Бутов Петр Петрович

Родился я 29 июля 1920 в с.Шевченково Кантемировского района Воронежской области.

Отец умер, когда мне было полгода, и нас четверых, двух братьев и сестру поднимала мама, бабушка, и дед Еремей, которому еще довелось служить кучером у графа Л.Н. Толстого. Старший брат Иван 1909 г.р. войну прошел в инженерных войсках, а Алексей, окончил Воронежский педагогический институт, был директором школы, в годы ВОв работал на штабных должностях, закончил службу в армии подполковником, а его жена была партизанкой, секретарем комсомольской организации.

Жили мы очень бедно, и одними из первых вступили в колхоз. Учился я в начальной школе, затем в школе рабочей молодежи. Нас обеспечивали одеждой и обувью, а полную среднюю школу я успешно закончил в районном центре Митрофановка. В детстве я мечтал быть военным, но к нам в область приехали работники комбината «Ростовуголь», уговорили поступить в горнопромышленное училище, и я год работал в шахте № 15-16 г.Гуково, механиком электровоза вагонеток. В то время, в 1939 году, я зарабатывал около тысячи рублей в месяц, притом, что обед в нашей шахтерской столовой стоил 30 копеек. Страшно не было т.к. шахта была «негазовая».

Но через год работы на шахте меня призвали в армию. Я был простым красноармейцем, когда начался набор в военные училища, а так как это была моя мечта - быть командиром, то я поступил в Калинковичское военно-пехотное училище, в Белоруссии. Было только собеседование, а экзаменов не было. Два года отучился там, и как раз тогда, когда у нас шли выпускные экзамены, началась война.

Н.Ч. - Как вы оцениваете подготовку, которую вы получили в училище?

П.П.Б. - Я считаю, что нас подготовили очень хорошо. Очень высокие требования предъявлялись к боевой и физической подготовке курсантов. Постоянно практиковались полевые выходы, марш-броски на 25 км с полной выкладкой. У каждого курсанта груз должен был весить 32 кг, если был меньше, то добавляли кирпичей. Занимались и рукопашным боем. Штык, приклад, саперная лопатка - все это мы отрабатывали. Учили всему, начиная с основ артиллерийского дела, езды на лошадях и заканчивая рытьем землянок, готовки пищи. И в результате, я считаю, мы были очень сильными и подготовленными, настоящим примером для рядового и сержантского состава.

Очень строгая была дисциплина. Очень ыло строго… Например, у меня был такой случай. Были полевые занятия по отработке перебежек и переползаний. Нужно было совершать перебежки на 10, максимум на 15 метров, а потом уже ползком. Но я решил схитрить, перебежки делал метров на 25, и соответственно, меньше полз и больше отдыхал. Командир взвода это заметил. И когда занятие закончилось, весь взвод пошел назад с песней, а меня заставил ползти до самого входа в казарму… Очень я тогда устал… Только у казармы разрешил подняться и сказал: «Вы поняли Бутов? Не пытайтесь меня обманывать!» Развернулся и ушел. И никто не расценивал это как издевательство, только как наказание, хотя и не предусмотренное дисциплинарным уставом.

В увольнения ходили каждые выходные. Очень дружный был коллектив.

Училище было большое, только в моей учебной роте 150 человек. После войны я был на встрече выпускников. Почти никого из знакомых не встретил… Очень мало кто выжил, но точных данных у меня нет.

Н.Ч. - Было у вас ощущение, что будет война?

П.П.Б. - Мы ощущали, что война будет. Но нас убеждали, что война будет на чужих территориях.

Во время моей учебы в училище была война с Финляндией, и вы знаете, чувствовалось какое-то напряжение, чувствовалось, что война будет.

Н.Ч. - Были у вас какие-то сведения, кроме официальных, о войне с финнами?

