Цырлин Давид Вольфович

Д.В.Ц. - Родился в Белоруссии, в 1920 году, в селе Новосады.

Наша семья была довольно большой, восемь братьев и сестер, и я был старшим по возрасту. Мои родители и все братья и сестры погибли в гетто, только меня судьба сохранила на войне. Они не успели эвакуироваться, немцы оккупировали наш район уже на четвертый день войны.

Знаю примерные обстоятельства гибели только своего брата Иосифа, 1923 г.р. Когда узников гетто вели на расстрел, он пытался бежать, и был убит полицаями во время преследования. После войны ездил на родину, в Минскую область, хотел узнать о трагической участи моих близких, вот тогда мне белорусы-соседи и рассказали, как был убит мой брат, и кто его расстрелял...

После окончания школы-семилетки в Дзержинске Минской области , пошел работать на стройку, дальше трудился на военном заводе №9 в Шостке.

В 1939 году окончил курсы шоферов и работал водителем грузовика ЗИС-5 по вольному найму в воинской части на новой границе.

В 1940 году меня призвали в Красную Армию.

Г.К. - Где Вы служили ?

Д.В.Ц. - Попал в 38-й отдельный саперный батальон 15-го Стрелкового Корпуса. Служил водителем. В батальоне было примерно 450 человек.

Г.К. - Батальон занимался строительством оборонительных сооружений?

Д.В.Ц. - Нет, это была обычная боевая часть. Укрепления возводили стройбатовцы и заключенные, которых пригнали на западную границу. А наш батальон занимался исключительно боевой подготовкой. Но я был простым шофером, так что подрывное дело не знал, да и из винтовки до войны выстрелил всего пару раз.

Г.К. - День начала войны хорошо запомнился?

Д..В.Ц. - Подняли по тревоге. А потом стрельба, бомбежка, отход...

И по такому "сценарию" прошли следующие три месяца.

Когда в сентябре 1941 года я попал уже в свое второе по счету окружение, то почти никого из батальона рядом уже не оставалось.

Г.К. - О каком окружении идет речь?

Д.В.Ц. - Об окружении под Пирятиным. Агония "киевского котла".

На прорыв шли колоннами, машины вначале не бросали. Немцы расстреливали нас с флангов. По кабине ударила пулеметная очередь. Боец стоявший на левой подножке был убит, а мне три пули попали в правую ногу. Меня вытащили из машины и положили на обочине дороги. Нашу колонну рассеяли огнем. Вокруг горели многие десятки машин... И трупы везде... Все пространство от дороги до леса было завалено телами убитых красноармейцев. Я понимал, что если останусь на месте, то скоро буду убит... И я пополз. Три километра до села Шкураты, в котором я нашел укрытие, я полз всю ночь. Меня приютила пожилая женщина-украинка, дала гражданскую одежду, перевязала раны. Сказала, что у нее трое сыновей служат в РККА. А через три дня немцы устроили в селе облаву, выискивая окруженцев. Ворвались в дом, вытащили меня волоком во двор. Кто из немцев крикнул: "Юде!". И в тоже мгновение, эта женщина кинулась к немецкому офицеру и закричала, что я ее сын, Иван... Офицер приказал солдатам меня отпустить и велел немецкому санитару сделать мне перевязку. Пособник из местных украинцев, сопровождавший немец в облаве промолчал...

Только в 1941 году немцы, чувствуя свою скорую победу, еще могли "поиграть в великодушие и благородство". Мне пришлось пережить до мая 1942 года еще несколько таких облав, так там и намека не было, что кто-то из немцев пожалеет или кто-то из полицаев не выдаст... Сразу после облавы мне сделали костыли, и я ушел из села. Дохромал до Шостки, одно время прятался у товарищей по работе на заводе №9, после прятался в подвалах и на чердаках. Но оставаться в городе было опасно. К зиме ушел в сельские районы, кормился тем, что добрые люди подадут.

Ни в одном колхозе долго не задерживался, так как зимой 1941-1942 во многих селах полицейские комендатуры уже лютовали вовсю, и постоянно вылавливали бывших окруженцев, евреев и беглых пленных. То в лесу заночую, то в какой-нибудь хате на отшибе, под кровом у сердобольных селян.

Я понимал, что так долго не продержусь, и рано или поздно меня полицаи сцапают и сдадут немцам на погибель. И так меня один раз поймали, и вместе с группой схваченных бедолаг-окруженцев посадили под полицейскую охрану в сарай. Сказали, что нас утром отправят в лагерь военнопленных. Ночью ребята сделали лаз, и кто смог и у кого хватило смелости, бежали из этого сарая.

Я лично не бежал, а выползал "из плена", поскольку ходить без костылей еще не мог. У меня не было никаких "оккупационных" документов, чтобы легализоваться.

Я плохо знал украинский язык и поэтому выдавал себя за белоруса .

Потянулись месяцы скитаний, голода и страха...

Г.К. - Как Вы попали в партизанский отряд?

