. Лежал в госпитале в Августове. Белые черви выползали из-под моего гипса на ноге...
 |
Г.К. - О третьем ордене Славы не мечтали?
Л.И.О. - Когда в госпитале лежал, мне все бойцы говорили - "Пацан, давай быстрей на фронт возвращайся! Добудешь себе в бою третью Славу!". Но разве я тогда думал о наградах? Я, в основном о еде думал, все время ходил и грыз сухари. Пить и курить я не любил, хотя в разведке этому быстро научили. Мне шоколадка или кусок сахара были важнее любого ордена. Или когда подходил ко мне командир полка и ласково гладил по голове, то для меня это было высшей наградой.
Возможно, я бы успел заслужить в разведке третий орден Славы, но в начале марта я получил в разведпоиске пулевое ранение, снова в живот, вдобавок - тяжелейшую контузию и перелом основания черепа.
Десять дней я лежал в госпитале без сознания и без движения, мне сделали спинномозговую пункцию, это помогло, и я ожил: Далее, последовала череда госпиталей, привезли меня в Минск, и я вышел из минского госпиталя инвалидом, уже осенью 1945 года. Война закончилась.
Самой дорогой для меня боевой наградой был "наградной" пистолет, врученный мне комдивом. Но в 1947 году, на свадьбе у товарища-партизана, на радостях, я дал из этого пистолета "праздничный салют", несколько выстрелов в воздух. Прибежала милиция. Пистолет конфисковали, но меня не тронули.
О такой "нелепой утрате " своего наградного оружия я еще долго сокрушался.
Г.К. - В знаменитой и правдивой книге Григория Смоляра "Народные мстители", изданной в Минске еще в 1947 году, сразу после войны, написано, что на фронте, в разведке, Вы, также были представлены к орденам Красного Знамени и Красной Звезды. Почему Вы не получили эти награды?
Л.И.О. - Понятия не имею, почему не получил. У меня на руках были документы, справки, отпечатанные на папиросной бумаге, в которых было написано, что я представлен к этим орденам.
Со временем, текст на этих бумажках начал стираться, а через несколько лет и сами бумажки превратились в труху. После войны, я ушел юнгой на флот и, считай, что забыл, что мне причитаются еще два ордена.
На флоте, например, никого чьи-то награды или прошлые фронтовые заслуги не впечатляли. Я даже не говорил никому в экипаже своего тральщика, что воевал на фронте и чем-то за это отмечен. И после демобилизации с флота, я не стал интересоваться судьбой этих наградных листов. И правильно сделал, меньше нервы себе потрепал:
Г.К. - При чем тут нервы?
Л.И.О. - При чем тут нервы? Маленький пример.
В 1985 году всем участникам войны стали раздавать к 40- летию Победы "юбилейные" ордена Отечественной войны. Я получил пригласительную открытку из военкомата, но на вручение не пошел.
В начале января 1986 года один из товарищей меня "уломал" получить этот орден. Я надел "выходной" пиджак с орденами и явился в свой Октябрьский военкомат города Минска. Показал открытку, и мне говорят - "Пройдите на вручение в такой-то кабинет". Зашел туда, там находилось несколько офицеров.
Сразу принесли мое личное дело. Вдруг в этот кабинет зашел райвоенком подполковник Руткевич. Поглядел на меня, на фамилию на личном деле, открыл первую страницу: и стал орать - "Где ордена купил!? А может, своровал?! Аферист! Посмотрите на этого самозванца! А может, у старшего брата взял пиджак поносить!?":
Меня буквально от этих слов "переклинило", стою, как оплеванный... Белорусу он бы так сказать не посмел, а еврея оскорбить можно... Слезы на глаза навернулись. Выскочил из кабинета и сразу пошел в ЦК КП Белоруссии.
Меня без проволочек принял секретарь ЦК по идеологии Антонович. Я спросил его - "За что меня так унизили и оскорбили? В какой стране я живу? За кого я кровь проливал? Почему военком позволил себе такое? В моем личном деле записаны номера орденов и даты указов о награждении".
