Я родился 23 августа 1921 г. в д. Большое Ляхово Ермишинского района Рязанской области. Родители мои были крестьяне-середняки, и хотя все наше хозяйство составляла изба, представляете, даже лошади или коровы не было, но все равно мы на общем фоне в деревне считались середняками. Отец, заядлый кавалерист, служивший в Гражданскую в Конной армии, скончался в 1928 г. Жилось нам с матерью непросто, поэтому с первого же дня образования колхоза мы вступили в него. Вскоре маму назначили на должность водителя, хотя на самом деле она работала извозчиком, за ней была закреплена лошадь и повозкой. Мать всегда просила начальство:
- У меня в семье 4 человека, дайте мне возможность заработать трудодни, чтобы я прокормила своих детей.
Так что работала наравне с мужчинами, и зерно возила, и стога метала, все, что требовали, все делала.
До войны я окончил семь классов, и почти сразу же меня призвали в армию, это случилось 12 ноября 1940 года 12 ноября. В военкомате предупредили, что я буду служить в Москве. Это была большая честь.
Действительно, меня направили в Московское Краснознаменное училище им. Верховного Совета РСФСР, по окончании нам должны были присвоить звание лейтенант. Надо сказать, что попасть туда удалось не сразу, дважды меня отправляли назад в военкомат, потому что было строгое требование - призывники должны иметь хороший почерк, и хотя у меня был как раз отличный почерк, что-то их не устраивало. Все-таки в итоге я попал в училище, сразу же по прибытии нам выдали хорошую форму, знаете, в советское время она была очень солидная, внушающая уважение. Я и сейчас придерживаюсь своей формы. Нам преподавали военное дело, многое проходили на практике, т.к. нас готовили на командование взводом, обучали штыковому бою, атаке с винтовкой в руках. Также много внимания уделялось грамотному и быстрому проведению различных расчетов, особенно по сектору стрельбы. Все время внушали одну мысль - мы должны защищать свою Родину, ничего не жалеть, верить в Родину от начала и до конца.
В училище никаких разговоров о войне с Германией не ходило, кормили отлично, постоянно давали борщ, каши, пирожки, часто попадалось мясо.
- Как Вы встретили 22 июня 1941 года? Как узнали о начале войны?
- В это время я как раз был прикомандирован к штабу Московского военного округа, был направлен на должность писаря. Нас оставили на работе на выходные, но никакой тревоги мы не испытывали, и тут рано утром объявляют, что Германия напала на Советский Союз. В штабе сразу же появилась тревога, знаете, даже какая-то взволнованность. Оказалось, что всего при штабе писарями и на других мелких должностях числилось около 150 человек из училища, нас быстро собрали и отправили в училище.
В первые недели войны мы постоянно находились на боевых постах в городе, я в основном оставался в распоряжении штаба. Нашей группе заданий по наблюдению затем, что необходимо соблюдать светомаскировку не давали. Но, знаете, жители сами все знали, и никто ее не нарушал. По крайней мере, мне ни разу не довелось увидеть, чтобы кто-то светомаскировку не соблюдал. Также я не видел случаев спекуляции и воровства.
Первое время немцы Москву почти не бомбили, вскоре было принято решение эвакуировать наше училище в Новосибирск. Мы переехали в полном составе, как преподаватели, так и курсанты, там нас еще доучивали, правда, ускоренными темпами, и в мае 1942 г. я в звании лейтенанта был отправлен в армию. Сдавали экзамены в соответствии с довоенными стандартами, были и тактика, огневая и строевая подготовки, стрельба, уставы, политическая грамотность. Очень много экзаменов было.
- Как бы Вы оценили преподавательский состав в училище?
- Не скажу, что строгие, но требовательные. Дисциплина соблюдалась четко.
- Где Вы разместились в Новосибирске?
- Точного адреса не помню, но это было кирпичное здание, видимо, еще старой постройки, в комнатах было установлено действующее отопление, что оказалось особенно удобно, хоть можно портянки сушить. Кормили нас так же, как и в Москве до войны.
- Какое вооружение Вы изучали?
