Кожухарь Георгий Карпович

Мой дедушка – Кожухарь Георгий Карпович родился 21-го апреля 1922 года в городе Бендеры. Как любой настоящий фронтовик он не любил вспоминать о войне, и нечасто рассказывал, но я хорошо помню его рассказы.

Начало войны застало его на работе, на городской электростанции города Бендеры, когда заканчивалась ночная смена. Как только поступило сообщение о нападении Германии, весь персонал электростанции сразу же был переведён на казарменное положение, вскоре всю призывную молодёжь по повесткам собрали на сборные пункты, и в тот же день большие группы допризывников направились к станции Раздельная.

На электростанции в Бендерах 1939 г.

Но по прибытию, в первую же ночь, станция подверглась сильной бомбардировке, кругом взрывались вагоны с боеприпасами, горели цистерны с горючим. К утру уцелевшие собрались у военкомата, но многих не досчитались, в том числе и уполномоченного группы, документы на ребят пропали, и их отправили в свой военный комиссариат. Так волей военных обстоятельств, дедушка вернулся в Бендеры. В городском военкомате его вновь направили на электростанцию, там не хватало рабочей силы, а нужно было снабжать электроэнергией водонасосную станцию. Но уже через несколько дней поступил приказ взорвать электростанцию, что и было выполнено 20-го июля 1941 года.

На следующее утро, вернувшись домой, и, взяв кое-что из еды, Георгий в сопровождении матери, дошёл до моста через Днестр. Там они попрощались. В тот же день мост был взорван нашими войсками. В это время над Тирасполем завязался воздушный бой, началась эвакуация на открытой железнодорожной платформе.

К концу июля, после десяти суток пути, дедушка прибыл в эвакопункт города Харькова, до 22-го августа проработал там на сахарном комбинате в бригаде по ремонту двигателей, после чего выехал к родственникам в Туапсе. По прибытию пытался стать на учёт как допризывник, но ввиду того, что Туапсе являлся военно-морской базой и пограничным городом, на учёт его не приняли. 9-го сентября выехал в Курганинский район Краснодарского края, откуда 18-го сентября 1941 года и был призван в ряды Красной Армии.

Начались длительные переходы через Ставропольский край к станице Романовской-на-Дону, где с осени началось сооружение военно-полевых укреплений. С этим периодом связано одно из его самых ярких воспоминаний военного времени.

Нужно было рыть окопы, земляные укрепления. И если в осеннее время земля была податлива, и работать удавалось быстро, то с наступлением холодов глинистая земля стала железобетонной. Теперь даже с помощью кирки и лома нельзя было вдолбиться в землю. Из-за того, что немцы непрерывно бомбили, работы стали вести в темное время суток, а морозы ночами достигали сорока градусов, начались массовые обморожения, не хватало еды. Спасались семечками подсолнечника, которые остались неубранными в поле. Топлива для обогрева помещения тоже не было, таким образом, стебли подсолнечника использовали как топливо, а семечки для еды. К несчастью, в поле оказалось много грызунов больных туляремией, и бойцы начали массово болеть.

23-го февраля, в день Красной Армии, всех кто находился в санчасти, повели в баню. До этого им не пришлось, как следует помыться несколько месяцев, и, конечно, началась вшивость. Обрадованные возможностью избавиться от мучительной почесухи, ребята попросили дежурного хорошенько прожарить их одежду. Тот, в свою очередь, желая угодить, налил целую коробку нефти в бочку, произошла вспышка, и начался пожар. Пламя мгновенно охватило вещи, всех стал душить дым, но самое страшное, что огонь загородил выход из помещения, где все купались. Так как окна были на две трети заложены кирпичом, единственным выходом было разбить верхнюю часть окна, и через неё, пролезая и падая вперёд на руки, выбираться из горящего дома. Так под вечер все 14 человек, в чём мать родила, оказались на улице. Зима в тот год выдалась очень суровая, и, не выдержав объятий мороза, они голяком помчались к санчасти, расположенной примерно в километре от места пожара. Многие, не выдержав, вваливались в ближайшие дома. До санчасти добежали только четыре человека. Дедушка был одним из них, но в результате такой пробежки он заболел левосторонним экссудативным плевритом. В тяжёлом состоянии был доставлен в госпиталь, где в тот же день из плевральной полости у него откачали больше литра экссудата. В связи с болезнью более чем на полгода выбыл из строя.

После падения Севастополя, город Туапсе остался единственной, хорошо защищённой с моря базой военно-морского флота на Чёрном море. Немцы производили непрерывные налёты, в городе началась массовая эвакуация. Положение на фронте ухудшилось, немцы овладели Ростовом и устремились на Кубань.

