Я родился 20 ноября 1926 года в совхозе «Червоный Степ» Михайловского района Запорожской области. Мать – немка, отец – украинец. Работали в совхозе. В семье воспитывались Вера, 1925 года рождения, дальше шел я, Николай, 1928 года рождения, Зина, 1930-го, и уже во время войны в 1943-м родился Витя. В совхозе я окончил шесть классов.
22 июня 1941 года собрались все возле клуба и совхозной конторы. Люди возбужденные, мы, пацаны, представления не имели, что происходит. Говорили о нападении Германии на Советский Союз. Музыка даже была, играли что-то, хотя у взрослых, сразу видно, настроение нехорошее. Но все же патриотический подъем чувствовался в разговорах.
Вскоре немцы оккупировали совхоз. Раз мама немка, то у нее на квартире встал комендант. Отца в армию не забрали, потому что он на работе еще до войны повредил себе указательный палец на правой руке. Жили все дома. Старостой назначили бывшего конюха. Он стал свои порядки наводить и интересы друзей поддерживать. К матери приходили жаловаться на него. Та рассказывала немцу о проблемах односельчан. Месяца полтора или два такое положение прошло, староста стал совсем палку перегибать, люди уже каждый день с жалобами появляются. Коменданту такое дело не понравилось, и он, в конце концов, посоветовал нашей семье уехать к фольксдойче.
Мы отправились в немецкие колонии под Мелитополем. Там располагалось восемь или девять немецких сел. Поселились возле конторы у маминых родственников. Когда в 1943 года под Сталинградом дали немцу прикурить, началось отступление. И немецкие власти наши колонии заставили эвакуироваться. Погрузили мы имущество на подводы и стали отступать в Германию. Я с отцом в Западной Украине отстал от обоза, потому что на подводе сломалось колесо. Пока по деревне отец ходил и нашел колесо, чуть ли не на сутки отстали. С ним вдвоем ехали на двух телегах и с привязанной коровой. По черным лесам. Ночью страшно. Но никто нас не тронул. Даже никого из бандеровцев не повстречали. По дороге ехали и попали в Польшу. Остановились под большим городом Кротошин. Папа трудился на лесопилке, которой руководил обрусевший немец. Меня с братом Колей взяли через дорогу от дома на кирпичный завод, старшую сестру приняли на работу в швейную мастерскую. Отработали чуть ли не полтора года, пока в конце января 1945 года не освободили нашу лесопилку. Поляки к немцам относились очень плохо. Между ними постоянно чувствовалась большая напряженность. Бои город не затронули, дома так и стояли свободно. Немцы отступали по дороге мимо нас. Подводы, пехота, различная техника. Советские войска поляки встречали с большой радостью. Трагическим образом сложилась судьба моего брата Николая. Его как фольксдойче накануне освобождения к себе в армию забрали немцы. Он находился где-то в Австрии. Держал оборону в составе эсесовских частей. Сильная линия дотов и дзотов там находилась, как он позже мне рассказывал. Продержался всего с неделю. Советская артиллерия как даст. Вроде и было, куда прятаться, но потери растут. Осколок при обстреле попал ему в висок, и он оказался в госпитале. Затем отступление, возили его с другими ранеными вокруг Берлина. После падения столицы рейха их забрали в плен, и брату впаяли восемь лет, которые он отработал под Иркутском на золотых приисках.
В начале февраля 1945-го в городе Кротошин появилась комендатура, и открылся райвоенкомат. 10 февраля нам сказали, чтобы мы прибыли в такое-то место. И уже 15 числа меня с папой и сестрой забрали. Отца в обоз определили. Вера работала в прифронтовом продовольственном полку как грамотная. Восемь лет отслужила.
Попал в 196-й армейский запасной стрелковый полк. Вручили винтовку Мосина. С ней все время воевал. Мне она нравилась, ведь еще до войны сдавал нормы ГТО на «Ворошиловского стрелка». Хорошо получалось. На 100 и даже на 200 метров четко попадал в мишень.