Д.В.Ц. - Весной 1942 года пошли слухи о партизанах Ковпака в сумских лесах, рассказывали, что партизаны перебили мадьяров, охранявших мост у села Заозерки (Зазирки?). Вдруг начались разговоры, что партизаны уже заходили в окрестные села. У меня появилась надежда встретить партизан, но я, по-прежнему, передвигался только с помощью костылей, раненая нога упорно не заживала. Как-то ночью возле хаты, в которой меня прятали, стали сильно лаять собаки. Я вышел из хаты посмотреть, что происходит. Рядом с домом стоял молодой парнишка с винтовкой. Он спросил меня: " Ты кто будешь?". Ответил: "Окруженец". Он дал мне "наган" и сказал: "Возьми, хоть в случае чего, от немцев отстреляешься". Говорю ему: "За "наган" сердечное спасибо, но ты лучше скажи, когда снова в село придете?". Он усмехнулся в ответ: "Любопытство нынче штука опасная". Но через десять дней партизаны снова пришли в село. Меня забрали в отряд. Подвели к командиру Глуховского отряда Петру Леонтьевичу Кульбаке. Он посмотрел на меня сверху вниз и сказал только одну фразу: "Ты, солдат, свой костылек бросай к черту, нам бойцы нужны, а не калеки!". Мне выдали винтовку СВТ со штыком, и уже через две недели я принял свой первый бой в партизанских рядах.

Г.К. - Какова была численность отряда Ковпака на момент Вашего прихода к партизанам в мае 1942 года?

Д.В.Ц. - Было примерно 1.000 партизан. Отряд Ковпака делился на пять отрядов, позже называвшихся батальонами. Четыре батальона - Путивльский, Глуховский, Кролевецкий, Ямпольский (Шалыгинский) - были боевыми, а пятый батальон занимался вопросами снабжения и реквизициями.

Путивльский отряд был самым крупным в соединении, состоял из десяти рот, а мой, Глуховский, был трехротного состава. Численность соединения Ковпака росла постоянно, я даже застал времена, когда нас было свыше трех тысяч человек.

Г.К. - Кем Вы служили в отряде?

Д.В.Ц. - Начинал простым партизаном, потом стал пулеметчиком ПД, какое-то время был наводчиком ПТР и даже 1-м номером в расчете станкового "максима". Через несколько месяцев меня назначили командовать отделением, а далее - взводом в 1 -й роте 2-го батальона, а в 1944 я уже был старшиной батальона.

Сделал в лесах "карьеру"...

Г.К. - В партизанской характеристике , датированной 11/1943, сказано, что Вы активно участвовали в 39 крупных боях и в десятках мелких стычках, но я еще знаю, что Вы участвовали в шести рейдах по немецким тылам из семи, проведенных соединением Ковпака.

Какие боевые эпизоды Вам наиболее запомнились?

Д.В.Ц. - Где вы были лет двадцать тому назад, когда память была крепкой, и про каждый бой в отдельности можно было подробно рассказать.

А что может подробно вспомнить больной дед в возрасте 89 лет?

Г.К. - Давайте попробуем. Начнем с Вашего наградного листа на Вашу первую награду, орден Красной Звезды, полученный весной 1943.

Копия листа у Вас в руках. Подписи Ковпака, Руднева и Кульбаки.

Д.В.Ц. - Ладно, пойдем по тексту - ".........16/7/1942 в бою в лесу у села Дубовичи Глуховского района Сумской области товарищ Цырлин убил трех гитлеровцев и взял трофеи - ручной пулемет и 1000 штук патронов.

В бою 30/10/1942 в Кролевецком районе Сумской области товарищ Цырлин вместе с пятью бойцами захватил трофеи - станковый пулемет, ротный миномет, автомашину и мотоцикл... В бою 2/11/1942 в селе Сядрино Черниговской области расчет товарища Цырлина подбил две автомашины, убил 4-х фашистов и захватил трофеи - станковый пулемет... В бою у села Кодра Марковского района товарищ Цырлин лично уничтожил 5 гитлеровцев... В последующих боях из бронебойного ружья старшина Цырлин сжег три немецких бронетранспортера..".... Нет, так у нас с вами ничего не получится, я уже не помню названия многих сел и точные даты боев, и могу ошибиться в рассказе.

У меня, сейчас, почти все схватки в памяти "на одно лицо" - получил приказ, пошел вперед, стрелял, убивал. Одним словом, выполнял свою партизанскую работу. Вы лучше сами задавайте наводящие вопросы.

И вообще, чтобы получить полное представление о деятельности соединения Ковпака, лучше вам прочитать книгу Сидора Артемьевича Ковпака "От Путивля до Карпат" или книгу Петра Вершигоры "Люди с чистой совестью".

Книги довольно правдивые, хоть и издавались в годы жестокой цензуры.

И в хронологическом аспекте деятельности ковпаковцев - в них все детально рассказано - место, дата, подробности боя .

Г.К. - Книжных партизанских "воениздатовских" воспоминаний о войне мое поколение в свое время начиталось... И война в лесах, в тылу врага , во многих этих мемуарах получилась совсем "книжная". Все в них так хорошо,... немцы и полицаи постоянно бегут с поля боя без оглядки, каждый день под откос летят эшелоны противника, а командиры и комиссары отрядов с легкостью подымают сытых бойцов в атаку и так далее. Иногда читаешь и думаешь, и что мы четыре года с фашистами возились... Но мемуары мемуарами ...

Я раньше считал, что самая правдивая "партизанская книга", это мемуары полковника, знаменитого диверсанта и честного, порядочного человека Григория Матвеевича Линькова, изданная через несколько лет после войны.

