Я родился 2 декабря 1929-го года в г. Славута Каменец-Подольской (ныне – Хмельницкой) области Украинской ССР. Отец Степан Корнеевич был в то время секретарем Славутского райкома, мать – домохозяйкой. В семье, кроме меня, имелась сестра Галина, старше на два года. До войны я окончил четыре класса. Отец перед войной стал работать в спиртзаводе, расположенном в райцентре селе Плужное. Дело в том, что к тому времени Степан Корнеевич стал беспартийным, ведь когда он был секретарем райкома партии, в начале 1930-х годов произошла страшная голодовка, после которой нужно было произвести посев зерна на полях, и, конечно же, посевную кампанию сорвали, ведь сеять нечем. Люди голодали, и им выдали немного зерна, отца за это исключили из партии. Затем в 1930-е годы начались гонения на нашу семью, было такое время, что Степан Корнеевич нигде не мог устроиться на работу. Потом он все-таки как-то попал на откормочный пункт спиртзавода в райцентре Плужное. Все в районе отца хорошо знали, ведь он был родом из соседнего села Мякоты. При этом Степан Корнеевич как был, так и оставался преданным коммунистом.
22 июня 1941-го года в воскресенье мы с ребятами гуляли неподалеку от наших домов и вдруг в полдень услышали по радио сообщение о том, что сейчас будет говорить народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Так как это уже были какие-то напряженные дни, то все окружающие почувствовали, что речь пойдет о важных событиях. В результате мы услышали о том, что немцы напали на Советский Союз, бомбили Севастополь и Киев. Конечно, до войны мы, пацаны, насмотрелись прекрасных фильмов, которые восхваляли наше военное могущество и советские вооруженные силы, особенно мне понравился фильм «Танкисты» 1939-го года. Я с радостью видел на экране, как наши мощные танки разят врага. К сожалению, буквально на следующий день после начала войны мы увидели совершенно отличную от кино картину: к фронту в сторону запада двигались наши войска через районный центр и было как-то очень обидно. Пехота шла нестройно, по всей видимости, они уже прошли километров тридцать, пока до нас добрались, и потому двигались уставшие, многие из них хромали. Затем прошли танки, но какие-то маленькие, совсем не такие, которые мы видели в кино, где показывали большие и быстрые стальные машины. Так что в целом упадочное настроение сложилось у каждого из нас.
Буквально через дня два мы с ребятами снова ходили в окрестностях и внезапно услышали гул самолетов. Летели три бомбардировщика, мы думаем, что все, летят бомбить нас. Посмотрели в небо, и увидели, что эти самолеты двигались на удивление очень медленно. И вдруг раздались пулеметные очереди, откуда, мы даже не заметили. Какой-то истребитель дал всего три очереди, и на наших глазах все три самолета загорелись. Мы побежали туда, где упал один из бомбардировщиков. Бежали с большим восторгом, ведь думали, что это наш «ястребок» сбил немца. И вдруг увидели возле горящего самолета толпы людей, окруживших тело нашего убитого летчика. Конечно, очень обидно стало, настроение ужасное. Таким мне запомнилось начало Великой Отечественной войны.
Затем буквально через несколько дней мы услышали, что немцы заняли Львов. Этот город располагался от нас не так уж и далеко, потому что наш районный центр находился почти на границе с Западной Украиной, которая до сентября 1939-го года входила в состав Польши. Тогда пошли слухи о том, что немцы двигаются почти без сопротивления. Отступающих наших войск или каких-то военных мы так и не увидели. Только услышали, что все руководство района эвакуируется, а на откормочном пункте спиртзавода откармливали брагой скот, и отправляли его в Ленинград на убой. Вскоре Степан Корнеевич получил приказ эвакуироваться вместе с этим скотом. И я помню, как все наше семейство погрузилось на подводу, рядом находились люди, которые гнали этот скот. И мы все вместе двинулись в сторону Изяслава, где располагался железнодорожный вокзал. Там нас должны были погрузить в вагоны и отправить куда-то в тыл. Но мы отошли от своего райцентра буквально километров десять, как вокруг нас закричали: «Газы!» Мы тут же схватились за противогазы, тогда противохимическая оборона была очень четко отработана, но быстро выяснилось, что это никакие не газы, а пыль на дороге, по которой мчались немецкие мотоциклы и машины. Немцы сидели за рулем с закатанными рукавами, такие бодрые и веселые, что ужас. Опять у всех у нас в душе наступило неприятное состояние. В общем, нагнали нас враги и завернули обратно, мол, возвращайтесь туда, откуда прибыли. Что делать, пришлось вернуться. И началась немецкая оккупация.