В первый же день сформировали роты и взводы. Как только где пройдет наступление, часть немецких войск прячется в лесах или селах, остается в тылу. Нас стали бросать на ликвидацию очагов сопротивления. Немцы вояки хорошие, просто так не сдавались. Нас четко били. Поэтому новобранцам перед боем для храбрости выдавали по 150 грамм спирта.
Первый бой запомнился на всю жизнь. Деревню, где засели эсесовцы, мы брали очень трудно. И по-пластунски подбирались, на расстоянии 10-15 метров бросали гранты. Только поднимемся, как немцы открывали шквальный огонь. Было очень много потерь во время этой атаки. Пришлось вызывать подкрепления со всех сторон. Потом подвели полковую артиллерию. Она хорошо помогла. Все же эту деревню взяли. Но много у нас пострадало. Побыли день или два на отдыхе, остатки свели обратно в полк и переформировали. Пополнили роты.
28 февраля нас подкинули в другую деревню неподалеку от леса. Бой тоже проходил ожесточенно, так как в домах засела многочисленная группировка. Но наши части сумели врага с одной стороны от леса отрезать, и тем отступать стало некуда. Мы наступали со стороны дороги. Потеряли много солдат. Хорошо одно, что боезапаса с собой выдали вволю и мы пуль не жалели, открывали сильный огонь. Немцы не могли и голову поднять. Но когда мы стали подбираться поближе, враги нас тут же забросали гранатами, которые из-за длинной ручки летели на большое расстояние. Чуть ли не на 50 метров швыряли. Я был шустрым и держался поближе к сержанту как взводный связной. После взятия деревни посчитали, что потеряли чуть ли не половину состава учебной роты. Санитарные машины раненых оперативно подобрали.
На следующий день до утра находились в деревне, но враг больше не появлялся. Судя по всему, мы всех побили. После нас отправили обратно в штаб. Готовили к штурму укрепленного пункта врага в городе Бреслау. Там засел вражеский гарнизон, который никак не получалось выбить. Сильно немцы укрепились. Этот город уже один раз пытались взять, но не получилось. Решили подбросить подкрепления. И нашему полку также место среди атакующих выделили. Подошли мы к городу ночью. Подвезли на грузовиках. Распределили по передовой. Утром выдали вволю боеприпасов. По 100 «фронтовых» грамм налили для храбрости. Как рассказывали фронтовики, выпивший человек при ранении медленнее кровью истекает, чем трезвый. Не знаю, правда ли это, но такие слухи у нас ходили.
Утром предупредили, что штурм начнется по сигналу ракеты. Сначала пройдет артподготовка, потом мы перейдем в наступление. Я видел, что город Бреслау оцепили нашими войсками очень плотно. 3 марта 1945 года начали артподготовку. Мощная. Город был сильно разрушен. Но эсесовцы сражались до конца. Вояки серьезные.
Когда дали ракету, то мы под крики: «Ура!» перешли в атаку. Стали наступать. Кое-где стояли нетронутые жилые дома. В них засел противник, выбить которого оказалось весьма и весьма непросто. Автоматчики штурмуют укрепленные пункты, я держусь возле сержанта. Выбирали с ним непростреливаемые места и перебежками подбирались к домам. Стреляли, не жалея патронов. Когда прорвались в сам город, стало очень трудно. Немцы мастерски организовывали на нас засады. Били наверняка со вторых этажей, откуда нас видно как на ладони. Где чуть вижу, что немцы сидят, то по-пластунски подбирался на 15-20 метров, после чего кидал гранаты Ф-1. Применяли их активно.
Потихоньку прорывались вперед. Страшновато. Хорошо одно: сержант был боевой, вел вперед со спокойной уверенностью фронтовика и своим поведением вселял храбрость в солдат.
Когда мы прорывались в глубину города, то я стал перебегать, все гранаты выбросил в одну точку, откуда немец метко вел огонь. В ответ мне под ноги кинули гранату, а я ее сразу не заметил. Сержант кричит: «Ложись!» Я только успел нагнуть голову, как раздался взрыв. Осколок рассек череп. Проникающее ранение. Вот на том моя война и закончилась.