Да вот пообщался с западнобелорусскими партизанами, столько про Линькова рассказывают, такие вещи и эпизоды, что ни в одной книге "советская цензура" не позволила бы такое опубликовать.

Только, например, по потерям Вашего соединения Сидора Ковпака, в разных источниках публикуются четыре разные цифры, одна другой страшнее.

Да и особенности партизанской жизни далеки от привычных книжных "пасторальных" описаний...

Д.В.Ц. - Я понимаю, о чем вы... Но не ждите от меня подробного рассказа о "темной стороне" партизанской жизни. Мне на войне повезло, я воевал в особенном партизанском соединении. Отряды Ковпака славились своей дисциплинированностью, уважением к командному и политическому составу. Ковпак не терпел пьяниц, трусов и мародеров, и, поэтому, в его отрядах оставались только те люди, которые хотели воевать с врагом и честно с ним сражались. И каких-то, того или иного рода событий, составляющих понятие - "изнанка партизанской войны" на моей памяти почти не осталось.

Г.К. - Согласно статистическим данным приводимых во многих исследованиях, к весне 1942 партизанское движение на Украине было почти полностью разгромлено немцами и их пособниками, и из отрядов и диверсионных групп оставленных для партизанской войны на оккупированной немцами территории к весне уцелело не более 5 %. Эти данные включают и группы диверсантов НКВД и парашютистов из организаторских групп ЦШПД, десантированные в немецкий тыл. Некоторые историки пишут, что из 15-20 тысяч украинских партизан, находившихся к весне 1942 в лесах, местное население составляло намного меньше трети, а все остальные были: беглые пленные и остатки групп диверсантов из "чекистских отрядов". Я не знаю, насколько верно подобное утверждение, пусть с этим историки разбираются. Но кто воевал в отрядах Ковпака?

Д.В.Ц. - В мае 1942 в личном составе соединения соотношение местных жителей и бывших бойцов РККА было 30*70%. Ковпаковский отряд создавался из советских и партийных активистов, местных уроженцев, еще до прихода немцев на Сумщину, и свой костяк сохранил до весны сорок второго года.

Когда я пришел в отряд, то попал в "смешанную" роту, состоявшую из бывших окруженцев и беглых пленных. Были роты в нашем 1-м батальоне полностью сформированные только из местных жителей, уроженцев какого-то определенного села или райцентра. Были взводы, в основном состоявшие из остатков личного состава определенной дивизии разбитой на Украине в 1941 году.

Но уже к зиме 1943 года, из-за высоких потерь и "разношерстного" пополнения, все роты утратили свою " местечковую особенность" и были "смешанными".

Соединение Ковпака было рейдовым, мы долго не сидели на одном месте, и не ждали, когда нам принесут кусок хлеба, и в рейдах, в наши ряды вливались многие мелкие отряды, состав которых был порой просто непредсказуем, кого там только не было! Новичков, как правило, распределяли по разным взводам, или "разбавляли" их формирования "старыми" ковпаковцами .

Никто не смотрел на чьи-то прошлые воинские звания и заслуги. Майоры и капитаны начинали у нас воевать в рядовом звании, и от их личного мужества и командирских качеств зависело их будущее в соединении.

Исключение составляли отдельные "еврейские" роты, созданные из беглецов из гетто. Такая "еврейская рота" была создана летом 1943 года, когда мы освободили остатки гетто в городе Скалат, и в эту роту вошли также бойцы отряда Гриши Розенблата, это примерно 30 человек, партизан из местечка Софиевка, пришедших к Ковпаку в декабре 1942 года. Эти роты воевали как мононациональные подразделения и были в соединении до второй половины 1943 года, но в Карпатском рейде последняя "еврейская рота", 7-ая, почти полностью погибла (из 90 партизан роты к своим вышло 17), и ее остатки распределили по другим подразделениям.

Г.К. - Сколько человек было в Вашем взводе? Кто из товарищей - партизан Вам особенно запомнился?

Д.В.Ц. - В моем взводе было 27 человек. Помню многих... Очень хорошим моим товарищем был Коровченко, командир соседней роты. Но очень хочу отдельно рассказать о своем близком друге, с которым два года мы делили все тяготы и лишения, вместе рисковали жизнью, вместе воевали пулеметчиками. Его звали Роман (Рувим) Плакса. Он был мне как родной брат, я перед ним в неоплатном долгу, несколько раз он в бою спасал мне жизнь. Роман Плакса ушел из жизни несколько лет тому назад, и мне до сих пор тяжело поверить, что его нет рядом на этой земле. Роман родился в 1926 году в Березинском районе в Белоруссии, бежал во время расстрела узников гетто в ноябре 1941 года, скитался по белорусским и украинским лесам. Он пришел в мой взвод в июне 1942 года вместе со своим старшим братом Айзиком. Стал пулеметчиком. Мы вместе с ним прошли многие тысячи километров по вражеским тылам, участвовали в шести рейдах из семи, совершенных соединением Ковпака, выходили из окружений, делились последним куском хлеба. В декабре 1942 года погиб его старший брат Айзик.

Его и белоруса Пашинского захватили в плен каратели из литовского батальона в Туровском районе Полесской области. Потом рассказали, что один из двух партизан, смог освободить руки от веревок и пытался бежать, но был застрелен карателями. А второго партизана привезли в Туров, привязали к столбу, и в ночь под Новый год обливали водой на морозе, пока он не умер, застыв в страшных муках. До сих пор неизвестно, кому досталась более страшная смерть - Айзику или Пашинскому... Ромка остался один из всей своей родни, остальные 18 человек из его семьи были убиты немцами. И Роман мстил немцам беспощадно.