8-го сентября 1942 года дедушку выписали в батальон выздоравливающих, и в конце месяца направили в строевую часть, недалеко от Тбилиси. Здесь он проходил подготовку на артиллериста противотанковой артиллерии. В первых числах декабря, в составе 28-го отдельного истребительного артиллерийского противотанкового дивизиона 383-й стрелковой дивизии 18-й Армии отправился на северокавказский участок фронта в районе Туапсе, где они простояли в обороне до января 1943 года.

C марта по апрель с воспалением лёгких слёг в армейский полевой госпиталь, после чего попал служить в 55-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Но слабость после болезни берёт своё, и в мае, с повторным воспалением лёгких, он опять оказался в госпитале. После госпиталя из наводчика орудия становится наводчиком ПТР в одной из рот 168-го Гвардейского стрелкового полка 55-й стрелковой дивизии. В мае месяце, когда готовилось наступление по прорыву знаменитой «Голубой линии», их полк занял рубежи за станицей Крымской. В тех неудачных и кровопролитных боях дедушка был тяжело ранен, и шесть месяцев пролежал в госпитале. Закончил лечение в городе Баку, откуда 24-го ноября 1943 года был выписан как инвалид войны 2-й группы.

О последних днях, проведённых на передовой, итогом которых стало ранение, дедушка, оставил записи в небольшой тетрадке на 18 листов, которую я нашла случайно уже после его смерти. Прочитала её как небольшой художественный рассказ о Великой войне, и сердце щемило от того, как трогательно он описывает происходящее. Я решила полностью его опубликовать, и надеюсь, что читателю будет интересно это прочесть, ведь теперь, когда ветеранов осталось совсем немного, так ценно услышать о войне из первых уст.

Под высотой 121,4.

«На Кубани, юго-западнее станицы Крымской, в предгорье Кавказа находится высота 121,4 – важный военно-стратегический пункт немецкой обороны, в неприступной, по мнению, немецкого командования «Голубой линии». К тем местам относятся памятным события 25-28 мая 1943 года.

День 25-го мая выдался тёплым, солнце ласково пригревало и радовало сердца бойцов своим светом и теплом. На нашем участке день прошёл сравнительно тихо и подходил к концу. С наступлением теплоты на позициях всё оживало; темнота была той спасительницей, которая давала возможность вылезти из окопа и не бояться попасть на мушку прицела немецких снайперов, которые целыми днями держали под прицелом основные точки нашей линии обороны.

Наши снайперы также вели контрнаблюдение, и пуля неминуемо находила того, кто осмеливался приподняться над траншеями. С наступлением темноты к окопам и огневым точкам подносились боеприпасы, питание, связные уходили с донесениями в штабы, уходили и уносились раненые. В отличие от остальных дней, в тот день вместо долгожданной пищи мы получили распоряжение покинуть огневые позиции, уйти с занимаемых рубежей.

Наступление темноты не означало прекращения стрельбы, огонь вёлся по участкам, определённым ещё засветло, и пули не прекращали своего зловещего свиста над полем боя. В темноте своеобразную красоту представляли очереди из трассирующих пуль, прочерчивающие пространство то красным, то зелёным цветом. Они несколько успокаивали тем, что каждый видел направление их полёта. И всё же свист пуль, пролетавших вблизи, не позволял беспечно разгуливать по матушке-земле. Нет-нет, да и поклонишься просвистевшей пуле.

Рубеж, который мы покинули, находился северо-восточнее высоты, и утром солнечные лучи помогали наблюдением за пространством перед нашими окопами. По выходу в тыл мы получили боеприпасы к противотанковому ружью, противотанковые гранаты и патроны к карабину. Получили неприкосновенный запас пищи на два дня: консервы, копчёную рыбу, хлеб и по 150 граммов водки. Ради этой водки, которая теплотой разливалась по всему телу, пришлось вылить всю воду из фляжки. После горячей пищи, принятой около полевой кухни, настроение у всех стало хорошее, и мы расположились группами на удобных местах подремать. Но не прошло и часа, как команда на построение подняла всех на ноги. Послышался звон котелков о лопатки, шум, связанный с надеванием вещмешков и бряцанье оружия. Командир изложил полученный приказ, в соответствии с которым нам надлежало занять новый рубеж перед той же высотой, но теперь северо-западнее её направления. Двигались к новому рубежу часа два, перешли через небольшой ручеёк и в темноте прибыли к намеченному участку. Командир взвода произвёл расчёты по участкам и дал указание оборудовать окопы полного профиля, т.к. на утро, по данным разведки, ожидалось наступление противника с танками.