П.П.Б. - Немного. Было, например, известно, что они хорошо воюют в лесах, широко применяли снайперов. Мы, курсанты, знали, что наши потери были значительные, т.к. опыт финской кампании, вернее некоторые ее аспекты, мы изучали. Приезжали к нам в училище несколько командиров, прошедшие «финскую», для передачи опыта.

Чувствовалось, что война будет, но дипломатические отношения с Германией как-то нас успокаивали, и когда будет война, мы не знали. Я не слышал, чтобы наше население массово скупало спички или соль, но мы знали, что на границе стоит много немецких войск.

И мне лично до сих пор непонятно, почему наши части повсеместно выводились в летние лагеря, в том числе и наше училище тоже находилось в лагерях под Вышним Волочком. Войска не были обеспечены всем необходимым на случай начала войны. Нас постоянно успокаивали «войны не будет, не поддавайтесь на провокации, не делайте напрасных выводов, у нас Пакт о ненападении» и т.д. все это было.

Н.Ч. - Как вы узнали, что началась война?

П.П.Б. - В лагерях под Вышним Волочком. Мы готовились к выпуску. Нас подняли по тревоге и объявили о начале войны. Но мы успели сдать выпускные экзамены, получили звание лейтенантов и офицерское обмундирование, и все наше училище, всех до единого, отправили в подготовленные лагеря под Москвой для формирования частей народного ополчения. Эвакуировали нас очень организованно, и в дороге нас не бомбили. Я был назначен командиром взвода в 21 дивизию Киевского района Москвы, которая стала потом 173 стрелковой, а затем и 77 гвардейской. Мы 15 дней формировались и обучали людей перед маршем на фронт, под знаменитой д.Бородино. И там мне запомнилась надпись на памятнике «Прохожий, скажи нашей Родине, что мы погибли, сражаясь за нее». На меня она очень подействовала. До сих пор помню то пронизывающее ощущение… Но в самом начале мы думали, что эта война ненадолго, что мы быстро Германию победим…

Н.Ч. - Какие люди попали к вам в подразделение?

П.П.Б. - Я стал командиром 1 взвода 4 роты 2 батальона 61 СП. Ко мне во взвод попали, в основном, работники «Райпищеторга», «Райхлебторга» Киевского района г.Москвы. Люди были в возрасте, солидные. Запомнилось, например, что у многих были маленькие подушечки для отдыха… Но настрой у них был боевой, все хотели защитить Москву, Родину. Был даже такой случай, отец пришел воевать с сыном, но он старше призывного возраста, и его не берут, а сын младше. Такой был подъем у людей! Много среди них было коммунистов. А политруком роты у нас был мужчина, которому было за 50, преподаватель истории партии из Педагогического института. Когда мы шли в бой, он меня просил «Петя, я плохо стреляю, прикрывай и меня»…

Н.Ч. - Вас не удивляло, что Красная Армия вынуждена была отступить до Москвы?

П.П.Б. - Вы задаете такие вопросы… Я любил свою Родину! Меня страна вывела в люди, дала нам, бедным людям, почувствовать себя богаче, равноправнее, так что мы очень любили Родину, готовы были умереть за нее. И вот когда мы отступали, а мы не бежали, отступали организованно, постоянно держали немцев в напряжении, один пожилой крестьянин меня спросил «лейтенант, ты же молодой, а на кого же ты меня бросаешь?..» Было очень горько и обидно! Я был командиром роты. Мне приказывают отойти на новый рубеж, а откуда я знаю почему?

Н.Ч. - В начале войны у Вас или у ваших товарищей были сомнения в нашей победе?

П.П.Б. - Сомнений не было. Мы были уверены, что победим. И я вот с вами говорю, вспоминаю. Мы же прекрасно понимали, что война - это потери, и никто не дрогнул. Понимали, что это нужно. Нужно защищать народ. И понимали, что будут потери, но мы защитим народ.