Считался одним из лучших пулеметчиков соединения. И сам Ковпак, и Вершигора, и Войцеховский - лично хорошо знали Романа и ценили его.

Если можно, опубликуйте в интервью фотографию моего друга, пусть хоть такая память останется о нем.

Г.К. - На своем личном примере, расскажите, как были вооружены и экипированы простые партизаны?

Д.В.Ц. - После СВТ у меня был пулемет - "дегтярь".Три диска на мне и шесть дисков таскал на себе 2-й номер. Я всегда имел при себе пять-шесть гранат, и нож (штык). Трофейное оружие я не любил, и несколько трофейных "вальтеров" и "парабеллумов" раздал товарищам, а вот свой "наган" берег. Патронов у нас всегда было достаточно, соединение снабжалось Москвой, и даже в самые тяжелые дни партизанской войны, за исключением возвращения из "Карпатского рейда", я не помню, чтобы приходилось считать последние патроны, но огонь вели только прицельный, экономя боеприпасы. И это, несмотря на то, что мы все время вели активные боевые действия и боеприпасами часто "разживались" у немцев и у полицаев. Стреляли, правда, только наверняка. Партизанская привычка.

А насчет экипировки. Перед выходом в Полесский рейд, нам доставляли на самолетах с Большой Земли даже сапоги и махорку.

А до этого, снимали одежду и сапоги с убитых немцев, а иногда, и со своих погибших. Брать что-то у крестьян нам строго запрещалось, даже еду.

За это, на первый раз сам Ковпак мог плетью угостить, а на второй раз - разговор с мародерами был суровым и коротким, расстрел на месте.

Перед "Карпатским рейдом" из Москвы доставили очень добротные комбинезоны зеленого цвета, говорили, что они "американские". Те, кто прибыл в отряд из "московских" десантных групп, ходили в кожаных куртках.

У меня на голове долгое время была "буденовка", потом ее в каком-то бою пропорол осколок мины, который заодно задел и мою голову. Пришлось добывать себе шапку, на которую нашил красную полосу.

Г.К. - Голодать партизанам-ковпаковцам приходилось часто?

Д.В.Ц. - Настоящего голода не было.

Только осенью 1943 года, в сентябре мы натерпелись всякого... На выходе из рейда с карпатских гор были очень голодные дни, мы сначала брали баранов из пасущихся отар, а потом убивали своих лошадей, и ели конину, без соли и хлеба.

Г.К. - С руководителями партизанского соединения часто приходилось общаться?

Д.В.Ц. - Неоднократно. Это только кажется, что 1.500 человек - огромная людская масса. Но после каждого рейда "ветеранов" оставалось все меньше и меньше, и "старички" хорошо знали друг друга в лицо, да и по совместным боевым делам все время сталкивались. Отряды таяли из-за потерь как снег по весне, потом снова вливалось пополнение и так до самого конца партизанской войны...

Сидор Артемьевич Ковпак, наш "Дед", солдат империалистической и гражданской войн, георгиевский кавалер, был нам как отец родной, не чурался запросто общаться с рядовыми партизанами и хорошо помнил каждого, кто пришел в отряды еще в сорок втором году. Едем по лесу, у меня уже была своя тачанка, а мимо на белом коне проезжает Ковпак. Спросит нас: "Как дела, хлопцы?". Отвечаем: "Хорошо, товарищ генерал!". Ковпак нам: "Держитесь братцы! Будет еще лучше!". У меня была умная лошадь, хорошей выучки, при стрельбе сама ложилась на землю. Ковпаку эта лошадь понравилась.

И я от чистого сердца подарил эту лошадь любимому командиру. Ковпак сказал мне: "Спасибо, сынок!". Да и по боям меня Сидор Артемьевич хорошо запомнил, не раз лично руку жал. Особенно, когда мы немецкую флотилию на Припяти громили в начале 1943 года, и когда я самолет, летящий на малой высоте, из "бронебойки" подбил, да мне его в наградотделе не засчитали.

Замечательный был человек. Помню его возвращение из Москвы перед рейдом в Карпаты. Ковпак собрал простых партизан на лесной поляне и рассказал о своей встрече со Сталиным на приеме партизанских командиров в Кремле. Рассказал нам, какой Сталин скромный и добрый человек, что он даже сам видел, как "вождь народов" ходит в сапогах с заплаткой, и что Сталин лично просил Ковпака и его партизан выполнить его поручение и дойти до Карпат.

Очень мы любили комиссара Руднева. Но с ним я всего пару раз лично беседовал, а вот с его сыном Радиком, отношения были приятельскими. Радик, как и его отец, тоже погиб в карпатском рейде. Семен Васильевич Руднев был великолепным оратором, после его слов, даже мертвые поднимались в атаку.

Я помню его напутствие партизанам перед боем под Делятиным, когда мы были полностью окружены плотным немецким кольцом, и шансов выжить у нас почти не оставалось. Руднев сказал нам: "Идите туда, где в вас стреляют. Там ваша жизнь!"... Мало кто знает, но в 1938 году полковой комиссар Руднев был репрессирован во время службы на Дальнем Востоке, и как я слышал, провел пару лет в заключении. И этот человек не озлобился на Советскую власть, а честно и героически за эту власть сражался . Руднев был выдающейся личностью.

