Я родился 5 декабря 1926 года в селе Троповое Могилев-Подольского района Винницкой области. Родители были простыми колхозниками, отец и мать трудились в поле. В семье воспитывались сестра Мария, старший брат Прокоп и младший Никита. Старший брат участвовал в Великой Отечественной войне и погиб на фронте.
До войны я окончил семь классов, для села большое образование. 22 июня 1941 года рано утром увидели, как в небе летают немецкие самолеты с черными крестами. Причем только увидят одинокого человека на дороге, и самолет за ним летит, стреляет из пулеметов. Мужчин стали мобилизовывать в армию. Остались одни подростки. Вскоре в село пришли немцы на мотоциклах и на машинах. Тут же, как зашли к нам во двор, послышалось: «Матка, давай молоко и яйка!» Так со всеми разговаривали, бабы несли, что могли. Ну что еще сказать, особо верующие встречали немцев с иконами. Надеялись, что те церковь откроют.
Старостой стал наш сосед Михаил Доманчин. Это был неплохой человек, большой специалист в столярном деле, до войны что мог, то всем делал. Одни женщины в колхозе остались: пахали на коровах, у кого осталось, запрягали буренок в ярмо. Полицаи появились первым делом, не только местные, немцы назначали украинцев из Западной Украины, мол, они с нами язык быстро найдут, распределили их по два-три человека на село.
Полицаям полностью поручили наводить порядок. Вели они себя, как хотели. Показывали, что самые смелые. Один из них зашел в магазин, который у нас называлась лавка. Там был такой проход, через который продавец заходил за прилавок. Полицай хотел показать, какой он умелый и прыткий, на ту перегородку прыгнул, оступился и при падении повредил позвоночник, его оттуда поскорее забрали. Что с ним стало, не знаю, в деревне он больше не появлялся. По вечерам полицаи ввели комендантский час, а сами приставили к девушкам. Люди как работали в колхозе, так и работали. Немец не дурак, не отгонял крестьян от земли. Кушать было нечего. Платили за целый день работы один стакан муки.
Осенью 1941-го к нам пригнали евреев из Западной Украины. Немцы их вели по большой трассе областного значения на Винницу. Сопровождали по обеим сторонам колонны с собаками, чуть что, без милосердия гоняют народ. Евреи вещи и детей несли на плечах, особенно мне запомнилась одна женщина, которая одного ребенка тащила на спине сзади, второго в руках несла впереди. Из последних сил шла. Всю эту картину своими глазами видел. Немцы же катились рядом на мотоциклах. Только и кричали: «Хальт! Хальт!» Наши селяне украдкой пускали евреев из колонны к себе и кормить давали, ну что же сделаешь. Зашли в наше село, в центре был построен большой клуб, называвшийся дом культуры. Там деревянные полы имелись, и крепкая крыша над головой. Евреев там разместили, но зима впереди, а кушать практически не давали. Они ходили по селу и люди их поддерживали. Многие умерли во время зимы от холода и голода, хотя тайком согревались деревом, которое пилили рядом. По весне 1942-го, когда вымерли многие, специально определили подводу с мужиком, он вывозил тела и хоронил их на поле в скотомогильнике. Выжившие после куда-то разбрелись.
В лесах кругом сидели партизаны. Ни полицаи, ни немцы не отваживались на ночь ходить в лес. Дела творили, однажды поезд пустили под откос, еще что-то сделали. Воевали сильно, помогали армии. Немцы в ответ устраивали многочисленные облавы, ловили партизан, но все равно те не переставали сражаться. Хорошо запомнил, как ближе к 1944-му по ночам «кукурузники» прилетали со стороны линии фронта, сбрасывали продукты и вооружение с боеприпасами. Связь с местным населением у партизан была хорошо налажена. Подпольщики в селе также имелись, помогали сведениями. Немцы их арестовывали, кто-то сбегал из-под ареста. Но всех не смогли вскрыть. По ночам партизаны приходили в село за продуктами, и в нашу хату приходили. Тихонько постучат в окно у кровати, где мой батько спит, родители их запускают к нам и помогают продуктами.