Приказали всем работникам придти на довоенные посты. Все быстро подчинились приказу, ведь жить-то надо, а для этого нужно трудиться. Опять запустили спиртзавод. После того, как, не задерживаясь, через село прошли моторизированные войска противника, появились пехотные части. Правда, они передвигались в основном на велосипедах. Остановились в нашем Плужном. Немцев расселили по нашим домам, и как ни странно, те первое время даже заигрывали с населением. Все-таки это были войска, а не жандармерия. Доходило до того, что даже мы вместе пели песню «Волга, Волга…» А дальше все поняли, что оккупация есть оккупация. Первое время некоторые местные жители, когда пришли немцы, повели разговоры о том, что теперь-то колхозов не будет, и сельчане заживут нормально. А немцы сказали, что коллективная форма хозяйствования является тем, чем надо. И для того, чтобы организовать колхозы получше, оккупанты прислали своих гражданских лиц, связанных с сельским хозяйством. Те выезжали на бричках по хатам, били нагайками в окна и всех сгоняли на работу в поля. Вообще-то немцы быстро заставили всех трудиться от зари до зари.
К моему удивлению, открылись школы, и 1 сентября 1941-го года мы пошли туда, правда, откуда-то из Западной Украины появились священники, начали читать Слово Божие, которое мы никогда не знали и даже не слышали. Но проучились мы буквально не более месяца, после чего школы закрыли, потому что обучение велось по нашим довоенным советским учебникам, а там все было изложено, так сказать, по советским стандартам, совершенно не нужным немцам. Так что до самого освобождения у нас никаких школ не было и никакой учебы не велось.
Что дальше? Мы, двенадцати- и тринадцатилетние пацаны, пасли коров, слушали всякие слухи и домыслы. Так как мы не учились, то я постарался много читать. Досталась мне книга о революционных партизанах, хорошо помню, что меня буквально захватил рассказ о том, как один парнишка помогал партизанам, у него был пистолет, и он убивал врагов революции. В результате я настроился подобным образом, и как-то в разговоре с отцом проговорился. Он мне тогда сказал: «Вот видишь, сынок, вас не учат, школы нет, все это оккупация, пока мы не освободимся от немцев, ничего хорошего не будет». И я ему на этом фоне заявляю: «Папа, ты знаешь, я сейчас читаю книжку о пареньке-революционере, вот бы мне пистолет!» Степан Корнеевич заметил: «Подожди, будет тебе пистолет». Дал мне намек, что что-то есть. В это время в Плужном действительно была организована районная подпольная организация, руководителем которой стал мой отец. После того, как они связались с партизанами, то весной 1943-го года моего отца утвердили секретарем подпольного райкома КП (б) У. Сильно помог тот факт, что отец был гоним в 1930-е годы, во время оккупации это сыграло на руку, потому что немцы всех партийных активистов и евреев расстреляли, но отца не тронули.
После создания подпольной группы встал вопрос о том, как связаться с партизанами. Мой двоюродный брат Костя Яцюк к тому времени работал водителем на грузовой машине в спиртзаводе, и в конце 1942-го года наши партизаны совершили налет на маслозавод в селе Мякоты. К нам поступил приказ из полиции выслать машину для того, чтобы взять полицаев, после чего выехать на место нападения. Ну, на Костю выпала такая работа, он поехал вместе с полицями, и при этом думал о том, как же ему помочь партизанам. Не доехав примерно с километр до этого маслозавода, Яцюк остановился и сказал, что дальше не поедет, потому что машина сломалась. Пытался что-то там якобы заводить, а грузовик ни в какую, открыл капот, полицаи же бегали вокруг и грозились, что его убьют и прочее. Потом стали рассказывать, как его повесят, и в это время раздались выстрелы со стороны маслозавода. Оттуда партизаны шли в лесу, и, услышав, что приближается автомобиль, подошли к нему. Начали стрелять по полицаям, и те все разбежались в разные стороны. Тогда партизаны подошли к машине, и спросили Костю: «Как грузовик?» Тот ответил, что все работает. Тогда они приказали ему завести автомобиль, сели в кузов и благополучно уехали. Уже в партизанском отряде мой двоюродный брат сказал, что в райцентре Плужное организована подпольная группа, членом которой он являлся. Там спросили, кто руководит, и он назвал имя моего отца. Партизаны в ответ сказали, что нужно срочно наладить связь, потому что им нужна помощь, ведь в то время в лесах приходилось непросто. Отсутствовала связь с фронтом, было мало оружия и продовольствия, поэтому партизаны изредка делали налеты на маслозавод, на склады других хозяйств, чтобы обеспечить себя хоть чем-то необходимым.