Честный, справедливый, смелый, образованный. Прекрасный дипломат.

И благодаря Рудневу многие конфликты в батальонах решались спокойно.

Помню, как у нас появился Вершигора со своими "москвичами".

Всегда веселый, добродушный. Обходил ряды бойцов и напевал "Челиту".

А с Кульбакой, моим комбатом, и с майором Шолиным, сменившим его на этой должности, приходилось общаться очень часто. Хорошие были люди и командиры.

Г.К. - Последние годы иногда пишут в разных "публикациях" что генерал-майор Руднев был убит своими - то его радистка-"чекистка" раненого застрелила, чтобы комиссар в плен не попал, то с ним "особисты" бригады счеты свели в карпатских горах. Иногда пишут, что он попал в лапы бандеровцев, и был убит вместе с группой партизан из 18 человек.

Д.В.Ц. - Никто точно и достоверно не знает - как погиб наш комиссар.

И все эти публикации, не что иное как - "вольная трактовка" всевозможных слухов - "журналистские бредни" .

Г.К. - Вот данные по "карпатскому рейду" взятые в разных источниках - В рейд ушло 1736 человек из соединения Ковпака, имея на вооружении пять 45-мм орудий, несколько 76-мм "горных пушек", 32 ружья ПТР, 52 миномета калибра 50-м и 82-мм, 470 автоматов и 200 (!) пулеметов. В рейдовый отряд были переданы 7 раций. Официальные потери в рейде - 200 убитых, 250 человек занесены в списки "пропавших без вести".

Другая статистика - в рейд летом 1943 года ушли 1651 человек, а в октябре в рядах соединения насчитывалось только 931 партизан из участников рейда, а 720 человек погибло в осенних боях. Насколько такой статистике можно доверять?

Д.В.Ц. - По поводу вооружения я сейчас ничего точно сказать не могу, не помню, сколько у нас его было конкретно. Когда был рейд на Запад в 1942 году, то у нас была всего одна 45-мм пушка с длинным стволом, но после разгрома каравана из 10 судов на канале на Припяти, у нас появилась своя артиллерийская батарея.

76-мм орудия нам действительно откуда-то доставили перед рейдом в Карпаты, я помню, как перед прорывом из окружения мы их топили в реке, чтобы не оставить врагу. Количество пулеметов - вы называете цифру "двести" - весьма возможно, что это без учета ручных пулеметов, поскольку пулеметами нас вооружили "до зубов", как отдельный укрепрайон. Но одна ошибка в ваших данных налицо - в рейд ушло 2.500 человек, и в октябре 1943, когда в базовом лагере в Олевском районе собрались после выхода из окружения все шесть групп, нас пересчитали и оказалось, что к своим добрались только 540 человек... Немало тяжелораненых оставили в глухих западноукраинских селах, но большинство из них местные выдали немцам на расправу, а других раненых через горы выносили так - между двух коней прикрепляли носилки и коновод вел коней на поводу. Тут еще надо посчитать, сколько погибло из тех партизан, кто присоединился к нам по дороге на Западную Украину. Сидор Артемьевич многих тогда к себе в батальоны принимал .

Г.К. - А как сам прорыв из окружения происходил?

Д.В.Ц. - Когда шли на Западную Украину, то был приказ "особо не шуметь", в крупные бои не ввязываться, но по дороге мы истребляли небольшие полицейские гарнизоны, громили опорные пункты, а тех полицаев, кто сам пришел сдаваться, оставляли в отрядах и мне во взвод дали двух таких, "пулеметный расчет". Немцы нас активно начали истреблять под Дрогобычем, но полностью окружили уже под Делятиным. В принципе рейд уже достиг своей цели, потом нам комиссары говорили, что соединение сожгло 32 нефтяные вышки и два нефтезавода. Но тогда мы об этом не знали, да и не думали.

Перед нами на поле немцы поставили в ряд 150 машины с пехотой, но при этом сам город Делятин они оставили без серьезной защиты. Позже узнали, что это были немецкие десантники, переброшенные из Греции и горные стрелки, на рукавах мундиров у них были особые нашивки. Назад дороги не было, сзади и с боков нас прижали так, что "будь здоров". Тогда всех партизан собрали вместе, перед нами держали речь Ковпак и комиссар Руднев, сказали, что это есть наш "последний и решительный бой", была назначена точка сбора для тех, кто прорвется из окружения - гора Беослава, это за Делятиным. Первой, "тараном", пошла в атаку 9-я рота Бакрадзе, а потом все остальные, роты Карпенко, Ефремова, Горланова и других . Описать этот бой словами просто невозможно. Только представьте себе на мгновение, как на поле горят полторы сотни машин, а все вокруг забито нашими и немецкими трупами... Мы прошли напролом, не считаясь ни с чем. А потом все разбились на группы и начали пробираться на северо-восток. Каждый батальон разделился на несколько небольших отрядов.

Судьба многих таких групп осталась неизвестной, часть была истреблена немцами, а многие погибли в стычках с "бандеровцами" и "бульбовцами", которые, когда мы только появились в Карпатах, не сильно рисковали трогать ковпаковцев, и даже пытались с нами вести "переговоры о ненападении" на переправе через реку Горынь, на которых моя рота был в качестве боевого охранения.