Кроме того, немцы по ночам также наведывались. Что им надо, то и брали. Первой зимой 1941/1942-х годов, которая выдалась весьма холодной, позабирали все тряпки из дома, даже покрывала из комнат. Они сидели где-то в окопах, и себе их устелили взятыми у населения вещами. Любили комфорт. В 1942 году стали угонять молодежь в Германию. К счастью, я еще был подростком, поэтому меня не брали.
Когда линия фронта приблизилась к селу, немцы стали по улицам разбрасывать мины, устраивать ловушки – кидали на дороге противотанковые мины, которые маскировали под брошенные колеса. На противопехотных минах многие пацаны подорвались. А вот с шиной игрались и прыгали на них. Если бы та мина рванула, то воронка была бы такая, что всех пацанов сразу бы и похоронили в ней.
Освободили нас весной 1944 года. Пришли танки и пехота. Встречали кто с хлебом, кто с чем мог. Много кушать не было, немцы все повыедали. Верующие со страху попрятались. Староста и местные полицаи, оставшиеся дома, пошли на фронт штрафниками. Их быстро осудили, и отправили в штрафные роты на верную смерть. Меня вскоре призвали. Направили на обучение в Кострому, в 108-й запасной стрелковый полк. Все призванные были молодыми пацанами 1926 года рождения. В учебном батальоне учили военному делу. Кормили нас хорошо, после голодной оккупации еда казалась сытнейшей. Стреляли из автоматов ППШ и ППС, изучили их досконально. Маленькая саперная лопатка на спине болталась, длиной в две ладони, а рыть ею землю надо. Хоть голову спрячешь в бою, все равно помогает.
Направили в 277-й гвардейский стрелковый полк 91-й гвардейской Краснознаменной Духовщинской стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта, которая в ходе боев была награждена орденами Ленина и Суворова. Наша дивизия относилась к частям резерва Верховного Главнокомандования, поэтому нас бросали на прорыв в качестве поддержки танкового десанта. В Белоруссии нас перебрасывали к передовой на грузовиках. Танки без пехоты не идут вперед, поэтому нас сажают на танки Т-34 и ИС-2, на которых были наварены скобы, чтобы мы за них держались. Кстати, на тяжелые танки садились и по пятнадцать человек. Вооружили меня автоматом ППШ с круглым диском на 71 патрон.
Первый бой вспоминается с трудом, в Белоруссии прорвались вперед, и шли безостановочно, рядом немцы идут, а с другой стороны русские. Неразбериха. Дальше воевал в Польше и на подступах к Восточной Пруссии, стал связным у ротного. Держал связь со взводами во время атаки. Ранили меня 22 октября 1944 года. Шел по полю к наступающим частям, и очередью прошило правое бедро, через живот пули прошли рядом с позвоночником к левому бедру. Тяжело ранило. На поле боя собирали раненых, когда немного немцы отошли, повозки подъезжали, на которых старики служили санитарами, наша ротная санинструктор кричит из укрытия: «Есть еще живые?» Кто стонет, кто кричит, кто может идти, тот идет на голос, но это опасно, ведь стреляют кругом. Ну что же, меня подняли и отправили в тыл на повозке. Забрали в госпиталь, где сделали операцию: сшивали кишки толстого кишечника и желудок, пробитый пулями. Была повреждена кость на правом бедре, удалили оттуда металлический осколок. Некоторые раны потом загноились и пошли свищи. Начал болеть, тазовые кости не держат. После этого прошел много госпиталей. Давали мне какие-то наклейки на раны, чтобы не промокали, так и лечился. 9 мая 1945 года встретил в госпитале. Радовались сильно. Повыбегали раненые, кто ходить мог, на улицу, такие, как я, лежачие, в окно кричали. Что еще сказать: в день Победы выдали по 100 грамм «фронтовых».