Нашему расчёту выпал участок на поле, засеянном пшеницей. Метрах в пятнадцати росло небольшое фруктовое дерево; теперь на нем осталось всего несколько веток, остальные срезаны осколками бомб и снарядов. Командир ушёл с другими расчётами, а мы приступили к сооружению окопа. Земля оказалась мягкой, в темноте быстро вырыли окоп, разбросали землю и замаскировали бугор рядами кустиков пшеницы. Осмотрелись и посетовали на дерево, т.к. нас легко можно было засечь по нему. Закончив работу, расположили ружьё, патроны и гранаты для предстоящего боя. Развязали вещмешки и, выпив водочки, хорошо закусили на пару с вторым номером, с которым были вместе уже несколько дней и обо всём с ним договорились. После еды уложили вещи, и присели на дно окопа.

Начало сереть, после вкусной еды захотелось пить. Совсем недалеко от нашего окопа в канаве заметил небольшую лужицу, и решил набрать в котелок воды. Но не пробежал и несколько метров, как просвистела пуля. Я сразу залёг, и осмотрелся, теперь уже стало не до воды. Развернулся и только приподнялся, как вновь перед самым носом просвистела пуля. Не задерживаясь после выстрела, в два небольших броска вваливаюсь в окоп невредимым. Досадно, что не набрал воды, но оставаться без оружия вне окопа желания нет никакого.

На поле тишина, только изредка слышен звук выстрела. Сидим на дне окопа и дремлем. Вдруг улавливаю трель соловья, приподнимаюсь и оглядываюсь, пытаюсь понять, откуда доходит эта прекрасная трель. И замечаю, что на ветке дерева сидит соловушка и поёт свою чарующую песенку. Невольно в сердце забилась тревога, как посмела эта пташка появиться в месте, где столько смерти витает в воздухе… Раздалось ещё несколько трелей, и соловей улетел. Вновь опускаюсь на дно окопа и сразу задремал.

Вдруг вздрагиваю, просыпаюсь и не могу понять, откуда идёт непрерывный грохот. Стреляют пушки, раздаются взрывы, и всё это смешалось в единый грохот, где выстрелы, где взрывы трудно понять. Всё за спиной и впереди заволакивается дымом. Земля дрожит. Из-за спины слышен характерный звук «катюш», и воздух прочерчивают огненные линии летящих ракет. Значит, огонь ведут наши артиллеристы с запевом «катюш». Над полем боя появляется наша авиация и обрабатывает передний край обороны немцев. Всё это происходит примерно в 5 часов утра 26-го мая. Солнце освещает поле боя. По цепи проносится команда «В атаку, вперёд!» Пустое до этого времени поле заполняется движущимися фигурами людей, устремлённых вперёд к высоте. Собрав всё снаряжение, устремляемся вперёд и мы. Хватаем противотанковое ружьё и двигаемся вместе с атакующими цепями. По цепи пробегает командир и забирает у меня второго номера, вместо него ко мне прикреплён мужчина лет 45-50. Всё, о чём договорились с напарником, летит прахом. Не успеваем обмолвиться и несколькими словами, как он начинает понемногу замедлять движение. После очередной остановки приходится нести ружьё одному. Второй номер отстаёт, не пойму причину его отставания: то ли возраст, то ли ещё какие другие причины побудили его отставать. Мне тяжело, сказывается слабость; только 12-го мая выписался из госпиталя после повторного воспаления лёгких, в груди колет, не хватает воздуха. Мало того, что ружьё весит 16 килограммов, так ещё развёрнутые сошки мешают шагать. Пришлось взваливать его на плечо. На боку сумка с 18 патронами, каждый весит 130 граммов. Два патрона израсходовал при стрельбе по огневой точке. Продвигаюсь с наступающими вперёд. Переходим линию первых окопов и натыкаемся на огонь пулемётной точки. Разрывная пуля через кошелёк рикошетом входит в левое бедро, боли не чувствую, но теплота быстро растекается по левой штанине. Снимаю ружьё с правого плеча и опускаю его на землю. В это время вторая пуля попадает в правое колено, и через ружьё падаю на правую сторону.

Огонь со стороны немцев усиливается. Я приподнимаюсь и, заметив справа метрах в тридцати воронку от бомбы, устремляюсь вперёд и почти падаю в неё. Переворачиваюсь на спину и пытаюсь расстегнуть ремень, но силы меня покидают. Отпустил поясной ремень, но отпустить и брючный ремень сил уже не хватает. В животе произошло сильное вздутие, распространилась острая боль, а руки бессильно упали. Дышать стало тяжело. Сильный огонь врага загнал в ту же воронку ещё несколько человек. Прошу их отпустить мне ремень. Один из бойцов отпускает ремень и стягивает вниз брюки. По моей просьбе он делает мне моим индивидуальным пакетом перевязку левого бедра. Это, по-видимому, спасло меня от полной потери крови. Произошло сильное натуживание и, непроизвольно, помимо моей воли, произошёл акт дефекации и мочевыделения. Сильная слабость разлилась по всему телу.

