Родился 27 февраля 1916 года на хуторе Васюкова Черниговской губернии. Национальность — украинец. В Красной Армии — с 1937 года. В годы Великой Отечественной войны занимал должности помощника начальника штаба, начальника штаба и командира 175-го гвардейского стрелкового полка 1-й Московской дивизии, командира 608-го стрелкового полка 146-й стрелковой дивизии, затем — командира 66-го гвардейского стрелкового полка 23-й гвардейской стрелковой дивизии. Прошел путь от Минска до Берлина. Награжден 3 орденами Боевого Красного Знамени, орденами Кутузова 3 степени, Александра Невского, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды. В 1945 году был представлен к званию Героя Советского Союза, но вместо этой награды получил орден Отечественной войны 2-й степени. Был трижды ранен (8.1941, 2.1942, 12.09.1943) и контужен. Уволился в запас в звании генерал-майора и в должности начальника Ленинградского общевойскового командного училища имени С.М.Кирова. Живет в Петродворце.
В.Г. Я родился в 1916 году на Украине и сам по национальности украинец. Я хорошо помню голодное время 30-х годов. Есть было совершенно нечего. Несмотря на то,что наш отец считался трудовым человеком, мы едва перебивались с хлеба на квас. В семье у отца нас росло пятеро детей, среди которых я был самым страшным. Мне, конечно, очень тяжело вспоминать это время. Помню, питались мы одними травами, а не едой. Такими, как бурьян, и так далее. После окончания школы я поступил в Киевский педагогический институт. Когда я его закончил, меня послали работать на Дальний Восток учителем географии в одну местную школу. Но в этом качестве я проработал всего два месяца. Так получилось, что в 1937 году меня завербовали в армию. Срочную службу проходил в кавалерии. Потом мне предложили в армии остаться и отправили на учёбу в полковую школу. Закончив её, я служил командиром взвода, адъютантом командира полка, помощником командира эскадрона.
В 1939 году произошёл в моей военной жизни один памятный эпизод, когда я впервые познакомился с Георгием Константиновичем Жуковым, он в то время занимал должность командующего 1-й армейской группой (В июне 1939 года Жуков был направлен в Халхин-Гол и назначен на должность командира 57-го особого стрелкового корпуса, который впоследствии был преобразован в 1-ю армейскую группу. - Примечание И.В.) Стоит отметить, что с Жуковым я в своей жизни встречался три раза. Об этом я, впрочем, ещё расскажу. Но если в остальные два раза я его лично видел, то в первый раз только слышал его распоряжения по телефонному аппарату. Происходило это в период боев у реки Халхин-Гол. Возможно, я ошибаюсь, потому что с тех пор прошло очень много времени, да и голова в возрасте почти 100 лет плохо варит. Но наверное и скорее всего это было в 32 кавалерийском полку 22 кавалерийской дивизии (на момент 1939 года полк был 36-м, его переименование в 33-й произошло в 1940 году. - Примечание И.В.), стоявшей на границе с Монголией. Я тогда как раз только что получил назначение на должность помощника командира эскадрона. Но вот что интересно: так как у командира полка Головского помощник в то время отсутствовал, он меня часто брал с собой в качестве адъютанта (Василий Сергеевич Головской был назначен командиром 32 КП 22 КД 17 декабря 1935 г. - Примечание И.В.) И получилась такая вещь, что я оказался вместе с командиром полка, когда у него начался по «бодо» разговор с Жуковым. Если вы не знаете, «бодо» - это был такой телефонный аппарат, который принимал и передавал сигналы только по азбуке Морзе. Разговор был следующего содержания, я его дословно воспроизведу. Нам всё это зачитывал бодист, а я, раз был адъютантом, его записывал. «У аппарата Жуков. Кто у аппарата?» «У аппарата Головской!» «Ваш полк, - сообщал Жуков, - должен сегодня в ночь немедленно выступить. Атакуете вы только ночью. Вы должны выйти в такой-то и такой-то район, где в дальнейшем будете прикрывать левый фланг нашей операции на Халхин-Голе». Таким стало мое первое личное знакомство с Жуковым: бодист по бумажной ленте зачитывал его сообщение, а я тем временем всё записывал.
Конечно, получив приказ, ночью мы вышли в заданный район. Я уже сейчас не помню, за сколько суток. Но, наверное, суток за трое или четверо. Там, помню, против нас действовали баргуты (близкий к бурятам и хорчинам монголоязычный народ, проживающий главным образом на Севере Внутренней Монголии и Китая. - Примечание И.В.) И мы до конца операции прикрывали левый фланг нашей группировки.