Вот, например, в Москве. Я хочу сказать, что ополчение, москвичи, с которыми мне довелось служить дальше, это были совсем другие люди, другой народ. Дома были пустые, т.к. все ушли на фронт, и на домах были надписи «мы на фронте». Оставались одни старики, которые не могли самостоятельно передвигаться. Из ополченцев Москвы было создано много дивизий, вся 33 армия. У нас была проблема не кого набрать, а из кого выбрать. Добровольцев было слишком много, приходилось отказывать, объяснять, что по возрасту или состоянию здоровья не все нам подходят. А люди рвались к нам, пытались доказать, что они нам подходят. Трудности в комплектовании были связаны с тем, что было слишком много желающих воевать.

У людей была «бронь», а они просились к нам, чтобы воевать… А сколько людей сознательно шли на смерть? Закрывали собой амбразуры.

Н.Ч. - Вы лично наблюдали такие случаи?

П.П.Б. - В моем батальоне не было, а в дивизии были. Масса людй сонательно шли на гибель ради защиты своего народа.

Н.Ч. - Вы помните свой первый бой?

П.П.Б. - Помню хорошо. Это было в августе или сентябре, точно не помню, на Варшавском шоссе между городами Киров и Людиново Калужской области. Я уже командовал ротой, которая была в резерве. И моей роте поставили задачу помочь вырваться из окружения другой роте нашего полка в районе села Погребки. Это село находилось в лесу, и поэтому нам удалось подобраться вплотную и внезапно атаковать. Но главное, это то, что мы уже знали, что «немец воюет по часам», и поэтому время для атаки я выбрал, когда у немцев был обед. Кроме того, я заранее приказал расположить по станковому пулемету на путях возможного отступления немцев. Один при въезде и другой при выезде… Чтобы куда они ни побежали везде бы попадали под огонь. Рассредоточил и коммунистов с комсомольцами. Приехала к немцам полевая кухня, они обо всем забыли, бегали по селу с котелками, и в этот момент мы ударили… Всю немецкую роту там побили. В плен только человек 15 взяли. Соединились с нашими и успешно отошли. У нас убитых не было, только несколько раненых. Считаю, что очень удачно я выбрал момент для атаки. Не зря мы выжидали. Во время обеда они совсем не были готовы, растерялись и ничего не успели сделать. А так знай чем бы все закончилось… Наверняка потери бы понесли большие. А пленных мы передали командованию полка. За этот бой я получил орден Красной Звезды.

Н.Ч. - Вы сами участвовали в этом бою?

П.П.Б. - Конечно. У меня была винтовка, и я был в боевых порядках. Но я как делал, когда командовал ротой, а потом и батальоном. Я подбирал молодых, боевых, подготовленных ребят. Двое справа и двое слева от меня. У одного снайперская винтовка, а у второго автомат. Тот, кто с винтовкой ликвидирует опасность для командира на дальних подступах, а тот, кто с автоматом на ближних… Ведь если командира убивают, то подразделение становится неуправляемым, а этого допускать нельзя.

Н.Ч. - Удалось захватить какие-то трофеи в этом бою?

П.П.Б. - Почти ничего, т.к. надо было сразу отходить, догонять полк, а не собирать трофеи.

Н.Ч. - Как вы относились к партии, лично к Сталину?

П.П.Б. - Мы были патриотами. Очень любили и партию и Сталина. Я был комсомольцем, но уже в декабре 1941 меня приняли в партию. Я считаю, что строительство государства было на правильном пути. Но, как и везде, нет совершенно положительных вещей, так нет и совершенно отрицательных. Конечно, были какие-то недостатки, но в целом, я считаю, мы жили очень хорошо.

Вот возьмите, например, мою семью. Ведь мы все вышли в люди, а ведь очень бедные были.

Н.Ч. - Вы знали, какие потери понесла Красная Армия в начальный период войны?

П.П.Б. - Этого не было известно. Это не афишировали.

Н.Ч. - А вы между собой не обсуждали, как получилось, что пришлось отступать почти до Москвы?