Я прошу перевязать и правую ногу, но он вначале не находит прострела, а затем обнаруживает его в области колена и вторым бинтом перевязывает ногу. Сильно хочется пить, но воды нет ни у кого из оказавшихся в воронке. У меня фляга тоже пустая. Перевязавший обе ноги боец натянул мне брюки к поясу, расшнуровал ботинки, т.к. ноги стали сильно печь, и я остался лежать на спине. Летящий осколок от разорвавшегося снаряда или мины с шумом летит и попадает мне в непокрытую голову. Провожу ладонью по голове и обнаруживаю на ней кровь. Хорошо, что осколок оказался небольшим и рассёк только кожный покров. Натягиваю на голову ушанку. Теряю сознание и сколько нахожусь в беспамятстве, не знаю.

Прихожу в себя от мучительной жажды. В кошмарном бреду или сне прошу у привидевшегося грузина пить, но он мне говорит, что воды не даст, я с криком: «Воды!» прихожу в сознание и не пойму, где нахожусь. Приподнимаюсь на локти, меня пронизывает острая боль в бедре. Правая нога сильно болит, и ступня так оттянута, что боль невыносимая. Пытаюсь взять ступню на себя, но сделать этого не могу. Нога не слушается. Кричу: «Воды! Вводы!», - ругаюсь, что они, т.е. бойцы, которые находятся рядом не хотят дать мне попить. Смотрю в разные стороны и осознаю, что лежу раненным в воронке. Солнце в зените и нещадно печёт, язык во рту как палка, рот сухой, мучает жажда, мухи раздражают тело. Они ползают по ногам, сгоняю их и с трудом застёгиваю брюки. Вновь теряю сознание… Так, мучимый жаждой и кошмарами, связанными с отказом дать попить воды, несколько раз за этот день, то прихожу в сознание, то вновь проваливаюсь в небытие, лежу на солнцепёке. После очередного возвращения в сознание чувствую лёгкую прохладу, солнце не так печёт, и дышать стало легче.

Темнеет, стало свежо. С передовых позиций начинают двигаться бойцы, раненые, связные, посыльные и подносчики боеприпасов. Поле боя покрывается сплошными стонами и криками о помощи. Присоединяюсь к этому и я, начинаю кричать: «Помогите!», - но поблизости никого нет. Многие, потеряв надежду на быстрое оказание помощи, призывают на помощь Божью мать и самого Господа Бога во всём разнообразии русского словосочетания... Жутко, стоны и крики с разных сторон оглашают поле боя. Темнота сняла состояние торможения и боязнь быть обнаруженным противником. Через некоторое время около меня проходит раненный в руку боец. Я обращаюсь с просьбой дать попить, но и у него воды нет. Обращаясь ко мне, спрашивает: «А ты чего лежишь? Уходи, на утро ждут наступления немцев». – «Не могу», отвечаю. – «Тогда ползи!»

Пытаюсь повернуться на живот, это получилось, но выползти из воронки больше как до живота, мне не удаётся. Руки бессильны, а ноги никакой помощи рукам оказать не могут. Так, полежав некоторое время, попытался вновь вернуться в воронку, но сделать это очень тяжело, не хватает сил. Раненый, уходя, говорит: «Давай, давай, уползай!» Через некоторое время слышу, кто-то идёт, начинаю звать к себе, и прежде всего, прошу попить, но и у них тоже нет воды. Спрашивают, когда ранен, и тоже советуют уходить в тыл. Отвечаю, что пытался ползти, но не могу. Затем попросил их поднять меня на ноги, они подняли, сразу закружилась голова, зазвенело в ушах, но всё же я устоял. Подали мне вещмешок, помогли надеть на спину, и я попытался идти. Левую ногу передвигаю, а правая тянется и подворачивается вовнутрь. Сделал несколько шагов и остановился, прошу их дать мне что-нибудь для опоры. К счастью, недалеко оказалось несколько стеблей старого подсолнечника, и они отломили мне два стебля. Опираясь на них, стал медленно двигаться в указанном мне направлении. Всё время, натыкаясь правой ногой на кочки и бугорки, растревожил левую ногу и через бинт начала сочиться кровь. На поле боя стоны и крики не прекращаются, и я среди этого многозвучия услышал женский голос: «Потерпи! Сейчас, сейчас, всё будет хорошо…» Иду в темноте на звук и выхожу к подбитому нашему танку.