Потом началась Великая Отечественная война. Конечно, нападение Германии на нашу страну не стало, во всяком случае, для меня чем-то неожиданным. Мы, безусловно, накануне чувствовали её приближение. Как я уже сказал, в предвоенные годы я служил в Забайкалье, в рядах 32-го кавалерийского полка, которым командовал майор Головской (с ноября 1944 года, будучи генерал-майором, В.С.Головской командовал 4-м гвардейским кавалерийским корпусом, но в апреле 1945 года был снят с должности как не справившийся с возложенными на него обязанностями. - И.В.) Намного позднее, уже после окончания войны, мы с ним встречались, он уже тогда был генералом. Потом в тех местах, где я служил, вдруг началось формирование 16-й и 20-й армий. Причем в составе 16-й армии проходило формирование 5-го механизированного корпуса (В данном случае Василий Антонович немного ошибается. 16-я армия действительно проходила формирование в составе Забайкальского военного округа в июле 1940 года и в её состав входил 5-й механизированный корпус. Но 16-я армия формировалась в июне 1941 года и отнюдь не в Забайкалье. - Примечание И.В.) В формировании последнего соединения пришлось участвовать отчасти и мне. Дело в том, что в состав корпуса входили две танковых дивизии, одна из которых уже была сформирована, а другая ещё проходила своё формирование. В этой пока еще формирующейся танковой дивизии имелся стрелковый полк, чья задача состояла в закреплении успеха при захвате танками каких-либо рубежей (речь, судя по всему, идет о 17-м мотострелковом полке 17-й танковой дивизии. - Примечание И.В.) Численность такого полка была огромная. Из-за того, что в нашей местности начались эти формирования, кавалерийские части, действовавшие на том участке, были расформированы. Так вот меня, как только это случилось, назначили помощником начальника штаба в этот формирующийся стрелковый полк. Но так как начальника штаба не оказалось на месте, его обязанности стал исполнять я. Выполняя штабную работу, я, конечно, чувствовал скорое приближение войны.
Буквально перед самым нападением я составлял график движения наших эшелонов на Запад. Уже потом все свои наработки я представлял в дивизию. Эшелоны состояли из приблизительно 60 платформ. Грузились они следующим образом. На одну платформу грузилась одна машина, на двух платформах по три машины. Так получилось, что с первым эшелоном поехал наш командир полка Михайловский, грузин XXX. Сам я двинулся в путь уже со вторым эшелоном. В этот момент нас и застало начало войны. Едва мы высадились в Минске, как нам стало известно, что немец вторгся на нашу территорию, захватив часть земель. А ведь перед этим, насколько мне по истории известно, министр иностранных дел Германии спрашивал нашего советского коллегу Молотова: «Почему вы двигаетесь в сторону Украины?» На что тот ответил: «В летние лагеря». Поэтому к войне, конечно, мы готовились.
На третий день войны немцы захватили Минск XXX. Мы продолжили своё отступление. И вот что интересно: получив на четвертый или на пятый день войны приказ отогнать немцев, мы провели с противником несколько боев, сумев захватить 23 немецких орудия крупного калибра. Таким, собственно говоря, мне и запомнилось начало войны.
И.В. То есть, получается, у вас было не совсем отступление в 1941-м году.
В.Г. Конечно! К сожалению, сегодня много можно слышать вранья о том, как без конца наша армия отступала в 1941 году, что никаких успехов мы не имели в начальный период войны. Но я, например, хорошо помню, что когда мы наступали в 1941 году вместе с дивизией, то имели очень крупное прикрытие. Я уже сказал о том, что во время тех самых боёв нами было захвачено 23 немецких орудия. Но тогда же мы потеряли связь с дивизией, так как у нас разбило радиостанцию. После этого командир полка Михайловский приказал мне явиться к командиру дивизии с тем, чтобы узнать, как и что нам делать ХХХ. Когда же я пришел на место, оказалось, что командира дивизии убило. Доложив обо всем его заместителю, я получил от него приказ возвращаться обратно в свой полк. Но когда я вернулся на старое место, своего полка не нашел, там уже стояли немцы... На свою часть я вышел только на третьи или четвертые сутки. Тогда я доложил командиру полка о выполнении его задания. Потом было много других боёв, во время которых я выполнял поручения вышестоящего командование. А через неделю после этого приехал представитель из Москвы и вручил нам боевые награды. Командир полка со своим комиссаром получили по ордену Ленина, а я орден Боевого Красного Знамени. Так что моя первая награда — этот памятный орден ХХХ.