Антонович, был порядочным человеком, он стал меня успокаивать и сказал своему секретарю немедленно соединить его по телефону с военкомом Руткевичем. Он потребовал от Руткевича немедленно перед мной извиниться в присутствии офицеров, но тот отказался: Антонович меня заверил, что подполковник Руткевич будет наказан. Военком не успокоился и начал писать запросы в архив МО и архив партизанского движения, мол, он обнаружил афериста, проходимца и так далее, и просит помощи в изобличении некоего Л.И.Окуня. Ему несколько раз ответили из официальных архивов, что рядовой Окунь, 1929 г.р., отмечен двумя орденами Славы, номера наград - такие-то, даты указов - такие-то, и за время войны Л.И.Окунь имеет шесть ранений и две контузии. Вроде вопрос исчерпан, но Руткевич, паскуда, не унимался.
И я решил идти до конца, по всем инстанциям, и требовал наказать его. При этом жутко сожалел, что этот военком мне на фронте не попался...
Вскоре сообщили, что военком снят с должности... Прошло еще пару месяцев, и я случайно узнаю, что этого подполковника просто перевели командовать военкоматом в соседнем районе, без каких-то наказаний...
И если до этого момента, я искренне считал себя сыном белорусского и советского народов, то тогда вдруг впервые задумался, а действительно, в той ли стране я живу: Вы меня простите, что отвлекся на эту тему, к войне прямого отношения не имеющую, но вы сами меня спровоцировали на ответ своим вопросом - "При чем тут нервы": Еще вопросы "по наградам" у вас ко мне есть ?
Г.К. - Есть еще несколько вопросов по разведке. Какой поиск для вас самый памятный?
Л.И.О. - Осень сорок четвертого. Поползли за "языком" вдвоем, вместе с сержантом. Тьма кромешная. Сначала было тихо. На "нейтралке" заметили в десяти метрах немца, ползущего в нашу сторону, "засекли" его, одним словом. Подранил немца автоматной очередью в ногу и вместе с сержантом набросились на него, "заломали, как березку". На мою автоматную очередь отреагировал открытием огня весь немецкий передний край. Переждали сильнейший немецкий огонь по нейтральной полосе, и утащили немца к себе.
Оказался "коллега", разведчик. А такой "язык" считался очень почетным.
Г.К. - В глубокую разведку в немецкий тыл Ваш разведвзвод тоже направляли?
Л.И.О. - Один раз нашу группу во главе со старшим лейтенантом Ивановым отправили в "глубокую разведку" в немецкий тыл, с заданием - изучить дислокацию немецких полевых и тыловых частей. Нам в группу дали радиста из разведотдела армии. Вернулись назад только на пятый день. Уже на подходе к своей траншее немцы нас заметили и обстреляли из всех мыслимых видов оружия. Меня ранило осколком. Ребята положили меня на плащпалатку и вынесли к своим. Но это ранение было легким, и вскоре я вернулся в свой взвод.
Г.К. - Опыт партизанской войны как-то пригодился Вам во время службы в разведке?
Л.И.О. - Конечно. Без сомнений. Партизанский опыт мне очень пригодился. Например, в партизанах я научился хорошо наблюдать, и мог видеть то, что другие не могли заметить на переднем крае немцев. Где-то куст "растет" как-то странно, ветки раздвинуты неестественно "в сторону", и так далее. Появилось хорошее чутье разведчика.
Я почти безошибочно определял, где нас ждут в засаде немецкие пулеметчики. Хорошо ориентировался на любой местности, умел грамотно маскироваться. И еще, в партизанском отряде меня научили стрелять без промаха. А это очень важное качество.
Г.К. - Есть у меня не совсем "приятный" вопрос, который возможно прозвучит резко. Вы сказали, что были на фронте настроены исключительно на месть. Когда Вы уже служили в армии, то немцев взятых в плен на поле боя Вы расстреливали или доводили до штабов живыми?
Л.И.О. - Я в армии никогда не расстреливал пленных после боя, хотя мог бы это делать спокойно. Я их на поле боя достаточно на тот свет отправил, так зачем мне было еще пленных убивать...Жестоким, обезумевшим от потерь, боли, горя и ненависти зверем, я так и не стал, но убивал всегда твердой рукой.