П.П.Б. - Разговоры сводились к тому, что армия была не готова к войне. Не была готова вооружением, и что нам навязали войну. И мы считали, что наша разведка в Германии плохо работала. А вот у немцев разведка была очень сильная. Было много шпионов и диверсантов, даже под видом офицеров. Очень много. Особенно в Москве. Как только начинался налет, так сразу выстрелами из ракетниц их наводили на цели. У нас даже формировались отряды для отлова этих «наводчиков».

Н.Ч. - Что было дальше?

С братом Леонидом

П.П.Б. - Мы с боями отходили на Сухиничи. И там нашу часть бросили на уничтожение немецкого десанта. Но пока мы туда добрались, с ним было покончено. Но запомнился там такой эпизод. Мы видели нашу санитарную машину. Парашютисты сразу убили водителя, а врач, капитан медицинской службы, который был с ранеными, водить видно не умел. Тогда мало кто умел водить машины. И немцы расстреляли всех раненых… Зверье, а не солдаты. Этот случай мне запомнился и не давал покоя. И после войны, когда я преподавал в Кишиневском медицинском институте, я обратился к ректору, и настоял на том, чтобы при военной кафедре все студенты проходили обучение и сдавали на права.

А под деревней Винниково, это рядом с г.Серпуховым меня ранило в правую часть живота. Мы стояли в обороне, я был на НП роты. Думаю, это было пулевое ранение. И меня отправили в госпиталь в г.Орехово-Зуево. Но я там пробыл недолго, вернулся в свою часть, где меня назначили командиром батальона и присвоили звание капитана. А ведь мне был только 21 год. Стояли мы в обороне в районе г.Наро-Фоминска, запомнилось, что там был завод по производству грампластинок. Вызывает меня командир полка «Завтра переходим в атаку». Я удивился «как в атаку? Мы же боевые порядки для наступления не подготовили. Мы же не готовы. Мой батальон держит оборону на 2 км, а в наступлении положено 800 м.» А мне коротко «Приказы не обсуждаются». А потом добавил «Бутов не беспокойся. Мы только поднимемся, а атаковать будут другие». Так и получилось. Что хочется добавить. Нас очень хорошо экипировали. Полушубки, ватные брюки, валенки. Плавки специальные давали, чтобы по мужской линии чего не обморозить, даже это было предусмотрено. Кормили отлично, американские консервы уже появились, но хлеб так замерзал, что мы его клали подмышку, чтобы отогреть. По 100 грамм водки давали 3 раза в день, ведь морозы стояли страшные.

Н.Ч. - А в вашей части большие потери были?

П.П.Б. - Потери были не очень большие. Когда я вернулся из госпиталя, то в батальоне было 500 человек, а полагалось 800. Но какая война без потерь? После декабрьского наступления такой подъем был, ведь, честно говоря, думали, что же дальше будет? Неуверенность какая-то была. Но после наступления, когда мы столько освободили, настроение стало приподнятое. И как наше наступление прекратилось, то мы весь 1942 стояли в обороне под Москвой. Особых боев там не было, и наша часть там была на переднем крае без замен. В основном разведки там старались… И наша и немецкая «языков» таскали. Снабжали нас там хорошо, всего хватало. А в декабре 1942 меня направили в Ташкент на ускоренные курсы при военной академии им.М.В.Фрунзе, т.к. меня хотели еще повысить, а образование не позволяло, хотя я уже считался опытным командиром.

Н.Ч. - Расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашей учебе.

П.П.Б. - Я там учился 6 месяцев. 4 месяца готовили на командира полка, и по 2 месяца добавляли тем, кого готовили на начальников оперативных отделов дивизий и корпусов. Там были очень грамотные преподаватели, которые, я считаю, нас обучили очень хорошо. Но кормили, например, плохо, по сокращенному пайку. У меня были явные способности к штабной работе, и курсы я окончил с отличием. После окончания учебы меня направили начальником оперативного отдела в 95 гвардейскую СД 66 армии, впоследствии 5ГА под командованием Жадова, в которой я воевал до окончания войны, а закончилась она для нашей дивизии в Чехословакии. До сих пор удивляюсь, я планировал боевые операции целой дивизии, это примерно 15 тысяч человек, конечно, начальник штаба дивизии проверял и корректировал если надо, а ведь мне всего 22 года было… Наша дивизия особенно отличилась при освобождении Полтавы, Кировограда. За планирование операции по форсированию Днестра в Молдавии, я получил орден Боевого Красного Знамени, а там очень тяжелые бои были… Освобождали Румынию, Польшу. Участвовали в Берлинской, Пражской операциях.