Вскоре после этого я получил своё первое ранение ХХХ. Дело происходило всё в той же Белоруссии. Тогда как раз Жукова назначили командующим Степным фронтом ХХХ и мы под его началом один участок обороняли. Когда же впоследствии мы со своим полком начали отступать, наш комиссар наступил на мину. Ему оторвало ногу, а меня просто ранило в левый бок и в левую ногу осколками. Но в госпитале я не стал лечиться: пробыв по ранению в медсанчасти две недели, вернулся в свой полк.
Кстати говоря, примерно в это же самое время произошла моя вторая встреча с Георгием Константиновичем Жуковым. Извините, точно по времени я всего припомнить не могу, всё-таки голова из-за возраста плохо варит. Полагаю, если вы читали воспоминания Жукова, то должны знать эту историю. Когда в самом начале войны немцы прорвали западное направление и пошли вперёд, должность командующего Белорусским военным округом занимал Павлов. Павлова за это осудили и расстреляли. Но я, честно говоря, не считаю Павлова предателем. Ведь его фактически бросили на столь высокой должности. Судите сами! За участие в войне в Абиссинии ему дали такое большое повышение, кстати говоря, по личному выдвижению Сталина, что в реальной боевой обстановке он просто не смог со своими обязанностями справиться. Сталин, надо сказать, всё время экспериментировал на различных кадровых перестановках. То же самое было и с Жуковым. Но, в отличие от Павлова, Жуков с задачами, которые ему ставились, справлялся. Но не все же были такими, как он, самородками!
Но я, пожалуй, отвлёкся от темы. Когда в начале войны началась одна очень важная операция, Жуков занимал место начальника Генерального Штаба Красной Армии. И он доложил Сталину о том, что сейчас нужно нацелить все силы на взятие одного города в Белоруссии (как он назывался, я сейчас уже и не вспомню). Сталин на это его спросил: «А как же Киев?» «А Киев придется сдать!» - сказал Жуков. «Это просто чепуха какая-то», - отреагировал на это Сталин. Тогда Жуков ему прямо заявил: «Если я, начальник Генерального штаба, говорю чепуху, тогда прошу освободить меня от этой должности...» «А что вы будете тогда делать?» «Я буду командовать или дивизией, или корпусом, или армией, или же — фронтом». «Ну подумаем», - сказал ему Сталин. После этого он был назначен командующим Степным фронтом. Это я всё говорю, опираясь на воспоминания Жукова, которые когда-то читал.
И вскоре после этого моя встреча с Георгием Константиновичем и состоялась. Тогда он, только что получивший своё новое назначение, приехал к нам затем, чтобы лично проверить то, как идёт подготовка к захвату какого-то населённого пункта. К сожалению, сейчас я уже и не помню его такого. Знаете, в столь почтенном возрасте если события припоминаешь, то названия уже почти нет. Мы тогда обороняли один из наших участков. Я тогда продолжал исполнять обязанности первого помощника начальника штаба полка. Сам начальник штаба отсутствовал, поэтому его место занимал я. И вдруг подъезжает командующий фронтом. А всё дело в том, что наш населённый пункт располагался на дереве. Жуков, как сейчас помню, залез на это дерево и отдал приказ: «Дайте огонь! У вас он пристрелянный!» «Да, пристреленный, - сказал ему я. - По огневым точкам!» Жуков отдал распоряжение: «Ну вот и дайте огонь по огневой точке, по которой пристреляно». Командир полка, выполняя его поручение, дал приказ открыть огонь. Но у нас так получилось, что когда мы дали огонь, снаряды легли у нас от цели, наверное, на 300-400 метров или даже больше. Жуков посмотрел на это и сказал: «Это ваша ошибка, ваш неуспех...» Начались пристрелка, уточнения. Такой стала моя первая личная встреча с Маршалом Победы. Помню, по своей наивности я думал, что раз Жуков являлся начальником Генерального Штаба, то это должен быть такой большой человек. А он оказался худым, одетым в какую-то кожаную куртку, без погон и без ничего.