А потом, "бандеровцы", как шакалы, кинулись добивать мелкие группы, идущие из окружения. Я шел с на восток в большой группе, примерно из 50 человек, а, например, мой комбат Кульбака, выходил под видом местного крестьянина, шел мимо немецких и патрулей с охапкой сена на плечах... Из роты Карпенко, например, вышло к своим всего человек пять... Потери были тяжелые...

Мой товарищ Иосиф Глуз пробивался вместе еще с восемью партизанами в Чаманские леса, но они попали в "бандеровскую" засаду, пятеро погибло, а Глуз с двумя выжившим товарищами прорвался и позднее наткнулся на партизан из отряда полковника Николая Медведева. Когда они сказали партизанам, что являются бойцами из соединения Ковпака и отряды по приказу командования разбились на мелкие группы и выходят на восток, то им не поверили. Глуза с товарищами разоружили и связали, а вернее сказать, привязали к деревьям и объявили, что их считают дезертирами, и по партизанскому приговору все трое буду расстреляны, как "изменники Родины". Стали ждать кого-то из медведевского штаба, для утверждения приговора, в этом отряде на месте "не шлепали". И тут Глуз заметил среди партизан одного еврея, "московского парашютиста", с которым он встречался в лесу в конце 1942 года , когда воевал в партизанском отряде в Корощанских лесах. Глуз стал кричать ему: "Илья, выручай!", а тот с изумлением уставился на полуживого и привязанного к дереву Иосифа. Тогда стали разбираться, и даже послали радиограмму на Большую Землю, и оттуда пришел утвердительный ответ, что это бойцы Ковпака выходят из окружения и дано указание, оказывать ковпаковцам всяческую помощь.

Глуз пошел дальше, встретил еще двоих партизан из отряда: Мельничука и Филюка и впятером они вышли на точку сбора соединения.

После сбора партизан по возвращении из "Карпатского рейда", на всех вернувшихся были заполнены наградные листы, в основном, на ордена Отечественной Войны, но Ковпак отказался эти наградные подписать...

Где-то в середине ноября батальоны были снова приведены в полную боевую готовность и мы совершили налет на станцию Олевск. И этот налет получился очень удачным. На путях стояли эшелоны с боеприпасами и когда вагоны загорелись, и снаряды стали взрываться, там, для немцев, начался, образно говоря - настоящий "конец света".

Г.К. - Вы участвовали в шести рейдах соединения. Например, идут ковпакоцы рейдом по Западной Украине или по белорусской земле.

Кого не трогали из коллаборационистов? Или все было под девизом - "всех изменников к стенке"?

Д.В.Ц. - Насколько мне запомнилось, отряды националистического толка, неважно, "бандеровцы" это или "бульбовцы", мы громили беспощадно, если эти отряды стреляли в нашу сторону. А вот чтобы с поляками из Армии Крайовой мы бились... - такого не припоминаю. Может и было пару раз... Когда был рейд "за Вислу и Сан"... Поляки в основном не с нами воевали, а с западными украинцами.

Я в 1943 году видел польские деревни, полностью вырезанные "бандеровцами".

Отряд Ковпака долго не стоял на одном месте, и когда мы шли, то к нам навстречу часто выходили местные партизанские отряды, с которыми мы делились автоматами, взрывчаткой и пулеметами, доставляемыми нам самолетами с Большой Земли. Из таких отрядов мы набирали к себе пополнение.

Нередко на маршруте нашего следования попадались так называемые "зеленые" отряды, сброд лесных дезертиров, которые против немцев и полицаев никаких активных действий или боевых операций не проводили, но мы их тоже не особо трогали. Так, "напоминали слегка", что скоро наши придут и Советская власть за все спросит, но Руднев приказал этих ..., потерявших совесть и "соблюдающих нейтралитет" не расстреливать. Обычно, "зеленые отряды", услышав, что идет Ковпак, прятались по глухим лесам, но несколько таких встреч я запомнил. Ковпак, в отличие от Сабурова, часто давал большинству изменников шанс "искупить вину кровью", он принимал в свои отряды бывших полицаев и кавказских "легионеров". И кстати, из полицаев получались неплохие партизаны... В соединении были два отдельных кавалерийских эскадрона: грузинский и армянский, но после войны никто не упоминал, а откуда в украинских лесах появилось свыше ста кавказцев. А большая часть из них была оттуда - "из перешедших на партизанскую сторону" кавказских легионеров, которые в середине войны решили снова переметнуться назад, к своим.

Хотя были у нас и с кавказцы из "обычных окруженцев" и из беглых военнопленных, например, будущий командир партизанского полка и ГСС грузин Бакрадзе, с группой товарищей сбежал из лагеря для военнопленных в 1942 году. В начале 1943 года мы атаковали станцию Хиночь, это находится, как мне помнится под Цуманью, перебили там двести немцев и полицаев и с полсотни взяли в плен. Еще бой не закончился , как появилась колонна с белым флагом. Пришла сдаваться рота "казаков", которые сами расстреляли своих командиров и немцев-инструкторов, и перешли на нашу сторону. Всех их раскидали по разным взводам.

Г.К. - "Взяли в плен полсотни человек". Как долго такой "плен" продолжался?

