Я родился 5 марта 1922 года в Николаеве. Мой отец был эсером-террористом. В 1912 году они шарахнули екатеринославского генерал-губернатора. Были осуждены к смерти, но им заменили смертную казнь через повешение двумя десятками лет каторгами. Мама в это время училась в Петрограде и она назвалась его невестой. После Февральской революции политзаключенные были освобождены и 3 марта отец вышел из Шлиссельбургской крепости. Я еще мальчишка помню следы от ручных и ножных кандалов.
У моей мамы не сложились отношения со свекровью и в 1923 году она уехала в Запорожье, где она возглавляла первую рабочую библиотеку, потом работа заведующей библиотекой на заводе «Коммунар». Очевидно, она пользовалась на заводе авторитетом, потому что рабочие выдвинули ее в городской совет.
В 1936 году мы с мальчишками хотели убежать на войну в Испанию, но у нас не получилось, а в 1938 году, после 9 класса, я поступил в Севастопольское морское артиллерийское училище. Вроде все шло нормально, но вот тогда я понял, что человеку не зря дается два уха, два глаза и только один язык. Я поделился с соседом, что у меня отец был эсером, и меня, за сокрытия этого факта, выперли из училища. Приехал домой, заканчивать 10-й класс. Окончил 10 классов, поступил в Харьковское авиационное училище связи, которое окончил перед войной, нас выпустили 10 мая. 6 отличников, в том числе я, были зачислены в Академию связи имени Буденного в Ленинграде. Перед учебой мы уехали на стажировку, а тут началась война. Я попал в 329-й полк морской пехоты, меня хотели направить в Академию, но я отказался, думал – быстро немцев разобьем и тогда я пойду в Академию.
Сначала я был командиром взвода связи, но уже в июле моя радиостанция погибла и меня назначили командиром роты, а потом и командиром батальона.
С 14 по 18 июля наш полк участвовал в контрнаступлении против 56-го корпуса Манштейна. Мы заняли Сольцы, а потом немцы ударили и мы оказались в окружении. 19 суток выходили, всю тяжелую технику побросали.
В декабре 1941 года наш полк был в Колпино и там я впервые одел валенки. Одел – и проклял на всю оставшуюся жизнь. Снег набился, потом растаял, и валенки ко мне примерзли, мне их потом вместе с кожей снимали, даже разговор об ампутации был. А у меня еще с августа, когда мы взяли 8 пленных, был маленький немецкий пистолет, мой ТТ в кобуре был, а этот всегда у меня за пазухой. Я с этим пистолетом никого и не подпускал к себе, врачи-то только-только закончили институт, получили дипломы, Петр Абрамович, Вася Шилов и Александр Иванович Страшинин, это потом они докторами наук стали, а тогда… У Петра Абрамовича в Колпино была мама, и он меня на карачках потащил к себе. Потом приходил, делал перевязки, так что ноги я отстоял.
Вообще, наш полк был всегда на острие удара Ленинградского фронта. В октябре 1942 года, за захват и удержание Невского пятачка, наш полк стал первой гвардейской часть Ленинградского фронта. 16 октября 1942 года он был переименован в 134-й гвардейский стрелковый полк 45-й гвардейской ордена Ленина стрелковой дивизии.
Войну я закончил 8 мая 1945 года, в Курляндии. Там в 14 часов капитулировали окруженные немцы.
Закончил войну… У нас в полку, по штату, 3,5 тысячи человек было, а к концу войны из тех, кто начинал ее, осталось 6 человек.
- Александр Захарьевич, вы был начальником штаба полка?
- Да. Сначала был заместителем начальника штаба по связи, а потом начальником штаба полка.
- В чем заключалась работа начальника штаба полка в 1941 году?
- Пополнение. После каждой операции 80-85 процентов потерь. Приходит пополнение и надо его распределить – прежде всего укомплектовать связистов, стрелять научить проще, а вот радиста, телефониста быстро не научишь. Потом отбираешь разведку.
- Как оцениваете пополнение?
- В декабре 1941 года к нам пришло пополнение из ленинградских ребят 1924 года рождения, а это уже четвертый месяц блокады, так к передовой только 20 человек дошло, сил не было совсем.
- В 1941 году пополнение было в основном из ленинградцев?
- Да, конечно. Мы же в блокаде были. Причем ребята, которые уже выдержали 4 месяца блокады. А что такое блокадный паек? Мы получали 50 граммов хлеба и 75 граммов сухарей, это суточный рацион, и болтушку.
Ленинградские пацанята… Немцы до Кировского завода 4 километра не дошли, били по нему из артиллерии, а там пацанята работали – поставят два ящика, чтобы до станка дотянуться, и работали… Рабочие в декабре 1941 году 250 грамм хлеба получали, все остальные получали 125.
- Вы относились к руководству полка, у вас был паек чуть лучше?
- Нет. Такой же.
- Рацион летом 1942 года улучшился по сравнению с зимой?
- Чуть-чуть лучше стало, потому что снабжение Ленинграда по ледовой трассе дало возможность накопить
- С Большой земли приходило пополнение?
- Только с 1943 года, после прорыва. Тогда к нам пришли казахи.
- Качество пополнения?
- Первым делом спрашивали, кто имеет образование, потому что надо было комплектовать части, которые имели отношение к технике.
- Много таких было?
- К сожалению, очень мало.
- Как оцениваете уровень оснащения нашей армии и немецкой?
- Немцы были оснащены автоматами, а у нас… Вот эти 10 дивизий ополчения, которые сформировали в Ленинграде – одна винтовка была на 10 человек. Оружие добывали в бою.
- У вас была кадровая стрелковая дивизия, и тоже были проблемы с оружием?
- Нет, у нас не было. Но между нами говоря, во всех десантных операциях у большинства из нас кроме табельного оружия, было еще немецкое трофейное. У них прекрасное оружие было.
- В 1943 году, когда началось наступление, вы участвовали в нем?
- Нет. Мы в 1943 году на Пятачке были. Против нас 170-я дивизия стояла. Немцы же знали, что мы всегда на острие удара были, так что ждали наступления с Невского пятачка, а мы вот так их обманули.
- Как вы относились к введению погон?
- Я год погоны не носил, помнил, что мой батя срывал золотопогонников. У меня негативное отношение было, я считал, что нам не нужно было брать пример с того, что когда-то где-то было.
- По национальному признаку были различия?
- Нет. Никто ничего не скрывал. В годы войны ничего не было, у меня в полку было 28 национальностей. В 1941 году меня казах вытащил.
- Говорят, после войны у многих открылись болезни, которых не было в войну. Это так?
- Да. У меня на войне-то сердце выдержало, а в июне 1946 – сердечный приступ. В результате, в 1947 меня демобилизовали по инвалидности, я при росте 178 см, 49 килограмм весил.
Наверное, это естественно было, потому что в те годы мы были морально подготовлены к войне.
Интервью: | А. Драбкин |
Лит.обработка: | Н. Аничкин |