- Какое в войсках было отношение к партии, Сталину?
- Хорошее отношение, Сталин правильно делал многое. И в бою кричали: «За Родину! За Сталина!» Хотя в наступлении и матерились, все было. Но больше всех матерились штрафники. Как-то перед атакой на сильную оборону врага к нам на пяти «Студебеккерах» привезли штрафников. Их кидали туда, где даже гвардейские части, такие, как наша дивизия, не могли прорвать оборону. Штрафники как воробьи с машин прыгали. И тут же в атаку пошли, крича при этом: «Еб…й в рот! Нам не посопротивляешься!» И немцы, которых мы после взяли в плен, честно признавались, что у них считалось так: если слышишь ругань штрафников, то надо тикать, потому что эти отчаянные ребята шутить не будут. Ему все равно: или в тюрьме десять лет сидеть, или его ранят в бою и реабилитируют.
- Как поступали с пленными немцами?
- Как хотели, в атаке такое бывало, что и расстреливали. В немецком плену нашему солдату не сахар был, и мы об этом знали.
- Как в войсках относились к Георгию Константиновичу Жукову и Константину Константиновичу Рокоссовскому?
- Очень хорошо.
- Что было самым страшным на фронте?
- Все страшное. Прятаться надо и от пули, и от снаряда, и от мины.
- Как мылись, стирались?
- Кто там смотрел за чистотой тела и вшами. Не было времени. Помню, что на подступах к Восточной Пруссии нашли пустые железные и алюминиевые бочки. Выбрали погожий день, брезентами загородились от ветра, и в бочках нагрели воду, посуду трофейную насобирали, воду ей черпали и мылись. Это был единственный раз на фронте, когда я помылся.
- Чем вас кормили?
- В основном в прорыве давали сухой паек, в который входила американская тушенка в металлических банках красного или серого цветов. Очень вкусная даже. Как дадут ее на взвод, то все наедаются.
- Как было организовано питание в обороне?
- Всю еду доставляли в ночное время суток. Старшина берет помощниками нескольких солдат, они приносят термос с пищей. В зимнее время для согревания доставляли по 100 грамм водки. Служили в пехоте и пацаны, как я, и старики по 30-40 лет, которых мы воспринимали как дедов, многие из них носили усы. Однажды подбегаю к кухне, один из пожилых солдат меня просит: «Мальчик, пойди и принеси мне котелок, а то кости болят». И я быстренько все принес. Уважали старших.
- Трофеи собирали?
- Нет, кому они нужны на передовой. Тут нужно немецкое оружие и патроны к нему собрать.
- Как пополнялся боекомплект?
- Специально перед боем подносили пулеметчикам ленты, а нам лотки с патронами. Перебоев не было.
- Молились ли в войсках?
- Крестятся все, перед боем каждому страшно, ведь я думаю, что Бог все-таки есть, нельзя быть безбожником.
- Женщины у вас в части служили?
- Были, санинструктора. Относились к ним нормально, у нас ротная санинструктор была одета в комбинезон и носила сумку через плечо. После боя ищет раненых, идет на крик, а санитары на повозке по ее знаку подбирают.
- Приходилось ли воевать против власовцев?
- Кто там поймет в бою, кто власовец или немец, не могу вам ответить.
- Ваше отношение к замполитам?
- Отважные люди. Они ходили по передовой, не страшились пули. Я сам однажды к замполиту подбежал, он спросил: «Вы чего ходите?» Ответил, что есть чувство: меня пуля на фронте не пропустит, хочу какой-то подвиг сделать, раз еще бегаю. Немцы соорудили оборону в цементных трубах, и мы видели, что в черных точках наставлены пулеметы. Предложил: подползу к нему с одной стороны, упаду на ствол, ведь все равно знаю, что погибну, а так хоть товарищей спасу. Но замполит ответил, что я еще молодой и пригожусь на фронте. Не пустил.