Д.В.Ц. - Все зависит - а кого именно взяли в плен? Если полицаев, то это не означало, что их сразу отправят "в Могилевскую губернию". С ними "беседовали" в штабе, выясняли всю подноготную, прежде чем принять решение о дальнейшей судьбе полицая. Один раз стал свидетелем такого случая. Сын-партизан гонит пинками отца-полицая: "Говорил я тебе, батька, не иди в полицаи!"

Немцев старались живыми не брать, и не потому что мы были "беспощадными мстителями". Немцу в партизанах делать нечего, но если ты гитлеровца в плен взял, то именно тебе, после допроса пленного, и прикажут его расстрелять.

А убивать не в бою, а безоружного, пусть и заклятого врага, - не самое приятное дело. Я как-то поймал из засады двоих немцев, они ехали по проселку на подводе, и привел их в штаб батальона. Мне начальник штаба Лисица говорит: "Ты их поймал, тебе их и в расход пускать. Зачем ты их вообще живыми привел?".

Отвел немцев подальше, один из них перед смертью стал молить о пощаде, кричал, что у него дети... Я только сказал: "А вы наших детей жалели!?"..., и расстрелял их к такой-то матери... Когда мы в рейде на Припять, после захвата Лоева, атаковали, дай Бог памяти, Лельчицы или Буйновичи, то я с Ромкой Плаксом взял в плен сразу десять немцев. Бой еще идет, но мы остановились, куда немцев девать. Ротный увидел, начал материться, почему живыми взяли, давай, кончай с ними и вперед... Там же постреляли...

Г.К. - Проводился какой-то контроль со стороны Особого Отдела соединения за бывшими "изменниками Родины", ныне воюющих в партизанских батальонах?

Д.В.Ц. - Конечно, я думаю, что с них не спускали глаз, пока "бывший" себя в боях не покажет. Но основная проверка партизан проводилась после выхода ковпаковцев на свою территорию. Бывшие кадровые командиры и красноармейцы проходили такую проверку в обязательном порядке. Когда весной 1944 года, 1-я Украинская Партизанская Дивизия под командованием Вершигоры готовилась к седьмому рейду, то 50 человек, опытных партизан, ветеранов ковпаковского соединения, и меня в том числе, вместо участия в очередном рейде отправили в Киев, в Штаб Украинского Партизанского Движения, сказали, что с нас войны уже хватит. Мы прибыли в УЦШПД, размещенный на улице Ворошилова, и всех нас проверял Особый Отдел, и только после проверки нам вручили ордена и направления для дальнейшей службы или работы. Я получил орден Боевого Красного Знамени, а потом из Штаба меня направили на работу в милицию, в Шостку, и я еще три года носил форму и ходил с оружием.

Только в 1947 году я уволился из органов и пошел трудиться простым рабочим.

Но проверка в ЦШПД, отличный послужной список и боевые награды не гарантировали, что после войны тобой вновь не заинтересуются "органы". Командир нашего 3-го полка Брайко, Герой Советского Союза, был арестован через несколько лет после окончания войны, уже будучи подполковником и слушателем Академии в Москве, и ему "пришили 58-ую статью"...

Вообще, если быть до конца откровенным, то после войны еще лет десять многие бывшие партизаны из кадровых солдат и командиров Красной Армии не очень то афишировали свое участие в партизанской войне, ведь большинство попало в отряды после побега из плена или "из примаков". И такое клеймо - "был в плену, нарушил присягу" или "окруженец", еще долго висело над многими, как проклятье... Власти ничего не забывали, таких "клейменных" в любую минуту могли "взять" в сталинские времена и отправить на "освоение Сибири" или "в солнечный Магадан" ...

Г.К. - Есть у меня несколько интервью с "польскими евреями", партизанами воевавшими в отрядах в Западной Белоруссии. Все они отмечают многочисленные случаи враждебного отношения к евреям со стороны определенной части их "товарищей по оружию". Как ни странно прозвучит, но свидетельств о подобном негативном отношении почти нет у евреев-партизан, воевавших на Украине. Стоял ли "еврейский вопрос" в соединении Ковпака?

Д.В.Ц. - Нет. Ничего подобного у нас не было, я и мои товарищи не чувствовали антисемитизма. Это пресекалось на корню, "еще в зародыше".

Был как-то случай, который может охарактеризовать отношение командиров к "нацвопросу". Одну девушку партизан-украинец обозвал "жидовкой", и она доложила об этом политруку 6-й роты Путивльского отряда. Пришел и комиссар Руднев, приказал собрать и выстроить всю роту, чтобы этому партизану перед строем, "набили морду", и добавил, что в следующий раз, если тот еще что-то похожее скажет, он, Руднев, разрешает политруку роты пристрелить "националиста" на месте... Не было в нашей роте ни словесных выпадов в адрес евреев, и я не припомню таких диких случаев, что бы кто-то евреям в бою в спину стрелял. В моем взводе было 4 еврея, все пулеметчики, попробуй, скажи нам чего нибудь лишнее, а там посмотрим, кто после этого сколько протянет...

Такие порядочные люди как Руднев и Вершигора не терпели каких-либо проявлений шовинизма, а сам Ковпак никогда не был антисемитом.