А потом, в феврале 1942 года, началось известное московское сражение, в котором я также участвовал. Помнится, во время того самого наступления, когда и немецкие, и наши силы выдохлись, а людей оставалось в полку очень мало, меня назначили начальником штаба своего полка. И тогда же командир полка, по национальности который был армянин, послал меня с заданием уточнить, где находится передний край. Надо сказать, в то время на нашем участке происходило что-то невероятное. Представьте себе, командир дивизии приказывает моему командиру полка: «Наступать!» А наступать-то нечем! Но он всё равно ему кричит: «Наступай!» А у нас для наступления, считайте, прямо на месте оставались только пулемёт, два человека слева и два для прикрытия справа. Больше ничего не было! Наши остальные солдаты куда-то вышли. То есть, никого на месте не оказалось. И когда я пошел искать, куда они делись, то обнаружил, что два наших солдата сидят в том месте, где раньше наши крестьяне брали глину. Но над ними наверху, в пятидесяти метрах, уже стояли немцы. Поговорив с ребятами, я стал возвращаться назад, как немцы вдруг начали меня обстреливать. Поэтому идти пришлось перебежками. А немец, помню, всё целил мне в голову. Но, видимо, он низко взял, так как пуля прошла ниже головы, по руке, разбив мне большой палец.
Я лечился в госпитале. Когда же выздоровел, меня неожиданно назначили командиром полка 1-й Московской стрелковой дивизии. Честно говоря, я не знаю, по какому принципу избрали меня на эту должность... Ведь, насколько мне было известно, обычно на должности командиров полков назначались люди более старшие по возрасту. Но у меня уже имелся тогда орден Боевого Красного Знамени. Я его в первом бою, можно сказать, буквально сразу получил.
Потом состоялась моя третья встреча с Жуковым. В то время на фронте складывалась следующая обстановка. Так как немецкий фельдмаршал Паулюс захватил на реке Волге Сталинград, нам было приказано делать всё от себя зависящее, чтобы немецкие войска, находившиеся на западном направлении, не смогли прорваться на помощь к нему туда. Началась операция, в которой я участвовал, продолжая командовать полком в составе 1-й Московской, тогда еще и Пролетарской дивизии. Но в октябре 1942 года из-за того, что мы понесли определенные потери, полк было приказано вывести в резерв. Через какое-то время мне приказали форсировать реку Великая, которая протекала через Белоруссию, и дальше выйти в какой-то там район, который я сейчас уж и не припомню. Тогда немец почему-то не пошёл в сторону Украины. Я вышел в указанное место и занял оборону. Мне был придан артиллерийский полк, командира которого потом убило. И тут вдруг немец бросил против нас танки. Их оказалось, наверное, штук где-то десять, но, правда, небольших. Все они направлялись в сторону Сталинграда. Тогда мы огнем ПЗО (подвижно-заградительным огнём) стали их «обрабатывать». Атаку на нас танки начали приблизительно на расстоянии где-то двух километров. Несмотря на то, что через каждые 200 метров мы переносили на них огонь ПЗО, они продолжали всё время идти вперед. А нам же приказано было остановить их продвижение! Ведь за ними дальше шла уже пехота. Сами танки, как говориться, не могли ничего сделать. Для нас не они, а пехота главную опасность представляла. Поэтому нам было сказано: «Главное, чтобы у вас пехота ничего не захватила!» И вот, когда танки к нам совсем близко, две 105-миллиметровые пушки, которые у меня находились, подбил два немецких танка, они загорелись. Это проходило всего в 200 метрах от моего командного пункта. Тогда мы приняли решение вызвать огонь на себя. Командир артиллерийского полка подал команду дать огонь по нас. После этого танки немцев загорелись, их продвижение остановилось...
После этого меня и командира артиллерийского полка вызвали на командный пункт, на котором находился Жуков. Дело происходило ночью уже. И Георгий Константинович меня так спросил, я это хорошо запомнил: «Сколько батарей вело огонь по вас?» Именно так его вопрос звучал. Я был молодой, неопытный, поэтому ему напрямки ответил: «Двенадцать. Я точно этого не считал! Хрен его знает». Жуков на это ничего мне не ответил. Только после этого он приказал меня вместе с командиром артиллерийского полка отправить на учёбу. Георгий Констанинович находился тогда на КП вместе с командующим Западным фронтом. Одет он, кстати говоря, был опять в кожаную куртку, без всяких погон.