- Что всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?
- Противогазы многие выбрасывали, на это командиры смотрели сквозь пальцы, а вот во время учебы в запасном стрелковом полку их обязательно проверяли. В Костроме такие марш-броски нам устраивали, что рубаха на спине от пота колом стояла.
- Использовали ли вы немецкое трофейное оружие?
- Все было, особенно любили немецкие автоматы, это хорошее оружие. Он удобен в танковом десанте, легко на спину закидывался и за ремень крепился. Немецкий пулемет также хорошее оружие.
- Какое наше стрелковое вооружение вам нравилось?
- Автоматы ППШ и ППС, ну и у ротного снайпера имелась автоматическая винтовка СВТ-40, прекрасная вещь.
- Самое опасное немецкое оружие?
- Самолеты. Чтобы хоть чуть-чуть притупить страх от бомбежки, мы пели на марше: «Не смеют крылья черные над Родиной летать, Поля ее просторные не смеет враг топтать!» И еще была у меня любимая песня: «Боевая честь нам дорога! Кони сытые бьют копытами. Встретим мы по-сталински врага!»
- Как бы вы оценили эффективность наших гранат и немецких?
- И те хорошие, и те. Разве что опасаться надо было при броске оборонительной гранаты Ф-1 «лимонки». Там разлет осколков очень большой, нужно после броска сразу же прятаться, чтобы сам не поранился.
- Где находился взводный/командир роты во время атаки?
- Ротный был на наблюдательном пункте на передовой, он пробирается туда ночью или утром перед атакой, связные протягивают телефонную связь, и он оттуда отдавал приказы. А взводные с нами находились на танках, так же, как и рядовые солдаты.
- Как бы вы оценили командира взвода, ротного?
- Это были грамотные офицеры, умевшие правильно командовать.
- Когда вы шли в атаку в качестве танкового десантника, при обстреле сразу же спрыгивали с Т-34?
- А как же, надо же укрываться от обстрела. Но если мы едем по ухабам в прорыве в тыл врага, то тут приходилось прижиматься к броне и держаться за поручень, даже если пули свистят, ведь мы рвались вперед, на полном ходу как же ты спрыгнешь. Хорошо помню чувство: танки на неровной местности чуть ли не взлетали в воздух, а мы крепко прижимались к броне.
- Большие потери нес танковый десант при прорыве обороны противника?
- Смотря, в какой бой попадешь. Но если приходилось пробивать немецкую линию обороны, то мало кто выживал, да и то, из выживших почти все ранены. Мы шли на смерть.
- Как организовывалось передвижение на марше, пешком или на машинах?
- Все время кроме того подвоза в Белоруссии на грузовиках топали пеши. А если надо где-то бросок совершить, то тогда вся пехота садиться на танки. Не надо думать, что в прорыв, как показывают в фильмах, идет по сто танков разом. На одном участке шла одна группа по 3-10 танков, не больше.
Прослужил после выздоровления в армии до 1955 года, домой не пускали. Сначала был в запасном полку выздоравливающих. Выходился немного, но свищи все еще беспокоили. После служил в Кенигсберге. Видел, что там были такие укрепленные немецкие оборонительные точки, что для наших танков артиллерией проходы в них поделали и взрывали, что могли. У меня в последний год службы сын родился. Домой после демобилизации не пускали, говорили, что надо ехать на Урал, куда были эвакуированы заводы. Надо поднимать промышленность, а не хватало рабочих. Попал в Новосибирск, ездил на железной дороге по сопровождению грузов. Зимой тулуп натягиваю на себя, и смотрю за вагонами на станциях. Паровозы медленно ехали, пока его заправляли водой и углем, можно все растащить. Следил за этим строго.
В крымское село Червоное Сакского района переехал в 1967 году на грязелечение. Так тут и остался жить, работал в совхозе «Саки». Отличный совхоз-миллионер, столько людей трудилось, и всем занятие находилось.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