Н.Ч. - Какой период войны был для вас самым трудным?

П.П.Б. - 1941. Бои под Москвой были самые тяжелые. Потом было полегче, а, начиная с 1943, считаю, мы уже очень хорошо воевали. Хорошо уже было налажено взаимодействие между войсками, крепкая была дисциплина.

Н.Ч. - Как Вы считаете, можно ли было победить с меньшими потерями?

П.П.Б. - Вы знаете, были ошибки у командиров. Но за них привлекали к ответственности. За необдуманные действия. Ведь, например, для того чтобы перейти в наступление требуется большая подготовка. Все должно быть обдуманно. Это же целая наука. Но в нашей дивизии таких случаев не было. А самые тяжелые бои на моей памяти были на Шерпенском плацдарме в Молдавии. Вот там были самые тяжелые потери. Думаю, только половина людей осталась, когда нас там заменили. Но солдаты, прошедшие Сталинград, говорили, что даже там так не бомбили… Немцы по 700 самолето-вылетов в день делали. Даже за отдельными людьми самолеты гонялись. А потери еще большие там понесла 8 гв армияЧукова, которая нас заменила.

Н.Ч. - Расскажите об этих боях поподробнее.

П.П.Б. - Наша дивизия первой из армии первой должна была форсировать Днестр. А т.к. планирование форсирования нашей дивизией было возложено на меня, то командир дивизии приказал: «Майор Бутов, вы составили план, поэтому отправляйтесь захватывать плацдарм вместе с 290 полком». Первым переправился разведвзвод 290 полка под командованием сержанта Антонова. Он там геройски погиб и посмертно награжден званием ГСС. А я за эту операцию награжден орденом «Боевого Красного Знамени».

Н.Ч. - А как часто вам лично доводилось участвовать в боях?

П.П.Б. - А как вы думаете? Я ведь был командиром взвода, роты, батальона. И я первый должен был идти в бой, поднимать людей в атаку. Ведь личный состав смотрит на командира. Берет с него пример. Я показывал «делай, как я». Это потом уже, когда я был начальником оперативного отдела дивизии, то моя обязанность была находиться на НП дивизии, и руководство боем командир дивизии осуществлял через меня. А на Шерпенском плацдарме был даже случай, когда нужно было поднять в атаку дивизию. Командир дивизии пошел в бой со знаменем дивизии, а мы, офицеры, его охраняли. Но это был редкий случай, ведь если ты командир, то и командуй, а не показывай свою личность. Хотя последний наш командир дивизии Олейников был большого личного мужества. Он из кавалеристов, воевал еще в Гражданскую. Нам его постоянно приходилось отговаривать, чтобы он не ездил сам на передовую, что мы офицеры сами справимся. Но все равно лез. И ведь ни разу не был ранен, ни в Гражданскую, ни в Отечественную.

Н.Ч. - Как вы оцениваете немцев как солдат?

П.П.Б. - Они ведь разные были. Ведь многие были настроены против режима. Многие сами сдавались. И когда мы брали в плен, то сначала узнавали, кто ты рабочий или убежденный фашист? И наказывали их по-разному.

Н.Ч. - А вы лично много фашистов убили?