Здесь медсестра делает перевязку раненым. Прошу её перевязать мне левую ногу. Она предлагает мне сесть, но я сообщаю ей, что если сяду, то встать не смогу. Закончив перевязку раненого, она подошла ко мне, опустила брюки и наложила сверху по повязке ещё несколько слоёв бинта и ваты. Помогла застегнуть брюки и пошла оказывать помощь другим. Спасибо, сестричка, за оказанную помощь... Кровь из раны стала меньше сочиться. После полученной помощи уточнил, куда следует двигаться, и вновь тронулся в путь. К рассвету добрёл до старых наших позиций, где ещё стояли миномётчики. Они собирались менять расположение своей огневой точки. Попросил у них воды, они сказали, что есть вода только из лужи. Я был согласен пить любую воду, только бы утолить мучившую меня жажду. Подали мне котелок воды, и я весь его осушил. Прошу ещё, но они мне говорят: «Ты что, брат, шутишь? Хватит с тебя!» Прошу их опустить меня в окоп, вырытый в придорожной канаве около шоссейной дороги и положить меня в неё. Они выполнили мою просьбу и на прощание положили котелок воды у ног.

Наступал рассвет, миномётчики ушли, а я заснул. Уснул крепко, спокойно, мне казалось, что здесь я нахожусь в глубоком тылу, и даже если немцы пойдут в атаку, сюда они не дойдут.

Проснулся 27-го мая от грохота артиллерийской канонады и рёва летящих над головой самолётов. Заметил, что в сторону высоты полетели наши Илы, на душе стало спокойнее и даже захотелось есть. Ноги болят, но под правую ступню мне положили кусок доски, я в неё упирался ступнёй, и натяжение в ступне уменьшилось. Достаю из-под головы вещмешок, отломил хлеба и кусок рыбы и с аппетитом поел. С помощью палки достал котелок и выпил воды. Стало легче, захотелось курить. Достал кисет, свернул папироску, кресалом добыл огонь и закурил. Какое блаженство: сыт, осколки не достают, и солнце в голову не печёт, и тепло… Благодать, только никого поблизости нет. День идёт к концу, ещё раз поел и покурил, а никого нет. Стало темно и вновь ожило поле, началось движение. Прошли рядом два бойца, я обращаюсь к ним за помощью. Они помогли мне выбраться из окопа, усадили на винтовку, используемую как подручное средство, и с несколькими остановками в пути унесли меня от шоссейной дороги через поле к железнодорожному полотну. Перенесли через полотно, усадили на землю, и, уходя, сказали: «Здесь не пропадёшь. Транспорт двигается всё время и тебя подберут». Спасибо вам, дорогие неизвестные бойцы, что вынесли меня к дороге!

Сгустилась темнота, пошёл дождь, транспорт идёт непрерывно, но никто не подбирает. Усиливается тревога, что так и останусь у железнодорожного полотна, где условия значительно хуже, чем там, где пролежал у шоссейной дороги. На дороге ругань, раненые в верхнюю часть туловища и способные сами передвигаться атакуют идущий с фронта автотранспорт и по возможности уезжают в тыл. Я последовать их примеру не могу. Не могу встать, и, тем более, выйти на дорогу. А дождик всё идёт. К счастью, рядом проходит какой-то командир, и я к нему обратился за помощью. Оказывается, это капитан из нашего 168-го Гвардейского стрелкового полка. Он узнал, из какой я части, записал мою фамилию и когда был ранен. После нескольких попыток усадить меня в идущие с фронта машины ему удалось остановить одну, в которой в заднем конце кузова оставался кусочек свободного места. Со скандалом, и только после того как водитель узнал, что капитан является командиром его части, согласился усадить меня в машину. Я поблагодарил капитана, и машина тронулась в путь. Можно было радоваться, что меня увозят в тыл, но рано ликовать.

Машина действительно тронулась, но лежащий рядом тяжело контуженный боец всё время колотил меня ногами. Я его уговариваю не дёргать ногами, но это никакого результата не даёт. Мои ноги согнуты в коленях и через чьи-то ноги ступнями упираются в дно машины. Спиной упираюсь в борт, но это не спасает. Подъезжаем к мостику, под которым протекает ручеёк, но машины так раскатали грязь, что проехать здесь непросто. К нашему несчастью, немцы повесили фонари, и стало светло как днём. Вот-вот накроют нас огнём. С помощью подоспевших машина выскакивает из грязи, и водитель, сворачивая с дороги, мчится на полном ходу через пашню. Машину бросает в разные стороны. Не помогает и хватание и руками за борта машины. Тряска растревожила повязки и вновь рана стала кровоточить. Боль в ногах усиливается. Кто сидит поближе к кабине начинает стучать по кабине, но высунувшись из кабины, шофёр кричит: «Что, под бомбы хотите угодить?» Выбора нет, и нас бросает в разные стороны. Стоны, крики и проклятия сыпятся неизвестно в чей адрес: то ли в адрес шофёра, то ли в адрес немцев, развесивших фонари. Наконец выскакиваем из зоны освещения, машина замедляет скорость, но от этого не легче, трясёт реже, но сильней. Зато прекратил колотить меня ногами ранее беспокоивший боец. Выезжаем на просёлочную дорогу и по ней едем в сторону леса.