- Практически все, что было положено по штату в стрелковой части: ручные пулеметы, Максим, ПТР, даже 45-мм пушки, минометы. Учили нас основательно, тут уж ничего не скажешь. Особенно много внимания уделялось пулеметам. Надо сказать, что мне крепко запомнились занятия с Максимом, ведь все оружие носилось на руках, никаких машин тогда и в помине не было, один станину вешал на шею, другой тащил ствол, третий ящики с лентами. Во время маршей пулемет - это самое тяжелое оружие. Позже, командуя взводом, я старался давать отдых почаще, если позволяла обстановка, пусть 1-2 минуты перерыв, зато если так делать через каждые 10-15 минут, то солдаты не выдыхались.
Я был направлен в 167-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон 116-го укрепрайона на должность командира пулеметного взвода. Первоначально наша часть стояла в Московском узле обороны, но так как основные военные действия разворачивались на Сталинградском направлении, то вскоре нас перебросили под Астрахань. И 12 августа 1942 г. мы выгрузились в Астрахани, вскоре заняли оборону в калмыцких степях, сначала на линии Волга, потом Пристань, затем еще дальше в степи. Приказ нам отдали один: ни шагу назад, стоять насмерть! Хорошо помню, что вооружение у нас было капитальным, были и пулеметы, и 45-мм орудия, и 82-мм минометы. Всеми командовал командир нашего 167-го батальона. Мы ждали немцев.
Несколько раз передовые группы противника добирались до наших позиций и пытались внезапно захватить отдельные опорные точки. Делали они такие наскоки в утреннее время, но всякий раз они откатывались без успеха. Знаете, часто говорят, что немцы атаковали только при поддержке танков, но на нас нападала исключительно пехота, так что я тогда так и не увидел немецкую технику. Хотя мой пулеметный взвод постоянно направляли на атакованные участки, мы должны были оказывать поддержку массированным огнем. Врезался в память первый бой, произошедший в августе - мы открыли огонь по немцам, когда они находились уже недалеко, где-то в 600 метрах, вскоре после того, как мои пулеметы накрыли их, немцы залегли, потом отступили. После нас попытались достать с помощью артиллерии, но я всегда строго требовал, чтобы пулеметы хорошо маскировались, чтобы окопы были заранее вырыты, и в случае обстрела можно было уйти на запасные позиции. Так что в моем взводе потерь не было, мы хорошо держались. Атаковали нас исключительно немецкие войска, мы продержались на занятых позициях там до ноября 1942 г., практически до самого конца Сталинградской обороны.
- Что оказалось самым трудным в обороне?
- Самое трудное - это не столько враг, сколько калмыцкие пески, особенно тяжело было передвигаться, менять позицию, кругом один песок, бездорожье, частые песчаные бури. Я постоянно тревожился, что поражение нам нанесут не немцы, а эти самые пески, ведь хоть оружие мы стремились держать в чехлах, а все равно песок попадал. Да и не только в пулеметах дело, я носил сапоги, и в голенище все в песке было. Из-за бездорожья снабжать нас оказалось очень трудно, возникали перебои, особенно с хлебом, ожидали постоянно, когда же нам привезут суточную норму, кстати, доставляли продукты не на машинах, а на верблюдах, даже хлеб привозили на них. Иногда доводилось в течение суток ожидать подвоза. Но надо сказать, что за хлебом обязательно доставляли горячее, так что без кормления нас никогда не оставляли.
- С водой проблемы были?
- Да, во время боя в станковом пулемете при интенсивном огне вода в кожухе закипала довольно быстро, а тут главное продолжать бить, иначе немец осмелеет. Так что приходилось всем воду из фляг лить в кожух, а горячую выпускать в другие фляги. Пусть и без воды, зато можно было продолжать бой.
Еще до окружения немецких войск под Сталинградом наши передовые части начали наступление на немецкие войска в калмыцких степях. Нам довелось участвовать в нескольких небольших боях по ликвидации окруженных групп противника, я заметил, что тогда стояли сильные морозы, а все немецкие солдаты были одеты очень легко, поэтому у них довольно часто происходили потери от обморожения. Хотя просто так враг не сдавался, устраивал артобстрелы, пару раз наш батальон попадал под удары авиации. После войны печатали информацию о том, что калмыки перешли на сторону немцев, но я ни разу не слышал об этом на фронте, более того, нас часто встречали местные жители, приносили хлеб. И видели в советском солдате своего освободителя.