Более того, он как-то на привале рассказал ротному Гришке Розенблату, что его, в возрасте 10 лет, родители отдали в семью еврея-лавочника, помощником приказчика, и Ковпак шесть лет прожил в еврейском доме, как равный сидел со всеми за столом и неплохо помнит идиш. Когда нам Розенблат это рассказал, то на многое стало понятно. Ковпак принимал к себе в оторяды всех евреев, старых и молодых, с оружием и без, не смотрел, кто "западник", а кто "советский", и, например, когда мы освободили гетто в Скалате, то Сидор Артемьевич выделил людей для охраны спасенных. Хотите примеры?

В декабре 1942 года в районе села Глушкевичи к Ковпаку пришли три группы еврейских партизан из Цуманских лесов, руководимые Розенблатом, Хаимом Вотчиным и Гарштейном. Это были ребята из местечек Софиевка, Игнатовка и Киверцов, с лета сорок второго действовавшие самостоятельно на Волыни. Всего пришло 90 человек, их распределили по батальонам, а евреев Скалата и группу Гершовского в 1943 году объединили в отдельную 7-ую роту , а костяк 7-й еврейской роты составили опытные партизаны, но судьба этого формирования была трагична, рота почти полностью погибла в "Карпатском рейде". Первый командир этой роты Йоль Щербата погиб позже, в марте 1944 года при штурме моста через Западный Буг. Другой ротный, Розенблат, умер уже здесь, в прошлом году. Кроме этих групп, при мне пришли к Ковпаку остатки еврейских отрядов Кароля Шварца и сбитого летчика Лени Зальцмана, группа Петра Шепшинского из Ровно. Среди партизан было немало евреев из бывших "кадровиков-окруженцев" или бежавших из плена. Но некоторые из них "шли" под русскими фамилиями, и только потом, мы узнавали, что они евреи. Например, нашего начштаба звали майор Стрельцов, а в разведке батальонов, наряду с явными евреями Геллером и Тартаковским, служили ребята с такими фамилиями, что не сразу и поймешь, что они евреи: Колька Мудрый (Шопенгауэр), Шилин, Леонид Толстоногов, Коля Старчевский, Миша Рубинов или тот же Юрий Колесников. Когда ему в девяностых годах присвоили звание Героя России, то только тогда я узнал, что настоящая фамилия Колесникова - Гольдштейн. Некоторые долго скрывали настоящую национальность, особенно те, кто прошел лагеря военнопленных.

Я помню, как у нас появился комиссар Александр Непомнящий, так он на вопрос: "Политрук, ты кто по национальности?" - отвечал: "Кавказец".

Кадровый лейтенант Семен Добкин пришел в отряд в марте сорок второго и пока не стал командиром партизанского батальона, тоже числился русским .

В общей сложности евреи составляли в разные периоды 5%-10% от числа партизан Ковпака. Я когда сюда на ПМЖ приехал, то вскоре встретился с Розенблатом, который еще в 1945 перебрался в Палестину и еще здесь успел немало повоевать. В 1993 году Розенблат собрал нас здесь на встречу, еще было в живых 35 бывших ковпаковцев, а сейчас осталось всего человек пять...

На этой встрече Розенблат каждому из нас дал написанную им небольшую книгу о евреях в отрядах Ковпака, и некоторые данные из нее, я вам сейчас привел...

Г.К. - Вы сказали, что дисциплина в отрядах Ковпака была железной.

Но в одной мемуарной книге рассказывается о том, как командир 9-й роты, заслуженный боевой командир, орденоносец, вместо выхода на задание на подрыв эшелона на железной дороге, где-то пил всю ночь, эшелон упустил, а по возвращении в отряд пытался представить ложный доклад, и за все это его лично Руднев расстрелял перед ротой, а на место убитого, ротным назначил Бакрадзе.

Д.В.Ц. - Этого ротного судил партизанский трибунал и приговорил к расстрелу, но никто не хотел в него стрелять, и комиссару Рудневу самому пришлось привести приговор в исполнение. Этот случай не является характерным, но в партизанской войне такое не прощалось. За менее серьезные проступки Сидор Артемьевич приказывал не расстреливать, а пороть перед строем, как в царской армии.

Ковпак не терпел пьяниц и мародеров, которых лично бил плеткой, но один раз и у Ковпака не выдержали нервы. Как-то подорвали эшелон, а в этом составе была цистерна спирта. Многие ринулись к ней, и вместо выполнения боевого задания, напились. Прибыл разъяренный Ковпак, и пару человек из тех, кто сильно "перебрал" и не смог встать, Ковпак лично пристрелил, прямо возле цистерны...

Г.К. - Вам пришлось пройти через десятки боев, на Вашем боевом счету сотни убитых немцев и полицаев, да я еще тут посмотрел, и получается, что во время рейдов соединения, Вы, вместе со своими товарищами, прошли по немецким тылам свыше 12.000 километров. Что для Вас было самым трудным, самым тяжелым за два года партизанской войны?

Д.В.Ц. - Даже не знаю, что ответить...

Никогда раньше об этом серьезно не задумывался... Воевал я как фанатик, о смерти не думал, жизни своей не жалел, и вообще ничего не боялся.

Даже в самом страшном сорок первом году твердо верил в нашу Победу.

Был молодой и выдерживал любые физические нагрузки. Иногда за сутки мы на своих ногах проходили по 70 -80 километров. Помню, что как-то поздней осенью, после перехода, лег спать на землю, а утром чуть не захлебнулся в воде, оказывается, всю ночь шел ливень, а я спал как убитый и ничего не чувствовал...