После первой встречи первое, чем стали заниматься подпольщики – это сбор информации о том, сколько и где расположено в райцентре вражеских сил, что за войска стоят в Плужном. В дальнейшем нужно было что-то делать, потому что связь с партизанами была крайне плохая, ведь наше Плужное располагалось на границе между плоскогорьем и низиной, на которой рос лес. Поэтому из Плужного наладить регулярную связь было очень и очень трудно. Тогда решили следующим образом: отец договорился с администрацией спиртзавода, которая к тому времени также находилась в составе подпольной группы, чтобы его поселили в лесном селе Михайловка, расположенном в пятнадцати километрах от райцентра. Там располагалась торфоразработка для нашего завода. Степана Корнеевича назначили десятником, руководившим подвозом торфа. Под видом нового назначения отец перевез в Михайловку всю семью, поселились мы в небольшом домике. Чуть ли не в ту же ночь, как мы приехали, в нашем доме появились вооруженные люди. Это были партизаны. Тут отцу деваться уже было некуда, он раскрылся перед нами, рассказал все, объяснил, что мы должны помогать ему в работе, он руководитель подпольной группы, и имеет псевдоним «Маслов».
Таким образом, связь наладили. Что было нужно партизанам? Оружие, взрывчатка и продовольствие. В то время подпольщики проникли в ряды полиции, нам помогал полицай Григорий Шинкарук. Договорились о том, что он сможет организовать доставку 16 карабинов. И эта операция была успешно осуществлена. Погрузили на подводу карабины, засыпали картошкой сверху и доставили к нам в дом. В ту же ночь пришли партизаны и все оружие получили. Потом договорились с жителями села, где старостой был свой человек. Он не являлся подпольщиком, но стал сочувствующим, так как прекрасно понимал, что в лесах кругом партизаны, и ему надо быть лояльным к ним. Решили они с отцом, что надо будет регулярно помогать отряду продовольствием. Партизаны присылали свои подводы, и из колхозных амбаров выдавали продовольствие им, в основном это были различные крупы и фураж для лошадей. Короче говоря, снабжали отряд, причем тихо и без налетов. Главное, никто ничего не подозревал, население не видело, что происходит по ночам. Но однажды без всяких договоренностей на наше село Михайловку налетела группа партизан, два человека на подводе с винтовками, разбили замки на колхозном амбаре и начали грабить, вытаскивать, что им нужно. Отец узнал о налете, и решил посмотреть, кто же это такие. Выглянул на улицу, а его заметили, поймали, и обвинили в том, что он немецкий шпион. Даже на расстрел его повели. Но он сказал одну-единственную фразу: «Вам Петров этого не простит». Услышав эту фамилию, партизаны Степана Корнеевича сразу же отпустили. Названный им человек являлся командиром какой-то диверсионной группы, действовавшей в наших лесах.