В феврале 1943 г. наш укрепрайон принял участие в освобождении Ростова-на-Дону, затем в общем наступлении по направлении на Украину, здесь довелось полной ложкой хлебнуть трудностей пеших переходов. Все оружие и даже переносную технику волокли на плечах солдаты, было такое, что мы делали до 60 км в сутки, двигались без перерывов по 6-7 часов. Личный состав уставал страшно, ведь приходилось не только самому идти, но и беречь оружие, ведь немцы не собирались давать передышку, нередко на привалы делала налет вражеская авиация, нам приходилось готовить стрелковое оружие и вести бой по воздушным целям. Правда, самолет в моем взводе никто так и не сбил. Пару раз было такое, что немцы бомбят колонну, а мы продолжаем двигаться, таков приказ. Это страшное дело…
- Потери понесли большие от авиаударов?
- Нет, я бы не сказал, что большие, но были. А вот от наземных засад мы оберегались эффективно, к примеру, во время движения впереди перед походной колонной всегда двигались передовое охранение, и если противника не было, то давали сигнал, и мы продолжали движение.
Но в целом немцы оборонялись довольно-таки слабо. В начале 1943 г. я стал коммунистом, наши политические работники предлагали вступить в ряды партии, я с группой комсомольцев дал свое согласие. С 26 февраля мы принимали участие в боях на Южном фронте, к концу апреля нас перебросили под Ростов-на-Дону, затем мы двинулись вперед и заняли оборону у Буденовки. Там и простояли до 10 августа 1943 г. Особых немецких атак на наши позиции не было, большинство потерь случалось от авианалетов, хотя несколько раз появлялись какие-то пехотные части, но, по-моему, это были разведчики. Опять же особых потерь в личном составе не было, но оставалась необходимость постоянно соблюдать осторожность. Быть в боевой готовности.
В начале августа нас подняли по тревоге, погрузили в вагоны и перебросили на усиление к передовому рубежу будущего наступления по направлению к Сталино. Артподготовка длилась несколько часов, после чего началось генеральное наступление, мы шли в наступление в составе своего батальона, был отдан приказ - штурмовать укрепленные точки гитлеровцев. Надо сказать, что это была очень тяжелая работа, казалось, после такого артиллерийского огня ничего не могло уцелеть, но сохранилось еще достаточно точек, особенно на направлении наступления нашего взвода. Всего мы ликвидировали 4 укрепленные точки немцев. Мы прикрывали наступающие части и позволяли им подбираться как можно ближе для штурма точек противника. Для этого мой взвод был усилен: в дополнение к собственным 2 станковым и 2 ручным пулеметам придали несколько ружей ПТР, 2 миномета и саперов. Нас стали именовать штурмовым взводом. Правда, минометчиками и противотанкистами командовали другие офицеры. В целом, наиболее эффективными в борьбе против опорных точек противника оказались минометы, особенно хорошо они справлялись с пулеметами врага. Наша роль заключалась в оттягивании огня на себя, поэтому потери случались, немецкий огонь из пулемета очень интенсивен и потому губителен. Так что мои требования соблюдать маскировку помогли, даже очень помогли избежать напрасных потерь.
Вскоре мы вступили в Донбасс, начались бои в районе шахтных городков, особенно тяжело нам пришлось под Шахтами № 4, 7 и 8, там необходимо было предварительно выбивать засевших немецких снайперов, только потом двигаться вперед. Надо сказать, что пытались использовать против них ПТР, но они эффективны против техники, а вот уничтожением снайперов занялись наши специально обученные стрелки, которые сами хорошо знали снайперское дело. Но я ими не командовал, они работали отдельно от нас.
В сентябре мы подошли к населенному пункту Дебальцево, где немцы усиленно удерживали свои позиции, бои были тяжелые, но мы больше работали против оставшихся в тылах группах противника, участвовали в так называемых боях «местного значения». Правда, легче воевать не становилось, наш взвод помогал стрелковой роте, и немцев обычно было до роты, разведка не всегда точно определяла численность врага. Так что жаркие схватки постоянно случались. Особенно трудные бои развернулись в селе Пантелеймоновка, немцы держались насмерть, не давали нашим даже головы поднять. Мой взвод вел подавляющий огонь, но особого толку от него не было. Помогли снайперы, они выбивали расчеты противника и поддержали атаку. Оказали большую помощь.