Хотя, после всего перенесенного в гетто, после всех кровавых кошмаров увиденных мною в оккупации, мое сердце должно было ожесточиться до предела.
Когда к Германии подходили, я думал, что приду на немецкую землю, и всех буду лично безжалостно убивать, резать ножом, сжигать и вешать. Я имел на это полное моральное право.
Все на словах вроде выходило правильно - "око за око", кровная месть и справедливое возмездие: И только так, а не иначе...
Берем какой-то фольварк с боем. И понимаете, вот стоит перед тобой немецкая семья с детьми, не успевшая убежать вглубь Германии. И вроде никакой жалости к ним не испытываешь, и твой палец уже на курке, и диск автомата полный, и знаешь что именно тебе лично в нашем полку никто слова не скажет, даже если ты целую деревню вырежешь.
И в это мгновение перед твоими глазами в туманной пелене стоит не эта немецкая семья, а улица минского гетто, забитая изуродованными трупами женщин и детей, или виселицы с моей семьей...
И твои товарищи - разведчики молча стоят рядом, все твои тяжелые и страшные чувства понимают, и никто не вмешивается, даже взводный офицер... И оставалось только хладнокровно нажать на курок. Но я не смог этого сделать, хотелось остаться человеком: И слава Богу, что такой грех на душу не взял...
Был только один случай в конце сорок четвертого года.Наш разведвзвод, а это меньше двадцати человек, конвоировал в тыл большую группу немцев, примерно шестьдесят "фрицев". Вдруг, кругом стрельба, со всех сторон. Немцы прорвали фронт. Большая часть пленных кинулась на нас, остальные побежали врассыпную. Пришлось нам стрелять из автоматов на поражение.
Г.К. - Товарищу по взводу не "посмеивались" над Вашим юным возрастом?
Л.И.О. - Один случай вспоминаю с улыбкой.
Стояли в деревне Подгури, в Польше. В доме, напоминавшем древний замок, разместились девять бойцов нашего взвода. Они пошли отдыхать, а меня оставили охранять дом. Светило солнышко, сидя с автоматом в руках на скамейке, я разомлел и "закемарил".
На крыльцо вышли покурить несколько наших разведчиков, увидели, что я заснул и начали надо мной смеяться, мол, доверили пацаненку-малолетке пост, а он ... Я обиделся на эти "подначки", психанул, самовольно покинул расположение взвода и ушел из деревни...
По дороге, навстречу мне, бежала местная полячка с ближайшего хутора. Она сказала, что в сарае на хуторе прячутся немцы-окруженцы.
Вернулся в деревню, позвал ребят с собой. Пошли на хутор втроем. Залегли на подступах и ползком двинулись к строениям. Дополз до угла дома. Заметил на крыше, покрытой соломой, какое-то секундное странное движение. Взял пониже прицел и прострочил эту крышу длинной очередью на пол-диска. Четверых немцев сразу задел, включая офицера. Офицеру пуля попала прямо в голову. Я радовался.
А все начиналось с того, что я - " немножко заснул на посту"...
Г.К. - Ваша национальность как-то влияла на отношение солдат к Вам, во время службы в РККА?
Л.И. О. - В армии, на передовой, национальный вопрос не стоял так остро, как в партизанских отрядах или в тылу. В разведке всегда служили хорошие настоящие русские люди с доброй душой.
Нет, в армии в этом аспекте было сносно. Так, по мелочам, несколько раз случалось. Но в основном, ко мне было отличное отношение, все видели - воюет парнишка-еврей в разведке, убивает врагов, весь изранен.
Какие тогда могли быть ко мне претензии?
Я считаю, что солдаты-нацмены из Средней Азии, в армии, не меньше евреев страдали от насмешек и шовинистских высказываний отдельных солдат и офицеров.
Г.К. - Как часто разведвзвод полка посылали на разведку боем?