Курсы я эти прошел и после их окончание получил назначение уже на должность командира 608 стрелкового полка, в составе которого я через какое-то время получил снова ранение. Сейчас я толком и не помню, при каких обстоятельствах это произошло. Вы поймите, мне сейчас 99 лет. Мой дедушка прожил 90 лет. Так он всё время просил Бога о том, чтобы он дал ему смерть. Сам я в Бога не верю, но все равно прошу мне смерти, потому что такая долгая жизнь надоела. Но я все же постараюсь вспомнить этот день. Мы совершали тогда марш. Дойдя до перекреста и пройдя немного дальше него, мы разделились: моему полку приказали идти по одной, а другим частям по другой дороге дорогам. Вместе с нами, чтобы поддерживать связь, шли также и радисты. Так вот, когда один радист наступил на мину и был ею убит, меня в поясницу, в мягкие ткани, ранило её осколками. После этого я пролежал в госпитале около месяца.
Затем меня назначили командовать 66-м гвардейским полком 23-й гвардейской стрелковой дивизии. В его составе я воевал в Прибалтике, пройдя в том числе и мимо Эстонии. Но если говорить об Эстонии, то там я почти и не воевал, лишь кое-какие места проходил. Запомнился мне там следующий эпизод. Как-то раз, когда наш полк проходил вдоль железнодорожных рельс, нас стал обстреливать пролетавший немецкий самолёт. Появились из-за этого раненые, но всё же мы как-то сохранили себе жизнь. Самым же тяжелым испытанием в 66-м полку стал для нас бой за Ригу. Нам, помню, приказ дали такой: «Идти прямо на Ригу!» Когда я вышел к пригороду латвийской столицы, обнаружил, что город разделен на две части рекой Висла. Поэтому после того, как я вошел в ту часть города, которая находилась на востоке, мне приказали форсировать реку. Но форсировать её оказалось фактически нечем. Из этого непростого положения мы вышли следующим образом. Неподалеку от нас находились какие-то деревянные постройки, которые мы разломали, употребив доски на плоты. Помню, когда я стал на первом плоту переправлять первый свой батальон, его понесло куда-то по течению вниз. Так я потом его два целых дня искал. Но потом все мы всё же переправились через реку.
Потом мы проходили через Польшу и Германию. За участие в одной операции под Берлином меня представляли к званию Героя Советского Союза. Но награды я так и не получил за это.
И.В. Почему?
В.Г. Я ошибку сделал. Это произошло перед самым наступлением на Берлин. Я вместо того, чтобы... Короче говоря, представление, которое на меня составили, так и не пошло дальше. Но я не хочу об этом вспоминать.
|
|
Василий Антонович Гига с женой |
И.В. Расскажите о вашем участии в битве за Берлин.
В.Г. Когда я со своим полком подходил к Берлину, мне вдруг командир дивизии отдал приказ: «Иди вперёд с 79-м корпусом, обойди мост через реку Шпрее и иди на рейхстаг». А через Берлин, надо сказать, тогда проходил канал Шпрее такой. Я тогда ему и говорю: «А зачем же я буду обходить канал, когда через него мост проходит?» «Так ты думаешь, канал прямо против рейхстага? - спросил он меня. - С полкилометра, с километр от него, может быть, он находится». Но когда мы подошли к мосту, он оказался взорван. Поэтому так я и не брал рейхстага. На этом война для меня закончилась. Потом, помню, нам объявили такой приказ: дальше никому больше не продвигаться и остановиться! А потом я узнал, что подписан акт о капитуляции Германии.
И.В. Во время войны приходилось лично вам в перестрелки вступать?
В.Г. В перестрелку я, конечно же, попадал. А как же? Я все время воевал в гвардии, а гвардия находилась в таком положении, что её всегда бросали на самые такие ответственные участки. Так получалось, что я всё время то наступал, то оборонялся. Немец подходил к нам вплотную.
И.В. С какими основными трудностями приходилось вам сталкиваться как командиру полка?
В.Г. Да со всякими! Но, честно говоря, с большими трудностями мне приходилось сталкиваться в самом начале войны, когда я был не командиром полка, а начальником штаба. Помнится, когда немцы захватили Наро-Фоминск, нашему полку было приказано отойти на другую сторону, что я и сделал. Самого командира полка у нас убило и мне пришлось его заменить. И вот что интересно! В моем подчинении оказалась батарея 82-миллиметровых мином ётов. Так я очень хорошо запомнил, что в сутки нам выдавали всего по одной мине. Это, конечно, самое трудное на войне, когда немец тебя бьёт, а ты ему ничем ответить не можешь. А потом как командиру полка с чем я ещё сталкивался, с какими трудностями?... Тяжелее всего, конечно, было в самом начале войны, потом воевать стало намного легче. Но стрелкового вооружения, надо сказать, хватало.
И.В. А с питанием, продовольствием не было у вас проблем?