П.П.Б. - Так разве я считал? Сколько я стрелял, а убил или ранил, откуда я знаю? Когда я был командиром роты, и в рукопашных доводилось участвовать. Нескольких немцев я убил уже в первом бою, в Погребках. Я ведь был с винтовкой со штыком в первых рядах… Что я почувствовал? Некогда там было особенно чувствовать. Надо было думать о солдатах, которые тебе подчинены. Это главное, а, сколько я убил, даже примерно не скажу. Хотя, конечно, когда колешь человека штыком…

Н.Ч. - Какой-то момент войны, случай выделяете для себя особо?

П.П.Б. - До сих пор меня будоражит тот случай под Москвой, когда мне старый крестьянин выговаривал за наше отступление… Что я мог ему ответить? Мне и самому было стыдно за то, что мы отходим, за то, что покидаем свой народ. Вот этот случай сразу вспоминается. Или вот такой был интересный случай на Шерпенском плацдарме. Когда уже немцы отошли, в селе Пугачены при мне командир 33 корпуса генерал Лебеденко подошел к группе молдаван, которые разговаривали с офицерами, и заговорил с ними на румынском языке. Оказалось, что он сам из Молдавии, уроженец Кагульского района, и после войны его родное село переименовали в честь него. Очень способный был офицер. Герой Советского Союза. После войны он был военным комендантом г.Вена, где показал себя не только прекрасным боевым офицером, но и тонким политиком. Управлять и координировать работу стольких служб в Австрии, это ведь очень непростое дело, но он прекрасно справлялся. И среди этих молдавских крестьян он обратил внимание на одного, которому было лет 19-20. Говорит ему: «Призываю вас в ряды Красной армии, будете моим ординарцем». И этот парень долго при нем служил, только после войны вернулся. Вот такой был случай.

Н.Ч. - А были у Вас друзья в части?

П.П.Б. - Самым близким для меня человеком была жена. На Сандомирском плацдарме мы стояли во 2 эшелоне обороны, и наш командир дивизии организовал нечто наподобие маленькой базы отдыха, где отдыхали не только офицеры, но и солдаты. Там были палатки с чистыми постелями, кормили хорошо. Показывали кино и организовывали танцы, где играл дивизионный ансамбль, который во время наступлений выполнял обязанности похоронной команды. На этих танцах я с ней и познакомился. Она была тогда старшим сержантом медицинской службы. Встречались мы совсем недолго, но решили пожениться. Начальник штаба дивизии зарегистрировал наш брак, и мы смогли с ней жить как муж с женой, но только, конечно, на отдыхе, если боев не было. Но она вскоре демобилизовалась и уехала, т.к. была беременна нашим сыном. Мы прожили вместе все эти годы. У нас еще дочь есть и четверо внуков. В феврале 2007 она умерла…

Н.Ч. - Что для Вас было самым страшным на войне?

П.П.Б. - Атака, конечно. Но свой страх я убирал подальше, и на людях его не показывал. Ведь даже хирург идет на операцию, и тот боится. А это бой… Но ты знаешь, что если сам не убьешь, то тебя убьют. Но боев столько было, что они стали обыденной частью нашей жизни.

Н.Ч. - Были моменты, когда Вы чуть было, не погибли?

П.П.Б. - Вы знаете, таких уж явных не помню. Повезло, считаю. Я ведь с августа 1941 и до самой Праги на фронте. А меня только под Москвой легко контузило и ранило. А ведь на Шерпенском плацдарме, повторюсь, немцы бомбили сильнее, чем в Сталинграде, так, по крайней мере, солдаты говорили. Повезло.

Н.Ч. - Против «власовцев» Вам довелось воевать?

П.П.Б. - На Украине против нашей дивизии воевал калмыцкий кавалерийский корпус, и вы знаете, воевали они упорно. Как-то на НП дивизии привели пленного, хотя обычно, солдаты без ведома офицеров убивали предателей. Его пытаются допросить, а он все «нихт ферштейн». Заместитель командира дивизии полковник Заядный, у которого была плетка для лошади, ударил ею этого пленного по спине, и тот начал кричать: «я русский, пощадите меня». Решили его отправить в штаб корпуса, под конвоем 2 солдат. Отошли они буквально метров на 500, вдруг слышу автоматная очередь, и вижу, конвоиры возвращаются. Я решил вмешаться: «какое вы имели право расстрелять пленного? Мы же потеряли языка!» Они отвечают: «Товарищ майор, он начал убегать, а мы пожилые, не догнали бы его»…

Н.Ч. - Где вас застало известие о Победе в войне?