Санитары шли за нами. После ранения мне парализовало правую сторону тела. Полежал минут 20-30, пока сержант не послал за санитарами. Те пришли и стали подбирать раненых. Кого клали на носилки, кто сам в тыл шел. Бой еще продолжался, поэтому санитары осторожно ко мне подошли, между домиками вынесли меня. Там дальше на носилки погрузили, отнесли в тыл и где-то возле КП полка погрузили на машину. Два грузовика были забиты ранеными. Отсюда увезли в санчасть.
Оказался в маленьком медсанбате. Дальше сложно пробираться, потому что дороги забиты направляющимися к Берлину подкреплениями, а перед нами лежали обширные леса. Так что меня как сидящего посадили в «кукурузник», рядом положили тяжелораненого. И нас на самолете вывезли через леса в эвакогоспиталь. Здесь мне сняли повязку, отправили в операционную. Удалили осколок с веществом мозга. Голову замотали. Дня два или три там полежал, после чего отправили санитарным поездом в Тамбов. Мы в госпитале побыли дней десять, а с фронта-то раненые идут бесконечным потоком. Оттуда отправили в Томск, где я встретил День Победы. Не представляете, что было, когда мы узнали о капитуляции Германии. Крышу на здании срывало от криков радости, шума и дружного: «Ура!» Пролежал еще полтора месяца, после чего рану затянуло, и я демобилизовался по ранению. Здесь узнал, что отец, служивший в обозе нашего 196-го армейского запасного стрелкового полка, оказался во время отдыха на пути отступающих немцев. Его вместе с товарищами перебили.
- Как кормили в войсках?
- Хорошо. А что, мы же наступали. Все было, и полевая кухня с нами все время ездила. Перед наступлением обязательно выдавали сухой паек: сухари и банки с мясом.
- Как бы вы оценили командиров в армейском запасном стрелковом полку?
- Хорошие и грамотные военные. Особенно сильным был сержантский костяк, грамотно руководивший всеми новобранцами. Умели они найти подход к каждому солдату вне зависимости от национальности.
- Вам нравилась винтовка Мосина?
- А как же. Хорошее оружие. Четко била на 300 метров.
- Женщины у вас в части служили?
- Нет. Может быть, в санчасти и были, ни я лично их не видел.
- Трофеи собирали?
- Нам не до того.
- Как передвигались на марше?
- Где пешком, а где и подвозили на «Студебеккерах».
После демобилизации я стал интересоваться судьбами родных. Мать после освобождения сразу забрали и погрузили в вагоны. Привезли в Караганду как спецпереселенцев. На станцию привезли, там уже ждали председатели колхозов в качестве «покупателей». Мать попала с двумя детишками в колхоз. Жили в землянках. Осваивали поливные земли. Немецкие поселенцы там повсюду находились. Когда я демобилизовался, то приехал в родной совхоз к тетке. Побыл немного у нее. Она мне дала материн адрес, которая прислала ей письмо. Сразу не смог поехать. Месяца три или четыре побыл у тетки. Рана заживала. Мне как инвалиду войны сразу стали выдавать по 15 килограммов муки каждый месяц. У меня еще было три дядьки: один жил в Киеве, второй в запорожском поселке Пришибе, третий на Донбассе. Приехал в Пришиб, этот дядька был полицаем, попал в штрафную роту, отличился на фронте и приехал домой с орденом Красной Звезды. Оправдал доверие власти. Пожил здесь немного, потом поехал в Донбасс. Связался с матерью. Приехал к ней. Добрался до Петропавловска. Оттуда в Караганду прибыл на товарном составе. По пути дожди промочили, и на голове отрылся свищ из-за оставшихся осколков. Так что побыл с матерью всего с недельку и снова вернулся на Донбасс. Там мне сделали операцию, вытащили костный и металлический осколки. Зажило. Осенью 1946 года опять свищ пошел. Третий осколок вытащили. После наконец-то приехал к родным. Отработал в совхозе года четыре или пять. Женился, затем переехал на станцию рядом, где устроился билетным кассиром, жена трудилась учительницей. Долго там жили. Потом перебрались на районную станцию, работал билетно-багажным кассиром. В 1993 году переехали в Крым к сыну, который служил под Симферополем.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