В.Г. Я никогда этого не ощущал. С этим у мня всегда складывалось всё хорошо. Всё шло для фронта. Выдавали всё нормально.
И.В. Как строились отношения в вашем в полку?
В.Г. В качестве командира и подчиненного. Я приказывал, мои подчинённые эти приказы выполняли. Если что-то мне приказывали, то я, в свою очередь, выходил с подчиненными и эти задания выполнял. Что представляли из себя эти задачи? Скажем, когда велось наступление, в мои функции входило вместе с командирами батальонов проводить рекогносцировку местности. У каждого имелось направление. Впрочем, во всём этом я сам ориентировался неплохо.
И.В. Какими были потери в вашем полку?
В.Г. Мы несли очень большие потери! У меня, например, происходили такие случаи, когда я пополнял полк до 1000 человек, а через наступление, то есть, через четверо-пять суток, в нём оставалось всего лишь 200 человек. Нечего и говорить, потери мы несли огромные. Но это происходило при наступлении. А в обороне-то такого, конечно, не было.
И.В. Когда вы проходили через Польшу, Германию, встречались с местным населением? Как оно к вам относилось?
В.Г. Вот в Варшаве, скажем, люди к нам хорошо относились. Помню, когда вечером мы только вступили в Варшаву и расположились на какой-то ферме, меня пригласила к себе какая-то полячка. Она сказала: «Пане, пане, мой муж немощный, идите ко мне...» Короче говоря, она мне предложила с ней в половую связь вступить. Но я во время войны боялся это делать и никогда не подходил к женщинам, потому что в то время ходили у нас такие заболевания, как сифилис, гонорея (заболевание предстательной железы). Так, например, мой начальник штаба Мазин получил гонорею и лечился. В то время антибиотиков не существовало. Как он лечил это своё заболевание, я не знаю, потому что сам этим не болел. Что же касается Германии, то там я с местным населением просто никогда не общался.
И.В. Берлин в каком состоянии застали?
В.Г. Знаете, когда я в Берлин зашёл, была ночь, да я и недолго там назодился. Но помню. Что меня там вольшурмовские окружили. Я занял тогда квартал, выставил по дорогам орудия и полез на самый верхний этаж, чтобы наладить с командиром дивизии связь, которая пропала. Связавшись со своим непосредственным фронтовым начальником, комдивом, я получил указания, куда двигаться дальше.
|
|
Василий Антонович Гига, 2006 год |
И.В. С пленными имели дело?
В.Г. Нет, я их не брал.
И.В. Насколько мне известно, Василий Антонович, вы были отмечены редкими полководческими орденами — Александра Невскго и Кутузова 3-й степени. За что вам их дали?
В.Г. Дорогой мой, когда нас отмечали наградами, я не интересовался, чем и за что награждают. Самое главное для меня было, что бы остался живым. Это самая большая для меня награда на фронте — то, что я выжил.
И.В. Современные фильмы о войне воспринимаете?
В.Г. Я слепой совсем: не могу видеть и не могу сказать ничего об этом.
И.В. Страх испытывали на войне?
В.Г. А нет такого человека, которому не становилось бы страшно на войне. Правда, существовал долг, который превалировал страху. Как бы не делалось тебе страшно, надо было защищать свою Родину и свою страну.
И.В. С особистами встречались?
В.Г. Конечно встречался. А как же? С органами СМЕРШ такими. В первое время в начале войны они постоянно за всем следили. Но сейчас я уже не помню, как и при каких обстоятельствах сталкивался. Но сталкивался.
И.В. С кем из высшего командного состава, кроме Жукова, вы встречались!
В.Г. А я и не знаю. Ну, например, когда я с Жуковым встречался, с ним находился еще командующий Западным фронтом. Они, значит, находились вместе. А так больше я никого не встречал.
И.В. Вы, Василий Антонович, профессиональный военный. Как вы считаете: с чем были вызваны неудачи нашей армии 1941-го года?
В.Г. Ну, знаете, сейчас неудачи все оборачивают на Сталина. Я не могу как-то так просто рассуждать. Неудачи ведь с чем были связаны? С тем, что Гитлер всё время хотел захватить весь мир, чтобы прославиться.
И.В. Кстати, а к Сталину как вы относитесь? Каким к нему было отношение на фронте?
В.Г. Во время войны к нему складывалось хорошее отношение. Он был сильный руководитель. Вот сейчас все говорят о довоенных репрессиях. Но лично у меня среди родных такого не встречалось, чтобы кого-то арестовали и расстреляли. Сталин, конечно, был неоднозначным человеком.