Дальше вместе с наступающими частями мы двинулись в направлении Запорожья, освободили Преображенку, но 14 сентября попали под страшную бомбежку в Удачном. Немцы бросили на станцию огромное количество самолетов, бомбили, бомбили и бомбили. Спасло одно - разведка заранее предупредила о готовящемся налете, мы замаскировались, потому и удалось избежать серьезных потерь. Вскоре мы двинулись по направлению к Мелитополю, и там мне довелось участвовать в городских боях. Если до этого мне удавалось избегать больших потерь Вов взводе, то здесь все было по-другому - люди гибли…
Во время боя одного пулеметчика ранило, и я сам засел за «Маским», надо было во что бы то ни стало продолжать вести огонь, иначе стрелков бы выбило, после подошло подкрепление и немцев выбили. Только после боя я понял, что меня ранило. Но в госпиталь я не пошел, остался в части, не хотел своих потерять.
После Мелитопольской операции наш 116-й укрепрайон был придан 4-му Украинскому фронту, в составе которого принял участие в Перекопской операции и освобождении г. Красноперекопска, мы находились во втором эшелоне наступающих войск. Помню, после разгрома немцев на перешейке, особых боев в Крыму не было, хотя мы быстро зашли в Симферополь, немцы там почти не сопротивлялись. Кстати, крымских партизан в городе я так и не увидел, хотя многие после войны писали, что в Симферополе было полно партизан и подпольщиков. Лично я ни одного не заметил.
Мы придвинулись к Севастополю, и под Качей меня контузило, стояла страшная артиллерийская стрельба, укрыться было негде, вот и досталось. После освобождения Севастополя был издан приказ - в связи с осложнением обстановки на советско-турецкой границе наш укрепрайон должен быть переброшен в Армению. Приказ есть приказ, погрузились в эшелон, сначала Батуми, затем через Армению добрались до Ленинакана, где мой батальон выдвинули к крепости, которую пограничники называли Красная Башня. Гитлер крепко надеялся, что Турция решится напасть на Советский Союз. Действительно, среди местного населения ходили всякие слухи. Но мы стояли на границе, я прослужил там до 1946 г. и никаких провокаций не было. И это несмотря на то, что на границе располагались очень большие турецкие поселения.
- Со стороны Турции никаких провокаций не было?
- Нет, чего нет, того нет. Правда, бывали такие случаи, что их скот приходил через нашу границу, но мы его просто отправляли обратно, а так больше ничего не было.
- Как Вы встретили 9 мая 45 года?
- Мы как раз находились в Ленинакане, что уж говорить, все радовались, да еще как.
- Чем Вы были вооружены как командир взвода?
- Сначала пистолетом ТТ, затем выдали автомат ППШ с диском. Вот пистолет в бою применять не доводилось, а из автомата я стрелял. Сколько немцев я убил, не считал, но кое-кому из них от меня досталось, это точно.
- Какое отношение было к Сталину?
- Великолепное, он был нашим вождем.
- Как Вы поступали с пленными немцами?
- Отправляли их на сборный пункт, беседы с ними вели специально выделенные люди, подготовленные к такому делу, я к ним отношения не имел. А так к немцам я относился как к врагу, и рассуждений на эту тему во взводе не допускал.
- Что было для Вас самым страшным на фронте?
- Война страшна сама по себе. Но мы терпели, держались, ведь необходимо было для нас все это пережить, и перетерпеть. Сейчас вспоминаем все это и рассказываем будущим поколениям, ученикам в школах. Я как представитель военного поколения вхожу в совет ветеранов, регулярно хожу в учебные заведения, беседую со школьниками, показываю им награды, значки. Надо сказать, что все ученики встречают нас с уважением, приходят ко мне на встречу, просят поделиться, рассказать, как это было. А как это было? Что уж говорить, война - страшное дело. Особенно опасна для нас немецкая артиллерия, все ее страшились.
- Как мылись, стирались? Вши были?
- Даже когда мы находились в калмыцких степях, в песках под Астраханью, я старался не допускать вшей, сами стирали белье, как только удавалось, сами и купались, я строго следил за этим делом.
- Выдавался ли сухой паек? Что в него входило?
- А как же, давали, в состав включали сухари, американские консервы, заварку, особенно хороши были консервы, их все ели с аппетитом.
- Как кормили?
- Кормили нормально, мы кушали досыта, как пулеметчикам нам выдавали 650 грамм черного хлеба, кашу, суп. Знаете, были даже такие случаи, что курящие солдаты за спичечный коробок махорки отдавали свою порцию хлеба стрелкам. Очень курящие так делали, я, конечно, пресекал, но за всем разве уследишь?!