На рассвете подъезжаем к медсанбату, нас разгружают и оказывают неотложную помощь. Делают всем противостолбнячные уколы, кого перевязывают прямо около машины, а кое-кого уносят в палатки. Моему беспокойному соседу помощь уже не понадобилась, не нужна она и ещё одному бойцу. Они успокоились навсегда... Меня вновь подбинтовывают и, уложив на носилки, погружают на другую машину и увозят в полевой армейский госпиталь, кажется в станицу Славянскую.

Полевой госпиталь был расположен в каком-то учреждении с несколькими домами во дворе. В первой половине дня после выгрузки лежим под деревом на носилках. Приносят поесть, и мы лёжа едим. Близится и мой черёд: ко мне подходят две нянечки и бережно уносят в баню. Там меня раздевают догола, обмывают, аккуратно смывают запёкшуюся кровь и меняют бельё. Затем переносят в другой домик и укладывают на полу в небольшой комнате. Из-за двери операционной доносились стоны и вскрики. Тревога охватывает и меня. Как перенесу снятие запёкшихся кровью бинтов, их ведь немало. Вносят меня в операционную и укладывают на свободном столе. Рядом идёт операция. Седой мужчина-врач извлекает множество осколков из ног и таза раненного азербайджанца или грузина. Врач извлёк один осколок, раненный стонет, тогда, как бы играя в считалку, он говорит: «Вот сейчас выну из тебя ещё один осколок, не веришь?» Раненый слабо сопротивляется и говорит, что, наверное, врач ошибается, ведь и так он их сколько уже извлёк. Врач обещает налить ему двести граммов водки, если он ещё немного потерпит, и ассистент, делая несколько уколов, заставляет раненого стонать. Примерно через минуту врач делает новый разрез и извлекает ещё один осколок, заявляя при этом: «Ну, кто был прав?! На, сохрани их себе на память. А водки двести грамм получишь…» Раненый благодарит, то ли за водку, то ли потому что он прекратил его мучить. В это время подходит молодой врач, а у меня душа уходит в пятки, ну, думаю, держись, сейчас начнёт сдирать бинты. Но врач берёт большие ножницы и начинает их просовывать под бинт. Я недоумеваю и с тревогой смотрю на него, он говорит: «Не бойся, потерпи!» Боль от срываемых прилипших к бинту волосков заставляет стиснуть зубы. Затем, захватив срезанные бинты за концы, врач резко срывает повязку. Только и успел, что вскрикнул, и рана стала открытой. Также снимают бинт с бедра. Осмотрев ногу, молодой врач говорит седому, что нужно ампутировать правую ногу. У меня затрепетало сердце, а в мозгу метается мысль: «Не дам! Не дам…» Подходит старик, смотрит и говорит: «А что же мы будем оставлять, если такие ноги резать? Пусть ходит на прямой, но всё же на своей ноге». Сразу стало так спокойно и радостно, тревога отошла. Меня перебинтовали, вынесли из операционной, налили сто граммов водки, и я уснул.

К вечеру нас перевезли на пересыльный пункт, там лежим рядами на соломе. Нас кормят и с наступлением темноты увозят в Краснодар. В пути всё обошлось благополучно, под обстрел мы не попали и нас не бомбили. Ночью прибыли в Краснодар, но под разгрузку не попали. На путях стояло несколько эшелонов, пришедших с фронта с ранеными, а также шла загрузка других раненых в глубокий тыл.

Рассветало, и вдруг до нашего слуха дошло прерывистое урчание немецких самолётов, а затем и завывание брошенных с самолёта бомб. Осколки стали решетить вагоны, все кто мог, соскакивали из вагонов и убегали в укрытие. Кто не мог, доползал до края вагона и сваливался вниз. В вагоне нас осталось только трое на носилках. Осталась и медсестра, на наше предложение уйти к тем, кто ушёл с вагонов, она ответила, что её место здесь. Несмотря на то, что несколько раз град осколков попадал в наш вагон, она нас не покинула. В один из обстрелов, из боязни, что осколки попадут в голову, я натянул на себя шинель, но потом самому стало смешно: как могла бы шинель спасти от осколков? Но было именно так…

Наконец, последовал сильный толчок, и наш эшелон, быстро набирая скорость, умчал нас, как потом выяснилось, на станцию станицы Пашковской. Выгружали нас быстро, и в этой работе принимало участие много гражданских лиц. Здесь же проводилась сортировка, и развозили в госпиталя, в зависимости от ранения…»

в госпитале. (Баку 1943 г.)