Вскоре партизанам понадобилась взрывчатка, мы же к тому времени привыкли, что к нам в дом по ночам приезжали партизаны, о чем-то с отцом говорили, но мы практически ничего не слышали, только изредка могли что-либо разобрать. И вот однажды я услышал о том, что нужна взрывчатка, и что желательно поискать снаряды, брошенные нашей отступающей Красной Армией. Наши войска оставляли врассыпную и в ящиках множество снарядов в лесах и даже на полях. И я вспомнил, что мы видел такое место в близлежащем лесу вместе с пацанами. Тут же рассказал об этом отцу, и партизаны оставили у нас одного человека, я с ним пошел в лес и показал место, где находятся снаряды. Там действительно находилось около пятидесяти 152-мм снарядов без взрывателей. Партизаны следующей ночью вывезли эти снаряды и нас очень благодарили. Как я впоследствии узнал, они вытапливали тол из снарядов следующим образом – в котел с кипяченой водой ставили снаряд вверх донышком и вниз отверстием от взрывателя, нагревали воду, а температура плавления тола примерно 80 градусов, так что он вытапливался в воде, и из него можно было делать различные фугасы. В итоге я получил задание искать различные снаряды, и сообщать о том, что нахожу в лесу. Было еще несколько случаев, когда я находил снаряды и мины для минометов в ящиках. Пару раз обнаруживал гранаты, все это передавалось партизанам. Этот случай касался меня лично, а так в районе шла большая подпольная работа, о которой я мало чего знал. Но, к примеру, мы частенько по ночам расклеивали листовки в Михайловке, там особенно домов-то не было, так что прикрепляли несколько рукописных листовок в центре.
Однажды партизанам срочно потребовались хирургические инструменты. Тогда отец послал меня в райцентр, потому что в откормочном пункте работал фельдшером-ветеринаром Григорий Яцюк, отец Кости. Он передал мне один комплект, прибинтовал их к спине, чтобы не видно было, там, насколько мне запомнилось, имелись скальпели и всякие пинцеты, да еще какие-то щипцы, достаточно много всего. Надел я рубашку и пиджак, чтобы незаметно было, и пошел в Михайловку пешком. Прошел контрольно-пропускной пункт, который находился на выезде из Плужного на лесную дорогу. Все было благополучно, никто ничего не заметил. Конечно же, я перетрусил, ведь думал, что все смотрят на меня и знают о том, какие инструменты несу прибинтованными к спине. Передал все отцу, они потом пригодились в партизанском отряде, ведь у них были раненые, нужно было как-то оперировать и оказывать медицинскую помощь. Вообще же приезжали партизаны к нам практически через день, дома мать и сестра их обстирывали и откармливали, а я в это время чистил оружие и производил кое-где мелкий ремонт, к примеру, ремешок чинил, или еще что-то такое.
Когда в лесах появилась диверсионная группа Петрова, нужно было срочно как-то убрать главного инженера спиртзавода Тюрменко, потому что оккупанты стали его в чем-то подозревать. Операция произошла летом 1943-го года. Нужно было нашего подпольщика спрятать, но куда – только в партизаны. Тогда сымитировали партизанский налет на спиртзавод, забрали Тюрменко, под таким видом, что его расстреляют в лесу как прислужника фашистов. Таким образом, он стал партизаном, но, к сожалению, погиб в одном из боев. Партизаны хотели устроить засаду немецкой колонне, а оказалось, что оккупанты каким-то образом от своих шпионов об этом узнали, и только наши ребята развернулись, как их уложили очередями, в том числе погиб и Тюрменко. Когда его убили, надо было срочно убирать куда-то семью, потому что стало совершенно ясно, кем он был и чем занимался в оккупации. Семью переправили в глухую деревню, еще дальше, чем мы находились, и там они спокойно жили до освобождения.
Вскоре подпольная организация стала поставлять более зрелых и физически крепких ребят в партизанский отряд. В это время в наших лесах появилось большое Каменец-Подольское партизанское соединение имени Михайлова, командование которого связалось с отцом, и мы всячески им помогали, чем могли. Помню еще такой случай – партизаны подстрелили немецкого мотоциклиста, который вез вражеского майора с какими-то секретными документами. Конечно же, они их убили и изъяли эти бумаги, но, к великому сожалению, это было недалеко от одного из лесных сел, и немцы в отместку сожгли его. Правда, людей там не убивали, просто все спалили дотла, а люди разошлись в разные стороны. После этого случая партизаны подарили мне пистолет «Парабеллум», принадлежавший этому майору. Я стрелял из него в лесу, тренировался, это очень хорошее оружие. Затем, когда наши войска уже взяли Киев и подходили к нашей Каменец-Подольской области, в начале 1944-го года начались бои за Шепетовку. Полиция вместе с небольшим немецким гарнизоном эвакуировались из Плужного, тогда подпольная организация открылась и начала собирать партизанский отряд для того, чтобы освободить Изяслав. Ну, собрали человек сто, с оружием, отец стал комиссаром этого отряда, а командиром назначили директора спиртзавода Барылюка. И они пошли на Изяслав, чтобы выбить оттуда немцев еще до появления красной Армии. Подошли ребята, окопались, и решили атаковать. И тут по ним как ливанули свинцом, атака тут же захлебнулась, и командиры решили, что они угробят людей, но ничего не добьются, и в итоге вернулись обратно. К великому сожалению, в это время в Плужном было безвластие. Подпольщики ушли, немцы сбежали. Тогда мародеры подожгли школу и два единственных капитальных двухэтажных здания в райцентре. Занимались страшным мародерством, потому что в школе и этих домах хранились какие-то колхозные запасы, в том числе хлеб и прочее. И вроде бы во время пожара начали их тушить, и одновременно все разворовывать. Сгорели все три здания.