- Наших убитых как хоронили?
- Были специальные похоронные команды, мы к этому делу не касались.
- Женщины у Вас в части были?
- Да, медсестры были, мы хорошо к ним относились. Понимаете, ведь именно они нас и выносили из боя, раненных, контуженных, как к родным сестрам относились, с неподдельной любовью.
- Были ли Вы все время убеждены в поражении немцев, и в нашей Победе?
- Лично у меня никаких сомнений не было, что Победа будет на нашей стороне.
- Какие-нибудь деньги на руки выдавали?
- Да, получали. Как командир взвода я получал зарплату, отправлял ее своей маме.
- С «власовцами» довелось сталкиваться?
- Ни разу, и с румынами и итальянцами, хотя они и были под Сталинградом, я никогда не воевал.
- Ваше отношение замполитам?
- Хорошее, нужные люди в войсках, с особистами также довелось встречаться, относились мы к ним нормально, они задавали вопросы, мы отвечали, все, что нужно им было, мы не скрывали, рассказывали. Правда, я же дневник вел, куда и как мы шли, но они вопросов по нему не задавали. Только один раз спросили, мол, что я там записывал, но удалось отбрехаться, сказал, что не сберег книжечку. А так, если бы нашли, неприятности получил бы по полной.
- Какую пулеметную ленту использовали для «Максима»?
- Матерчатую, но надо сказать, что перекосы случались нечасто. Вообще же сам пулемет редко выходил из строя, чаще всего его клинило тогда, когда жидкость в кожухе перегревалась, а так он работал безотказно.
 |
Дивеев В.П. с женой, 1946 г. |
- Кто определял каждому пулемету сектор стрельбы?
- Командир отделения, я же, как командир взвода определял точку расположения, а потом уже на месте проверял, как размещен «Максим» или Дегтярев, все ли сделано правильно. Особенное внимание я всегда уделял следующему вопросу: знает ли расчет, как незаметно покинуть позицию. И как затем быстро перебраться на запасную, чтобы открыть огонь по выявленным точкам противника. Так что у меня всегда вырывали и основную, и запасную позицию. И чтобы обязательно ход сообщения между ними был. Бывало, что солдаты жаловались, мол, много копать заставляю, но это было необходимо. Зато я смог людей сохранить.
- Как соблюдалась дисциплина, была ли дистанция между офицером и солдатом?
- Я ни разу не сталкивался со случаями неповиновения. Все знали и понимали, что идет война, раз командир сказал, значит, надо выполнять.
- Ваше мнение, щиток на «Максиме» помогал или просто демаскировал позицию?
- Помогал, и даже очень. Он был особенно эффективен при попадании осколков, или если немцы открывали ответный пулеметный огонь.
- Тяжело ли было идти в атаку с «Максимом»?
- Так как мы считались штурмовым взводом, то пехоту отправляли вперед с более легкими ручными пулеметами, я же находился вместе со станковыми пулеметами, мы больше держались позади, потому передвигались постепенно. Но, конечно, с «Максимом» было трудновато темп соблюдать, все-таки это тяжелый пулемет.
- Как Вы были награждены во время войны?
- На фронте я получил медаль «За боевые заслуги» и Орден Красной Звезды за бои в Мелитополе. После войны за выслугу лет вручили второй Орден Красной Звезды, ордена Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, орден Богдана Хмельницкого. Еще есть 25 различных юбилейных медалей.
После войны меня перевели из Ленинакана в Тбилиси, где я был задействован в органах военного сообщения, следил за погрузкой эшелонов, их отправкой из Грузии вплоть до Казахстана, работа была тяжелая, особенно приходилось следить за погрузкой машин наклонным способом. Было трудно, но необходимо. Демобилизовался в 1972 г. Во время войны я встретил свою боевую подругу, переписывался с ней до 1946 г, когда мы решили пожениться. После демобилизации приехал с ней в г. Красноперекопск. Сейчас жена 12 лет как ушла из жизни, но я продолжаю ее вспоминать. У меня есть 2 дочери, обе замужем, имеются внучки, правнучки. Одна живет вместе со мной, вторая в Тбилиси, у нее большая семья, раньше я встречался с ними, а сейчас мне 88 лет и я не могу путешествовать. Такую вот жизнь я прожил.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