Л.И.О. - Мне довелось участвовать в разведке боем всего два раза... Смешно сказал - "всего два раза":
В одну из этих разведок боем нас кинули вместе со стрелковой ротой. Человек 70 стрелков ночью поднялись цепью в атаку и пошли в полный рост. Разведчики двигались чуть позади пехотной цепи.
А потом... Разведка боем - это действительно страшное дело.
Г. К. - Какие-то приметы, суеверия были в Вашем взводе разведки?
Л.И.О. - У каждого разведчика были свои приметы, а у многих - и свои личные обереги-талисманы. У меня например был нож-"амулет". Клинок хорошей стали с деревянной ручкой. На рукояти кольцо. Когда ползешь, втыкаешь этот нож, как штык, в землю, и "подтягиваешься" вперед на такой опоре. Ребята называли мой нож - "охотничий". И я свято верил, что пока этот нож со мной - меня не убьет на войне.
Г.К. - Вы являетесь самым молодым кавалером ордена Славы?
Л.И.О. - Судя по ответу из архива МО, я самый молодой из тех, кто получил на войне два ордена Славы. А насчет самых молодых кавалеров только ордена Славы 3-й степени - полной информацией я не обладаю, хотя одного такого человека я знаю лично.
Рядом со мной живет Макс Привлер, награжденный орденом Славы 3-й степени в мае 1945 года. Привлер - 1931 года рождения. Трижды его расстреливали немцы, но он выживал и выползал из расстрельных ям.
Попал к партизанам, и, будучи раненым, был вывезен из партизанского отряда в наш тыл на самолете, а из госпиталя уже попал на курсы разведчиков.
Он воевал под именем Юрко Яремчук в составе "особой группы разведчиков" армейского подчинения, а позже был в роте разведки 211-й СД. Наверное, в России или в бывших республиках СССР есть кавалеры ордена Славы 3-й степени и моложе Привлера, но я точно не знаю.
Г.К. - После демобилизации из армии как складывалась Ваша жизнь?
Л.И.О. - Я не мог привыкнуть и адаптироваться к мирной жизни, я хотел воевать.
Пришел в школу, надо же было как-то наверстать пропущенные из-за войны пять лет учебы. Меня посадили за парту в пятый класс, среди малых детей. Но я забыл, я просто разучился, в гетто и в отряде, читать и писать. И после контузий мне ничего "не лезло" в голову. Мне предложили перейти в четвертый класс, мол, может, там будет полегче учиться.
Вскоре увидел объявление о наборе в школу юнг в Лиепае (Либаве). Я понимал, что с моими ранениями, среди которых четыре тяжелых, я не смогу пройти медицинскую комиссию при отборе в эту школу. У меня был товарищ, Абельсон, из бывших партизан, на пару лет меня постарше. Мы были с ним внешне похожи. Абельсон прошел медкомиссию вместо меня по моим документам. Школа юнг давала подготовку на уровне ПТУ.
Я попал в группу подготовки электриков для службы в БЧ-5. Первый год мы занимались в основном в учебных классах. Второй год учебы, считался практикой на кораблях, и мы все время проводили в море.
Дальше я служил два с половиной года на тральщике № 703 на Балтике. Это были корабли, так называемые, "угольщики - 700 тонн".
Месяцами мы находились в море, траля старые минные поля, и только по два дня в месяц проводили на берегу. Мне нравилась моя служба, я наслаждался опасностью, постоянно сопровождавшей нашу работу.
Но от тяжелых условий службы, у меня открылись фронтовые раны, и меня списали на берег. Потом, на медобследовании во флотском госпитале, обнаружили вдобавок язву желудка и комиссовали с флота.
Пришлось снова начинать жизнь с ноля. Вернулся в Минск, пошел работать электриком, закончил Московский энергетический институт и свыше двадцати лет проработал главным энергетиком завода. А потом снова сделал резкий поворот в своей жизни.
Ушел работать заведующим постановочной частью в Минском театре оперы и балета, оформлял спектакли и в драматическом театре имени Янки Купалы. В начале девяностых годов я покинул Белоруссию и переехал жить в Израиль.
Интервью и лит.обработка:Г. Койфман