Таким образом, для моего дедушки война закончилась ещё задолго до Победы. Отдельного внимания заслуживают его записи – воспоминания о возвращении домой. Вот как он это описывает:

«На фронте события разворачивались так, что 12-го апреля 1944 года был освобождён Тирасполь. С этого момента теряю покой и с волнением жду освобождения родных Бендер. Но проходят дни, недели, месяцы, а фронт всё стоит на месте. В первых числах июля месяца не выдерживаю тоски и тревоги по родным местам и родителям, выезжаю в направлении родного города. В середине июля добрался на станцию Раздельная и убедился, что обстановка на участке фронта против нашего города не изменилась. Выезжаю в направлении Бендер и там с тревогой слежу за положением на фронте. 23-го августа с радостью узнаю, что войска пошли в наступление и освободили Бендеры. Немедленно выезжаю и 25-го августа прибываю в родной город.

Странная картина разрушения открылась моим глазам… Город весь лежит в развалинах, все улицы заросли высокой травой. Ходить по улицам опасно, они во многих местах заминированы. Заминированы и многие здания. Жителей почти никого нет. Только кое-кто начал возвращаться после четырёх месяцев эвакуации из близлежащих сёл. В городе не осталось почти ни одного дома пригодного для жилья. Крыши, двери, полы, сараи, - всё разобрано немцами и унесено на укрепление линии обороны. Вместо стёкол в окнах зияют тёмные дыры. Вместо дверей пустые проёмы. Наш небольшой дом по улице Украинской №11 тоже подвергся разрушению: крыша разорвана осколками снаряда, нет дверей, все стёкла выбиты… В квартире всё разгромлено. Кое-где валяется несколько фотографий, собираю их и с тревогой всматриваюсь в родные лица. Что с родителями? Где они? Живы ли? К вечеру сосед Дмитрий Подруцкий сообщает, что родители прибыли из села и остановились в доме сестры отца, с которой вместе были в эвакуации. С тревогой иду к дому по адресу Калинина, 30. Кого найду в живых, ведь прошло более трёх лет разлуки и тяжёлых испытаний... К счастью, родители живы. Впоследствии выяснилось, что все наши живы.

Трудное время переживал наш город. Не было самого необходимого: воды, хлеба, крыши над головой. Через несколько дней перебираемся в родной дом. Улицы уже разминированы. Пришлось идти к разрушенным домам около церкви и собирать куски железа, чтобы починить развороченную крышу. Искать кусочки стекла, чтобы как-нибудь застеклить окна. Из собранных досок сколотили подобие дверей. Но жизнь идёт, и, постепенно, в городе появляются люди. Кто из далёкой, а кто из более близкой эвакуации. Примерно в ноябре начали работать школы. Средняя школа №1 в здании ГПТУ №14, Семилетняя № 1 в здании по улице Днестровской. Военный комиссариат предлагает мне вести военное дело, но я отказываюсь, ссылаясь на отсутствие педагогической подготовки. В первых числах декабря 1944 года в Кагуле организуются республиканские курсы по подготовке руководителей военно-физической подготовки. Направляют на эти курсы и меня. Так, волей обстоятельств, я стал учителем военного дела Семилетней школы №1, старался работать с полной отдачей».

Вот так после войны дедушка стал учителем. Поработав в Семилетней школе, был переведён в вечернюю школу №1. Из интервью для газеты «Новое время» 2002 год:

«Для того чтобы преподавать военное дело на должном уровне, учителю необходимо иметь хорошую физическую подготовку. Поэтому в спортивной школе я начал заниматься гимнастикой, лёгкой атлетикой. Моим первым педагогом стал С.И.Баев, приехавший в Бендеры из Ленинграда. На всю жизнь запомнились его слова: «Преодолеешь себя – многого достигнешь!» С этим девизом и жил всю жизнь».

В 1952 году дедушка становится студентом заочного факультета кишинёвского техникума физкультуры и переходит преподавать военную подготовку и физкультуру в СШ №2. Позже заочно заканчивает факультет физобучения кишинёвского педагогического института. Преодолевая физический недуг, причинённый войной, Георгий Карпович 33 года своей жизни отдал делу физического и патриотического воспитания юного поколения будущих защитников Отечества, причём четверть века – в СШ №2 (нынешняя МОУ «Бендерская гимназия №2»). Кроме того, принимал активное участие в организации и проведении спортивных праздников и легкоатлетических соревнований городского и республиканского масштаба.

За участие в войне награждён:

- Медаль «За оборону Кавказа» - 1945 г.
- Медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне» – 1945 г.
- Медаль «За отвагу» – 1946 г.
- Медали 20, 25, 30, 40, 50, 60 лет Победы
- орден Отечественной Войны – 1985 г.
- Медаль «Маршала Г.К.Жукова» – 1997 г.
- Знак Ветерана войны – 2001 год

За честный и добросовестный труд в мирное время награждён:

- Почётная грамота Президиума Верховного совета МССР – 1949г.
- Значок «Отличник народного образования МССР» – 1954г.
- Избран депутатом горсовета г. Бендеры – 1961г.
- Значок «Отличник физической культуры СССР» – 1964 г.
- Повторно награждён значком «Отличник физической культуры СССР» в связи с 50-летием СССР и за успехи в труде – 1967 г.
- Медаль «За трудовую доблесть» – 1968 г.
- Значок «Отличник просвещения СССР» - 1971 г.
- Постановлением Совета Министров Молдавской ССР занесён в «Золотую книгу почёта МССР» – 1977 г.
- Медаль «Ветеран труда» – 1985 г.
- Присвоено звание «Заслуженный деятель физической культуры и спорта ПМР» - 2002г.