В 1944-м году мы встречали приход наших частей в Михайловке. Там проходили части, и мы с радостью увидели, что наши пехотинцы сидят на «Студебеккерах», эти мощные американские машины перли на полном ходу на запад. Это настолько было радостно и приятно, что даже трудно передать. После легализации подполья в Плужное прибыл секретарь подпольного обкома Каменец-Подольской области Олексенко. Он сказал отцу, что надо сделать отчет о проделанной работе, которым Степан Корнеевич долгое время занимался, в результате получилась солидная папочка. Один экземпляр был отправлен в архив, еще один Олексенко себе забрал, а третий оставался у отца. После войны папу назначили уполномоченным Министерства заготовок СССР в Плужненском районе. Потом мы переехали в Закарпатье, в Мукачево, где отца направили в округ Рахово, там он поработал, и его перебросили в округ Перечин. Здесь я окончил 10 классов.
- В вашем подполье случались провалы?
- У нас, подпольщиков, провалов не случалось, во многом благодаря тому, что была очень продуманно построена организация. Каждый знал только двух людей – я, к примеру, знал только отца, да еще Ивана, молодого парня в комсомольской группе. Таким образом, даже если кто-то и провалился бы, то большого провала так и произошло бы. Но в итоге все окончилось благополучно, немцы никого не арестовали.
- Вы слышали о расстрелах мирных жителей оккупантами?
- Немцы, конечно же, расстреливали многих, в первую очередь активистов партии и евреев. Причем перед этим всех собрали, хорошо помню знакомых евреев-ребят, прекрасных, умных и начитанных, которых забрали и отправили в Изяслав, где всех расстреляли. Во время оккупации также устраивали облавы и вылавливали молодежь, отправляли их на работы в Германию, причем это делалось настолько жестко и бесчеловечно, что матерей даже не пускали попрощаться с детьми. В основном девушек отправляли, ведь ребят-то практически не было, они либо умело прятались, либо убегали в партизаны. Прикладами родителей отгоняли от машин, девушек же сажали в кузов и куда-то увозили.
- С бандеровцами столкнуться не довелось?
- Мы слышали о них, но они в районы, где воевали партизаны, лишний раз не совались. Хотя у нас в Михайловке как-то поймали и расстреляли одного бандеровского разведчика. А так они не совались, но мы слышали, что вроде бы они тоже иногда имели стычки с немцами. Не знаю, насколько это правда, но такие слухи действительно ходили среди местного населения.
- Кто пошел в полицаи?
- Местных наших никого не было, все полицаи пришли из Западной Украины, и Григорий Шинкарук, завербованный нами, также был оттуда. Его судьба такова – он погиб в ходе Берлинской наступательной операции в Красной Армии. Многие из партизан и подпольщиков пошли в Красную Армию. Кстати, когда немцы наступали, где-то возле села Мякоты был небольшой бой, в результате которого много-много наших раненых не смогли эвакуироваться и оказались в плену. Но немцы дальше пошли, никому эти раненые не были нужны, тогда местные жители растащили их по домам, многих выходили, они выздоровели, поженились и вскоре ушли в партизаны. Кроме того, Костя Яцюк также был военнопленным, но немцы всех военнопленных, за которыми приезжали жены или родственники, отпускали, потому что лагеря были переполнены пленными, захваченными в первые месяцы войны.
- Как вы встретили 9 мая 1945-го года?
- Мы находились в Плужном, я учился в шестом классе, в который пошел сразу же после освобождения райцентра. После новости о Победе, конечно, радости было столько, столько восторга, что трудно передать.
| Интервью и лит.обработка: | >Ю. Трифонов |