П.П.Б. - Наша часть была под городом Дрезденом. И тут мы получили приказ по радио создать от нашей дивизии передовой отряд, чтобы направиться в Прагу для помощи восставшим чехам. В этот передовой отряд выделили 1 стрелковый батальон, 1 артдивизион, 1 танковую роту, разведчиков выделили. Меня назначили командиром этого сводного отряда, и поставили задачу, не ввязываясь в бои, максимально быстро достигнуть Праги. И мы это сделали, хотя немцы оказывали ожесточенное сопротивление. За эту операцию меня наградили Чехословацким военным крестом. Вот там нас и застало известие о Победе. Очень трудно передать словами, то что мы чувствовали… Все плакали, обнимались, словно не верили, что остались живы. Три дня мы праздновали Победу! Было, конечно, много еды и выпивки. Чехи к нам относились замечательно, и очень плохо к немцам.

Н.Ч. - Как к нашим войскам относились люди в Польше, Германии?

П.П.Б. - Из Германии мы почти сразу ушли в Чехословакию. Но запомнился такой эпизод в одном местечке: врач лично убил всю свою семью. Очень боялись, рисовали нас на плакатах с клыками и рогами… В Чехословакии относились прекрасно, а в Австрии ровно, нейтрально. Мы в Австрии стояли в очень бедном районе. Настолько бедном, что был случай, когда мать с отцом за еду торговали своей дочерью… Нам даже пришлось организовать в том районе питание для местного населения.

Н.Ч. - А были случаи мародерства со стороны солдат?

П.П.Б. - Я помню только один эпизод. В Австрии солдаты обворовали бакалейную лавку: вырезали стекло, и забрали все с витрины. Потом оказалось, что это все муляжи были… Но с такими явлениями боролись. Работала военная прокуратура, гауптвахты были.

Н.Ч. - А с женщинами были отношения?

П.П.Б. - Сожительствовали. Но это было по доброй воле. Случаев насилия не помню.

Н.Ч. - Что-то запомнилось из увиденного за границей?

П.П.Б. - Вена, конечно, красивый город в мирное время. Концерты для нас организовывали. Запомнилось, что в Австрии сохранялись русские захоронения еще суворовских времен.

Н.Ч. - За что у Вас остальные награды?

П.П.Б. - Первый орден Отечественной войны, кажется за бои под Кировоградом, а второй за бои в Германии. Там мы воевали вместе с польской дивизией. Воевали они неплохо, но хуже наших войск. Их надо было постоянно подгонять, чтобы они не отставали. За налаживание взаимодействия с ними я отвечал. У них командиром дивизии был Татарчевский, из наших поляков. Чешский военный крест за освобождение Праги, а польская медаль за форсирование Одера и Нейсе. Там были тяжелые бои, особенно при форсировании Нейсе. Но их даже сравнить нельзя с боями на Шерпенском плацдарме. В Молдавии было намного тяжелее…

Н.Ч. - Как Вы считаете, Шерпенский плацдарм оправдал себя?

П.П.Б. - Конечно, он сыграл свою роль, но, по-моему, можно было обойтись и без него… Там были большие потери. Бои на Шерпенском плацдарме, несомненно, самые тяжелые и кровавые из всех в которых я участвовал.

Н.Ч. - Вы можете выделить кого-нибудь из командиров, с которыми вам довелось воевать?

П.П.Б. - С командирами высокого ранга я особо и не сталкивался, но из тех с кем довелось, выделю командира 32 гв ск Родимцева А.И. Безусловно, талантливый был командир.