Помимо основной деятельности в сфере физкультуры и спорта, из сильных увлечений я бы выделила два.

Первое – это фотография. Фотографировал дедушка очень много: на все мероприятия, праздники, соревнования, собрания, будь то семейные или городские, он приходил с фотоаппаратом. А потом подолгу пропадал в своём подвале, который представлял собой небольшую мастерскую, где хранились все проявители, закрепители, специальные лампы и другие атрибута, необходимые в то время для рождения снимка. Благодаря этому осталось множество фотокарточек ценных как для семейного архива, так и для истории города.

Второе – путешествия. Это была страсть. Все средства, которые можно было сэкономить и отложить, береглись не для обустройства домашнего интерьера, покупки машины, вещей, украшений и прочих материальных ценностей, а для того, что бы посмотреть мир. Работая в школе, он водил учащихся в походы: Молдавские Кодры, Черноморское побережье Крыма и Кавказа, путешествия по горам, Средняя полоса России. Своих дочерей также приобщал к путешествиям, побывал с ними в Москве, Санкт-Петербурге, Карпатах, проехал по местам своих боевых действий, начиная от Пятигорска и до Батуми.

Горы особенно тянули Георгия Карповича, поэтому неоднократно принимал участие в туристических экспедициях по горному Приэльбрусью. Страсть к путешествиям дедушка пронёс через всю жизнь, и уже, будучи пенсионером, объездил все Прибалтийские республики, республики Средней Азии, проехал через весь Советский Союз от Бендер до Дальнего Востока и Камчатки.

А вообще это был необыкновенно разносторонний человек с золотыми руками. Он занимался резьбой по дереву, и у него это прекрасно получалось: в квартире, где он жил, его руками сделаны и тумбочка для телевизора, и этажерка, и столик под трюмо, и кухонные полочки, и табуретки. Для внуков вырезал игрушки: самолёт с вертящимся пропеллером, гимнаст, переворачивающийся на перекладине, курочка и петушок, качающиеся на качелях, и многие другие его работы, которые бережно хранятся по сей день. Помимо этого дедушка был очень эрудированным во многих областях: он великолепно ориентировался в истории, причём как России, так и родного края, знал географию, любил животных и птичек, разбирался в ботанике, охотно трудился на огороде, выращивая урожай, который кормил всю семью. Каждый год делал вкуснейшее вино. Увлекался анатомией, интересовался строением человеческого тела, делал множество зарисовок конечностей, мышц спины, брюшного пресса, умел оказать первую помощь. В самых сложных ситуациях он сохранял непоколебимое самообладание. Если что вдруг случалось, все бежали к Георгию Карповичу. Так он однажды спас соседа от смерти, вытащив из уже посиневшего дяди Миши кусок колбасы, застрявший глубоко в горле.

А самое главное, он был настоящий семьянин. Вместе с женой Тамарой они прожили долгую счастливую совместную жизнь длиной 58 лет.

О чём мечтал?

Когда я спрашивала его об этом, он отвечал очень коротко: «Жить в мире и трудиться...»

Дедушка ушел от нас 26-го июля 2012 года и все эти годы нам его очень не хватает. Для меня он навсегда останется воплощением мужества, порядочности, чести, доброжелательности, трудолюбия и доброты.

А закончить свой рассказ я хочу строчками из некролога, который опубликовали в газете «Новое время» выпускники 1968 года средней школы №2:

«Прожив 90 лет, покинул этот мир Георгий Карпович Кожухарь. В годы Великой войны – воин, в мирное время – учитель. Он не учил нас доброте, порядочности и достоинству – таких предметов не было в школе. Но он сам в полной мере воплощал в себе эти качества – и его многочисленные ученики не могли их хотя бы отчасти не воспринять. Все, кто когда-либо был рядом с Георгием Карповичем, уважали его безусловно, абсолютно и безгранично. А с годами он всё более вырастал в наших глазах.

Мы скорбим о смерти этого прекрасного человека, нашего учителя. Если бы не было с нами таких людей как Георгий Карпович Кожухарь, - с кого бы мы брали пример в этой жизни?.. Сегодня на душе у нас печаль, но память о Георгии Карповиче будет светлой. Пока мы живы…»

Материал для публикации на сайте WWW.IREMEMBER.RU любезно предоставила внучка ветерана – Дядюра Тамара Николаевна.